Защита доказательств в уголовном судопроизводстве. Монография

В рамках настоящего исследования мы не считаем необходимым включаться в ведущуюся по этим вопросам дискуссию (в ней, естественно, были высказаны и иные мнения). Однако не можем не обратить внимание на следующий правовой нюанс, связанный с диспозицией ч. 2 ст. 294 УК.

Использование в ней очевидно заимствованного из УПК РСФСР 1960 г. указания на цели вмешательства в деятельность лиц, осуществляющих уголовное преследование как «воспрепятствование всестороннему, полному и объективному расследованию дела», – понятия, которым действующий в настоящее время уголовно-процессуальный закон (заметим, к нашему о том сожалению) не пользуется, является некорректным.

В целом же мы придерживаемся следующей по рассматриваемой проблеме позиции.

Уголовный закон должен содержать самостоятельную норму, опосредующую умышленное уничтожение и/или повреждение протоколов отдельных следственных и судебных действий, материалов уголовного дела в целом, вещественных доказательств по уголовному делу в качестве самостоятельного преступления против правосудия (дифференцировав при этом данные деяния по учиняющим их субъектам). И, что нам представляется несомненным в силу повышенной социальной опасности таких деяний, с более серьезными санкциями, чем те, которые в настоящее время предусмотрены ч. 2 ст. 294 УК.

1.2. Укрывательство преступлений; о необходимости установления уголовной ответственности за недонесение о преступлении как средстве защиты доказательств

Еще одним видом наиболее значимых посягательств на доказательственную информацию, несомненно, является укрывательство преступлений: эти действия исключают или как минимум крайне затрудняют возможности следователя по формированию на ее основе уголовно-процессуальных доказательств. А потому уголовная ответственность за укрывательство преступлений (а она предусмотрена уголовными законами большинства государств, и российское уголовное право не представляет в этом отношении исключения) есть действенный правовой механизм защиты доказательств для стадии их формирования.

Не считая здесь необходимым излагать историю того, как опосредовалась ответственность за укрывательство преступлений в истории отечественного уголовного права, приведем лишь одно положение из «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» 1885 г.¹⁰³

Статья 14 «Уложения» 1885 года:

«…из прикосновенных к делу и преступлению признаются:…укрывателями: те, которые, не имев никакого участия в самом содеянии преступления, только по совершении уже оного заведомо участвовали в сокрытии или истреблении следов его, или же в сокрытии самих преступников, или также заведомо взяли к себе или приняли на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо, или же иным противозаконным образом добытый вещи».

В действующем уголовном законе ответственность за укрывательство преступления предусмотрена в ст. 316, которая гласит:

Статья 316 УК. Укрывательство преступлений.

Заранее не обещанное укрывательство особо тяжких преступлений…

Примечание. Лицо не подлежит уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного его супругом или близким родственником.

Сразу напомним, что заранее обещанное укрывательство преступлений является соучастием в форме пособничества (п. 5 ст. 33 УК), а потому самостоятельно как укрывательство преступления в смысле ст. 316 УК оно квалифицироваться не может. В правоприменительной практике возникают проблемы и с реализацией совершенно цивилизованного положения об иммунитете от ответственности за данное деяние, если укрываемое преступление совершенно супругом или близким родственником укрывателя. Для подтверждения тому приведем (в извлечениях) кассационное определение Верховного Суда РФ по конкретному уголовному делу.

Суд, с учетом мнения государственного обвинителя, оправдал А. по ст. 33, ч. 5 и 105, ч. 2 п. «ж», «з» УК РФ. Одновременно признал его виновным в укрывательстве особо тяжких преступлений, и дело прекратил, в соответствии с примечанием к ст. 316 УК РФ, так как осужденный за разбойное нападение на потерпевшего и его убийство А. У. является его близким родственником – родным братом А.

