Через пару минут один из сербов подошел к Гави и коротко перевел о чем спорили боевики – в тоннеле трое русских, они стреляли, убили троих и ранили еще двоих албанских солдат, и отошли назад а тоннель. Албанцы спорят точно ли их трое как сказали местные и сколько у них оружия… уж больно нагло и уверенно себя вели.
– Каин,– тихо усмехнулся Гави.
Он знал, что их тройка уже вторую неделю ищет тоннель, которым постоянно пользуются албанцы, скрываясь после боевых акций. И вот они его нашли. А албанцы нашли их. А Гави сейчас всех спасет, и Яша ему выставит ракию.
– За мной,– все так же тихо скомандовал он своим солдатам.– Снимаем тех двоих, что стоят в середине, они руководят. Положим их, остальные начнут тупо отстреливаться. Так их и положим. В тоннель не стрелять, даже если шипатры отойдут туда. Если что там их Яша встретит.
Остальные молча кивнули и небольшая группа тут же беззвучно приблизилась к противнику и открыла огонь по ничего не сообразившим албанским сепаратистам.
21. Мария
Февраль 2006 года, Рига, Латвия
Самолет авиакомпании Люфтханза рейсом номер ЛХ892 из Франкфурта-на-Майне приземлился в Рижском аэропорту точно по расписанию в 13.20. Красавец Боинг 737 подрулил к выходу В3 и через три минуты стал выпускать прибывших пассажиров.
Алексей вышел из ворот, ведущих в коридор, и пошел по направлению фойе для получения багажа. Он испытывал двоякие ощущения по поводу своего возвращения в родной город. Он был одновременно и рад, и озабочен тем, что оказался в Риге. Ему предстояло решить очень важный и тяжелый вопрос, и он сам не знал, что будет делать и чем все это закончится.
Он догадывался, что я с кем-то встречалась, пока его не было в Латвии, и предполагал, что это были совсем не платонические встречи. В конце концов, не просто же так я просила время, чтобы побыть одной и разобраться во всем. Это время для себя было просто нелепой попыткой угомонить мою собственную совесть и мораль и как будто не встречаться сразу с двумя молодыми людьми. Он отдавал себе отчет, что частично и сам был виноват в той ситуации, в которой мы с ним оказались. К тому же трехлетние отношения на расстоянии редко заканчиваются счастливо, даже если их связывает самая сильная и чистая любовь. Однако осознание своей вины и всей ситуации в целом не умоляло и не уменьшало моей измены, а простить такое предательство Алеша не мог. Поэтому, ему казалось, что из этого конфликта у нас есть только один возможный выход…
Алексей подхватил с крутящейся черной ленты свою огромную дорожную сумку и решительно двинулся в сторону выхода.
Я вбежала в здание аэропорта в легком смятении и чертыханиями на тему: «Опять я опаздываю!» На голубом экране телевизора напротив рейса номер ЛХ892 горело: «Приземлился», и я поспешила в зал ожидания прилетов. Как обычно, там толпились люди, слышался рой разной речи, разных запахов и эмоций. Я, было, ринулась в самую пучину этого ожидающего столпотворения, когда кто-то резким, но аккуратным движением потянул меня назад.
– Я всегда знал, что ты самый непунктуальный человек в мире, но чтобы настолько!– голос Алексея любимой мелодией проник в уши и сердце.
Я повернулась и оказалась в его объятиях.
– Не подобает девушке ждать молодого человека. Надо бы наоборот!– улыбнулась я в ответ.– Извини, не получилось так легко сбежать с работы. Завтра повторный суд по одному делу, подготавливала последние документы.
– Я соскучился,– сказал Алексей и в порыве обнял меня крепко-крепко.
Я прижалась к нему, в одно мгновение почувствовав себя так уютно и спокойно, как за стенами нерушимого замка. Было ощущение, что я долго скиталась по чужим городам, а вот теперь, наконец-то, опять очутилась дома. От него исходил любимый аромат Пако Робане и тепло, от которого у меня сразу затрепетало сердце. Вот он, мой родной, мой любимый.
– Я тоже по тебе соскучилась,– дрожащим голосом прошептала я.
