Смотритель

Первая командировка

На реку мы выехали рано. Двум холостякам собраться – только перепоясаться. Свежий ветерок холодил лицо, по воде шла мелкая рябь, глухо гудел лодочный мотор, толкая нашу лодку, которая от радости журчала водой на редане, то есть в том месте, где приподнятый нос лодки уже не касался поверхности воды.

Минут через сорок мы пристали к пологому берегу, ориентируясь на сизое пятно от старого костра. Место обжитое и намоленное, как говорили рыбаки.

Палатку установили быстро, достали удочки и пошли вдоль берега, высматривая уловистые места. Да их и высматривать не нужно, к каждому из них были протоптаны тропинки и в кустах сделаны проходы, а на берегу установлены чурбачки. В хороших заказниках это дело чести и часть инфраструктуры рыбалки.

– Рыбачь здесь, – Василь Василич ткнул пальцем в небольшой проем в кустах, – а я расположусь рядом.

Я прошел на указанное место и очутился как бы в комнате из веток и листьев с широким окном в сторону реки. Всегда мечтал порыбачить именно в таком месте. Ты находишься в своем домике и тебе не нужно никуда идти, чтобы добыть пропитание. В углу комнаты был небольшой очаг, выложенный из камня. По краям очага в землю вбиты металлические прутья с рогульками наверху, чтобы на перекладине можно было повесить котелок с ухой или чайник для завершения трапезы. Рядом с очагом была небольшая вязанка дров, листья над очагом давно сгорели, образуя как бы дымоход в доме, который топится «по-черному».

Место мне досталось уютное, какое-то домашнее, так и хотелось прилечь в уголок, противоположный от очага, где было постелено свежее сено. Как на сеновале в деревне.

 
Ночь. Луна. Тишина. Сеновал.
Свежий клевер и памяти шквал.
Пламя страсти горело во тьме,
Ты была, или снилась ты мне?
 

С трудом отогнав от себя мысли о неге, я настроил удочку и закинул ее в воду. Поплавок плавно качался на воде, подмигивая то мне, то солнечным бликам, которые возникали на небольших волнах, создаваемых слабым ветерком.

– Товарищ Председатель, капитан Абрамов для выполнения задания особой важности готов, – отчеканил я, стоя в просторной зале, залитой ярким солнечным светом и обдуваемой ласковым ветерком, лениво шевелящим огромные шелковые шторы белого цвета. Все было в белом. Скатерть за столом, где сидел Председатель с заместителем и их белые костюмы. Мой белый костюм был настолько ослепителен, что Председатель улыбнулся и сказал:

– Не вздумай при выполнении задания также отбеливать свои одежды.

– Так точно, – снова отчеканил я.

– Ладно, сынок, – ласково сказал Председатель, – доложи о своем задании и о том, как ты думаешь его исполнять.

К этому вопросу я был готов. Три года подготовки, жизнь в неимоверных условиях, питание впроголодь, драки со свирепыми людьми, владение всеми видами оружия, использование подручных средств для нападения и защиты, схватка с хищниками. Я был закален и готов ко всему.

– Моя задача, – поставленным голосом докладывал я, – проверить состояние агентурной сети и подтвердить имеющиеся данные о результатах работы на испытательных полигонах номер два и три. При необходимости, принять меры по замене исполнителей.

– Молодец, сынок, – сказал Председатель, – мне доложили о твоих отличных оценках по знанию административно-полицейского режима в регионе твоей работы и способностях к мимикрии в любой обстановке. Там ты не погибнешь с голода. Все, что двигается, шевелится, бегает, плавает, летает, все это съедобно. Все, что не шевелится, можно расшевелить и скушать, – и Председатель рассмеялся, довольный шуткой. Я вежливо улыбнулся, показав, что высоко ценю юмор начальника.

– Этот проект очень дорог для меня, – сказал Председатель, высоко подняв указательный палец. Все преподаватели использовали этот же жест для показа важности того, что они сообщают. – Я создал их по образу и подобию своему и не хочу, чтобы мой образ использовался в нехороших делах. Представь себе, что они будут думать о своем Создателе, если копии его будут сволочами, на которых клейма ставить некуда. Поэтому в чистке аппарата будь беспощаден, если нужно, то устрой им настоящий Армагеддон. Ребята из спецназа будут в готовности. Обрати особое внимание на иудейское племя, у меня на него особые надежды. Начинай с Авраама. По ходу выполнения будут поставлены дополнительные задачи. Успехов, солдат, иди!