В частном протесте прокурор просит определение суда в отношении А. отменить и дело направить на новое судебное рассмотрение. Основанием для протеста явилось то, что, кроме близкого родственника А., за соучастие в разбойном нападении при отягчающих обстоятельствах осужден У., который не является близким родственником А. При таких обстоятельствах, по мнению прокурора, суд необоснованно прекратил дело в отношении А. по ст. 316 УК РФ.

Проверив материалы дела и обсудив доводы протеста, Судебная коллегия находит, что определение суда является законным и обоснованным.

В соответствии с примечанием к ст. 316 УК РФ, лицо не подлежит уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство преступления, совершенного его близким родственником.

Как установлено приговором суда, в присутствии А. его родной брат совершил разбой и умышленное убийство Н. В укрывательстве этих преступлений принял участие А.

Поэтому суд обоснованно прекратил дело по ст. 316 УК РФ в отношении А., в соответствии с примечанием к данной статье Уголовного кодекса¹⁰⁴.

В то же время указание в законе того, что заранее не обещанное укрывательство влечет уголовную ответственность лишь в случаях, когда оно касается особо тяжкого преступления, нам представляется принципиально неверным.

В связи с таким ограничением признаются непротивоправными большинство фактов этого вида посягательств на доказательственную информацию, а следовательно, на доказательства, которые могли бы быть сформированы на ее основе (которые, как сказано, в этой связи и нуждаются в защите со стороны уголовного закона). Как известно, значительное число уголовно-правовых норм Особенной части УК содержат санкции, не превышающие 10 лет лишения свободы, а в соответствии со ст. 15 УК, напомним, особо тяжкими преступлениями признаются деяния, за совершение которых предусмотрено наказание в виде лишения свободы свыше этого срока.

Иными словами, законодатель если не поощряет, то дает, по сути дела, индульгенцию на укрывательство, например, умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, совершенного в отношении лица в связи с выполнением служебной деятельности, либо по мотивам расовой или национальной ненависти, многих других тяжких преступлений…

Более того, по совершенно обоснованному мнению В. В. Трухачева, отсутствие уголовной ответственности за заранее не обещанное укрывательство преступлений, относящихся не только к тяжким, но и к меньшим степеням тяжести, может вызвать лишь недоумение.

«Мы (цитирует он Н. Косякову), дошли до абсурда – укрывательство похищенного ядерного, химического и других видов оружия массового поражения оказывается ненаказуемым, ибо преступление, предусмотренное ч. 2 ст. 226 УК РФ, не относится к категории тяжких»¹⁰⁵.

Более того, при таком подходе законодателя на укрывателя, в сущности, возлагается обязанность знания им уголовного закона: если по закону укрываемое им преступление является особо тяжким, то он подлежит уголовной ответственности; если преступление относится к другим категори-ям – его можно укрывать, не опасаясь привлечения к уголовной ответственности.

По нашему убеждению, это есть объективное вменение, по сути дела, идущее вразрез с принципами уголовного права, что не может не приводить к крайне сложным для разрешения дилеммам и противоречиям в правоприменительной практике.

С учетом приведенных выше аргументов и в силу повышенной социальной опасности данного вида посягательств на доказательственную информацию и доказательства, на наш взгляд, указание на категорию преступлений, за укрывательство которых наступает ответственность за заранее не обещанное укрывательство, из ст. 316 УК следует исключить.

Конечно же, очевидно, что в каждом отдельном случае заранее не обещанного укрывательства следователю и суду следует разумно подходить к решению вопроса о необходимости и целесообразности привлечения данного укрывателя к уголовной ответственности. К примеру, видимо, таковая не должна следовать за укрывательство факта нанесения побоев и т. п. малозначительных, но в настоящее время криминализированных деяний.

Нет сомнений, что при принятии подобных решений свою (и не малую) роль играют и тактические соображения. И далеко не во всех случаях принятое по этому основанию решение об освобождении лица, совершившего заранее не обещанное укрывательство преступления, является обоснованным, в надлежащей мере обеспечивающим необходимость защиты доказательств.

Так, представляется весьма спорной правомерность освобождения от уголовной ответственности укрывателя в следующем случае из следственной практики, решение о котором было принято исключительно по тактическим соображениям (что очевидно из дальнейшего его описания).