– Правда?– Алешка отстранился и серьезно посмотрел мне в глаза.
– Правда,– так же тихо ответила я и затянула потуже его темно-серый шарф.
Какое-то время он, молча, смотрел на меня, слегка прищурив темно-голубые глаза, как будто прикидывая, что делать со мной дальше, а потом поднял с пола свой чемодан и взял меня за руку.
– Пойдем.
Мы сели в его машину, которую я пригнала со стоянки, и поехали в уже знакомом мне направлении.
– Мы едем к тебе?– задумчиво уточнила я.
– Да,– Алеша мельком бросил на меня вопросительный взгляд,– или тебе надо на работу?
– Нет, я отпросилась до завтра.
Мы ехали к нему домой по маршруту, которому ездили сотни раз, но еще ни разу нам обоим не было так тяжело и сложно ехать куда-то, где останемся только мы и наши нерешенные вопросы. Я боялась разговора с Алексеем, потому что знала, что измену он не простит. Он боялся его по той же причине. Нам обоим не хотелось расставаться, но точно так же мы оба понимали, что, скорее всего, этим все и закончится.
Мы поставили машину во дворе, и под недовольное кряхтение бабушек, которым мы загородили все поле обозрения и сплетен своим джипом, поплелись к Алеше.
– Ууууххх… сколько почты,– протянул Алексей, подставляя руки под вывалившуюся макулатуру из почтового ящика.– Ты, что не бываешь здесь совсем?
– А что мне тут делать без тебя? Да и некогда было…– попыталась отговориться я.
– Понятно,– произнес он как-то колюче, и мне стало совсем не по себе.
Мы вошли в его просторную холостятскую квартиру, и я почувствовала, как на душе заскрежетали кошки. Ведь здесь мы были так счастливы с Лешкой. Мы готовили вместе всякие вкусности, смотрели фильмы, спорт, хохотали над шутками в КВН, занимались любовью, спорили про латвийскую экономику и политику, встречали рассвет на балконе, закутавшись в теплый красный плед… Получается, что вместе с ним я предала и наши воспоминания, и наши планы на будущее, и вообще всю нашу совместную жизнь, каждую минуту этой жизни. От этих мыслей мне стало так паршиво и тяжело, что я готова была просто исчезнуть прямо сейчас, раз и навсегда. Только бы не объясняться, не начинать этот разговор, потому что мне нечего было сказать, нечем было оправдаться…
– О! Холодильник забит вкусняшкой, а пыль не протерта,– удивленно усмехнулся Алексей из кухни.
– Я была здесь с утра, привезла еду и кофе,– ответила я, раздеваясь в коридоре.– Вылизать квартиру, извини, не успела,– вдогонку пробурчала я, понизив тон.
– Между прочим, я это слышал,– раздался голос Алексея прямо у меня за спиной.
– Извини,– чуть смущенно сказала я.
– За последний час ты извинилась уже трижды. Как-то многовато для той Марии, которую я знаю,– улыбнулся Алексей и, подхватив чемодан, пошел в большую комнату.
– Иди ко мне, я кое-что тебе привез,– позвал он.
Я обреченно поплелась за ним. «Он решил меня добить этими подарками что ли, чтобы я умерла от стыда и чувства вины?» пронеслось у меня в голове. Когда уже он начнет злиться, сердиться, расспрашивать и ненавидеть?..
– Что это?– спросила я, отгоняя все вопросы и любопытно заглядывая через его спину.
– Помнишь, как мы гуляли по Английскому саду в Мюнхене, и ты сказала, что хотела бы остаться там навсегда?– не оборачиваясь, спросил Алексей.
– Помню,– улыбнулась я в ответ.
– Ну вот,– торжественно сказал он и повернулся ко мне,– это тебе!
От неожиданности у меня открылся рот. В руках Алексей держал маленький макет северной части сада, в котором мы любили бывать больше всего, потому что там было мало туристов и много тишины и зелени. Макет был под стеклянным колпаком, как будто его хотели закапсулировать во времени, и был настолько реалистичный, что мне показалось, что я опять слышу пение птиц, и шелест листвы в Хиршау, и журчание речки Изары. Столько хороших и светлых воспоминаний…
– Алешка…– только и могла прошептать я.
