– Арина, – произнес он и провел пальцем по ее загорелой щеке.
– Почему ты никогда не называл меня по имени? – спросила задумчиво она.
– А ты? – задумчиво произнес он. И в это мгновение ему показалось, что с этим забытым, затерявшемся в далеком прошлом, именем, закончилось старенькое, черно-белое кино и началось цветное. А эти новые, незнакомые цвета, поражали…
11
Перед его глазами возник флакон. Он отражал пронзительное солнце, и от нестерпимого блеска захотелось зажмуриться. Но глаза неотрывно следили за этим стеклянным предметом и слезились от боли. Маленький блестящий флакончик зависал в воздухе, а таблеток в нем оставалось все меньше и меньше. Он стал совсем прозрачным и что-то ему напоминал.
– Что? Этот странный предмет был ему знаком! Где он видел его раньше?
А вокруг уже пролетали высокие ледяные горы, люди на лыжах. Они мчались по крутым склонам, и их безумные лица светились звериными улыбками. А стеклянный предмет все висел в воздухе, не двигаясь с места. Ветер свистел, снег врывался веселой пургой, унося за собой лыжников, белые горы, облака, и только солнце светило ярко, оставаясь недвижимым на месте и еще этот светящийся предмет.
– Он вспомнил! Он видел его раньше! Это часы! Обыкновенные песочные часы!
Они висели в воздухе, отсчитывая минуты и секунды, а песок струился, переливаясь тонкой ниточкой из верхней части в нижнюю. Снова какие-то люди, лыжи, горы, снежная пурга, все смешалось в безумном вихре, кружилось в нескончаемом хороводе, а песок струился, насыпая уже целую гору на дно часов. Он слышал этот звук. Это была лавина, она шуршала, скользя песчаным водопадом, и, казалось, ничто не могло остановить ее непреклонное движение. Целая река песка! Водопад песка! Он сносил мгновения и секунды сквозь узенькое горлышко стеклянной пробирки, насыпая целую гору на дно. А часы висели в воздухе, не двигаясь с места. Крошечные стеклянные часы и горы песка. Оставалось немного, песок закончится, он источит свое течение, и тогда время остановится и замрет. Время умрет – оно будет кончено. Но, стоит протянуть руку, перевернуть маленькие часы, и все начнется сначала.
– Это же так просто – протянуть руку, коснуться этой пробирки, отсчитывающей время, и все.
Но рука онемела. Она не двигалась, рука весила многие тонны, неподъемные гири сковали ее движения, а часы были так близко, и желтый песок сыпался с ужасающим шипящим звуком, скатываясь на дно.
– Протяни руку, возьми их, всего одно движение, и часы перевернуться, время оживет и начнет свой отсчет. Потом снова и снова. Ты сможешь делать это бесконечно долго. Переворачивать эту стекляшку и владеть им. Владеть временем. Оно замрет в твоих руках. Такое простое движение, и часы станут ручными, будут повиноваться, подарят столько минут жизни, сколько захочешь, пока не надоест или не устанешь, пока не потеряешь смысл. Ты будешь жить, а миллионы секунд и минут будут помещаться в твоих ладонях, и тогда ты подаришь их Ей.
Но, рука не двигалась. Чертова рука не шелохнулась, а песок уже кончался. Теперь он чувствовал себя на дне этой прозрачной колбы. Песок доходил до шеи, до губ, еще мгновение и все будет кончено. Оставались последние секунды жизни, последние песчинки. Они с грохотом летели с высоты, обрушиваясь на зыбкую гору, в которой он тонул… Это конец…
Вдруг чья-то рука появилась рядом со стеклянными часами. Схватила их и крепко держала. Почему-то не переворачивала. Почему? Переверни! Ну, давай же! Еще есть время! Переверни!..
– Зачем? – неожиданно услышал он спокойный голос.
Арина стояла посреди комнаты, держа флакончик таблеток в руке… И удивленно на него смотрела. Пот крупными каплями стекал с его лба. Подушка была мокрой, одеяло скомкано. Она снова посмотрела на флакончик, спокойно его перевернула, и оттуда выпала таблетка. Арина улыбнулась, положила ее в рот, запила водой, на мгновение задумалась и прыгнула в кровать.