Мухин показал, что в помещении кочегарки, куда он пришел с Михайловым и Степашиной, в его присутствии Михайлов вступил в половую связь со Степашиной; когда затем та стала высказывать Михайлову свои претензии по этому поводу и заявила, что сообщит об этом в милицию, Михайлов ее задушил.

После чего, повинуясь Михайлову, он вместе с ним засунул труп потерпевшей в раскаленную печь кочегарки. К утру, когда труп сгорел, он вынес золу из печи на улицу в кучу, где находился шлак.

Михайлов же утверждал, что со Степашиной вступил в половую связь Мухин, в процессе которой она умерла.

– С учетом того, что Мухин активно способствовал раскрытию преступления и изобличению виновного лица, – пишет следователь, – уголовное преследование в отношении него за заранее не обещанное укрывательство в ходе предварительного расследования было прекращено за деятельным раскаянием. Следователь при этом подчеркивает, что были опасения того, что, что Мухин – единственный свидетель убийства Степашиной – может в любой момент отказаться от своих показаний о причинах смерти потерпевшей (объективно она установлена не была)¹⁰⁶.

Вряд ли, на наш взгляд, подобное процессуально-тактическое решение способствовало объективному установлению лица, действительно совершившего убийство. (Делая такой вывод, мы, однако, отдаем себе отчет в том, что нам неизвестны все обстоятельства данного конкретного дела.)

Этот пример из следственной практики мы привели с целью еще раз подчеркнуть необходимость особой взвешенности при принятии решения об уголовной ответственности укрывателя. Также мы учитываем, что эта проблема в настоящее время по очевидным на то причинам приобретает еще большую актуальность в условиях достаточно в настоящее время активно применяемого в производстве по уголовным делам правового института досудебных соглашений о сотрудничестве¹⁰⁷.

Говоря об этом виде посягательств на доказательства, нельзя обойти вниманием и следующую проблему.

Практика, к сожалению, убедительно показывает (и на это уже обращалось внимание в литературе), что все чаще в роли укрывателей преступлений выступают сотрудники правоохранительных органов, создавая тем самым еще одну, помимо рассмотренных выше случаев фальсификаций, внутреннюю угрозу для сформирования доказательств.

И это касается, увы, не только ситуаций отказа в инициировании уголовного преследования по фактам, лица, учинившие которые, неизвестны.

«Все чаще стали встречаться случаи сокрытия указанными выше лицами особо тяжких преступлений, по которым известны лица, их совершившие. Мотивами укрывателей здесь выступают корыстные побуждения, превалирующие над профессиональной этикой работников правоохранительных органов, нежелание огласки каких-либо фактов преступных связей с криминальным миром и страх мести со стороны преступников»¹⁰⁸.

Кстати сказать, еще ст. 433 «Уложения… 1885 года» предусматривала ответственность чиновников в том случае, «если при следствии или суде по делу уголовному чиновник даст виновному какие-либо недозволяемые законом средства к оправданию, или будет стараться ослабить силу предоставляющихся против подсудимого улик и доказательств, то он за сие подвергается…»

И потому мы всецело присоединяемся к мнению автора приведенного положения о том, что необходимо дополнить диспозицию ст. 316 УК частью, предусматривающей уголовную ответственность судей, прокуроров, следователей и дознавателей за заранее не обещанное сокрытие преступлений с использованием служебных полномочий, совершенное из корыстной или иной личной заинтересованности¹⁰⁹.

С данным видом посягательств, от которых доказательственная информация и доказательства нуждаются в защите, генетически связано, представляя, по сути своей, его активную разновидность, такое преступление, как приобретение или сбыт имущества, добытого преступным путем.

В действующем уголовном законе, относясь к преступлениям, совершаемым в сфере экономической деятельности, эти деяния опосредованы следующим образом.

Статья 175 УК. Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем.