– Погоди, это еще не все,– довольно улыбнулся он и поставил макет на стол.
Я тут же присела и стала рассматривать миниатюрный сад.
– Ой, смотри, здесь даже овечки есть! Ой, как настоящие! С шерсткой!– восторженно воскликнула я.– Леш, это лучшее из того, что мне когда-либо дарили! Честное слово!
– Маш…
Я подняла глаза и посмотрела на него горящими и довольными от приятного сюрприза глазами.
– Да?
– Это тоже тебе,– Алеша протянул мне небольшую темно-синюю коробочку.
– Что это?– улыбка медленно сползла с моего лица, сменившись едва уловимым страхом и напряжением.
– Открой,– просто улыбнулся он в ответ.– Не бойся. Предложение руки и чего там еще я делать не собираюсь.
– Да я уже и не надеюсь,– тихо пробормотала я и взяла протянутый подарок.
Открыв красивую и явно дорогущую коробочку, я увидела невероятной красоты серьги с жемчугом в обрамлении маленьких бриллиантов. Те самые серьги, которые я увидела еще, будучи с Алешей летом в Германии. Мы гуляли по центру Берлина и, перепутав адрес какого-то ресторана с национальными блюдами, который нам посоветовали в отеле, случайно зашли в антикварную лавку, где продавалось все, что угодно от стульев и картин до драгоценностей и коллекционных монет. Я сразу увидела эти сережки и кулон и влюбилась в них. Они не были антикварными в классическом понимании этого слова, но от них веяло историей, романтикой и загадкой. Я их тогда примерила и мечтательно обмолвилась, что полцарства отдала бы за такие, в надежде, что Алеша купит мне их, пока мы находимся в Берлине.
– Только вот кулон кто-то купил до меня,– виновато сказал Алексей,– остались только сережки.
– Они очень красивые…– от переизбытка эмоций у меня по щекам покатились слезы,– очень…
– Эй… Ты что?.. Машуль…– Алеша присел ко мне на пол и обнял.
– Я уже давно купил их, еще тогда в Берлине. Я же видел, как у тебя глаза загорелись, просто все не было нормального случая тебе их подарить. Ты почти сразу уехала обратно в Латвию, а потом мы постоянно отношения выясняли…– сказал он, целуя меня в макушку.
– А сейчас, по-твоему, самый подходящий момент?– вытирая слезы, спросила я и, отстранившись, посмотрела на него.
– Не знаю… мне просто хочется, чтобы они остались у тебя. В любом случае.
Алексей секунду смотрел мне в глаза, а потом медленно притянул к себе и поцеловал. От этого поцелуя в душе все запело и наполнилось таким неописуемым счастьем, теплом и спокойствием. Как будто я нашла ответ на сложнейшую задачку, которую я никак не могла решить в последнее время.
«Как я могла променять это состояние гармонии и счастья на постоянное сгорание от страсти, на неконтролируемые и непредсказуемые поступки и физическое удовлетворение?..»
– Я люблю тебя,– шептала я, отвечая на его поцелуи и ласки,– как же я тебя люблю, Леш…
Алеша стал целовать мое лицо, шею, плечи, руками тем временем расстегивая блузку и ощупывая каждый сантиметр моего тела, словно ища какой-то изъян или изменение. Он слегка подтолкнул меня, и мы, целуясь, легли на пол. С каждым прикосновением он становился все более стремительным и настойчивым в своих ласках, даже немного грубым, и мне на секунду показалось, что я с Ярославом. Все тело словно оцепенело, а голову обдало ушатом холода.
– Алеш… подожди,– я попыталась остановить его и подняться, но он не дал мне встать,– Алеш…
– Я хочу тебя,– прохрипел он, обжигая мне губы горячим дыханием.
– Подожди…– я вновь попыталась его отстранить.– Нам надо поговорить… Леш…
– К черту разговоры,– Алексей лег на меня всем телом, скрестил мои руки над головой, а своей рукой с силой прижал их к полу.– Я хочу тебя,– его вторая рука попыталась расстегнуть мне бюстгалтер.
