Закон подлецов

И тут Наталья Валентиновна показала, что умеет ходить не только прямо.

– Ну, ладно, ладно, госпожа адвокат, что вы, право, завелись с пол-оборота, – промурлыкала она примирительно своим ростовским говорком. – Посудите сами, если принять версию вашей клиентки, то она ни о чем, что ей предъявляется, даже слыхом не слыхивала. Но так же не бывает, потому что так не может быть.

– Известная формула: этого не может быть, потому что этого быть не может. Тем не менее так оно и есть! – решительно возразила Тамара Геннадьевна. – Именно полное отсутствие вины нашей подзащитной мы и пытаемся вам сегодня доказать. Мы, адвокаты, и наша доверительница категорически не согласны с предъявленным Александре Сергеевне Лисиной обвинением и намерены опровергнуть каждый его пункт.

– Ну как же, как же, – и Чередина с нескрываемым сарказмом поинтересовалось: – А если вы уж такие во всем невиновные, то зачем, спрашивается, Лисиной аж два адвоката? Кстати, я слышала, что уже и третий появился. Я не ошибаюсь?

– Нет, вы не ошибаетесь. Родственники Александры Сергеевны считают, что ее будут защищать три адвоката. Как вам, должно быть, известно, закон количество адвокатов не регламентирует. А вот ваши непонятные намеки…

– Я здесь на службе и намекать не собираюсь, а твердо излагаю свою позицию, – отрезала следователь. – Не вы одни закон изучали. Если вам что-то не нравится, пишите жалобу, – в ее тоне нескрываемо звучало такое пренебрежение, что было ясно – никаких жалоб она не боится.

Адвокаты уже привыкли, что в стране, где правосудие давно превратилось в кривосудие, где довлеет не его величество Закон, не презумпция невиновности, а презумпция виновности и принцип «прав тот, у кого больше прав», их деятельность носит теперь явно второстепенный характер. По многолетнему опыту работы и Тамара Быстрова, и Наталья Смирницкая знали также и то, что любой конфликт со следователем в итоге может отразиться на их подзащитной. Следаки давно уже не гнушались сводить счеты с подследственными. А методов и способов сделать и без того тяжкую теремную жизнь невыносимой у них было предостаточно.

***

– Продолжим, – предложила Чередина как ни в чем не бывало. – Итак, Лисина, вы утверждаете, что с риелторами Пирожковым и Никитенко вы не знакомы и даже по телефону с ними никогда не разговаривали.

– Утверждаю: не знакома, не разговаривала, – однозначно ответила Саша и добавила: – Я вообще эти фамилии услышала впервые на допросе.

– Но как же так? – неискренне удивилась следователь. – Вот у вас, судя по анкете, высшее юридическое образование. А сами подписываете нотариальную доверенность, то есть юридический документ, незнакомым людям.

– Именно потому, что у меня юридическое образование, потому и подписала, – заявила Александра. – Я уже обращала внимание предыдущего следователя, что оформление нотариальной доверенности нарушением закона не является. И выписывала я доверенности потому, что, во-первых, мне оба эти риелтора были рекомендованы как специалисты своего дела, работающие в официальной фирме. Сомневаться в данной рекомендации у меня не было оснований. Во-вторых, и это главное, я прекрасно понимала, что без моего ведома и без моего непосредственного участия в дальнейшем никакую сделку осуществить невозможно. И если какие-то люди от моего имени произвели некие незаконные действия, то почему я должна за них нести ответственность?

– Наталья Валентиновна, – обратилась к Черединой адвокат Смирницкая. – Я ни в коем случае не вмешиваюсь в действия следователей, но могу предположить, что и Пирожков, и Никитенко наверняка тоже допрошены и по поводу того, знакомы они с нашей подзащитной или не знакомы, уже дали показания…

– Я не собираюсь знакомить вас с теми материалами следствия, которые напрямую не касаются вашей клиентки, – оборвала защитника Чередина.

