Закон подлецов

Глава восьмая

– Лисина, на выход, – прозвучало сразу после завтрака. – Руки за спину, лицом к стене.

– Куда меня? – спросила Саша конвойную.

– К адвокату.

В комнате, разделенной на две части решеткой, ее уже ждала светловолосая женщина.

– Александра Сергеевна, я ваш адвокат, Наталья Григорьевна Смирницкая.

– Вас кто… – Саша замялась, не зная, как спросить, – наняли, позвали?

– Меня пригласил ваш отец, Сергей Анатольевич, – поняв замешательство, пришла ей навстречу Наталья Григорьевна.

– Вы были у меня дома, видели моих детей? – нетерпеливо спросила Саша.

– Нет, дома у вас я не была, но ваша мама, Людмила Анатольевна, просила вам передать, чтобы вы о детях не беспокоились. С ними все нормально. Они здоровы, дочери Саша и Лиза, сын Сережа ходят в школу, им сказали, что вы вынуждены были срочно уехать по делам и скоро вернетесь.

Что-то в голосе Смирницкой было такое искреннее и доверительное, что Саша сразу ей поверила.

В разделявшей их решетке было достаточно просторное окно, через которое Наталья стала передавать какие-то судочки, пакеты.

– Я вам из дома еды привезла, так что поешьте сначала, пока не остыло, потом поговорим.

– А с собой взять нельзя? Там девчонки голодные…

– С собой нельзя, – покачала головой адвокат. – Да и здесь нельзя, хорошо, что камер видеонаблюдения нет. Вот получите передачу, тогда с девчонками и поделитесь.

– Так, значит, я здесь надолго, – у Саши враз пропал аппетит.

– Ешьте, ешьте, а надолго или нет – сейчас мы с вами с вами и начнем разбираться. Нам многое надо обсудить.

Когда Наталья Григорьевна собиралась ехать в Макарьевское СИЗО, она мысленно пыталась представить себе свою новую подзащитную. Дочь состоятельного, известного человека. Избалована с детских лет, училась сначала в Европе, потом в престижных московских вузах; ни в чем никогда не знала отказа, жила на всем готовеньком, прекрасная квартира в элитном доме, машина с водителем. Наверняка, капризна и взбалмошна, как большинство детей, выросших в таких вот тепличных условиях. Да и что касается полной невиновности Лисиной, в этом еще предстояло убедиться.

Но первая же встреча опровергла все сомнения Смирницкой. Наталья Григорьевна сразу и безоговорочно поверила Саше. Да и невозможно было не верить этим глазам, смотрящим на мир открыто и искренне, как невозможно было не то, что заподозрить, но даже усомниться в том, что эта чистая молодая женщина способна была на мало-мальски дурной поступок.

***

…Адвоката Смирницкую порекомендовал Сергею Михееву его давний приятель Леонид Ефимов. При весьма и весьма непростых обстоятельствах самому Ефимову пришлось познакомиться с Натальей много лет назад. Случилось это в самом начале девяностых – в дополнительной характеристике те бурные годы, для живших в России того времени, не нуждаются.

Лёнчик, как в молодости называли его друзья, катастрофически опаздывал на важную встречу. Нарушая все правила, обгоняя машины то справа, то слева, он выжимал из своей далеко не новой «субару» все, на что была способна его «старушка». Лихие маневры закончились тем, что он чуть было не столкнулся с огромным черным джипом с затемненными стеклами. Понимая, что виноват сам, Лёнчик выскочил из машины, готовый извиниться. Но вышедший из джипа громила разразился такой площадной бранью, что Лёнчик поначалу оторопел. Будучи человеком не робкого десятка, он одернул нахала: – Послушай, давай-ка сбавь обороты. В конце концов ничего же не случилось.

– Не случилось, так сейчас случится, – прорычал громила, и в руке его появился пистолет – явление для Москвы того времени отнюдь не исключительное, и даже не редкое.