1. Заранее не обещанные приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, наказываются…

2. Те же деяния, совершенные:

а) группой лиц по предварительному сговору;

б) в отношении нефти и продуктов ее переработки, автомобиля или иного имущества в крупном размере (п. «б» в ред. Федерального закона от 30 декабря 2006 г. № 283-ФЗ) наказываются…

3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, совершенные организованной группой или лицом с использованием своего служебного положения, наказываются…

«Пользуясь, – как писал еще в последней четверти ХIХ в. Н. С. Таганцев (достаточно обширная цитата из работы которого будет приведена чуть ниже), – плодами преступления», субъект этих действий тем самым объективно скрывает от правоохранительных органов материальные объекты, значимые для расследования преступления, в результате которого это имущество добыто.

Они же, во-первых, сами по себе в случае их обнаружения подлежат приобщению к уголовному делу в качестве вещественных доказательств; во-вторых, их обнаружение у лица, совершившего преступление (если бы оно не было приобретено или сбыто субъектом рассматриваемого деяния), «напрямую» связало бы его с фактом совершения преступления, выступало бы в качестве весьма серьезного доказательства обвинения; в-третьих, на этих объектах в случае своевременного их обнаружения (если бы они не были приобретены скупщиком такого имущества) могли остаться следы преступника (дактилоскопические, биологические, одорологические и т. п.), что также могло быть успешно использовано для его изобличения.

Иными словами, субъекты рассматриваемого здесь преступления, действуя по корыстным мотивам, в то же время тем самым объективно скрывают доказательственную информацию о них, посягают на таковую, укрывают ее, что ими не может не осознаваться, от правоохранительных органов, выступают в качестве укрывателей факта преступления, являются «соучастниками после факта».

Укрывателями преступлений, – писал Н. С. Таганцев, – являются те, «которые, не имея никакого участия в самом содеянии преступления, только по совершении оного заведомо участвовали в сокрытии или истреблении следов его, или же в сокрытии самих преступников, или также заведомо взяли к себе или приняли на сбережение, или же передали или продали другим похищенные или отнятые у кого-либо, или же иным противозаконным образом добытые вещи»¹¹⁰.

Как видим, сущность этого вида посягательств на доказательства не изменилась и к настоящему времени.

А потому криминализацию этих преступлений мы с полным на то основанием также относим к уголовно-правовым средствам защиты доказательств.

И тут, следуя логике архитектоники рассмотрения этих средств защиты доказательств, необходимо коснуться еще одной проблемы, еще одного «острого» вида посягательств на доказательства, защита от которого (по причинам, о которых мы далее выскажем свое предположение) в настоящее время уголовным законом не предусмотрена.

Здесь мы имеем в виду проблему уголовной ответственности за недонесение о преступлении.

Нет необходимости сколь-либо подробно обосновывать негативные социальные и правоприменительные последствия от сокрытия информации о готовящемся или уже совершенном преступлении (или несвоевременном ее сообщении). И потому далеко не случайно, что уголовное право России практически на протяжении всей своей истории достаточно подробно это деяние опосредовало. В частности,

– статья 15 Уложения… 1885 года: прикосновенными к преступлению почитаются и те, которые, знав о умышляемом или уже содеянном преступлении и имев возможность довести о том до сведения правительства, не исполнили сей обязанности;

– статья 18 УК РСФСР 1922 года: недонесение о совершенном или готовящемся преступлении влечет за собой применение мер социальной защиты судебно-исправительного характера лишь в случаях, специально указанных в настоящем Кодексе;

– статья 19 Основ уголовного законодательства СССР: недонесение о достоверно известном готовящемся или совершенном преступлении влечет уголовную ответственность лишь в случаях, специально предусмотренных уголовным законом;