– Вставай, дурачок! Весь день проспишь! Ну, вставай же!.. Петр! Мой Петр. Вставай! Какие глупости тебе снились, пока я была в ванной?
Арина утерла ладонью его лоб и села рядом. Подумав немного, сказала:
– Ты знаешь – это чудо-таблетки!.. В первые дни я не верила… Ну,… не совсем верила, – поправилась она, – но они чудо. Я не знала, что за такое короткое время почувствую себя снова такой… Просто, можно сойти с ума.
И ударила кулаками ему в грудь.
– Ну, что ты? Давай, вставай! Что ты смотришь так на меня?
А он уставился на Арину и не мог вымолвить ни слова. Он опешил. Уже не узнавал ее. Неужели чудеса бывают? Неужели такое возможно? Смотрел и не понимал, видел ее красивое помолодевшее лицо, вспоминал вчерашний день, жуткую гору, волшебный вечер и ночь. Улыбался и молчал, а голова шла кругом…
12
Конечно, он ей не поверил. Поверить в такое было трудно, невозможно. Такому не было объяснения! Теперь Петр каждый день украдкой вглядывался в ее лицо, в эти глаза, когда Арина брала в руки флакон. В такие минуты ему казалось, что снова слышит звук песка. Тот шуршал и сносил минуты и часы ее жизни в пустоту. Особенно тяжело было на горе, где трение лыж о снег напоминало ему об этом. Он думал, что сошел с ума и каждое утро смотрел на нее, затаив дыхание. Он искал подтверждение, надеясь на чудесное спасение, но не верил. А таблеток оставалось все меньше и меньше – 27…25…23 – волшебных, бесполезных таблеток в стеклянном флаконе, а дальше…
Если верить в это, значит жить нужно с верой. Как просто! Верить и все! Но этого недостаточно! Одной верой не повернешь время, не излечишься от болезни, которая гложет тело, забирая годы жизни. А ты просто сидишь и веришь… Миллионы верят, но все для них кончается так же, как и для прочих. А, если не верить – тогда, как жить? Таблеток оставалось всего 23.
Пять дней они провели на горе, все эти пять дней он наблюдал за тем, как она прикасалась к заветному флакончику, удлиняя жизнь, и не знал, что подумать. Проще настраиваться на худшее, а потом получить невероятное избавление как подарок судьбы. Хуже, если веришь, но потом неожиданно оказываешься у края пропасти и понимаешь, что к этому не готов. Лучше готовиться к худшему. Тогда за что держаться? Каждый день ждать неминуемого исхода, мучиться, бояться? Находиться в плену у дикого страха за нее и за себя. Но третьего не дано. Можно закрыть глаза – просто жить, зная, что эта жизнь бесконечна, а в конце ждет счастливый конец, исход. А можно влачить жизнь, отравляя ее этим страхом. И сколько бы тебе не осталось, дней, часов, может быть, лет, будешь бояться и ждать конца. Так можно сойти с ума. Уж лучше покончить сразу… Нет! Этого не будет никогда!
И вспомнил, сколько весил тот крест, и человека вспомнил, который знал, куда несет его, но продолжал идти. О чем Он думал в последние минуты? Застилал ли его разум невыносимый ужас или Он держался за что-то еще? За свой крест? Парадокс…
И еще понял удивительную вещь. Он не узнавал Арину. Словно видел ее впервые или не видел многие годы, а теперь встретился и знакомился заново. Она ему очень нравилась. Нравилась – это не точное определение. Было что-то еще. Арина была ему интересна! Невероятно интересна! Каждый день на горе, на заснеженных дорожках, в кафе или в номере отеля он проводил время с совершенно незнакомым человеком. И если не думал о неминуемом, о том, что ждет ее, не жалел – непреодолимая сила тянула к ней.