Выстрелив Ефимову в ногу, он преспокойно уселся в свою машину и отправился… в милицию, где и написал заявление о том, что на него совершили умышленное нападение и он вынужден был обороняться, применив огнестрельное оружие. Помощнику и по совместительству охраннику известного депутата поверили безоговорочно. К тому же официально и по всем правилам оформленное право на ношение оружия у него имелось.

Депутат, которому верой и правдой служил бывший морской пехотинец, известен был своими острыми выступлениями. Поглаживая свою ухоженную, клинышком остриженную бородку, он с трибуны исключительно громил – кого громить, по большому счету значения, в общем-то, не имело, всегда было на кого обрушить праведный гнев, продуманно поддерживая имидж бесстрашного борца за справедливость. После дел праведных любил депутат заглянуть в казино, но поскольку чаще всего проигрывал, то крупных ставок не делал. Из казино уезжал на дачу, неизменно прихватив с собой путану, всегда и непременно новую, которая и помогала законодателю расслабиться перед новым пленарным заседанием законотворческого собрания.

Ну и как было ментам не поверить помощнику такого уважаемого депутата? Особенно возросло доверие к нему, когда свой рассказ он «проиллюстрировал» картинками с изображением американского президента Бенджамина Франклина, портрет которого украшает, как известно, стодолларовые купюры и который три столетия назад произнес сакраментальное: «Время – деньги».

Одним словом, очнулся Леонид Ефимов в больнице, но прикованный к спинке кровати наручником. Пуля, выпущенная бандитом в ногу, пробила артерию, крови потерял Лёня столько, что ее, при его редкой – четвертой отрицательной –группе часов восемь по всей Москве собирали. Да и помер бы – не велика беда, не пришлось бы вину доказывать. А теперь вот приходилось убеждать подследственного Ефимова, что собирался он совершить террористический акт против помощника «видного государственного деятеля». Защищать его взялась молодой, тогда еще только начинающий адвокат Наталья Смирницкая.

Проработавшая до адвокатуры несколько лет на прославленной в детективной литературе и кинофильмах Петровке,38, Наталья Смирницкая вдоволь насмотрелась на милицейский беспредел. Из СИЗО она Леонида в итоге вытащила, доказав его полную невиновность.

И вот теперь, когда с дочерью Михеева случилось несчастье, Леонид Николаевич вспомнил своего адвоката и порекомендовал Михееву.

***

Наталья Григорьевна приезжала к своей подопечной несколько раз в неделю. И чем больше они общались, тем большей симпатией и даже уважением проникалась она к стойкости, с какой Александра переносила все тюремные тягости. Пока в комнате, где проходили встречи адвокатов с подследственными, не установили камеры видеонаблюдения, еду Саше привозила. И хотя это считается незаконным, никаких угрызений совести защитник не испытывала. Напротив, вопиющим нарушением всех мыслимых и немыслимых, как российских, так и международных, норм было кормить заключенных такими помоями. Но вскоре и эта «вольница» с едой закончилась – в СИЗО, и в первую очередь в комнате, где проходили встречи подследственных с адвокатами, установили видеонаблюдение.

***

Надо сказать, что Макарьевскому следственному изолятору хронически не везло с начальниками. Не успевал новый «хозяин» занять начальственный кабинет, как тут же вляпывался в какую-нибудь нештатную ситуацию, либо и вовсе – ЧП. Среди сотрудников системы исполнения наказаний даже дурное поверие бытовало: попал в Макарьевск – жди неприятностей по службе. Предыдущий «хозяин» погорел на «клубничке». Некий молодой адвокат, слишком часто посещавший свою подзащитную, как сказано было потом в официальных бумагах, «во время свиданий в помещении СИЗО вступал в незаконную половую связь» со своей подопечной. Слово «свидание» в данном контексте носило весьма двусмысленный характер, но на это никто внимания не обратил. Сам же адвокат, когда его шпыняли и щучили, спокойно парировал, что он-де выполнял главную адвокатскую функцию – защитника, и защитил свою клиентку, явную нимфоманку, от психологического расстройства, вызванного долгим сексуальным воздержанием. Бравый подполковник – начальник изолятора, стоя навытяжку перед генералом, враз утратив свой грозный вид, пытался объяснить происшедшее отсутствием видеокамер, на которые не выделяют средства. Слушать его никто не стал, и в Макарьевском СИЗО появился новый «хозяин» – майор внутренней службы Вениамин Борисович Круглый.