– Помилуйте, у меня и мыслей таких не было требовать от вас недопустимого. Но показания Никитенко и Пирожкова касаются непосредственно именно Александры Лисиной. Очная ставка могла бы внести в этот действительно важный для следствия момент определенную ясность, – уточнила Наталья Григорьевна.

– Возможно. По поводу очной ставки я подумаю. А на сегодня – все, – закончила допрос Наташа из Ростова.

***

…Номер-люкс на втором этаже элитной гостинички «Зеленый попугай» был роскошным. Три комнаты, просторная ванная комната, отделанная итальянским зеркальным черным кафелем, посередине уютной спальни огромная кровать, «сексодром», как назвал ее Костя, застеленная пурпурно-алым покрывалом; такого же цвета шелковые простыни. В углах спальни и по всему номеру – высокие вазы со свежесрезанными цветами. Да и на ужин однокашник не поскупился: шампанское «Дон Периньон», французский же коньяк, изысканные закуски, фрукты.

До сих пор Наташе бывать в этой гостинице не приходилось. Проезжая по левому берегу Дона, она лишь издали видела ту гостиничку, напоминающую маленький сказочный дворец, и расположенные поблизости ресторанчики. Знающие люди говорили, что номер и ужин в «Зеленом попугае» стоят целое состояние. Но желающих пригласить ее сюда до сегодняшнего дня что-то не находилось.

С самого детства у Наташи Черединой была страсть: сколько себя помнила, она копила деньги. Отказывая себе в детских радостях – игрушках, мороженом, походах с одноклассниками в кино, – складывала в потайную коробочку монетки, сэкономленные на школьных завтраках и на скупых «карманных» денежках, что изредка, чаще по праздникам, выделяли папа с мамой. Самыми радостными становились для нее дни, когда, собрав изрядную горсть монет, она, в хлебном магазине на соседней улице, обменивала мелочь на денежные купюры, а потом, дома, складывала их в стопочки, бережно разглаживала, пересчитывала несчетное количество раз, словно от этого сумма могла увеличиться. Если бы ее спросили, для чего она копит деньги, вряд ли бы Наташа ответила вразумительно. Но твердо знала: деньги в жизни решают все – и людей, окружавших ее, мысленно оценивала по их благосостоянию. Учась в девятом классе, она даже ухаживания своего одноклассника отвергла потому, что был он из семьи, по ее разумению, живущей от зарплаты до зарплаты. «Ну что он мне может дать? – со старушечьей, но никак не детской сварливостью рассуждала она про себя. – В кино позовет, на трамвае прокатит… Ни подарков от него не дождешься, ни в кафе приглашения».

С годами страсть ее только усиливалась. Самой эрогенной зоной Наташи Черединой был карман. Она и профессию следователя выбрала осознано, четко отдавая себе отчет, что здесь откроются для нее необозримые просторы. Не обладая ни жизненным, ни профессиональным опытом, Чередина, что называется, хапала без разбору. Уже вскоре все, кому было надо, да и кому не надо было вовсе, знали, что новая следачка «берет». Начальство на ее «забавы» смотрело сквозь пальцы, скорее снисходительно, нежели осуждающе, потому что главное правило: «надо делиться» – лейтенант Чередина, наступив на горло собственной жадности, исполняла добросовестно и неукоснительно.

Но однажды-таки сорвалась, хапнула не по плечу – и тут же, опомниться не успела, вылетела со своего престижного места, и летела со свистом до самого Таганрога, где и рекомендовано ей было высоким начальством «залечь на дно» в одном из отдаленных районов. Да еще таком отдаленном, где благодарили и по нынешнюю пору не деньгами, а яйцами, салом да самогонкой.

Костю Полякова, своего однокашника по юрфаку, Наталья встретила в воскресенье на ростовском рынке, где он со знанием дела выбирал в рыбных рядах знаменитого, сочащегося жиром копченого ростовского рыбца. В подарок шефу, как пояснил Поляков. Сама она в выходные гостила у родителей, зашла на рынок за какой-то зеленюшкой, да тут же об этом и позабыла, увидев веселого, добротно и дорого одетого, модно подстриженного и источавшего запах французского парфюма Костю.

