Забастовка
То лето, как обычно, я проводила в пионерском лагере. Мне нравилось ездить в этот лагерь, потому что он располагался в очень живописном месте – в сосновом лесу на берегу реки, вдали от городской суеты – и там собиралось много ребят из нашей школы. Мы с одноклассниками заранее договаривались, кто с кем поедет, и просили родителей записать нас в определенную смену.
По возрасту мы попали во второй отряд, предпоследний по старшинству. Мне было тринадцать лет, большинству ребят уже исполнилось четырнадцать – почти взрослые.
На большой, уютно обустроенной территории лагеря располагались одноэтажные корпуса для каждого отряда. В них были так называемые палаты – комнаты, в которых мы жили. В корпусе нашего отряда в палате девочек размещалось шестнадцать кроватей, а в палате мальчиков – четырнадцать. Еще были комнаты для вожатой и воспитателя, игровая и кладовка, в которой хранились чемоданы с нашими вещами.
В отдельных корпусах были столовая, баня и клуб, в котором мы занимались в кружках по интересам и где проходили концерты, просмотры кинофильмов и, конечно, танцы – любимое развлечение старших отрядов. Гордостью нашего лагеря был большой стадион, куда каждое утро мы бегали на зарядку, а днем там проводились спортивные мероприятия. Не менее популярным местом была и большая игровая площадка с всевозможными качелями-каруселями.
Жизнь в лагере была вся расписана по часам: подъем, зарядка, линейка, завтрак и так до отбоя. Ориентировались мы по соответствующим сигналам пионерского горна, которые для каждого случая были разные. Горнистов мы уважали: не каждый мог чисто и звонко исполнять эти нехитрые мелодии.
Еще одним атрибутом лагерной жизни были речовки – рифмованные тексты, которые мы хором выкрикивали, когда ходили строем на линейку или в столовую. Они были примерно такого содержания:
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Кто шагает дружно в ногу?
Уступите нам дорогу!
Солнце, воздух и вода —
Наши лучшие друзья!
Мы, старшеклассники, речовки не любили и, чтобы как-то скрасить их формальность, придумывали свои тексты. Например, для похода в столовую мы сочинили такой:
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Почему шагаем дружно?
Потому что кушать нужно!
Еще была у нас обязательная, но всеми нелюбимая обязанность тщательно заправлять свои постели. Требования к качеству были чрезвычайно высокие, и не у всех получалось. Одеяла и простыни надо было укладывать особым образом, натягивая их так, чтобы не было ни морщинки, ни складочки, а сверху следовало ровным треугольником укладывать подушку.
Воспитателем у нас была Тамара Николаевна, школьная учительница, к счастью, не из нашей школы, женщина лет сорока пяти. Строгая, подтянутая, гладко причесанная. Голос у нее был неприятно скрипучий, глаза жесткие, неулыбчивые. Мы ее сразу невзлюбили. Похоже, ее это не слишком огорчало – она просто выполняла свою работу, следуя официальным инструкциям. За глаза мы иронично называли ее Тамарочкой-надзирательницей или просто Тамарочкой.
Тамарочку мы не только не любили, но и побаивались. Каждое утро она приходила проверять, как мы убрали постели, и, если у кого-то получилось не идеально ровно, заставляла переделывать по нескольку раз. И не дай бог было встретить ее после отбоя в коридоре или за пределами нашего корпуса! Помимо того что надо было выслушать от нее устный скрипучий выговор, она могла придумать наказание в виде принудительных работ по уборке территории или на кухне, а еще хуже – не разрешить со всеми пойти купаться на речку или в поход.
Каждый вечер после отбоя наша надзирательница заглядывала к нам в палату и требовала прекращения всех разговоров и тем более смеха. Поэтому мы, заслышав ее шаги, ненадолго затихали, а когда она уходила, продолжали болтать и веселиться.
Вожатой у нас была очень милая девушка Светлана, девятнадцатилетняя студентка, внешне мало отличающаяся от девочек нашего отряда. Она была добрая, веселая, зажигательная и романтичная. Мы затаив дыхание слушали, как она пела под гитару песни Визбора. Особенно мне нравилась в ее исполнении песня «Ты у меня одна». Со Светланой можно было поговорить о чем угодно, она всегда все понимала, ненавязчиво давала нам мудрые советы.
Света с неподдельным энтузиазмом организовывала нашу жизнь в лагере, помогала нам в подготовке всех мероприятий и конкурсов. С ней было по-настоящему интересно, и мы, заряжаясь ее энергией, активно включались во все затеи.