Круглый еще и нового кабинета обжить не успел, как к нему заявился визитер, предъявивший документ, перед которым любые двери открывались. И хотя пришедший был по званию младше, но права командовать майором этот капитан не скрывал. К тому же он проявил удивительную осведомленность о некоторых деталях внутренней жизни следственного изолятора.

– У тебя в женской 312 некая Лисина содержится, – фамильярно «тыкая», перешел он сразу к делу. – Как она себя ведет?

– Я еще не со всеми делами успел ознакомиться, но по Лисиной, насколько мне известно, никаких сигналов нет.

– А почему к ней адвокат слишком часто ходит?

– Как положено, – попытался возразить майор.

– Кем положено? Это мы будем решать, сколько ей положено, а сколько не положено, – решительно заявил посетитель. – К тому же что ты можешь знать о том, как проходят их свидания, что она ей приносит. Видеокамеры поставить немедленно, срок исполнения – два дня! – последовал приказ.

– Но у нас на это средств нет, – пролепетал начальник СИЗО.

– Эх, майор, плохо ты знаешь свое хозяйство, – пожурил капитан. – Позвони в свою бухгалтерию, деньги на ваш счет утром поступили.

Круглый набрал короткий номер внутреннего телефона и выслушал от явно растерянной бухгалтерши, что на их счет от какой-то благотворительной организации действительно поступила довольно кругленькая сумма.

– Завтра приедут к тебе специалисты и все сделают, тебе только оплатить их работу останется, – сообщил капитан и посоветовал, тоном все же более приказным: – А с адвокатшей этой самой Лисиной проведи профилактическую беседу, чтоб не забывалась. И вообще, повнимательнее будь…

А Вениамин Борисович, пролистав журнал посещений СИЗО адвокатами и не обнаружив со стороны защитника Смирницкой никаких нарушений, так и не поняв, о чем он должен с ней говорить, все же вызвал Наталью Григорьевну для официальной беседы.

Защитник Смирницкая давно уже привыкла к тому, что администрация в следственных изоляторах их адвокатское сословие терпеть не может, если не сказать – люто ненавидит. Защитники совали свой нос, куда их не просили, строчили жалобы на плохое питание, медицинское обслуживание, на нарушение прав содержания своих подзащитных и вообще, по мнению тюремщиков, отравляли им жизнь. Поэтому вызов к новому начальнику СИЗО Смирницкая восприняла спокойно. Однако, после почти получасовой беседы, вышла из кабинета в полном недоумении, так и не поняв, о чем, собственно, шел разговор и для чего ее вызвали. Майор что-то плел о соблюдении норм, инструкций и законов, явно путаясь в словах, делал долгие многочисленные паузы. Наконец, Наталья Григорьевна не выдержала и перебила его:

– Вы что-то конкретное имеете в виду?

Простенький этот вопрос окончательно выбил из колеи Круглого, который и так чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я тут говорю, и я требую, чтобы из нашего разговора вы сделали соответствующие выводы.

Начиная догадываться, что происходит, Смирницкая, придав своему голосу как можно больше значимости, произнесла:

– Я прекрасно поняла, о чем вы говорили, товарищ майор, и выводы сделаю соответственные.

Оставшись в кабинете один, майор Круглый налил себе минеральной воды, потом махнул рукой, подошел к холодильнику и сделал из бутылки «Русского стандарта» несколько больших глотков. Стакан с минералкой так и остался нетронутым.