– Слушаюсь, товарищ Председатель, – сказал я и, четко повернувшись, вышел из кабинета.

Учеба закончилась и как же было жалко покидать эту шикарную обитель с уютными комнатами, просторными аудиториями и полигонами для практических занятий, из которых особую трудность представляли те языки, которые еще находились в стадии развития, а некоторые исчезали как дымок из банки пива после нескольких глотков.

– Прощай, Альма Матер, – подумал я и пошел к богомобилю, ждавшему меня за воротами школы.

Я не знал, кто я такой, есть ли у меня родители, есть ли у меня родственники, вокруг меня были преподаватели, соученики и над всеми стоял Председатель.

Когда я задавал такой вопрос, мне всегда отвечали, что в свое время у узнаю все, а сначала мне нужно познать тот мир, который создал Председатель и тогда я смогу сделать выбор, какой жизнью мне жить, с родственниками или без родственников, или как я живу сейчас. Это было непонятно, но, вероятно, я еще не дошел до стадии понимания того, что доступно самому Председателю.

Я прибыл к устройству, которое может переносить нас во времени и пространстве. Устройство представляет собой круг десятиметрового диаметра, установленный на стойки. Для перемещения нужно встать в центр круга и произнести формулу, включающую в себя славословия в адрес Председателя, благодарность за его руководство, за обеспечение одеждой и пищей и охрану от представителей темного мира. Затем выкрикивается формула: Да здравствует Председатель и называется место и дата прибытия в место перемещения. На планете, которая является особым объектом для Председателя, установлены такие же приемные центры, где роль стоек выполняют огромные камни, врытые вертикально в землю, а круг изготавливался из таких же камней, устанавливаемых поверх стоек.

Наш учебный центр находился в местечке с названием Стоунхэндж, и мы тренировались в перемещениях в разные районы, не особо секретясь от аборигенов, уровень развития которых был очень невысок для того, чтобы что-то понять. Они так же, как и мы входили в пустые кольцевые сооружения, вздевали руки вверх и пытались воспроизвести все то, что говорили мы, но, как вы сами понимаете, ничего у них не получалось и не получается до сих пор.

Я снял свою одежду и отдал ее служителю. Вместо белого мундира я надел мешковатую одежду из тканой шерсти темно-серого цвета. Она представляла собой большой мешок, который мог подпоясываться веревкой и перехватывался шарфом-капюшоном. Одежду можно было связать крючком или на спицах, но люди того времени до этого еще не дошли, а Председатель строго-настрого запретил помогать в чем-то людям на Земле. Один наш сотрудник раскрыл им тайну огня, и он сразу был осужден на пожизненное заключение, а его печень по кусочкам отрезалась и шла на выращивание тканей для создания новых существ. Все это знали, и никто не собирался повторять его судьбы. Председатель наш крут нравом.

– Да здравствует Председатель, – крикнул я, – Земля, Палестина, семнадцатый век, – и все закружилось в вихре времени.

Через какое-то время я открыл глаза и увидел, что стою в таком сооружении, как и Стоунхэндж, только изготовленном из деревянных бревен. Это даже не бревна в истинном понимании этого названия, а толстые и кривые палки какого-то дерева. Похоже, что это был временный приемо-передатчик, который без труда собирался и также без особого труда раскладывался, не оставляя следов нашего присутствия на Земле.

Около приемника меня поджидали два человека в темных плащах. Я пошел к ним с приветственным жестом поднятой вверх правой руки, но был остановлен коротким как выстрел словом:

– Пароль!

– Какой пароль? – засмеялся я. – Я посланец Председателя и вы должны подчиняться мне.

– Пароль, – снова требовательно сказал один из незнакомцев, а второй навел на меня палку, на конце которой сверкнуло что-то стеклянное.