Она придумала название для нашего отряда – «Альтаир» – это самая яркая звезда в созвездии Орла. Нам понравилось, это было гораздо лучше, чем стандартные «Орленок» или «Буревестник», как обычно называли пионерские отряды.
Благодаря Свете даже порой завышенные и необоснованные требования Тамарочки по поводу порядка и режима не сильно выбивали нас из комфортного состояния.
Как и в любом коллективе, у нас были лидеры. Среди девочек – моя одноклассница Оля Исакова, в школе отличница, но при этом не зубрилка. Очень острая на язык, независимая, она могла дать отпор любому, кто пытался ее оскорбить или обидеть. Еще были две подружки Иры – Ира Корабельникова и Ира Богатырева. Спортсменки-баскетболистки, смелые, веселые и решительные, они так классно играли в баскетбол, что вдвоем могли выигрывать у команды мальчишек из первого отряда, притом что ростом были ниже среднего. Их очень уважали в нашем отряде.
Были и другие очень интересные девчонки, к мнению которых все прислушивались.
А я всегда была в тени. Неуверенность в себе и боязнь насмешек мешали мне высказывать и отстаивать свое мнение даже в тех случаях, когда я была не согласна с большинством. Я была уверена, что ко мне никто не будет прислушиваться. Меня это порой огорчало, но я принимала это обстоятельство как должное: мне казалось, я не обладала качествами, которые должны быть у лидеров. Впрочем, в изгоях я тоже не числилась – просто была нейтральной частью коллектива, при этом достаточно жизнерадостной.
Так мы и жили, весело и увлекательно, на нашей маленькой звезде «Альтаир», пока не произошла эта история.
В тот день – сразу после завтрака и до самого обеда – у нас проходили соревнования по баскетболу. К нам приехали спортивные команды из двух соседних лагерей. Наша знаменитая команда девочек благодаря великолепным Ирам выиграла у всех девичьих команд первых и вторых отрядов. В конце соревнований наши девчонки покорили всех болельщиков, выиграв вдвоем у сборной из трех мальчиков первого отряда и двух вожатых. Зрелище было незабываемое. Наши миниатюрные Иринки не давали шансов противникам: умело лавируя между ребятами, они быстро перемещались по полю, артистично и четко отбивая мяч от земли, перекидывали его друг дружке, умудряясь с середины поля попасть в корзину противника. Здоровенные парни растерянно метались по полю, пытаясь перехватить мяч, но увы! Матч завершился потрясающей победой девчонок со счетом 12:2. Это был триумф! Мы ликовали и по праву гордились нашими Иринками и нашим отрядом.
Радостные, возбужденные и изрядно проголодавшиеся, мы, услышав веселые призывы горна, помчались гурьбой в столовую на обед, не дождавшись Тамарочку и Свету.
Когда мы шумной толпой ввалились в столовую, столы были уже накрыты. Как обычно, на каждом столе стояла кастрюля с дымящимся супом, были расставлены тарелки со вторым блюдом и с хлебом и граненые стаканы с компотом. В этот день на первое приготовили борщ, а на второе картофельное пюре с котлетой. Пахло все это головокружительно прекрасно.
Мы принялись половником разливать ароматный борщ по тарелкам, мальчишки первым делом схватили компот, и вдруг в дверях появилась разъяренная Тамарочка с истерическими криками:
– Это что за безобразие?! Как вы посмели без старших прийти на обед, не построившись, без речовки?! И руки, наверное, не помыли! Быстро все вышли из столовой! Возвращайтесь в корпус, постройтесь парами и с речовкой идите в столовую!
Мы какое-то время по инерции продолжали разливать борщ. Радостное возбуждение постепенно начало пропадать с наших лиц, но мы еще надеялись, что она прокричится и оставит нас в покое. Но Тамарочка продолжала, с каждым словом раздражаясь все сильнее:
– Вы что, оглохли все? Не слышите, что я вам говорю? Быстро все вон из столовой! Во-о-он!!!
Ребята из других отрядов, сидевшие за соседними столами, затихли, перестали жевать и напряженно следили за развивающейся ситуацией.
Меня охватило острое чувство возмущения и обиды, как будто меня по лицу ударили. Как она может так с нами разговаривать? Вместо того чтобы порадоваться нашим успехам, она испортила нам праздник!
– Уходим! – громко сказала я. – Но возвращаться не будем!
Я решительно направилась к выходу. Эмоции захлестнули меня настолько, что, если бы передо мной стояла стена, я снесла бы ее, не заметив. Весь отряд, оставив свои тарелки и стаканы, растерянно один за другим пошел за мной к выходу. Кто-то еще пытался отпить компота или откусить кусочек хлеба, но, видя, что все уходят, тоже бросил еду и пошел.