– Не надо,– я попыталась выбраться из под него, но у меня ничего не получилось. – Мне больно… я не хочу… я не хочу так…– я пыталась освободить руки.
– Шшшш…– грозно шептал он, больно кусая мочку моего уха.
– Алеш… да, отпусти же меня!– почти закричала я и со всей силой оттолкнула его, больно укусив за плечо.
Он вдруг остановился, как будто очнувшись от дурмана, и посмотрел на меня, как на совершенно постороннюю и неприятную девушку, с которой ему по ошибке довелось провести ночь. Он секунду смотрел на меня, а потом резко поднялся и отошел в сторону.
Его темные волосы были беспорядочно взъерошены, а взгляд горел такой злостью, ненавистью и даже брезгливостью, что я оторопела. Я никогда не видела его таким раздраженным и чужим.
Я встала и наспех застегнула бюстгалтер и блузку.
– Алеш…– нерешительно начала я, но он меня прервал.
– Уходи,– твердо сказал он.
– Леш, пожалуйста… давай поговорим… мы же собирались и…
– Нет.
Я смотрела на него, понимая, что надежда на то, что мы останемся вместе, тает с каждым моим словом и движением. В тот момент не было правильных или не правильных слов, потому что, что бы я ни сказала или ни сделала, все было заранее обречено на провал.
– Тогда скажи, чего ты хочешь?
Алексей поморщился и покрутил головой.
– Я ничего не хочу. Просто уходи.
Я подошла к нему и хотела дотронуться до его плеча, но он перехватил мою ладонь и довольно грубо оттолкнул.
– Алеш…– я старалась сглотнуть подкативший к горлу жгучий комок слез, боли и чувства вины.
– Уходи, Маша. Не получится. НЕ получится сделать вид, что я ничего не понимаю, и ты все та же.
– Позволь мне объясниться… хотя бы попробовать….
– Нет,– отрезал он.
Я видела, что ему больно и обидно, что он взбешен и даже не попыталась ему солгать.
– Прости меня… Прости, пожалуйста…– дрожащим от сдерживаемых рыданий выдавила я, но он только безмолвно покачал головой, жестко сцепив зубы и сжав кулаки.
– Я знаю, ты говорил, что никогда не простишь измену, но…– я замялась, не зная, как продолжить.
– Нет никаких «но» и быть не может,– Алексей отчужденно посмотрел на меня, хотя в его глазах стояли неприкрытые слезы.– Я никогда не прощу измену, и я идиот, что предполагал, что может быть иначе. Точка.
Я опустила глаза, и по щекам потекли горячие слезы. Я знала, что все закончится именно так, но все же… надеялась, что Лешка любит меня сильнее, чем ненавидит меня его гордость. Чуда не случилось. Мне нужно было уходить, потому что говорить что-то и пытаться оправдаться перед человеком, который только что вычеркнул меня из своей жизни, я была не в состоянии. Алешка был очень строгим и решительным человеком, и если уж он принял решение, то изменить его было невозможно. Да и как тут оправдаешься?.. Все закончилось. Мы расстаемся. Он меня ненавидит и презирает. Ему даже смотреть на меня неприятно.
– А если бы я тебя не остановила сейчас?– спросила я.– Все было бы иначе?
Леша опять посмотрел на меня, и его взгляд стал колючим и чужим.
– Нет. Но мне было бы легче с тобой расстаться.
– И время не поможет?
– Нет.
Я на секунду прикрыла глаза, позволяя слезам свободно скатиться по моим щекам и коротко кивнула.
– Все правильно. Все правильно,– смахнув слезы со щек я посмотрела на любимого человека и постаралась улыбнуться, но получилось совсем плохо.– Там… на балконе на столике пирожные твои любимые и…эээммм… бутылка Шабли. Холодильник еще… ээммм… плохо холодит, и я туда поставилаи… ээммм… Мне до безумия жаль… что всё так… Всё.
Не говоря больше ни слова, я взяла свою сумочку и, наспех надев сапоги и накинув пальто, ушла из дома, в котором была так счастлива когда-то и который так бесстыдно предала.