Жалость – разрушительна. Она низводит то хрупкое, человеческое к самым простым телесным переживаниям, стирая неуловимое. Пожалуй, нужно научиться жалеть так, чтобы не разрушать то, что есть. Просто жить себе, отдавая великую дань этой жалости, но не показывая виду. Не унижать человека, который достоин большего. А жалость всегда будет где-то рядом, не исчезнет. Только пусть она останется со своим двойником – страхом. И пусть эти двое не отравляют жизнь…
– У тебя мозги еще не закипели? – услышал он ее веселый голос.
– О чем мы изволили столько времени сосредоточенно думать? Я сейчас усну!
А они уже долгое время плелись по дороге, спускаясь с Альпийских гор, и прекрасные виды открывались их взорам: бескрайние зеленые холмы, поля, покрытые травой и кустарниками, маленькие деревушки и замки, крошечные речушки. Солнце ярко освещало дорогу, и Франция расстилалась перед глазами во всем своем великолепии. Здесь не было зимы. Да и не нужна была эта зима. Только яркое солнце, высокое небо и поля, зеленеющие травой…
– Останови, я сяду за руль! – заявила она.
В последние дни в ней было столько необузданной энергии, что трудно было поверить в неизлечимую болезнь. Ее настроение, сумасшедшие выходки, катание по самым крутым склонам, взгляд этих синих глаз, которые смотрели на него, когда они оставались в номере – все это не укладывалось в голове. Это был фонтан, который сверкал, низвергаясь фейерверком струй, излучая силу, мощь и дикий восторг. Трудно было не поддаться ее настроению. Арина сходила с ума. Это была женщина…, нет, ребенок, который выдумывал все новые игрушки и развлечения, а он выполнял ее прихоти и капризы. И наконец, испугавшись за жену, на пятый день безумия на горе, решил спустить ее немного ниже и больше не рисковать. Арина сходила с ума…
А она и сейчас не унималась. В ней за долгие годы взрослой и мудрой девочки скопилось столько затаившегося детства, что радость и безумие переливались через края. А он смотрел и удивлялся.
– Быстро останови, я сяду за руль, – опять скомандовала она.
– Но мы едем со скоростью 120 километров в час. Быстрее нельзя, – возразил он. Но, все же, пустил ее за руль, а через несколько секунд об этом пожалел. Когда стрелка спидометра приблизилась к 130, он промолчал. Потом она, не раздумывая, достигла 140.
– Это предел, – произнес Петр. – Это уже штраф!
Но она не слушая, ткнула в магнитолу, и громкая музыка французского шансонье ворвалась в салон.
– Только этого не хватало, – подумал он. А она в такт музыке мотала головой, продолжая давить на педаль. На 150-ти он воскликнул:
– А это уже совсем немаленький штраф!
– Годится! – воскликнула она, словно продолжая танцевать под ритмы сумасшедшей мелодии. Петр с волнением посмотрел на дорогу. Та была пуста, и Франция неслась за окном навстречу, скорость не ощущалась – на хорошей машине, на прекрасной трассе, – и только стрелка спидометра указывала сумасшедшую цифру. Вдруг шансонье, словно поддавшись этому безумию, надавил уже на свою “педаль”, и ритм песни начал ускоряться. Он словно договорился с Ариной, сейчас сидел на заднем сидении их машины, отбивая безумный ритм, торопя ее бег. Арина не заставила себя долго ждать – и теперь уже машина начала издавать призывный вой шинами по асфальту. Их автомобиль, поддавшись этому безумию, тоже решил принять участие в сумасшедшей гонке – визжал на поворотах, казалось, искры сыпались из-под его колес, а музыка становилась все громче и быстрее.
– 180, – закричал Петр, – а это уже тюрьма! Что выбираем?
Музыка достигла апогея, казалось, деревья танцевали на обочине, облака неслись по небу, ветер сходил с ума, ударяя в лобовое стекло, и только солнце в вышине застыло незыблемо, улыбаясь им.
– 200! – закричала она. Мгновение подумала, выжала 220 и прокричала, – сегодня мы выбираем Французскую тюрьму! Гулять, так гулять!