– статья 190 УК РСФСР 1960 года: недонесение об известных готовящихся или совершенных преступлениях, предусмотренных статьями 102, 103, 240, пунктом «в» (умышленное убийство), 117, частями второй, третьей и четвертой (изнасилование при отягчающих обстоятельствах), 125¹, частями второй и третьей (похищение человека при отягчающих обстоятельствах), 126¹ (захват заложников), 89, частями третьей и четвертой, 144, частями третьей и четвертой (кража при отягчающих обстоятельствах), 90, частями третьей и четвертой и 145, частями третьей и четвертой (грабеж при отягчающих обстоятельствах), 91 и 146 (разбой), 92, частью третьей (хищение государственного или общественного имущества, совершенное путем присвоения или растраты либо путем злоупотребления служебным положением, при отягчающих обстоятельствах), 93, частью третьей и 147, частью третьей (мошенничество при отягчающих обстоятельствах), 93¹ (хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах), 173, частью второй, 174, частью второй и 174¹, частью второй (получение, дача взятки и посредничество во взяточничестве при отягчающих обстоятельствах), 191² (посягательство на жизнь работника милиции или народного дружинника), 213² (угон воздушного судна), 218¹, частями второй и третьей (хищение огнестрельного оружия, боевых припасов или взрывных веществ), 223², частью второй (незаконное приобретение, хранение, использование, передача или разрушение радиоактивных материалов, если они повлекли гибель людей или иные тяжкие последствия), 223³ (хищение радиоактивных материалов), 224, частью второй (незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или пересылка с целью сбыта, а равно незаконный сбыт наркотических веществ при отягчающих обстоятельствах), 224¹, частью третьей (хищение наркотических веществ, совершенное особо опасным рецидивистом или путем разбойного нападения, а равно хищение наркотических веществ в крупных размерах) настоящего Кодекса, наказывается…

Ответственность за недонесение о преступлении предусмотрена уголовными законами большинства современных государств.

К примеру, в уголовном праве США самостоятельными преступлениями против правосудия считаются невоспрепятствование (недонесение или попустительство) фелонии (тяжкому преступлению. – Авт.) и воздержание или отказ от преследования за фелонию.

Первое из них в американской юридической литературе определяется следующим образом: «Лицо, которое видит, как другое лицо совершает фелонию, или же знает о том, что оно ее совершило, и не принимает меры для задержания этого лица или же к предотвращению фелонии, либо к передаче его в руки правосудия, виновно в совершении невоспрепятствования фелонии».

Уголовную ответственность за недонесение несет также «тот, кто, зная о фактически совершенной фелонии, подпадающей под юрисдикцию судов Соединенных Штатов, скрывает это и не сообщает о том, что ему известно, в возможно краткие сроки какому-либо судье или другому лицу из числа гражданских или военных властей»¹¹¹.

Однако, прервав историческую связь между всем ранее существовавшим уголовным законодательством России и проигнорировав при этом и современное законодательство большинства зарубежных демократических государств, действующий УК отказался от установления уголовной ответственности за данный вид посягательств на доказательства.

Естественно, подлинные причины принятия законодателем такого решения нам неизвестны, однако можно предположить, что оно явилось несколько гипертрофированной реакцией на «синдром (назовем его так) Павлика Морозова», которым целенаправленно заражалось наше общество практически на протяжении всей советской истории своего развития…

Детально проанализировав последствия этого для правоприменительной практики, многие специалисты в области уголовного судопроизводства, учитывая современные реалии, убедительно обосновывают необходимость восстановления уголовной ответственности за данный вид посягательств на доказательственную информацию.

В то же время В. В. Трухачев высказал мнение, что т. к. в общественном сознании термин «недонесение» устойчиво ассоциируется с поведением, заслуживающим негативной оценки, его следует заменить на понятие «несообщение». Нам это предложение представляется спорным; этот термин, на наш взгляд, несколько аморфен, «вял» и потому, как нам это представляется, он несколько «размывает» социальную сущность и опасность рассматриваемого деяния¹¹².

Он же полагает необходимым ограничить установление уголовной ответственности за недонесение лишь о тяжких и особо тяжких преступлениях.