Помню, что я шла в расстегнутом пальто, без шапки, шарфа и перчаток, дул ветер и порошило снегом, но я абсолютно не чувствовала холода. Наоборот, меня знобило от внутреннего нервозного жара, а по лицу, не переставая, текли теплые слезы, размазывая тушь и остатки пудры. Я брела по щиколотку в снегу по задворкам Саркандаугавы на станцию и ни о чем не думала. Просто шла и плакала. Плакала и шла. Если бы у меня спросили тогда, что легче быть преданным или предать самому, то я однозначно выбрала бы первое. Когда предали тебя это больно, но, когда предал ты это убийственно.
22. Ярослав
Март 1999 года, городок Србица, Автономный край Косово и Метохии
Питер стоял с Костей, Самарой и Яковом у крыльца дома, где жила Биляна и нервно затягиваясь, смотрел на тропинку ведущую из залесья к селу. По двору ходили солдаты Сербской полиции, был даже какой-то важный чин с внушительными усами и зычным голосом, который раздавал команды и задавал вопросы. Врач уехал три минуты назад. Помогать ни тут ни в соседних домах было уже некому. Албанские сепаратисты вырезали три сербские семьи, еще пять домов почему-то остались нетронутыми. Создавалось впечатление, что шли устранять ни село в целом, чтобы занять потом пустующие дома, в конце концов соседняя деревня и дорога к ней и так была под гнётом албанских солдат, а убить конкретных людей в конкретных домах. Зачем никто не понимал, да и не особо вдумывались – война. В ее время есть много насилия, зверства, страха, смерти и мало логики, причин и понимания.
– Как только он появится, не пускайте его внутрь,– Питер выдохнул сизый дым и тут же глубоко затянулся еще раз.– Не надо видеть любимую девушку в таком… не надо.
Костя сглотнул подступивший ком в горле и, опустив автомат на землю, сел на верхней ступеньке.
– Он не вывезет это… после Сашки сломался почти, четверо суток бухал и наркоту жрал. А сейчас… это пиздец будет.
– Видели белый крест над их дверью?– Яков махнул головой в сторону входной двери.
– Да,– кивнул Питер,– как и над двумя соседскими.
– Это албанцы?
– Да,– опять кивнул Питер,– это они так дома метят, которые их боевикам зачистить надо.
– Но ведь тут… они же на половину албанцы,– почти с отчаянием в голосе воскликнул Костя.
Питер только усмехнулся.
– Для них нет половин. Либо с ними, либо враг… отец Биляны серб, а Биля… с Ярославом встречалась. Про это все знали. Поэтому тут не было вариантов.
– Блять…– Костя мотнул головой,– только ему вот эту теорию не говори.
– Думаешь, он не догадается,– опять усмехнулся Питер.
– Похер, что он там догадываться будет, пока никто не озвучит,– Костя сердито смотрел на Николая.– Не надо сейчас жесткости и правды жизни, он эту правду жрет каждый день.
– Как и мы все.
– Как и мы.
– Идет,– Яков оттолкнулся стены дома и подался навстречу Ярославу, который бежал к дому Биляны со стороны леса, абсолютно не замечая никого вокруг и не слушая окликов и слов.
На входе во двор его попытались тормознуть Давид с Гави, но Ярослав грубо их оттолкнул и пронесся мимо.
– Стой!– Питер резко вскинул руки и заблокировал Ярославу вход в дом Биляны.– Да стой ты!!
Почти прорычал он, сдерживая попытки Ярослава зарядить ему в лицо и отталкивая подальше от порога дома. Ярослав боролся и пытался вырваться так отчаянно, что на помощь Питеру подскочил Яков в попытке сзади скрутить друга.
– Каин, подожди! Стой!
– Пустите, сссуки!– не своим голосом прорычал Ярослав и так сильно пнул Якова по ноге, что тот захлебнулся в боли и ослабил хватку.
Ярослав тут же со всей дури мотнул головой и лбом заехал Питеру в нос. Брызнула кровь, и он схватился за лицо.
– Твою мать, Каин, ты совсем охуел!!?
Ярослав оттолкнул Питера и почти влетел в дом, но на его пути вдруг вырос Уханцев.