Поляков и сам обрадовался, увидев бывшую сокурсницу. Когда-то, «на картошке», где студенты маялись от нудного дождя, случилось у них что-то вроде романа, но настолько мимолетного, что в душе и следа не осталось. Костя не был коренным ростовчанином – в город-«папу» он приехал из Краснодара. Единственный и горячо любимый сынок какого-то крупного прокурора, будучи студентом, жил Костя не в общаге, а снимал квартиру, девчонки баловали его своим вниманием.

Беззастенчиво оценивающе оглядев рельефные Наташкины формы и решив, что для него, тоскующего в выходной от безделья, она в самый раз, Поляков пригласил ее на обед в «Зеленый попугай». У входа на рынок его ждала солидная черная машина с водителем.

В гостиничном номере, разомлевший от любви и коньяку, Костя хвастливо поведал подруге, что он теперь работает в Москве, что дела у него в полном ажуре и сюда он прибыл с исключительно важной и секретной миссией. В столице идет следствие, где фигурируют, как выразился Костя, сплошь олигархи, среди них – даже сам Михей.

– Это «солнечный», что ли? – уточнила Наталья. – Тот, который по Женевскому процессу проходил?

– Он самый, – подтвердил Костя, – пока что не сам, а только его дочь, но еще не вечер – и до него доберемся. И тут похвастал, что ему доверена особая миссия – отобрать в Ростове-на-Дону одного-двух следователей для работы в группе по этому делу.

У Черединой даже голова закружилась от сладостного предвкушения. Миллионеры, миллиардеры, это какие же деньги там крутятся. Ну как же не протянуть свои ручонки, чтобы и к ним прилипло! Нет-нет, она обязана попасть в эту группу, чего бы то ни стоило. В жизни себе не простит, если упустит возможность перебраться в Москву. Да, встреча с Костиком тоже может оказаться весьма перспективной. Во всех отношениях…

А ведь как упиралась, как не хотела тащиться на рынок, даже с матерью повздорила. Но потом все же, как чувствовала, как знала, – пошла. Сама судьба послала ей Костю Полякова.

– Считай, одного следователя ты уже нашел, – взяла быка за рога Наталья и прижалась к любовнику.

– Да ничего я не нашел, – раздраженно, отстраняясь от нее, пробурчал Поляков. – Главное условие, чтобы у кандидата не было в Москве не только родственников, но даже и знакомых. А мы с тобой, некоторым образом, знакомы, и даже близко, – теперь он сам прижал ее к себе.

Через несколько минут Наталья возобновила такой волнующий ее разговор.

– А кто тебя за язык тянет говорить, что мы с тобой знакомы? – спросила она. – Ты что, в каких-то анкетах указывал, что учился на одном курсе с некой Натальей Черединой?

– Не говори глупостей, – отмахнулся было Поляков, но Наталья и не думала отступать.

– Да ты представь себе, что в следственной группе по такому резонансному делу, а я не сомневаюсь, что, с учетом таких фигурантов, оно станет резонансным, у тебя будет свой человек, как говорится, свои глаза и уши. И не только глаза и уши, – беззастенчиво намекнула она.

***

Нет, не зря строжайшим образом инструктировал генерал Мингажев Пруткова, чтобы документы и подноготную всех отобранных в следственную группу кандидатов подполковник проверял сам. Уж кому, как ни Чингисхану, было известно, что в стране, где все насквозь проржавело мздоимством, ленью, корыстью и пьянством, любое, даже самое важное дело может испортить какой-нибудь ничтожный неприметный «винтик».

В итоге «винтики» – Чередина и Поляков, – выражаясь языком официальным, пришли к консенсусу, а проще сказать – сговорились. Решив свое былое знакомство, не говоря уж о возникших нынче отношениях, тщательно ото всех скрывать, они не сомневались, что могут быть друг другу чрезвычайно полезны.