С этим мы также согласиться не можем: данное мнение, по существу, противоречит приведенным выше обоснованным аргументам этого автора, касающимся проблем уголовной ответственности за укрывательство преступлений, которые потому могут быть интерпретированы и для обоснования нашей позиции о необходимости введения уголовной ответственности за недонесение безотносительно к виду преступления¹¹³; недонесение о тяжких и особо тяжких преступлениях, думается, следует рассматривать лишь как квалифицирующий признак данного преступления.

В то же время, мы полагаем, что по очевидным на то причинам совершенно уместным явится исключение ответственности за недоносительство о достоверно известном факте готовящегося или совершенного преступления, не относящегося к тяжким или особо тяжким преступлениям, для супруга или близкого родственника лица, совершившего или подготавливающего совершение преступления. Такой же иммунитет, на наш взгляд, следует установить для лиц, которым эти сведения стали известны в связи с выполнением ими своих конфессиональных обязанностей или профессиональных обязанностей в уголовном судопроизводстве (в частности, адвокатов).

Однако, по нашему мнению, иммунитет от уголовной ответственности за недонесение не должен распространяется на случаи, когда названным лицам достоверно становится известно о фактах подготавливаемого тяжкого или особо тяжкого преступления (особо подчеркнем: не уже совершенного, а подготавливаемого преступления).

Мы понимаем всю спорность и проблематичность этого предложения. Однако разве предотвращение террористического акта, захвата заложников, «простого» убийства, другого тяжкого преступления, о подготовке которого достоверно становится известно лицу, обладающему указанным иммунитетом, «не перевешивает» в социальном и, что немаловажно, в нравственном отношении ригористическое следование определенным догмам (в принципиальной верности которых мы не сомневаемся; приведем гипотетический экстремальный пример: подзащитный сообщает своему адвокату, что он «заказал» убийство свидетеля, дающего изобличающие его показания, нанял для того киллера)?

Очередное краткое, но нам представляющееся вполне уместным «беллетристическое» отступление.

Дебаты по проблеме недоносительства о преступлении в среде российской интеллигенции традиционно вечны; об их накале и характере можно судить по следующей беседе из «Бесов» Ф. М. Достоевского:

– Если бы каждый из нас знал о замышленном политическом убийстве, то пошел ли бы он донести, предвидя все последствия, или остался бы дома, ожидая событий? Донесли бы или не донесли? – крикнул Верховенский.

– Разумеется, не донесу! – крикнул вдвое сильнее хромой.

– И никто не донесет, разумеется, не донесет, – послышались многие голоса…

– Ну а если бы вы знали, что кто-нибудь хочет убить и ограбить другого, обыкновенного смертного, ведь вы бы донесли, уведомили?

– Конечно-с, но ведь это гражданский случай, а тут донос политический…¹¹⁴

А потому мы предлагаем дополнить УК следующей статьей, которая, на наш взгляд, должна следовать за нормой, устанавливающей уголовную ответственность за заведомо ложный донос:

Ст. 30.1. Недонесение о преступлении.

1. Несообщение о достоверно известном факте готовящегося или совершенного преступления наказывается…

2. Несообщение о достоверно известном факте готовящегося тяжкого или особо тяжкого преступления наказывается…

Примечание. Лицо не подлежит уголовной ответственности за недонесение о совершенном или готовящемся преступлении его супругом или близким родственником, а также если эти сведения стали лицу известны в связи с выполнением им своих конфессиональных обязанностей или профессиональных обязанностей в уголовном судопроизводстве, за исключением недонесения о достоверно известном факте готовящегося тяжкого или особо тяжкого преступления.

Тут же оговоримся: нет никаких сомнений, что в каждом отдельном случае недонесения о преступлении (как и о заранее не обещанном укрывательстве преступлений, о котором говорилось выше) следователю и суду следует разумно подходить к решению вопроса о необходимости и целесообразности привлечения данного недоносителя к уголовной ответственности.

1.3. Заведомо ложный донос о совершении преступления. Провокация взятки либо коммерческого подкупа

В действующем уголовном законе ответственность за заведомо ложный донос предусмотрена ст. 306 УК.

Статья 306 УК. Заведомо ложный донос.