Больше он не слышал ничего. Только громкая музыка била по ушам и мозгам, они летели по дороге, едва касаясь колесами земли. Летели по Франции, по этой маленькой планете, и оттуда, из космоса, казались стремительной молнией. А молния эта летела прямиком в тюрьму! И не какую-нибудь, а Французскую! Арина сходила с ума!
И тут где-то в уголке сознания счастливо промелькнуло:
– Разве можно хоть на мгновение представить, что эта женщина, эта обезумевшая девчонка больна, что ей много-много лет, ее глазам, этим нежным рукам, чертовой голове, которая сейчас сходила с ума. И смутная надежда или предчувствие зародилось в душе:
– Неужели такое возможно? А может, это и есть то самое чудо, о котором говорил врач, просто нужно в него поверить? А, может быть, именно Арина достойна этого чуда? Тогда он готов сгнить во французской тюрьме!
– Гони! – заорал он что было силы. – В тюрьму, так в тюрьму! Гуляем!..
Музыка закончилась, Арина сбросила ногу с педали, отвернувшись от окна. Машину занесло, закрутило, и та послушно остановилась на обочине. Арина положила голову ему на плечо, обвила его руку своими руками, и тихо прошептала:
– Я передумала, у меня на сегодня другие планы.
Потом снова тронулась с места, и прилежной девочкой смотрела в окно, следя за дорогой и выжимая каких-то 140 километров в час. И, теперь казалось, что не они летят, а Франция несется навстречу с этой скоростью, нарушая все приличия и правила. Это же Франция – что с нее взять? А они просто стояли на месте, устало и весело глядя по сторонам. И шансонье, по-видимому, тоже устав, пел что-то медленное и лирическое. Скорее всего, про любовь. Удивительная страна, где люди поют только о любви, как будто в жизни больше ничего нет. А, может быть, они правы?…
13
Будь он беден, что с ними бы случилось – скрывались в своем убогом уголке, терзая и жалея друг друга? Если бы за прошлые годы он не успел заработать на свою мечту, которая красовалась на стене его офиса? А оставалось совсем немного. Всего полгода, может быть, год, и он готов был совершить такое путешествие, пройтись по магазинам, выбирая свой корабль. Эта мечта давно волновала его. Всякий раз он трепетно смотрел на дорогу в приморских портовых городках Европы, когда на ней появлялся мощный тягач, который перевозил красавицу-лодку длиной 12–15 метров из магазина яхт прямиком к причалу. Другие машины останавливались, вежливо пропуская эту процессию. А счастливчик – ее хозяин, нетерпеливо сидел в тягаче, отсчитывая последние километры скучной дороги, которые скоро превратятся в морские мили. Иногда приезжая в Европу, они с Ариной заходили в такие магазины, и тогда он забирался в эти лодки, толкаясь в тесноте маленького трюма, представляя себе, что скоро такой корабль будет принадлежать им. Арина находилась неподалеку и с улыбкой наблюдала за ним, словно за младенцем. Потом они купят домик на море, куда будут приезжать и жить в этой мечте…
Но теперь, когда все так изменилось, Петр, не задумываясь, тратил эти деньги. Только с их помощью он сможет купить ей этот месяц, только с золотой горы спускаясь, она почувствует себя счастливой, молодой и проведет это проклятое время незабываемо и со смыслом. И не важно, помогают ей таблетки или нет, он старался купить ей маленькое счастье, подарив невероятную прогулку, в которой сбудутся все мечты. Поэтому не жалел их. А без этих денег не представлял, что делал бы сейчас. Они спасали, придавая смысл их короткому отпуску. Мечту можно только купить, а потом подарить – в этом он был абсолютно уверен. Жизнь примитивна. Она, так или иначе, стоит чего-то. И только несясь с золотой горы, ты можешь почувствовать сумасшедшую скорость и ветер в лицо…
Почему они выбирали скорость? – думал он. Петр старался купить для нее все мыслимые и немыслимые развлечения, а Арина всецело отдавалась этим игрушкам, забавам, и, порой трудно было угнаться за ней. Только на большой скорости можно позволить себе не задумываться, успевая следить за дорогой, получать удовольствие от жизни. Инстинкт самосохранения не позволит тебе предаться длительным рассуждениям, меланхолии, мучениям или страданиям, когда нужно успевать давить на педаль или вовремя повернуть на лыжне, чтобы не упасть и не разбиться. А поэтому, скорость – спасение от самого себя. И проживешь ты на такой скорости значительно больше, чем сидя в скучном углу, предаваясь апатии и лени, невыносимым страданиям, отсчитывая минуты и часы, дни, успевая подумать – сколько еще осталось. Разум – не лучший советчик, и теперь они мчались по этой стране, не задумываясь ни о чем. Во всяком случае, так ему казалось…
А Арина? Она, по-видимому, тоже полюбила эту скорость, и жила, торопясь и без оглядки. Сходила с ума по каждому дню и мгновению, по торопливому бегу в неизвестность. Иногда нужно просто мчаться навстречу судьбе – а там будь, что будет. Так казалось ему.