***

Первым, кого пришлось допрашивать следователю Черединой по делу о земельных участках, был риелтор Юрий Иванович Никитенко, которого раньше уже допрашивал другой следователь. Много лет работая с людьми и оформляя всевозможные сделки с недвижимостью, Никитенко опытным взглядом определил, кто сегодня сидит за обшарпанным письменным столом. И не ошибся. Понимая, что из этого кабинета можно отправиться прямиком за решетку и что от этого его отделяет всего лишь один шаг, он не стал ходить вокруг да около, а заявил сразу:

– Уважаемая Наталья Валентиновна, я человек, исключительно понимающий обстановку и умеющий ценить хорошее к себе отношение. Все, что я знаю, готов рассказать вам без всякой утайки. А то, чего не знаю, постараюсь узнать. Скажу вам больше, я готов быть благодарным лично вам, если вы сочтете возможным использовать мои знания и привлечь меня в качестве свидетеля.

Чередина пришла в восхищение – как ловко этот невзрачный на вид человечек обозначил свою готовность к сделке. Она, к тому времени поднаторевшая на взятках и взяточниках, печенкой чувствовала и нисколечко не сомневалась, что провокации здесь быть не может. А потому решительно написала на листке бумаги внушительную цифру и подвинула листок к Никитенко. Юрий Иванович, увидев количество нулей, лишь вздохнул, но тут же улыбнулся, молчаливо давая понять, что условия принимает. Вечером того же дня теперь уже не подозреваемый, а свидетель Никитенко передал следователю пакет с деньгами.

Когда Ганибалова узнала, что один из ключевых подозреваемых теперь проходит по делу как свидетель, она пришла в бешенство.

– Ты что, рехнулась?! – орала она на Чередину. – Его в СИЗО, в камеру, и там «колоть» надо, а ты его в свидетели.

– Вот его как раз «колоть» и не надо, – смело возразила Чередина. За свои «кровные» денежки она готова была побороться и даже новому начальству, в порыве нахлынувшей на нее смелости, не побоялась зубки показать. – Свидетелем он нам может быть гораздо полезнее, чем обвиняемым. Сам, без всяких принуждений, расскажет все, что нужно. Нам нужно, – многозначительно подчеркнула взяточница.

«Взяла тварь», – не сомневаясь в своем выводе, подумала Ганибалова. И поначалу решила никаких строгих мер к «зарвавшейся соплячке» не принимать. Но тут сама Чередина все и испортила.

Не разобравшись толком, какую истинную роль играет «Канибалова», вроде теперь напрямую и не связанная с этим делом, она с апломбом заявила:

– Вообще-то, Полина Андреевна, руководителем следственной группы являюсь я. Так мне и решения принимать, – новая должность и с такой легкостью доставшиеся крупные деньги просто затмили ей разум.

– Н-да, ну тогда позвольте мне, просто как старшей по званию, поинтересоваться, какие важные решения вы намерены принять сейчас?

– Лисина утверждает, что ни с кем из фигурантов по делу не знакома. Вот я и хочу для начала провести очную ставку между ней и Пирожковым с Никитенко, – ответила Наталья, не углядев признаков надвигающейся грозы.

– Идиотка! – уже не сдерживая себя, зарычала «Канибалова». – Ты хоть протоколы предварительных допросов читала? И Пирожков, и твой Никитенко в один голос говорят, что с Лисиной не знакомы. И именно с ними ты собираешься устраивать очную ставку?! Лихо придумала, нечего сказать.

– Лисину нельзя отпускать ни в коем случае. Ли-си-на дол-жна си-деть, – раздельно, по слогам, переведя дух и справившись с охватившим ее гневом, произнесла Ганибалова. – А после твоей очной ставки ее мало того, что придется отпускать, да еще ножкой надо будет пошаркать – извините, мол, дорогая гражданочка, за доставленное беспокойство и за то, что пришлось вам немножечко в тюрьме посидеть.

Она закурила и вполне даже миролюбиво закончила: – Ступай, Чередина.

Сделав ряд уточняющих звонков и не поленившись на одну встречу подъехать лично, «Канибалова» уже вскоре в подробностях узнала не только о том, кто рекомендовал «эту ростовскую куклу» на должность руководителя группы, но и некоторые пикантные детали о давнем и вновь возобновившемся знакомстве майора Константина Полякова и капитана Натальи Черединой.