– Легкомыслие может дорого стоить, – подумал я, – хотя пароль мне сообщали, но я совершенно выпустил его из вида и забыл о нем. Причем, мне сообщили три пароля, по времени и месту моего следующего прибытия. Что делать, что делать? Скажи я не тот пароль, у этого в черной хламиде рука не дрогнет Ему один хрен, что абориген, что посланник Председателя. Не возвращаться же мне назад, чтобы уточнить пароль. И на бумаге ничего не напишешь, потому что бумагу еще не изобрели, а клочок бумаги может навести на изобретение ее раньше времени. Вы даже представить себе не можете, во что может вылиться преждевременное изобретение бумаги. Политики начнут читать речи по бумажке, писатели появятся, начнут записывать все, что происходит и уже не будет возможности наврать соплеменникам с три короба, чтобы тебя избрали новым вождем. Но ведь можно и на бумаге наврать с три короба и тогда, сколько ни говори правды, никто не поверит, ни единому слову и не изберут тебя вождем, и даже Председателю не удастся вразумить тех, кого он создал по образу своему и подобию, кроме как наслать на них стихи или болезни.

И тут я вспомнил пароль.

– Содом.

– Гоморра, – ответил человек в темной одежде и поклонился, – добро пожаловать, брат, давно тебя ждем.

Он схватил меня за плечи и стал радостно трясти, как будто любимого родственника, которого не видел лет сто, а, может и больше и приезда которого ждал с нетерпением.

– Просыпайся, – Василь Василич тряс меня за плечи и смеялся, – ну и рыбак, три часа просидел и ни одной рыбы не поймал, да еще заснул. А тут у тебя уютно, как в экзотическом номере самой дорогой гостиницы, приближенной к природе и естественной жизни. Зато я рыбы наловил. Пойдем готовить обед, покушаем, а потом будем готовиться к вечернему лову.

Княгиня

Солнце было еще высоко, но уже клонилось к закату, увеличивая тени от деревьев и умиротворяя все вокруг. Птицы отдыхали в своих гнездах и даже комары куда-то попрятались, готовясь к ночным вылетам за дурной кровью рыбаков и охотников.

Приготовление ухи дело в общем-то простое. Василь Василич поймал довольно крупных окуньков и двух судачков. Чисто для ухи. Как будто выбирал, какую ему рыбу ловить. Окуньки были по пять рублей и весом грамм по восемьсот, судачки под стать им чуть поболее килограмма каждый. Можно, конечно, было их выпустить, как намекают рыбаки в телевизионных передачах, но зачем тогда ездить на рыбалку и ловить рыбу. Рыба – это пропитание человека, и он должен ее ловить на потребление сразу или для заготовки на будущее. Иначе и на рыбалку нечего ходить.

Пока Василь Василич потрошил рыбу, я начистил картофель, порезал лук и приготовил заправку из сушеной моркови, перца, соли и различных травок.

Вдвоем работа спорится и уже веселый котелок с картофелем сказал нам о том, что пора запускать рыбу. Уха сварилась довольно быстро. В котелок плеснули грамм пятьдесят водки и затушили головешку, чтобы отбить тинный привкус от речной рыбы.

Обедать пошли в мой естественный шалаш, где я проспал всю рыбалку. Вечером еще предстояла рыбалка, поэтому и обеденная уха нами потреблялась как рыбный суп.

В чем отличие ухи от рыбного супа? Очень просто. Если перед потреблением рыбного супа выпить рюмку водки, то получается уха. Если рюмки не будет, то в любых условиях и с любой рыбой это будет рыбный суп.

После еды мы прилегли на лежанки из сена и закурили. Вот что значит эйфория, когда плотно кушаешь на свежем воздухе и вытянешься на пахучем сене в непосредственной близости от реки.

– Василь Василич. – спросил я, – а вы когда-нибудь любили? Чтобы вот так, по-простецки, грабить так банк, а спать так с королевой?

Молчание моего спутника было длительным. Мне даже показалось, что он вообще не будет отвечать на мой вопрос, а возможно, попросту уснул, разморенный едой. Все-таки немолодой человек. Устал. А тут такая расслабляющая обстановка.

– Любил, – вдруг сказал Василь Василич. – но это было так давно и кажется, что этого вообще никогда не было. С другой стороны, за это нужно сказать спасибо революции. Если бы ее не было, то и у меня не было бы никаких воспоминаний, которые можно писать на розовой бумаге.

– А революция здесь при чем? – спросил я. – В революцию вам было лет намного меньше, чем мне сейчас.

– Это вы сейчас равноправие воспринимаете как нечто собой разумеющееся. – сказал мой собеседник. – хотя и сейчас сословные различия есть и никуда не делись, но это все завуалировано, а раньше это было ярко выражено. Мои предки из крестьян. После отмены крепостного права перебрались в город и устроились работать на мануфактуру. Я был уже вторым городским поколением, но только после революции мы перебрались из тесных общаг, потеснив буржуев в многокомнатных квартирах.