Он выбирал самые невероятные маршруты, самые удивительные развлечения, хотел осыпать ее дорогими подарками, обедать в дорогих ресторанах, останавливаться в шикарных отелях, а таких во Франции было великое множество. Вот только Арина вела себя странно.
Однажды он привел ее в магазин, с желанием подарить какую-нибудь золотую вещицу – кольцо или брошь, серьги. И обязательно с бриллиантами. Женщины любят бриллианты, они должны носить их, те всегда будут их радовать. Это вполне естественное желание. За свою жизнь он не часто делал ей дорогие подарки, но теперь решил наверстать. И вообще, решил за этот короткий срок наверстать все то, что не успел за прежние годы…
Арина осмотрела дорогой стеллаж, потом прошлась по залу в самый его конец и выбрала невероятное украшение. Петр был потрясен. Кольцо немыслимых размеров! Оно было усеяно невероятным количеством блестящих, разноцветных камней, но стоило… сущие копейки. И камни эти были не натуральными – обыкновенными стекляшками. А дорогие украшения ее совсем не заинтересовали. Но она с таким восторгом вцепилась в это кольцо, что он вынужден был его купить. Хотя, ее не понимал. Лишь наблюдал за реакцией совершенно счастливого человека, которому достали с небес звезду и подарили. Арина гордо надела на палец подарок и снимать его не собиралась.
А однажды, сидя в дорогом ресторане, он, долго изучая меню, уже готов был заказать восхитительные французские трюфели, устрицы или на худой конец гребешки в изумительном соусе и выбросить сумасшедшие деньги. Они и раньше часто ходили в рестораны, много ездили, выбирая более скромные заведения. Но сейчас хотелось оставить скромность, позволив себе все! А ресторан, судя по интерьеру и ценам, заслуживал того. Но произошло непредвиденное – Арина попросила гречневой каши. Официант не понял ее, а Петр не сумел объяснить, чего желает его жена. В этой стране не было гречневой каши. Гречку здесь не выращивали и ничего о ней не знали. Тогда Арина попросила вареной картошки. Картошка в меню была, но когда Арина сказала, что ее нужно посыпать укропом и положить туда селедки, официант смутился еще больше. Он не знал, что такое укроп. Укропа во Франции тоже не было. Официант понял, что мадам привыкла к таким изысканным блюдам, которые даже в их ресторане не подавали, и с восхищением и чувством стыда виновато на нее смотрел. Тогда Арина гордо встала, и они отправились восвояси, а трюфели, устрицы и гребешки остались дожидаться менее привередливых гурманов. Через несколько минут, она притащила его в кафешку, где заказала сосиски, обильно полила их кетчупом и, запивая кока-колой, съела, оставшись невероятно довольной. Он не знал, как относиться к этим причудам.