1. Заведомо ложный донос о совершении преступления.

2. То же деяние, соединенное с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления.

3. Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, соединенные с искусственным созданием доказательств обвинения (часть третья введена Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. № 162-ФЗ).

Сразу оговоримся, что к диспозиции последней части этой статьи относятся все наши замечания о неуместности использования понятия «доказательство», высказанные при анализе такого вида посягательств на доказательства, как их фальсификация.

«Частное лицо» – доносчик в принципе не является субъектом формирования доказательств. Самое большее, что оно может, – это создать и предоставить в правоприменительные органы объекты, содержащие уголовно-релевантную (потенциально доказательственную) информацию. Лишь субъект доказывания (и только он), обратившись к таким объектам, может создать соответствующие им уголовно-процессуальные доказательства.

Приведем краткий пример из практики.

Б. обратилась в РОВД с заявлением об изнасиловании ее В. К нему она приложила нож, используя который В. якобы преодолел ее сопротивление. При принятии от Б. заявления она была предупреждена об уголовной ответственности за ложный донос.

В ходе расследования уголовного дела, возбужденного по заявлению Б., было установлено, что в данном случае имел место ложный донос. Б. было предъявлено обвинение по ч. 3 ст. 306 УК.

Искусственным созданием доказательств обвинения следователем (а затем, на наш взгляд, ошибочно, и судом) было признано предоставление ею в РОВД ножа, на котором при расследовании были обнаружены отпечатки пальцев В. (данный нож, действительно, ранее находился в руках В., при обстоятельствах, совершенно не относимых к заявлению Б.).

Однако сам факт предоставления Б. в РОВД ножа не означал, что он сразу же стал доказательством в строгом процессуальном значении этого понятия. Таковой статус он приобрел лишь после того, как следователь после возбуждения уголовного дела в надлежащем порядке осмотрел его, приобщил в качестве вещественного доказательства к делу, сформировал при его исследовании посредством дактилоскопической экспертизы и другое доказательство, которое также могло быть положено в основу обвинения В. в изнасиловании.

Сказанное отнюдь, вновь это повторим, не означает отсутствия социальной и правовой опасности предоставления этими лицами искусственно созданных источников формирования затем на их основе следователем обвинительных доказательств. Но с точки очевидной необходимости корректного использования в уголовном законе уголовно-процессуальной терминологии мы считаем необходимым изложить диспозицию ч. 3 ст. 306 УК в части предмета посягательства в редакции, аналогичной предложенной нами выше редакции ст. 303 УК.

Мотивы учинения ложного доноса о преступлении, будучи не менее глубокими и «личностными», чем мотивы выше рассмотренных видов посягательств на доказательственную информацию и доказательства (с учетом обоснованного выше соотношения этих понятий), имеют, однако, весьма существенную специфику. Именно она во многом предопределяет особенности правовых (уголовно-правовых и уголовно-процессуальных) и собственно тактических средств защиты доказательств, формируемых в связи с расследованием якобы криминального факта, сведения о котором содержатся в ложном доносе.

Наиболее распространенными мотивами ложных доносов о преступлении являются:

– желание доносчика «руками правоохранительных органов» удовлетворить свои личные, чаще всего корыстные интересы;

– свести счеты с неугодными ему по тем или иным мотивам (в том числе экономическим и политическим) людьми;

– путем ложного доноса скрыть свое неблаговидное поведение или/и причастность к совершению некоего противоправного проступка.

Самым элементарным примером реализации первой из этих мотиваций может явиться ситуация, когда субъект «прогулял» полученную зарплату, а для объяснения перед женой причин отсутствия денег обратился в правоохранительные органы с ложным доносом о своем ограблении неизвестными лицами.

Второй «штатный» пример: субъект, управляя автомобилем, грубо нарушил ПДД либо совершил наезд на пешехода (допустил столкновение с другой автомашиной), повлекшие тяжкие последствия, а для сокрытия совершенного обращается с ложным доносом в правоохранительные органы об угоне своей автомашины, якобы имевшем место до данных событий;