– Мы не должны этого терпеть. С нами так нельзя. Мы не стадо баранов, а взрослые люди, заслуживающие уважения! – жестко и уверенно проговорила я, повернувшись к ребятам. – Лично я объявляю голодовку, пусть Тамарочка подавится нашим обедом! Кто со мной? – спросила я, окинув пристальным взглядом всех присутствующих.
К моему удивлению, весь отряд, все двадцать девять человек, согласились объявить голодовку. Многие ребята, как и я, были возмущены поведением Тамарочки, но некоторые просто по инерции последовали за большинством.
– Сейчас мы пойдем по палатам, ляжем на кровати и, если кто-то из взрослых станет нас уговаривать, будем молчать, – продолжала я твердым голосом.
– Даже если Света зайдет? – спросила Ира Корабельникова.
– Да, даже если Света, даже если начальник лагеря, будем молчать как рыбы.
– Хорошо, договорились, – наперебой ответили ребята.
– И на полдник тоже не пойдем, и на ужин, – не прекращала я свою агитацию.
Ребята, захваченные переполнявшими всех эмоциями, согласились с моим решением.
Горячо обсуждая сложившуюся ситуацию, мы гурьбой дошли до нашего корпуса, разошлись по палатам и улеглись прямо на свои аккуратно заправленные кровати. Вскоре мы услышали приближающиеся нервно-торопливые шаги. В комнату ворвалась Тамарочка.
– Это еще что такое? Что вы все улеглись? Тихий час еще не наступил. И почему в одежде и прямо на прибранные постели? – гневно выкрикивала она.
Мы лежали с каменными лицами, в воздухе повисло напряженное молчание.
– Быстренько все встали и в столовую, еда остывает. Повара для вас старались, а вы тут решили забастовку устроить! Надо уважать труд старших!
Мы продолжали лежать не шелохнувшись, не издавая ни звука.
– Молчать решили? Сейчас я директора лагеря позову, он с вами разберется! – строго сказала воспитательница и вышла из палаты, громко хлопнув дверью.
По звуку шагов мы поняли, что она направилась в палату к мальчишкам, где тоже что-то громко говорила, а потом услышали такой же громкий хлопок двери.
После визита нашей надзирательницы мы окончательно укрепились в правильности своего решения.
Вскоре дверь в нашу палату тихонечко приоткрылась и вошла Светлана.
– Девчонки, вы такой переполох устроили. Все бегают и не понимают, что делать. Может, вы вернетесь в столовую? Есть-то, наверное, хотите?
– Нет, Светлана, мы не пойдем, и не пытайтесь нас уговаривать, мы приняли решение ни с кем не обсуждать эту тему, даже с вами, – спокойным голосом сказала я.
– Ну, может, все-таки вы подумаете? Обед вас ждет, никто пока не убирал его со столов.
Мы ничего не ответили, и Света поняла, что дальнейшие переговоры бессмысленны.
Потом приходил начальник лагеря Олег Иванович. Хороший, душевный человек, он много лет руководил нашим лагерем, и те, кто ездил сюда не первый год, прекрасно его знали. Он не ругал нас, а искренне пытался уговорить пойти на обед. Мы слушали его молча. Когда его красноречие иссякло, он махнул рукой и вышел.
Наступило время тихого часа, и взрослые, окончательно поняв, что на обед мы не придем, оставили нас в покое.
Спать никому не хотелось. А потом кто-то из девочек начал тихо скулить, что очень есть хочется.
Я вдруг почувствовала ответственность за всех – ведь я это все затеяла, и значит, мне надо было как-то поддержать девчонок.
– Ничего страшного не случится, если мы немного поголодаем. Может быть, Тамарочка поймет, что была не права, что нельзя с нами так обращаться? Помните, как во время революции политические заключенные объявляли голодовку и добивались удовлетворения своих требований? Мы тоже должны постоять за себя. Давайте лучше песни петь потихоньку, так мы отвлечемся от мыслей про еду, – сказала я и приглушенным голосом начала петь нашу любимую «Бригантину»:
– Надоело говорить и спорить
И любить усталые глаза.
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса…
Девчонки подхватили, также вполголоса. Звучало это торжественно и строго, как на собрании революционеров в подполье.
Потом мы пели песни Высоцкого – «О друге» и «Вершину», Окуджавы – «Возьмемся за руки друзья», Визбора – «Люди идут по свету» – и что-то еще в таком духе.
Но песни закончились, а тихий час – еще нет. Тогда я вспомнила про Надю Егорову.