***

С Андреем Михайловичем Прутковым Полина Андреевна встретилась в послеобеденное время. Они давно уже выбрали для приватных встреч именно это место, где в такой час можно было поговорить спокойно.

– Я уже дважды подчищаю за тобой дерьмо, Андрюша, – не стесняясь в выражениях, заявила она подполковнику. – Не много ли проколов? Теперь руководителя группы я назначу сама. Как я понимаю, в итоге за это дело ответ предстоит держать мне. И не перед тобой, а перед теми, кто над тобой. Так что пора и о себе позаботиться.

– Не бренчи нервами, Поля, – миролюбиво отреагировал подполковник. – Признаю, мой прокол с этими двумя. Честно скажу, передоверился своим людям, не проверил все, как следует. Учту. Но и ты зря меня моим начальством пугаешь.

– Я тебя не пугаю, и никому о случившемся не докладывала. Надеюсь, ты это сумеешь оценить по достоинству.

– Ну вот это другой разговор, – Прутков довольно улыбнулся. – Можешь не сомневаться, моя благодарность ждать не заставит. Надеюсь, погоны подполковника не сильно испортят твою осанку? Но и ты пойми меня правильно. Моему шефу вряд ли понравится, что я упускаю контроль и что ключевые фигуры назначаются без согласования со мной.

– Ну почему же – без согласования? – чуть попридержала коней Ганибалова. – Я готова с тобой согласовывать каждую выбранную мной кандидатуру, как, впрочем, и последующие действия. Но мне на месте виднее, какие принимать решения.

Такой поворот событий Пруткова не устраивал ни в коей мере, но он отчетливо понимал, что сейчас не время торговаться. Узнай Чингисхан о его проколах, головы ему не сносить, таких ошибок не прощают. А в том, что мстительная и коварная «Канибалова» сдаст его при первой же подвернувшейся возможности, он нисколько не сомневался – слишком давно и хорошо знакомы были эти негодяи, чтобы поворачиваться друг к другу спиной. И как бы в подтверждение его мыслям «Канибалова» напоследок еще одну пилюлю преподнесла:

– Чуть не забыла тебе сказать: тут ко мне пару дней назад по этому же делу «смежник с нежным удушьем» наведывался.

– А фээсбэшникам-то чего надо?

– Мотивация простая: если дело о государственной земле, значит, должно у них на контроле находиться.

– «Ксиву»-то проверила?

– Не ищи дурнее себя, я этого полкана сто лет знаю.

– Ну и что, что знаешь, вчера в ФСБ работал, а сегодня уже на дядю трудится. В коммерческой структуре. Из какого он управления?

– Из управления «Д», – и Ганибалова назвала фамилию, которая и Пруткову была хорошо известна.

Подполковник призадумался. По всем раскладам Мингажев должен был предупредить его о визите полковника ФСБ. Однако не предупредил. Почему? Не знал – вряд ли. Вывод простой: не счел нужным…

Глава одиннадцатая

Не подвело чутье подполковника Пруткова, когда он испытал чувство тревоги, узнав о визите полковника ФСБ в следственное управление. Столь же неприятно был удивлен, если не сказать взбешен, вмешательством в его «епархию» и генерал Мингажев. Да что говорить об этих марионетках, когда сам кукловод не сразу сумел разгадать этот, непредвиденный им, шахматный ход.

«Детей» и «внуков» Дзержинского Патрон невзлюбил издавна. Это по официальной версии считалось, что он во время перестройки скрылся за рубежом потому, что не сработался с Горбачевым. На самом деле все было куда как сложнее. Схватка Патрона с всесильным шефом КГБ, а впоследствии и с Генсеком ЦК КПСС подходила к трагической, для Патрона, разумеется, развязке, не уйди коварный и мстительный Андропов в мир иной. Но головешки той схватки тлели и в любой момент могли разгореться. Вот и предпочел Патрон, пока страсти не утихнут, да не уйдут в отставку верные псы Андропова, отсидеться в сытой спокойной Европе. Именно там, где его жизни и благополучию ничто и никто не угрожали, он не раз задавал себе вопрос: «Кой ляд надо было связываться со столь могущественным противником?» И ответ – себе-то не соврешь – всякий раз был неутешительным: переоценил собственные силы.