– Что за пиздец ты тут устроил, солдат!– прогремел он спокойно и жестко, словно дал Ярославу пощечину.
– Пустите меня к ней,– процедил сквозь зубы парень.– Я хочу…
– Что? Что ты хочешь? Запомнить ее такой?– Уханцев почти поморщился, и сердце Ярослава сковал смертельный холод.
Парень сцепил зубы и сжал кулаки. Он только вчера вышел из наркотического пике, в котором прибывал после гибели Сашки, сам не понимая почему именно его смерть так на него подействовала. Что-то окончательно сломалось, и бутылка водки в этот раз не помогла это починить, поэтому появились марихуана, а потом и соль9.
Сегодня он приводил себя в порядок, а завтра собирался, как и обещал, идти к Биле… Он случайно услышал рассказ сербского солдата, чья бригада примкнула к ним как раз накануне их похода в тоннель, о том, что группа Уханцева задерживается с очередного задания, потому что по дороге их завернули в соседнее село. Там албанские боевики вырезали три дома – мужчин-сербов, женщин и детей, и надо помочь с погрузкой тел и опросом оставшихся жителей.
Услышав это, Ярослав почувствовал, как внутри разлился щемящий холод и оцепенение, звуки стали слышны словно через вату, а в голове начался безудержный гул и вой. Все стало как в замедленной съемке кино – движения, звуки, чувства. Он схватил автомат и пошел в сторону дома Биляны. Он шел быстро, но не бежал. Почему-то он был уверен, что уже знает, что там увидит и пытался хоть немного это отсрочить. Торопиться было уже поздно. Пока он жрал наркоту и распускал нюни, его Биляну убивали шиптары, и он ее не защитил.
– Да,– овладев собой, тихо сказал Ярослав.– Пропустите меня или я Вас ударю, бать.
Уханцев коротко кивнул и пропустил Ярослава в комнату, где лежали тела его любимой и ее семьи.
Сразу у порога на спине лежал отец Биляны, рядом с его рукой лежал топор, а вся грудь была располосована пулями. Он пытался защитить семью, схватил топор… Его расстреляли почти в упор и от груди осталось лишь красно-черное месиво. Ее младший брат лежал неподалеку. Его шея была перерезана почти от уха до уха и кровь словно покрывалом накрыла его маленькое тело почти полностью. Он был в пижаме уже непонятного цвета, похожего на желтый с маленькими рисованными ежиками.
Мать Биляны лежала в спальне на кровати лицом вниз. Точнее она стояла на коленях на полу, привалившись лицом и туловищем на кровать, руки были привязаны к дальнему краю железной кровати. Ее длинная юбка была полузадрана и порвана, горло перерезано, на лице застыло выражение боли, страха и отчаяния. Ярослав сглотнул подступивший тошнотворный ком и отвернулся. Справа от него лежал сброшенный ботинок Били. Такой темно-серый с замысловатой вышивкой на голени, которую она сделала сама.
Ярослав зажмурился и стоял так тупо уставившись на этот ботинок. Словно вдруг этого стало достаточно, и ничего больше он видеть не хотел. Через минуту он, тяжело и медленно выдохнув, посмотрел в угол комнаты позади себя. Биля, нелепо развалившись и свесив голову себе на грудь, сидела слова сломанная кукла. Ее ноги все в кровоподтеках и царапинах были расставлены как будто она пыталась сесть на поперечный шпагат, на одной из них скомканным отрезком ткани болтались трусики. На негнущихся ногах Ярослав подошел к ней и, опустив автомат, присел на корточки напротив. Он опустил юбку на Биляне так низко как позволяла поза, в которой она сидела и прикрыл створки ее разорванной рубашки, чтобы не видеть огромные ножевые порезы на ее груди и животе. Его руки тряслись так сильно, что все эти манипуляции давались с диким трудом и усилием. Ярослав провел рукой по волосам, закрывающим почти полностью лицо любимой девушки, закладывая большую прядь ей за ухо, слово надеялся увидеть под ними совсем не ее лицо. Он всмотрелся в знакомые до боли красивые очертания лица, увидел пухлые губы, в уголке которых уже запеклась кровь, красивый прямой нос и большие глаза, прикрытые ресницами. Ему показалось, что он перестал дышать. Это была Биляна. Его Биляна. Ошибки, на которую он так нелепо надеялся, не было. Ее изнасиловали и зверски убили, бросив как куклу на пол.