Я хмыкнул, представляя, как это все происходило, основываясь на описаниях этого процесса оставшимися в живых писателями и теми, кто сгинул в лагерях, но написанное ими так и не смогло быть уничтоженным, несмотря на все усилия ВЧК. Как живой стоит перед глазами профессор Преображенский и домком товарищ Швондер с группой товарищей.

– Я знаю, почему ты хмыкнул, – сказал Василь Василич. – Всякое бывало. Только квартиры к моей истории отношения не имеют. Мы, дети рабочих и крестьян, получили такие же гражданские права, как и все. Но для этого многие люди должны были поступиться своими исключительными правами, дававшимися им по праву рождения или, были заслужены предками. Я тоже слышал красивые сказки про декабристов, которые боролись за то, чтобы всех людей сделать богатыми или чтобы все люди были дворянами. Но такого не бывает и быть не может даже в сказках. А ты знаешь, что когда проводилось следствие по восстанию на Сенатской площади, то начальник Охранного отделения генерал-адъютант Бенкендорф Александр Христофорович сказал руководителям восстания:

– Господа, вы заявляете, что боролись за свободу крепостных крестьян. Поднимите руку, кто из вас освободил своих крестьян. И в отношении него сразу будет прекращено дело.

Ни один не поднял руку. Да и как бы господа смирились с тем, что рядом с ними будут новые господа из вчерашних крестьян или ремесленников? Только что человека пороли на конюшне за мелкую провинность или брали его невесту на пробу по праву первой ночи, и вдруг он в благородном собрании с тросточкой, и она в кринолине? Не смешите меня. Такое неравенство стирается только кровью. Химики не придумали ничего другого. Тут только смена режима в стране и Конституция, которая уравнивает в правах все население страны. Иного пока не придумано. Даже в той стране, где есть Конституция и в ней записаны права граждан, нельзя давать гражданам проявлять эти права. Начнется восстание и уравнивание прав будет проведено кровавым путем. Если власть будет соблюдать Конституцию, допускать смену выборной власти и готовить граждан в выборные органы для управления государством, то такая страна имеет перспективы на долгое и мирное развитие и превращение ее в страну, ценности которой являются примером для других стран.

Я смотрел на Василь Василича и удивлялся трезвому уму и знанию всего и обо всем. Я не сомневаюсь, что если бы я завел вопрос о космогонии, то и здесь мой собеседник блеснул бы познаниями в области мироздания и даже предложил бы что-то новое, свое, что, возможно, было бы спорным, не тем не менее.

– В середине тридцатых меня по комсомольской путевке направили в органы ВЧК. Тогда это было ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление) и в этом же году его переименовали в НКВД. Народный комиссариат внутренних дел. Послужил я немного в пограничниках на дальневосточной границе. А потом меня направили на учебу в школу разведки. Была такая сто первая школа. Поэтому я участия в массовых репрессиях не принимал, да и обращение с нами было не такое, как в школах контрразведки, где учили ломать людей. Представь себе, что костолом поедет за границу в разведку. Да у него на лбу написано, кто он такой. Кто-то про Сталина или Берию плохое скажет, а он уже в драку за них полез. И кончилась работа. Ты вот слышал где-нибудь, чтобы выпускники разведшколы где-то в числе оголтелых чекистов числились? Чтобы они возглавляли черносотенные шествия и вгоняли иголки под ногти своим бывшим коллегам, чтобы выпытать у них, что они замышляли в плане перестройки и демократизации нашей страны? То-то и оно.

Вот и мы были такие, учили иностранные языки, политес и не хлебали первое, второе и третье из одной чашки и одной ложкой. Не сморкались при помощи зажимания одной ноздри, а пользовались платочками, умели танцевать и были обходительными во всем. При случае могли и рожу любому начистить. Парни были хоть куда. И вот в 1937 году уже перед последним годом обучения получил я путевку в наш санаторий в Ялте. Женщин в санатории было предостаточно и все они были проверенные в идеологическом и медицинском отношении, так чтобы не заразили сотрудников чуждой идеологией или нехорошими болезнями. Но у меня не было желания получить в личное дело запись о курортном романе, что я говорю в любовном экстазе и как в сексуальном плане я выгляжу в чужих местах. Я обошел все библиотеки и все места, связанные с культурой. А таких мест и до сегодняшнего дня достаточно, и там я познакомился с одной девушкой. С богиней. И как ты можешь догадаться, ее звали именно Дианой. А сейчас давай ухи поедим. проголодался я что-то.