Вот так в комнате, где проходили встречи адвокатов со своими подзащитными, в срочном порядке установили камеры видеонаблюдения. Ну а как иначе, уж коли в этом застенке появилась такая особая подследственная, что каждый шаг ее требовал наблюдения.

Глава девятая

– И учти, Андрей, в следственной группе не должно быть ни одного москвича, – наставлял генерал Мингажев своего подручного. – Более того, с особой тщательностью надо проверить, чтобы отобранные люди не имели в Москве не то что родственников, но даже и знакомых. Причем проверять надо не по анкетным, а по агентурным данным.

– Но такая проверка может занять очень много времени, – попытался возразить подполковник Прутков.

– У тебя не хватает людей, средств, может быть, недостаточно полномочий? – грозно поинтересовался Чингисхан.

– Надо полагать, территориальный, так сказать, критерий, хотя и важный, но отнюдь не единственный при отборе кандидатов в следственную группу? – ушел Прутков от прямого ответа.

– Ну что ж, – генерал поднялся. – Я всегда ценил в тебе способность понимать гораздо больше, чем сказано. И еще одно: на обещания можешь не скупиться. Повышение в звании, должности – это само собой. Для особо одаренных и отличившихся – перспектива остаться в Москве или в столичной области. Думаю, за такие посулы они будут носом землю рыть.

Поняв, что начальник собирается уходить, Прутков счел необходимым кое-что уточнить:

– Учитывая важность этого дела, я «посадил» на него «важнячку» из управления.

– Твой кадр?

– Именно.

– Поступим так. Когда группа будет скомплектована, руководителем назначишь одного из прикомандированных. А твой человек будет осуществлять негласный контроль, ну и вмешается, если возникнет необходимость. Но исключительно по согласованию с тобой.

– Ну это само собой.

***

Мингажев не ради красного словца отметил способность подполковника Пруткова понимать гораздо больше, чем произнесено начальством вслух. Вот и теперь он предельно ясно понял поставленную перед ним задачу. В периферийных городах следовало подобрать группу следователей, готовых ради карьерного роста выполнить любое указание – не раздумывая и ни в чем не сомневаясь. Собственно, никаких особых осложнений в таком подборе он не предвидел. Следственный аппарат, как, впрочем, и вся правоохранительная система страны, уже давно превратился в коррупционную структуру – мощную и от сознания собственной силы практически безнаказанную. Закон давно стал средством манипуляции, и чем беспринципнее были манипуляторы, тем искусней и изощренней использовали они закон. Тот самый закон, который теперь не людей защищал, а создавал возможность благоденствовать и властвовать тем, кто погонами надежно прикрывал свою подлую сущность лицемеров. Ибо именно лицемерие всегда было главным оружием тиранов и палачей.

Сплоченная коррупционной силой, правоохранительная система огромной многонациональной страны приобрела власть поистине всеобъемлющую и сама по себе стала грозной, могущественной и по сути бесконтрольной силой.

В глазах народа полиция, прокуратура, следствие, судебная система – все они сами превратились в символ беззакония. Взятки, хищения, даже убийства – вот тот далеко не полный набор их преступлений.

Карьеристы, мерзавцы, растленные души, лишенные понятия чести и нравственности, получили неограниченные и по сути бесконтрольные права вершить людские судьбы. И государство, в котором народ не более, чем сплошная масса, именуемая электорат, издает законы, не утруждая себя индивидуальным подходом к каждому конкретному человеку.

Никого из тех, кто прикоснулся к «делу Александры Лисиной», ее судьба никоим образом не тревожила. Они, бездушные, ломали человеческую жизнь, не думая о чужой боли, а лишь преследуя собственные корыстные цели, вершив свой собственный закон – закон подлецов. Подлецов души.