Ярослав тяжело привалился к стене рядом с ней и опустился на пол, едва касаясь уже холодного плеча Биляны. Казалось, сознание вот-вот уйдет, и он провалится в спасительную темноту. Он прикрыл глаза, борясь с тошнотой и воем, отчаянно рвущимся наружу. В попытке притормозить боль, он закрыл рот кулаком и насколько мог сильно впился в него зубами. Через несколько секунд по его ладони и руке потекла тоненькая струйка крови – он прокусил себе ладонь. Боль внутри меньше не стала, и та, что была в ладони никак не отвлекала от нее и не перебивала. Ярослав согнул колени и опустив на них голову тихо завыл. Этот животный вой медленно нарастал, переходя в неконтролируемые рыдания.
В комнату вошел Костя и хотел подойти к другу, но Уханцев его остановил.
– Оставь,– тихо сказал он.– Тут ничем не поможешь сейчас. Дай ему отгоревать.
Следующие дни смешались для Ярослава в один длинный и бесконечный. Он не понимал, когда спал и спал ли вообще, он особо не помнил похорон Биляны и ее семьи, он ничего не чувствовал и ничего не хотел. Была только пустота внутри, и она почему-то была не звенящей, как ее описывают в умных книжках, а темной, тягучей и вязкой. В такой пустоте погибают и словно в воронку засасывают всех вокруг. Со временем Ярослав с ней свыкся и даже не боялся заглядывать в эту мрачную пустошь.
Они так и не нашли кто убил все три сербские семьи, не узнали точно, кто навел на них, пометив дома, но все догадывались, что это брыл брат матери Биляны. Этнический албанец, не одобрявший выбор сестры, убеждения ее мужа и поведение племянницы. Он ушел с боевиками еще в самом начале противостояния сербов и албанцев в Косово, и его редко видели в деревне или в родном доме недалеко от села, где жила Биляна. Он словно исчез из этого места и времени, и Ярослав зря пытался найти его и тех, кто казнил всех этих людей в деревне.
Кружившие в воздухе самолеты НАТО стали сбрасывать так называемые ловушки, а потом и непосредственно ракеты и совсем рядом раздавались взрывы. Все побежали в подвал и, посидев там какое-то время, опять выбрались наружу. Солнце ярко светило своими уже совсем теплыми лучами и нагревало взбитую орудиями землю.
– Зачем мы вообще туда бегаем? Подвалы же не нихера не дают никакой защиты от ракет,– Костя хотел было прикурить, но Питер резко дернул его за руку и почти потащил назад в подвал крохотного дома.
Почти сразу рядом с местом, где они стояли приземлилась ракета. Громко хлопнула створка подвальной двери и звуки снаружи обманчиво стали немного тише.
– Это лучше, чем стоять на улице и махать рукой НАТОвцам,– зло процедил Питер уже под землей.
– Это надолго, как думаешь?– спросил Костя, глядя вверх как будто показывая на небо и самолеты в нем.
– Хрен проссышь,– угрюмо ответил Питер.– Думаю, ЭТО никогда не закончится. Постоянно будет нечто, за что будут проливать кровушку ребята вроде нас с тобой, или вон тех, кто в небе парит. Вопрос только за какие земли, деньги и власть будет борьба.
– Ну мы то тут тоже не совсем бесплатно…– пожал плечами Костя.
– И что? Какая разница?– усмехнулся Питер.– Никого из твоих или моих друзей это не вернет, да и нашу жизнь богаче или лучше не сделает.
– Ты как будто расклеился, брат,– подал голос Ярослав, все это время тихо сидящий в полутемном углу подвального помещения и выбив себе на ладонь две беленькие таблетки закинул их в рот, щедро запив водой.
Питер, чуть замирая, вслушивался в звуки снаружи. Он подошел к дверям помещения и прислушался, пытаясь понять можно ли выходить наружу.