Когда Патрон узнал, что в дело, которое он поручил Чингисхану, бесцеремонно полезли люди генерала Ерожина, особой тревоги не испытал. Овладев еще в младые годы высшей политической математикой, сложить, как ему казалось, два и два труда не представляло. Ан, промашку дал, все оказалось совсем не так, как он предполагал.

Генерал ФСБ Илья Ильич Ерожин, с юных лет прозванный Обломовым, в честь своего знаменитого по роману писателя Гончарова тезки, был мужем известной и чрезвычайно влиятельной в судейских кругах дамы. Хотя не жена помогла мужу дотянуться до генеральских звезд, а это он, в свое время, помог ей подниматься по скользким, и не всегда чистым, ступеням карьерной лестницы.

Первые судебные заседания по делу о земельных участках уже состоялись, так что имена фигурантов Светлана Алексеевна дражайшему супругу сообщить наверняка не преминула, так думал Патрон. А вот что Обломова могло в этом деле заинтересовать – это уже задачка посложнее. Не вознамерился ли многозвездный генерал посчитаться за своего покойного шефа? Запутавшись в решении многоходовых вариантов, Патрон и предположить не мог, что ларчик не только просто открывался – он даже и закрыт-то не был. Ерожин и понятия не имел, что его бравые офицеры рыхлят почву на том участке, который вознамерился возделывать Патрон.

Все выяснилось на приеме в посольстве одной весьма невеликой и по этой причине невероятно амбициозной страны, которая в этот вечер отмечала никому не ведомый славный юбилей. Патрон заранее озаботился тем, чтобы Ерожин на приеме присутствовал всенепременно – устроить это с его-то талантами было совсем несложно. Сложнее было делать вид, что встреча произошла случайно. Однако известно давно: когда не знаешь, что говорить, говори правду. И едва Патрон увидел приближающегося к нему генерала, он поспешил ему навстречу:

– Я постарался, я, не скрою. А где тебя еще увидеть? К себе приглашать, так ты, пожалуй, на занятость сошлешься, а мне, старику, потом обидно будет. К тебе мне вроде тоже ехать не с руки. А здесь самый раз, и «братьям нашим меньшим» приятно, что такая особа, как генерал Ерожин, собственной персоной, к ним пожаловал.

– Старый ты лис, – делая вид, что ничуть не в претензии и обиды не держит, пробурчал генерал, и Патрон с неудовольствием вынужден был констатировать, что впервые за долгие годы знакомства Обломов посмел обратиться к нему на «ты». Но не время было сейчас выказывать амбиции. Минут пять они напоминали боксеров на ринге, которые в начале первого раунда лишь присматриваются друг к другу, определяя слабые места и выбирая, куда поточнее ударить. Но пора уже было переходить к решительным действиям, и Патрон рискнул первым пойти в атаку. Уже через пару минут он пожалел, что вообще затеял этот разговор, поскольку Ерожин проявил, при этом вполне искренне, полное непонимание того, о чем вообще идет речь.

Но не таков был человек Патрон, чтобы не извлечь выгоду из любой ситуации. И теперь, уединившись с Ерожиным в курительной комнате, он доверительно ему сказал:

– Послушай, Илья Ильич, ты своих ребят не казни, что вовремя тебе не доложились. Ну пожури, понятное дело, что хотели свои шахер-махер от начальства утаить, не без этого. Но в целом в сложившейся ситуации ты мне можешь помочь.

– Говори конкретно, в чем?

– Если узнают, что дело находится на контроле в твоем ведомстве, то и следствие, и прокуратура, да и ведомство твоей дражайшей супруги – все будут выполнять наши указания неукоснительно.

– Ты хочешь сказать – твои указания?

– Не придирайся к словам.