Именно подлецами души назвал когда-то Юрий Герман таких же вот, просто выполняющих приказы, бездушно жестоких. Назвал, как формулу вывел – только очень талантливым врачам и очень талантливым писателям дано поставить диагноз двумя словами. Виновна Александра или невиновна – какое это могло иметь значение? «Старший сказал» виновна, значит, виновна. А они лишь выполняют приказ. Какая прекрасная позиция – ни о чем не думать, только приказ выполнять.

Правда, однажды эта, казалось, незыблемая во все времена позиция суд не удовлетворила. Произошло это в 1945 году, и назывался тот суд – Нюрнбергским. Фашистские преступники тогда все как один утверждали, что всего лишь выполняли приказ. Но никого из них это «оправдание», как известно, не спасло. Но кажется, этот случай был чуть ли ни единственным в истории судопроизводства.

Глава десятая

В комнате для свиданий Сашу ожидали Наталья Смирницкая и Тамара Быстрова – адвокатов теперь было двое. Это Смирницкая предложила отцу Александры пригласить Быстрову, опытнейшего адвоката с более чем тридцатилетним стажем.

В свое время Тамара Геннадьевна закончила один из лучших в стране юридических вузов, несколько лет проработала в прокуратуре, потом ее избрали народным судьей. И все же окончательный профессиональный выбор Быстрова остановила на адвокатуре. Своим подзащитным Тамара Геннадьевна обычно говорила: «Адвокат как врач, ему нужно говорить все и без утайки, только тогда я смогу помочь».

Когда Смирницкая рассказала ей про свое новое дело, Тамара Геннадьевна поначалу даже усомнилась, хотя и не верить Смирницкой, с которой знакома была давно и не одно дело провела вместе, у нее оснований не было.

Но, встретившись с Сашей Лисиной, адвокат отчетливо поняла, что это дело не просто заказное. Ей, с ее многогранным опытом, как никому иному стало ясно, что за этой «заказухой» стоят ох какие грозные силы. Также отчетливо понимала опытная защитница, что Саша вовлечена в чью-то большую и грязную игру. И для себя она решила, что будет биться за нее что есть сил.

Повидавшая на своем юридическом веку многих подследственных, Тамара Геннадьевна видела, как ломает, корежит тюрьма сильных, еще вчера самодостаточных мужчин, превращая их порой в слабовольные ничтожества, подчинившиеся обстоятельствам. Она никого из них не осуждала, знала и видела, что испытание тюрьмой – это испытание особого рода. И от того особым уважением прониклась к новой своей подзащитной. Эта, хрупкая на вид, молодая женщина не сломалась и не дрогнула от тех испытаний, что выпали на ее долю; похоже, испытания эти даже укрепили ее характер. Стойкость, с какой переносила Александра все невзгоды заключения в изоляторе, не могла не вызывать к ней уважения. И доверия, того самого, которое оба адвоката испытывали с первого дня знакомства. Ни Тамара Геннадьевна, ни Наталья Григорьевна ни на йоту не сомневались, что Сашиной вины в этом искусственно запутанном деле нет вовсе. При объективном рассмотрении дела ее можно и нужно было признать пострадавшей, но уж никак нее обвиняемой.

– Ты знаешь, Наташа, чем больше я о Саше думаю и обо всем, что с ней произошло, чем больше убеждаюсь в ее полнейшей невиновности, тем больше прихожу к неутешительному выводу: она – жертва.

Готовясь к первому допросу, адвокаты тщательно обсуждали все возможные варианты. С их опытом это была уже не раз отработанная схема. Но жизненные реалии, как известно, преподносят нам сюрпризы весьма и весьма непредсказуемые…

– Сегодня тебя допросит следователь по делу, – предупредила Быстрова Лисину. – Так что не волнуйся…

– Да я и не волнуюсь, – ответила Саша. – Я волновалась, что меня целый месяц не допрашивают. Сижу в этой камере, а обо мне как будто позабыли.

В этот момент в комнату для свиданий зашел довольно еще молодой человек, в новеньком, с иголочки мундире, с погонами старшего лейтенанта.

– Следователь Колчак Александр Васильевич, – представился он.