А однажды она завела его в какую-то забегаловку на окраине Парижа. (Проездом они решили заскочить в этот удивительный город. Пробежав по центру, посмотрев по привычке любимые места и, проголодавшись, отправились искать ресторан.) Шикарные заведения приветливо встречали удивительными залами и фантастическими меню. Париж известен своими ресторанами на весь мир: причудливыми названиями, прославленными поварами и блюдами. Изящные метрдотели во фраках, стоя у входа, трепетно открывали им двери. Но Арина выбрала забегаловку, и теперь руками ела жареную на гриле курицу, получая сказочное удовольствие, а жир стекал по ее пальцам. Он оторопел, но, отставив условности и вилку, схватил поджаристый кусок и тоже начал его терзать. Курица оказалась вкусной! Невероятно вкусной! А потом они пили дешевенькое вино. Музыка в этой подворотне играла очень громко. Здесь собирались люди не во фраках – совсем простая публика, и на мгновение Петру показалось, что это и был самый настоящий Париж, каким он его не знал никогда.
Через несколько дней скитаний по стране, они уже ехали по холмистой местности, и замечательные виды открывались по сторонам. Наконец, Арина не выдержав, заставила его остановить машину. Они бросили ее на обочине и подошли к краю холма. Бесконечная зеленая равнина, над головой высокое голубое небо, там, вдали стеной вставали заснеженные вершины Пиренеев, а где-то далеко на юге угадывалась синяя гладь Средиземного моря, куда они держали путь. А вокруг только игрушечные дома с красной черепицей, маленькие коровки, пасущиеся на лугах, прозрачный воздух, который давал возможность оглянуться на многие километры и увидеть все. Это был маленький, игрушечный мир, нарисованный рукой ребенка. Краски были невинны и чисты, они были нанесены неумелыми мазками и скрывали какую-то простоту, тайну, детское очарование. Только глазами ребенка можно увидеть такое. Трава была зеленой и сочной. Яркие цветы на склоне легким ветерком шевелились на камнях и скалах. На боках пасущихся коров были намалеваны коричневые пятна. Если пойдет дождь, наверное, смоет их, и коровы станут белыми или серыми. Но сейчас они были разрисованы, как туземцы, – так захотел этот маленький художник. Солнце было красным и отливало причудливые тени от маленьких домов. И во всем ощущалась простота и незатейливость. Все было прорисовано нечетко, но запах, исходящий от этой картины, пьянил. А всего-то несколько небрежных мазков! Не хватало большой рамы, тогда можно будет поднять это полотно, повесить на какую-нибудь гору, и та будет сверкать, переливаясь чудесными красками, а нарисованное солнце светить с ее склона…
А, может быть, этот мир так и нужно рисовать? – подумал он. – Взрослые рисуют свои жизни сложно, замысловато, обставляют изысками и удобствами, стирая и замазывая суть. Купаются в роскоши, делают деньги, на них снова покупают роскошь. Создают синтетический мир – циничный и сложный. А тут – цветы на склоне, зеленая трава и коровки на лугу – всего-то несколько мазков. И солнце над головой. А еще этот божественный пьянящий аромат!
Арина стояла на самом краю холма, всматриваясь вдаль, а Петр, не отрываясь, глядел на нее. Он видел ее восторг, замечал, как она жадно вдыхает свежий воздух. Она не скрывала этого, а Франция не скрывала себя, без стыда возлежа перед ними в невинном зеленом одеянии, сверкая французским солнцем, умытая недавним дождем, пахнущим травой. Она всецело отдавалась их взорам, пьянила ароматами цветов, позабывших, что такое зима, и пахла весной. Весной вечной и постоянной.
– Любил ли он эту женщину? – внезапно подумал он.