Наденька Егорова, всеобщая любимица нашего отряда, училась в элитной английской школе и учила нас английским словам и фразам, а еще у нее был особенный талант: она практически наизусть знала все рассказы Конан Дойла про Шерлока Холмса. Иногда перед сном она пересказывала их нам так хорошо и подробно, без труда произнося все сложные имена героев, что казалось, будто она читает по книге.
– Наденька, может, ты расскажешь нам «Собаку Баскервилей»?
– Хорошо. А вы готовы слушать? Это длинный рассказ.
– Конечно, готовы!
– Расскажи, пожалуйста!
– Давай, это так интересно! – донеслись голоса девочек из разных концов палаты.
Надя негромко, но выразительно продекламировала весь рассказ. Время тихого часа пролетело незаметно и уже почти заканчивалось, как вдруг в нашу палату заглянул Серега Смирнов. Сережа был высоким упитанным парнем, и его фамилия совсем не соответствовала его характеру. Он был веселым, немного нагловатым и среди других мальчишек пользовался авторитетом.
– Ну что, девчонки, на полдник идем? Ужас как есть хочется!
– А ты что, Серега, похудеть боишься? – усмехнулась Оля Исакова.
– Он боится, что если не поест, то никогда не отыграется в баскетбол у девочек, – съязвила Ира Богатырева.
– Вы, мальчишки, как хотите, но мы за булку с повидлом продаваться не намерены, – сказала я решительно. – Тамарочка так и не поняла, что была не права, – не время еще сдаваться.
– Ну если вы такие слабаки, идите жуйте свои плюшки. И перед Тамарочкой не забудьте извиниться за плохое поведение, – продолжила Оля.
– Пойду поговорю с пацанами, – уныло ответил Серега и скрылся за дверью.
Минут через пять он вернулся и сообщил, что все парни согласились на полдник не ходить.
Мальчишек мы уговорили, но у нескольких девочек стал понемногу пропадать боевой настрой.
– На полдник, наверное, ватрушки будут. Вкусные, как обычно. Я бы сейчас съела ватрушечку, – грустно сказала полненькая Наташа.
– А я бы и от корочки хлеба не отказалась, – поддержала ее соседка по кровати Людочка.
– Девчонки, а где ваша гордость и самолюбие? Мы не можем вот так просто отступить от своего решения, потерпите еще немного, – сказала я решительно.
За десять минут до начала полдника к нам опять пришла Тамара, бледная, не такая уверенная в себе, как обычно.
– Девочки, вставайте, надо идти на полдник, – сказала она натянутым голосом, изо всех сил пытаясь говорить мягко.
Мы ответили ей молчанием.
– Да что же вы за дети такие? Как еще с вами разговаривать? Вы должны слушать, что вам старшие говорят! – Голос ее опять противно заскрипел.
Мы не отреагировали.
– Кто из вас зачинщик? Завтра позвоню родителям, пусть они с вами разбираются! – уже почти кричала Тамарочка. – Нет больше моих сил вас уговаривать! – закончила она свой монолог и вышла.
Такой же результат получился при попытке переговоров с мальчиками.
После ухода Тамарочки новая волна обиды и возмущения придала нам сил на продолжение бойкота.
Потом заходила Света, тоже пыталась нас уговорить пойти в столовку, напомнила, что после полдника у нас должна быть репетиция к конкурсу отрядной песни, но мы не стали ей отвечать.
Лежать нам надоело, мы уселись кучкой на несколько кроватей, обсуждая события дня. Вспомнили нашу потрясающую победу в баскетбольном турнире, посмеялись над тем, с каким унылым видом уходили со стадиона проигравшие команды, поговорили про Тамарочку… Но как-то невольно все темы постепенно свелись к разговорам о еде. Девчонки начали вспоминать любимые бабушкины блинчики и пирожки. Чувство голода постепенно обострялось. Идея не ходить на ужин многим уже перестала нравиться.
– А у меня в тумбочке со вчерашнего ужина хлеб остался, я взяла его на всякий случай! – вдруг радостно воскликнула какая-то из девочек.
– А у меня немного печенья есть.
– А у меня ириски.
Все, у кого были заначки, вытащили их из своих тумбочек и небольшой кучкой сложили на одну из кроватей.
– Давайте разделим на тех, кто совсем не может терпеть. Я пока могу, – сказала я уверенно, хотя у самой тоже начинало сосать под ложечкой.
Добычу разделили и раздали особо страждущим. Все понемногу успокоились, стали рассказывать веселые истории, петь песни. Но время текло удивительно медленно.