Сейчас мы стояли друг перед другом. Бабушкин взгляд заставлял меня сутулиться. Гнул какой-то важный стержень внутри.
– Хватит тренькать уже! – бабушка не боится разрушать тишину. Она всегда смело и резко вспарывает вязкое пространство звучанием своего голоса – хриплого, но звучного, как в молодости.
– Мне нужно заниматься, – отвечаю я упрямо. И обиженно поджимаю губы – как в пять лет, когда могла получить сладости только после честных двух часов за инструментом.
– Назанималась уже… – ворчит бабушка, неуклонно, как ледокол, разворачиваясь в дверях и дрейфуя в сторону кухни. Она не признает чужие комнаты, как и чужие души. Её единственный маршрут «спальня-кухня» и обратно. В детстве она заглядывала ко мне, лишь чтобы усадить за пианино. Теперь – чтобы выгнать из-за него. Но всегда не дальше порога.