– Ну, надо же! – изумилась Смирницкая. – Прямо-таки полный тезка и однофамилец знаменитого адмирала.

Но следователь добродушного тона не принял: «Это к делу не относится, – сухо заявил он и предложил, вернее, распорядился: – Приступим». Заполнив протокол допроса неизбежными анкетными данными, задал первый вопрос по существу:

– Когда, кому, и при каких обстоятельствах вы выписали доверенности на приобретение земельных участков на территории Московской области?

Саша рассказала то, что говорила уже не раз – близкий друг семьи предложил, она оформила доверенности, человек умер, она решила, что сделка не состоялась, поскольку узнать об этом было не у кого, про ситуацию с землей забыла. Следователь, не перебивая, выслушал ее ответ, сложил листки протокола в кожаную папку, буркнув почти невнятно: «Скоро вернусь», – вышел. Он исчезал на протяжении всего допроса множество раз, но возвращался действительно довольно быстро.

– Одно из двух, – предположила язвительная Наталья, – либо у него непорядки с мочевым пузырем, либо он беспрестанно с кем-то советуется.

– Предполагаю второе, – хмуро заметила Быстрова. – Этот мальчик произвел на меня впечатление послушного сыночка, который без родительского разрешения и шагу не ступит.

Опытный адвокат не ошиблась. Обостренным чутьем патологического труса и карьериста следак уловил, что эти две «акулы», как он с первого взгляда окрестил для себя адвокатов, проглотят его и не поперхнутся. Но поблизости, в соседнем помещении, по видеозаписи наблюдала за допросом опекунша старшего лейтенанта – майор Ганибалова, к которой он беспрестанно и бегал советоваться.

***

В советские годы носить фамилию Колчак было небезопасно. И дело даже не в насмешках. У кое-кого из окружающих то и дело возникало желание проверить родословную и уличить в родстве с «тем самым» белогвардейским адмиралом. Поэтому дед Александра, тоже Александр, фамилию переделал и стал из Колчака Колчановым. Внук, тем более что и по имени и отчеству оказался полным тезкой, фамилию некогда опального адмирала решил себе вернуть. К тому времени бывшему Верховному правителю России и главнокомандующему Русской армии уже и памятники стали воздвигать и героическую его жизнь в романах прославлять.

«Как вы лодку назовете, так она и поплывет», – не про выпускника юрфака Сашу Колчака сложен этот стишок. Знаменитая фамилия не добавила современному Колчаку ни решительности, ни смелости, ни даже интеллекта. Со школьных лет и поныне был Александр умом ленив, характером подл, труслив не в меру, но одно качество в нем начальники ценили превыше всех иных – исполнителен безукоризненно. За водкой в магазин сбегать – пожалуйста, тещу майора на вокзале встретить и на такси домой доставить – без проблем; предъявить обвинение, не вникая в суть дела, – вообще не вопрос.

Когда в кабинете начальника, вольготно развалясь в кресле полковника, с ним беседовал столичный гость, молодой следователь понял – вот он, его шанс. И удержать его старший лейтенант был готов любой ценой. Предельно откровенно высказал он приезжему свое циничное кредо:

– Современные дела бывают часто так запутаны, и за ними стоит столько внешне невидимого, что я понимаю: все нити сходятся в одном месте. И другого мне понимать пока не надо. Беспрекословно выполнять данные указания, набираться опыта – вот моя программа на ближайшее время.

Красиво сказано, цинично, но предельно ясно. Посланник подполковника Пруткова понял, что это как раз тот самый кадр, который ему и требуется. Этот будет все выполнять не просто без лишних размышлений, но и без ненужных вопросов.

– Ну что ж, – резюмировал москвич. – Если вы на деле проявите те качества, которые сейчас декларируете, мы сработаемся. А если сработаемся, то возвращаться сюда, в эту глухомань, вам не потребуется. Для такого исполнительного сотрудника мы всегда подыщем местечко в столице. Собирайтесь.