– Хорошо, – внешне покладисто согласился генерал. И тут же, что называется, взял быка за рога: – С моими ребятишками все понятно, видимо, решились попастись на этой делянке, накосить себе травки по малости. Но у меня к тебе осталась парочка вопросов. В чем твой интерес? И в чем – мой интерес?

– А мой интерес тебя действительно волнует? Может быть, сразу перейдем к ответу на второй вопрос.

– Забыл я, забыл, с кем дело имею, не зря же тебя Патроном величают. Ну, что ж, перейдем ко второму вопросу, как говаривали когда-то на партсобраниях.

– Так вот, что касается твоего интереса. Есть один человечек, тебе хорошо известный. Задолжал он мне, и задолжал крепко. Расплатиться хочет, аж ночами не спит.

– Представляю, как ты его за глотку держишь, – хохотнул генерал.

– Ну, а раз представляешь, то тогда и убеждать тебя не надо в том, что этот господин сейчас любую мою просьбу как приказ воспримет.

– Кто? Имя? – потребовал Ерожин.

– А может, ты сам имя назовешь. Ну же, генерал, ныряй смелее, здесь неглубоко. Проверим твою осведомленность.

Илья Ильич призадумался, потом нерешительно назвал фамилию человека, чье влияние было почти неограниченным.

– Ну, с тобой неинтересно, – огорчился Патрон. – Мысли читаешь. Так что, смогу я быть тебе полезным? Ты только не торопись, хорошенечко подумай: к такому человеку, хоть он пока и должник, дважды с просьбами обращаться не принято. Ну а чтобы не оставлять никаких неясностей, отвечу все же на твой первый вопрос. Тут интерес, в этом деле, не только мой, но и наш, общий. Наши возможности, не мне тебе рассказывать, столь велики, что долги нам отдают исправнее, чем Центробанку. И забывать об этом мы не позволим никому. А если кто и позволяет себе забыть, то напомнить надо так, что никому другом впредь неповадно было. Согласен?

Они еще обсудили кое-какие технические детали и расстались вполне довольные друг другом. Генерал думал о том, что перед отставкой такой случай подвернулся весьма кстати и торопиться, как посоветовал этот старый прожженный лис, действительно не стоит, надо все как следует взвесить и уж если просить, то не мелочевку, а так, чтобы до конца дней хватило.

Был доволен итогом встречи и Патрон – Обломов назвал вовсе не ту фамилию, которую, если бы пришлось, хотел озвучить он сам. Так что этот бой, поскольку нужного результата он добился, можно смело занести в победный актив.

***

Впрочем, полного удовлетворения Патрон не испытывал. Решив наказать строптивого и неразумного, в его понимании, Аникеева, Патрон и предположить не мог, что дело разрастется как снежный ком. И виной всему этот Чингисхан с его непомерными амбициями и жаждой мести. Но заднего теперь уже давать поздно. «А может, все не так уж плохо. Если несколько лишних человек окажутся за решеткой – ну так лес рубят, щепки летят. Не велика беда», – с привычным цинизмом, который так выручал в сложных жизненных моментах, успокоил себя Патрон.

***

Несмотря на просьбу Патрона, генерал Ерожин устроил своему подчиненному разнос по всей форме. Вот уже полчаса полковник Трифонов, а это именно он побывал в следственном управлении у Ганибаловой, маялся в генеральском кабинете и ломал голову, по какому поводу его вызвал шеф. Особых грехов по службе полковник за собой не знал и сделал единственно правильный вывод: о его визите к следакам стало известно. «Какая же сука настучала?», – задавался он вопросом, понимая, что сама «Канибалова» добраться до начальника главка смогла бы едва ли. Однако поди знай, какие у нее связи и возможности.

«Хоть бы сесть предложил, – тоскливо думал полковник, – держит на ногах, как какого-то лейтенанта».

Наконец, генерал прекратил подписывать документы, сложил их в папку, закрыл сейф и тихим вкрадчивым голосом спросил:

– И давно ты землей заинтересовался? Никак домик себе в Подмосковье хочешь построить. Так ты не скрывай, поделись, глядишь, я тебе и подсобить смогу.