– Наверное… Хотя, разве такое возможно спустя столько лет совместной жизни. Что такое любовь? Все стирается ластиком времени и трудно понять, где она. Была ли она? Он знал Арину десять лет, даже больше – тысячу лет! Знал каждую ее родинку, каждый изгиб ее тела, характер, привычки, как она улыбается или сердится, что любит и что ненавидит. Но, любовь – это маленькая иллюзия, которая не может длиться вечно. Она дается на время, да и то в долг. Ты пользуешься ею, а потом непременно возвращаешь, платя немыслимые проценты. Любви не бывает много, а на всех не хватает, поэтому ее у тебя отбирают. Что остается потом? Привычки, квадратные метры, холодная постель, завтрак по утрам, ужин. Поездки по странам и городам, дети – плоды этой любви. А если их нет?… Знакомое надоевшее лицо напротив… И так каждый день… Но эта женщина…
Он пристально всматривался в ее лицо. Он не видел ее такой раньше. А может, она такой никогда и не была, а этот холм, куда они забрались, пробудил в ней что-то новое, необычное. Сейчас она была частью этой картины, частью маленькой, но такой большой Франции.
– Наверное, любил. Может быть, и сейчас любит, а иначе, зачем так хочет ей помочь… Жалость. Снова жалость. Все не то…
Он отмахнулся от этих мыслей и, глядя на нее, снова удивился:
– Как мало ей нужно? Они не прилетели сюда на воздушном шаре, не стремились долгое время, чтобы увидеть чудо света, просто ехали по дороге. Все случилось мимоходом, не стоило ничего, они случайно остановились на возвышенности, но такого восторга в ее глазах он не видел давно. Никогда! И подумал: – Любил, не любил – все это абстракция. Сейчас он хотел только одного – сделать для нее все! А таблеток оставалось 20…
14
Маленький городок Сан – Рафаэль, расположенный на самом краю большой бухты, и был целью их путешествия. Они подъехали к набережной, вышли из машины. Петр проводил Арину в кафе, оставив ее на несколько минут, а сам пошел сдавать машину в офисе неподалеку. Она им пока не понадобится, больше они не будут слоняться по стране, и немного отдохнут от этой сумасшедшей гонки. В машине оставил чемоданы, попросив подержать их у себя…
Так хотелось посидеть у воды, ни о чем не думать, просто смотреть на море и чаек. Эти волны снова радовали его. Когда Арина рядом, все вернулось, все расставилось по своим местам – любовь к морю, к волнам, накатывающим на берег. И сейчас он хотел подарить это море ей…
После ужина они отправились гулять по набережной, осматривая городок. Собственно, смотреть здесь было не на что. Обычная рыбацкая деревушка с несколькими десятками домов, магазинчиками и непременным причалом для лодок. Вечерело, стало прохладно, пришлось заскочить в один из магазинов, чтобы надеть на себя теплые куртки. Их горнолыжное снаряжение не годилось, в нем было слишком жарко, а легкие ветровки не помешают.
Зайдя в магазин, он остолбенел. Это место напоминало музей. Снаружи оно казалось небольшой лавчонкой, где на витрине виднелась какая-то одежда, всякие мелочи, но внутри оказалось огромным ангаром, чудесным образом помещавшимся на крошечной набережной. Повсюду находились стеллажи с вещами, которые взволновали его необычайно. Длинные ряды с канатами, какими-то веревками, завязанными причудливыми узлами, огромные упаковки с тканями и парусами, двигателями для кораблей и яхт, якоря. На стенах висели сувениры в рамочках, морские узлы, колокола, рынды (кажется, так это называлось), крошечные иллюминаторы, перила и перильца и еще великое множество подобных вещей. Это был магазин для мореплавателей и яхтсменов. И сладкая дрожь пробежала по его спине. Не хватало самих кораблей… А вот и корабли – маленькие и большие, на картинах и в деревянных копиях, целая флотилия, армада, которая занимала значительную часть магазина.
– Мечты сбываются! – Арина стояла рядом, держа в руках настоящий штурвал.