В самолете, преисполненный радужных ожиданий, Колчак лениво перелистывал приобретенную в аэропорту книжонку о своем знаменитом однофамильце. С удивлением узнал, что грозный на вид полярный исследователь и флотоводец грешил стишками и даже написал известный романс «Гори, гори, моя звезда». Чем романс знаменит, старший лейтенант не понял, он такого романса не слыхал. Потом прочитал историю, как Колчак командовал собственным расстрелом. История, как в книжке излагалось, выглядела так.

Когда большевики, не удосужившись состряпать хотя бы формальный приговор суда, вывели Колчака во двор и объявили, что он приговорен к расстрелу, Колчак поинтересовался, кто расстрелом будет командовать. Узнав, кто именно, спросил: «А вы в каком звании состоите?»

– Я – комиссар, – ответил палач.

– Но вы воевали?

– В германскую воевал.

– И в каком же были воинском звании?

– Рядовой, – гордо ответил большевик.

– Но в таком случае вы не можете командовать расстрелом. Устав российской армии предписывает, что расстрелом может командовать только офицер чином выше, чем тот, кого расстреливают. А я – полный адмирал, и выше меня по званию никого нет. Но я готов вас выручить и сам буду командовать расстрелом.

Адмирал велел этой банде построиться и, не отводя взгляда от своих палачей, скомандовал: «Пли!»

«Ну и дурак, – лениво и без всякого почтения подумал бездарный однофамилец адмирала. – Сказал бы им, чтобы нашли кого-нибудь званием выше, глядишь, время затянул, а там, поди знай, как бы все обернулось, может, и обошлось бы». Книжка выпала из его рук, он безмятежно уснул. Ему и в голову не могла прийти такая нелепая мысль, что адмирал Колчак был прежде всего человеком чести и высокой порядочности.

***

Войдя в состав следственной группы по делу «о расхищении земельных участков», старший лейтенант первым делом отправился за советом не к руководителю группы, а к майору Ганибаловой. Безошибочным чутьем он понял, кто тут не формально, а фактически всем рулит. И не ошибся. «Канибалова», хотя в состав следственной группы уже не входила, визит прикомандированного новичка восприняла как должное. И ушел он от нее с чувством полного удовлетворения и облегчения, понимая, что впредь ему, в рамках этого мутного дела, ни о чем думать не нужно, думать будут за него другие. Жизнь, и здесь, в столице, входила в привычное русло.

***

Вернувшись после очередного «инструктажа», Колчак продолжил допрос, назвал две фамилии, поинтересовался, знакома ли Лисина с названными ей людьми. Получив отрицательный ответ, ухмыльнулся:

– Как же так, Александра Сергеевна, люди эти, по вашему утверждению, вам незнакомы, а вы на них нотариальные доверенности оформляете, то есть поручаете совершить для вас дорогостоящую сделку.

– Ни о какой дорогостоящей сделке я понятия не имела, я вообще не знала, по какой цене мне предстоит купить эти земельные участки. Все разговоры о покупке земли были чисто предположительными. А доверенности оформляла потому, что мне сказали, что эти люди – профессиональные риелторы и оформление участков их специальность, они работают в фирме, которая этим занимается. Для чего, с какой целью мне было с ними знакомиться? Я не понимаю, в чем меня обвиняют. Единственное, что я сделала – оформила нотариальные доверенности. Но это, как мне известно, закону не противоречит.

Пропустив реплику подследственной Лисиной мимо ушей, старший лейтенант снова, собрав документы в папку, в очередной раз удалился. Ганибалову уже начала раздражать его манера бегать к ней чуть ли не после каждого вопроса. Но, сдержав раздражение, Полина Андреевна похвалила: «Молодец, что зашел. В принципе на сегодня можешь закругляться. Но перед тем, как ее отпустишь, обязательно произнеси, так, вроде между делом, фразу, что нам, мол, хорошо известно, кто твой отец.