– Товарищ генерал, да там дело выеденного яйца не стоит, к тому же я еще и не изучил его, как следует. Сначала решил самостоятельно разобраться. Потому и от доклада воздерживался.

– Ага, – удовлетворенно хмыкнул Илья Ильич. – Знает кошка, чье сало съела. – И, решив, для порядка, нагнать на подчиненного страху, заорал во всю мощь своей глотки: – Ты, подлец, заранее должен был мне доложить, а не выводы делать.

«Нет, тут точно не эта следачка постаралась, не ее уровень. Тут что-то другое, иначе чего это вдруг генерал ярится из-за такого рутинного дела», – решил Трифонов.

– Виноват, товарищ генерал. Выводы сделаю.

– Ладно, пошумели, и будет. Садись, Игнат Иванович, – сменил генерал гнев на милость и продолжил, хотя весьма по форме строго и официально, но вполне уже миролюбиво: – Делу о расхищении государственных земель уделяется наверху, на самом, я бы сказал, верху, первостепенное значение. Земли уже, понимаешь, скоро не останется, всю разворуют. Поэтому от наказания не должен уйти никто. Следствие находится на верном пути – все виновные уже в СИЗО, доказательную базу они подгонят, – генерал называл вещи своими именами. – Но и там тоже либералов хватает. Так что твоя задача осуществлять общий контроль – в том плане, чтобы все виновные понесли заслуженное наказание. Какое главное слово выделил ты в моем указании? – спросил Ерожин подчиненного.

– Слово «заслуженное», в смысле наказания, – отрапортовал Трифонов.

– Ответ неправильный. Главное слово – «все»! Запомни – все до единого. И вот еще что. Советую тебе связаться с подполковником Прутковым. Знаешь такого?

– Так точно, знаю, под Чингис… под генералом Мингажевым ходит.

– Вот-вот, он тебе о нюансах подробнее доложит.

– А есть нюансы?

– А то, что ты сейчас в моем кабинете находишься, это, по-твоему, не нюанс?

Полковник вскочил, вытянулся по стойке «смирно», хотя в их ведомстве это и не особо было принято: –Расслабился, товарищ генерал…

– Осознал, молодец. Действуй, да докладывать не забывай, самостоятельный ты мой.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

С утра в камере творилось что-то непонятное. Когда всех, после шмона и завтрака, выводили на прогулку, в «хате» кроме дежурной остались Василиса и еще одна девчонка – сказались больными, хотя накануне, когда спать укладывались, были вполне здоровыми. Вернувшись через два часа продрогшая до костей, этот декабрьский день выдался свирепо холодным, Саша почувствовала запах чуть ли не домашней еды. Еще не поняв толком, что происходит, она оказалась в объятьях обычно не склонной к столь бурным сентиментальным проявлениям Васьки. А вокруг нее уже столпились все остальные и хором скандировали: «С днем рожденья тебя! С днем рожденья тебя! Поздравляем! Поздравляем!» Потом ей церемонно вручили изготовленную, как она поняла, этим же утром на плотном белоснежном листке открытку. Раскрашенные яркими фломастерами поздравления и пожелания гласили: «Милая Сашенька! Мы все тебя очень любим и желаем скорейшего освобождения!..» Пробыв здесь уже почти месяц, Саша понимала, каких усилий стоило девчонкам раздобыть в СИЗО этот листок белой бумаги, фломастеры. А сюрпризы продолжались. Василиса церемонно пригласила «Александру Сергеевну пожаловать к столу». На своей, тайком изготовленной из спиралей плитке и в чайнике она приготовила обед, который по здешним понятиям иначе, как шикарным и изысканным, и не назвать. Даже сок по такому торжественном случаю был у девчонок припасен, и они подняли, пусть не хрустальные бокалы, а тюремные кружки, наполненные соком, и чокнулись, и слова, может, не очень складные, но от души, сказали. После праздничного застолья Саша хотела помочь девчонкам прибраться, но ее дружно оттеснили: «Без тебя управимся, ты сегодня отдыхай».