– Пока могу предложить только это! – сказала она. – Ну, что ты смеешься? Ты же мечтал иметь свой корабль – руль уже есть. Мы себе можем позволить его купить? Правда?… Да?…
Она так вцепилась в этот деревянный “руль”, что отбирать рука не поднималась. А штурвал на самом деле был замечательным. Она стояла с ним, словно на капитанском мостике и вращала, выбирая курс. Петр засмеялся и отнес штурвал к кассе. Потом Арина кинулась к длинным стеллажам с одеждой и через мгновение на ней была надета настоящая куртка капитана. Та была сделана из прочного пластика и выдержала бы любой ветер и шторм. Это то, что им было сейчас так необходимо – вечер ожидался прохладным. Потом Арина напялила на него такую же куртку и отправилась выбирать фуражку капитана. Теперь эти двое представляли собой маленькую команду, готовую вступить на борт своего корабля. Только корабля не было, но это не важно, главное, что были фуражки, куртки и огромный штурвал. Еще она захотела набрать морских узлов, а продавец, увидев такого покупателя, уже катил ей навстречу большую тележку. Теперь, когда руки ее оказались свободными, все только начиналось. Картины, большие и маленькие, модели кораблей, канаты, завязанные узлами, пазлы с морскими видами, корабельные бокалы, которые не падают при качке, медный колокол, спиннинги, катушки… Когда она захотела купить огромный парус, тот почему-то в тележку не влез. На что продавец сказал: – Мадам, его немедленно доставят на борт вашего корабля.
Мадам задумалась, но покупку отложила, пообещав непременно за ней вернуться в следующий раз. Такая же судьба постигла огромный якорь, который ей тоже приглянулся.
И вот так, в белоснежных куртках и фуражках, с огромными пакетами в руках, откуда торчали покупки, они шли по набережной, а Арина гордо несла большой деревянный штурвал.
– Мечты сбываются! – повторила она, и поправилась, – ну, с чего-то же нужно начинать? Я не издеваюсь! Ведь классно? Тебе понравилось? Да?… А где наша машина?
Люди на набережной совсем не удивлялись, глядя на этих двоих. Это был маленький городок у самого моря, где находился крошечный порт, и по его набережной часто проходили такие капитаны, неся все эти мелочи на свои корабли. Вот и эти идут на свой, где будут только они вдвоем, над головами маленький белый парус, а дальше только открытое море. Или океан…
– Где наша машина? – повторила она.
– Переставил, – успокоил Петр.
– Переставил,… зачем?
Впрочем, скоро о ней забыв, уже смотрела по сторонам. А перед ними открывалась удивительная картина. Набережная заканчивалась крошечным причалом, где были пришвартованы корабли – удивительные, шикарные, с высокими мачтами, с ярусами палуб, один даже имел вертолетную площадку. Корабли словно сошли с фотографий, висящих на стене его офиса, паруса переливались в лучах заходящего солнца, кое-где на палубах сидели люди, они разговаривали, пили вино, обедали. На одной из лодок они увидели множество ящиков с цветами. В Европе некоторые берут с собой в путешествие не только детей или домашних животных. Цветы тоже законные члены семейства, и имеют свое почетное место на таком корабле. Если он у тебя есть…
На одной яхте их внимание привлекла женщина. Та держала в руках тряпку и протирала стекла на нижней палубе. Казалось – такое обыденное занятие – вытирать пыль. Она мыла стекла, словно у себя дома. Делала это привычно, легко и непринужденно, не придавая значения этому занятию. Только стекла эти закрывали огромную кают-компанию на прекрасном корабле, который готовился отплыть в далекое плавание. И у Петра закружилась голова. Такое невинное занятие. Ее движения были столь просты, словно женщина мыла не корабль, а чайник или протирала пепельницу. А тут целый корабль… Ее корабль…
Арина и Петр замерли и смотрели, не отрываясь. Петр поставил на землю пакеты с покупками, Арина в руках сжимала деревянный штурвал.
Какой-то загорелый мужчина, перегнувшись через бортик своей яхты, посмотрел на эту парочку двух капитанов, потом улыбнулся и помахал рукой. Нет, обидно не было. Арина, отставив в сторону штурвал, тоже помахала в ответ. Этот человек не хотел их ущемить, скорее всего, ему понравился их штурвал, и он завидовал.
– Завидует! – прошептала она Петру и покраснела, потом повертела своим восхитительным приобретением и, отвернувшись, сказала: