Во всех этих хлопотах жизнь бежала для Анны Ивановны как-то незаметно, хватало ее и на тетради, и на стирку, и на посуду, к весне вставал вопрос с посадками, так что задумываться особо было некогда. На чтение, правда, давно времени не хватало, но и здесь Анна Ивановна твердо знала, что почти все нужные книги по программе она прочла, новых появлялось немного, а журналы в этом году в школе не выписывал уже никто из соображений сугубо материальных.
Так и подошла бы Анна Ивановна к этому злосчастному году неунывающим живчиком – небольшая, суховатая, с серыми химическими кудерьками и черными (от косметички) ресницами, в платьях от своей портнихи и с больничными от своего врача. И вдруг разболелись ноги, ходить с самых поминок приходилось в тапочках, шишки лишили привычного раньше среднего каблука, и это привело сразу к нескольким последствиям: во-первых, каждое утро Анне Ивановне пришлось делать небольшую процедуру – держать ноги в отваре сухого подорожника, – и это сразу как бы “съежило” утреннее время; в школу, хотя и пешком, но пришлось спешить, уже к середине пути одолевали одышка и изжога, в класс она, всегда раньше бывшая первой, проходила под укоризненным взглядом дежурного администратора, а в начале урока пристрастилась давать небольшое письменное задание, чтобы успеть отдышаться и прийти в себя.
Второе же следствие заключалось, как ни странно, в том, что Анна Ивановна, став чуть ниже, почувствовала себя как бы вровень с своими учениками, не над ними, как обычно, а рядом, что и стало поводом к интересным наблюдениям. Например, начав незаметно для себя прислушиваться к разговорам ребят, Анна Ивановна вдруг, к несказанному своему удивлению, обнаружила, что ее “предмет” ученики не любят и даже особенно нужным не считают, зато важным считал его тот старший класс, который вела… Но не все сразу.
И снова Анна Ивановна вернулась к незаметной и такой привычной памяти о муже, в котором, как выяснилось, одном и помещалась вся ее непритязательная личная жизнь. Весь год Алексей Антонович как-то недомогал. Перенес на ногах грипп – больничный брать так и не собрался, а от гриппа остались сухость в горле, боли в пояснице и самое неприятное – неотвязное нытье в левой стороне груди. И не в этом ли году так бешено взвинтили цены, старенькая их машина не смогла уже окупить ежегодного ремонта, все необходимое на дачу приходилось таскать на себе, а это означало – километров десять пешком по лесу от переполненного автобуса.
И все бы еще ничего, да возьми и предложи соседка засадить полянку между двумя их заборами – картошки, правда, как и говорил, ведь говорил же Алексей Антонович, и так было с лихвой, но Анна Ивановна, та распорядилась по-своему: может, дочь за кого выйдет, так молодой семье, да и мужу скоро на пенсию, подторгуем…
Недолгого лежания мужа в больнице после обширного инфаркта Анна Ивановна не помнила. Помнила, как посерьезневшая дочь помогала с “оформлением”, как сослуживцы мужа “выбивали” место “поуютнее”, а особенно отчетливо первый и второй, и сороковой день, съезды гостей на поминки, красные мокрые лица свекрови и привезшей ее золовки, белый стол, уставленный лучшим, серое, близкое лицо в рамке – такое же потом прикрепляли на памятник…
Ах, да ведь это было раньше, а потом было страшное лето, когда взошла картошка, которую некому и не для чего было выкапывать, когда ради дочери по привычке закатывала овощи, мечтая о школе, как о желанной отдушине, и только потом начался этот смутный учебный год, тогда же и взвинтили после новогодья цены, вот тогда дали себя знать и ноги, и ком в желудке, а главное – Анна Ивановна стала больше прислушиваться, раньше-то она слушала лишь из вежливости, ожидая паузы, куда можно будет вставить свое, интересное… Тогда же и стала болезненно раздражать ребячья суетня и бестолковость, а тут еще эта…