– А кто ее отец? – вырвался у следователя необдуманный вопрос. О чем он тут же и пожалел.

– Ступай, лейтенант, и делай, что тебе говорят. Придет время, узнаешь, кто отец. Если надо будет, – сказала, как отрезала Ганибалова.

Следователь вернулся к ожидавшим его подследственной и адвокатам, достал бланки протокола допроса и не нашел ничего лучшего, чем, ни к селу ни к городу, брякнуть, обращаясь к Саше Лисиной: «Вы напрасно все отрицаете, нам хорошо известно, кто ваш отец. Я бы настоятельно вам советовал не скрывать его участия в незаконном оформлении земли. Иначе вы рискуете лет эдак десять ваших деток не увидеть».

Это уже была прямая угроза. Ко всему еще и шантаж. Но тут за него взялись адвокаты, да так основательно, что ему пришлось кое-что вспомнить из Уголовно-процессуального кодекса. Впрочем, спуску эти двум «шибко умным адвокатшам» он давать не собирался. Сложил свою щегольскую, специально перед поездкой в Москву приобретенную папочку, непререкаемым тоном заявил: «На сегодня допрос окончен», – и нажал кнопку вызова конвоя, отправляя Сашу в опостылевшую камеру.

«Канибалова», продолжавшая за всем этим наблюдать, увидев, как топорно выполнен ее приказ, и не сомневаясь, какие жалобы сейчас накатают дотошные защитники, в сердцах сплюнула и про себя решила больше этого болвана к Лисиной не подпускать. Пусть других допрашивает, или бегает по мелким поручениям – работы хватит. А здесь кто-то посообразительнее нужен.

***

Прошел целый месяц, а то и больше, когда Сашу снова вызвали на допрос к следователю. Формально все это время следователи занимались проведением «следственно-разыскных действий», фактически издевались над человеком, без вины и всяких на то оснований закрытым в тюремной камере.

– Сегодня допрос будет проводить руководитель следственной группы, – предупредила адвокат Быстрова Сашу и, заглянув в свой блокнот, прочитала, – капитан Чередина Наталья Валентиновна. Командирована из Ростова.

– А я слышала, что она последнее время в Таганроге работала, – уточнила Смирницкая. – Какая-то, вроде, у нее была в Ростове грязная история со взяткой и пришлось ей от Ростова-папы «на сто первый километр» откатиться – до Таганрога.

В этот момент в допросную вошла молодая женщина в мундире капитана. Внешность ее ну никак не соответствовала строгому форменному костюму. Окрашенные в белый цвет пышно рассыпанные по плечам волосы, не в меру яркий макияж, рискованно короткая юбка, туго обтягивающая пышные бедра, блузка, пуговицы которой, казалось, под напором мощной груди вот-вот рассыплются в разные стороны. Заговорила она с певучим неистребимым южным акцентом, не оставляющим сомнений, откуда эта размалеванная «кукла» родом.

«Наташа из Ростова это далеко не то, что Наташенька Ростова», – вспомнилось Саше давно от кого-то услышанное.

Поначалу вопросы у Черединой практически ничем не отличались от тех, что месяц назад задавал незадачливый следователь Колчак: кому выписывала доверенности, кого знаешь, с кем общалась?

– Послушайте, Лисина, – решительно заявила Чередина через час допроса. – Вы с вашими адвокатами выбрали совершенно неверную тактику поведения. Напрасно все отрицаете. Вы совершили тяжкое преступление, к тому же по предварительному сговору с другими лицами, нанесли государству серьезный материальный ущерб на десятки миллионов рублей…

– Товарищ капитан, я не могу допустить, чтобы с моей подзащитной продолжался разговор в подобном тоне, – решительно заявила Тамара Геннадьевна. – Позвольте вам напомнить, что в ваши функции входит сбор доказательств вины, но отнюдь не обвинение. Вину моей подзащитной может признать только суд, так что не надо брать на себя функции судьи.