– Я перестал наматывать на кулак розовые сопли единорога, брат,– безэмоционально оскалился он в ответ.– Вижу все как оно есть, без тупой надежды на победу добра над злом.
– Хочешь сказать, зло победит?– Костя нахмурил брови как будто сам был недоволен своим же умозаключением.
– Зло всегда побеждает,– пожал плечами Питер.– И чем раньше ты это поймешь, тем проще будет потом. Чем бы ты ни занимался. Да и с чего ты решил, что мы не часть этого зла? Мы убиваем, значит и мы зло, а вся эта срань про защиту и освобождение… лабуда для желторотиков вроде вас.
– На хуй,– скривился Ярослав, с наслаждением чувствуя как разум наконец обволакивает мягким наркотическим покрывалом.– На хуй такую философию.
– А твоя какая?– ухмыльнулся Питер.
– Добро есть, и оно будет побеждать, иначе зачем все это. Жизнь зачем тогда.
– А себя ты добром считаешь?
– Нет,– коротко подумав, ответил Ярослав.– Я убивал, значит я не могу быть добром и неважно по какой причине я это делал.
– А что тогда добро?
– Добро… это когда отдаешь и ничего не ждешь, не требуешь взамен.
– Типа любовь?– удивился Костя настроению и неожиданной лирике Ярослава.
Последний на секунду задумался.
– Да, любовь. Если есть любовь, то рядом не может быть зла. Они несовместимы.
– Поэтично, брат,– улыбнулся Костя и похлопал друга по плечу.– Не думал, что ты… ну… такой.
– Какой блять?– передразнил его Ярослав.
– Романтик,– заржал Костя.
– Иди в жопу, Старик,– Ярослав порывисто встал и пошел к дверям. Питер только нерадостно улыбнулся ему вслед.
– Каину будет тяжко по жизни. Если жизнь будет, кончено.
– Справится,– уверенно ответил Костя.– И если кто из нас всех и выберется отсюда, так это он.
– С чего вдруг?
– А у него теперь навсегда останется чувство неотомщенности и бесконечной злости, а круче чем они ничто не заставляет людей цепляться за жизнь. Поэтому…– Костя неопределенно пожал плечами,– он выберется.
– Если от передоза не загнется,– Питер угрюмо посмотрел вслед Ярославу.– Ты бы тормознул его.
Костя помотал головой и тихо сказал:
– Он сам себя тормознет, когда придет время, по-другому все равно сейчас не сможет. Сломался он.
– Любой бы сломался.
– Хватит мне кости перемывать,– услышали он голос Ярослава.– Я выхожу.
Выглянув на улицу и услышав отдаленные звуки разрывающихся ракет, Ярослав короткими перебежками добрался до их машины, а оттуда еще около пятидесяти метров до небольшого пригорка и прилег там за кустом. Костя и Питер примкнули к нему через пару минут. Так они лежали около получаса, глядя в небо и поглядывая вокруг. Оттуда было хорошо видно, как в лощине под ними на склоне горы, поросшем деревьями и мелким кустарником, что-то дымилось и поднимались белые клубы ракетных разрывов. На дальней дороге виднелся горящий танк, перегородивший дорогу своим же для отступления, а рядом с ним горели бензоправщик и еще одна легковая машина.
Потом уже ребята узнают, что это разведрота Гави, шедшая колонной назад в их село, попала под авиаудары НАТО, и догадаются, что УЧК абсолютно точно имели связь с авиацией НАТО. Это следовало и из точности их авиаударов именно в те места, где велись активные боевые акции с боевиками УЧК, и из той информации, что удалось понять по захваченной у албанских солдат дигитальной портативной радиостанции. С марта 1999 года ЮНА воевала не только с албанцами, но и, как оказалось, еще с северным альянсом.
Им предстояло еще несколько недель провести под обстрелами, в коротких зачистках поселений и постоянной борьбе со смертью. Потом их колонную обстреляют, некоторые, включая Питера, погибнут, Костя вместе с Уханцевым, Самарой, Яковом и Давой прослужит еще какое-то время, а Ярослав после ранения уедет в Англию, но жизнь ни одного из них уже никогда не будет прежней.