Первая командировка (продолжение)

Радостная встреча продолжалась недолго. Несколько мгновений. Люди соскучились по встрече с равным. Но быстро насытились общением и перешли к делу.

– Слушаем тебя, брат наш, – и склонили головы в темных капюшонах.

– Как там у нас Авраамом и с племенем его? – как-то устало спросил я, как будто мне уже надоело ездить по всем сторонам света и инспектировать все ранее начатое.

– Трудно вот так в двух словах ответить, – сказал старший из смотрящих. – Сначала Авраам вместе со своим отцом жили в городке Ур, что в Южной Месопотамии, а затем переехал с семьей в город Харран в Северной Месопотамии, где и умер от старости.

Мы передали Аврааму приказ Председателя, чтобы он продолжил дело своего отца и нашел дорогу в Ханаан, а за это из его потомков будет создан великий народ, в котором людей будет столько, сколько песчинок на земле и сколько звезд на небе и который будет владеть всей землей Ханаанской.

Авраам удивительно послушный человек и он, взяв с собою жену Сарру, племянника Лота и слуг своих вместе со стадами последовал в Ханаан, но не остался там, прошел до Египта и там тоже не остался.

В пути из Египта пастухи Авраама и Лота поссорились из-за пастбищ и колодцев, и Авраам с Лотом тоже отделились друг от друга. Пастухи Лота говорили, что вся земля Ханаанская будет принадлежать им, а Аврааму следовало бы убраться куда-нибудь подальше. Авраам устроился неподалеку от города Хеврона, а Лот стал жить в городе Содоме.

У Авраама сейчас проблема, он хочет иметь наследника от жены своей Сарры, но ему уже больше ста лет и жена его не первой молодости и они не могут зачать ребенка. Сарра уже водила в шатер к Аврааму свою служанку по имени Агарь, и она родила от Авраама сына по имени Измаил, а Сарра прогнала их, и они живут в сторонке.

– Хорошо, – сказал я, хотя ничего хорошего в этом рассказе не было, – пойдем сейчас к Аврааму и на месте решим, как быть дальше и что нам нужно сделать, чтобы заветы нашего Председателя неукоснительно выполнялись.

Мы встали и пошли в восточную сторону. Перевалив через холм, мы увидели шатры и загоны для овец, а также увидели Авраама, старца с седой бородой, сидевшего у очага.

Авраам приветливо принял нас, угостил всем, что есть в его селении и отвечал на все наши вопросы, понимая, что имеет дело с посланцами Председателя, которые прибыли сюда не просто так.

В неторопливой беседе он рассказал нам, как участвовал в войне против четырех царей, которые захватили Содом и пленили его племянника Лота. Царь Нимрод вместе со своими троими приятелями разграбил город Содом и захватил в плен Лота. А так как Лот был очень похож на Авраама, то его посадили в клетку и стали насмехаться над ним, что, мол, не придется тебе вести свой род для заселения земель Ханаанских, а Председатель его, который им управляет, даже пальцем не шевелит, чтобы спасти своего наперсника. Тогда Авраам вооружил мечами триста восемнадцать своих воинов и заставил бежать войска всех четырех царей, освободив племянника Лота.

Сейчас у Авраама все хорошо, да только Сарра не может родить ему сына и, вероятно, не сбудутся предсказания Председателя о том, что от колена его будет создан многочисленный народ.

Авраам говорил, а теплый ветер пустыни развевал его седую бороду, унося обрывки слов, отчего его речь становилась не везде понятной, но смысл можно было понять.

Мы в школе учили все существующие наречия и с восторгом вспоминали те времена, когда сущим языком был один, на котором разговаривали все наплодившиеся на земле люди. С помощью одного языка они знали секреты друг друга и могли договариваться. Они даже договорились до того, что решили построить высокую башню и посмотреть, кто там сверху кидает им камни с начертанными задачами и потребовать, что прежде, чем кидать эти камни, он должен посоветоваться с ними о том, согласны ли они с этим приказом и желают ли они ему подчиняться. Одним словом, решили на земле установить демократию. Но наш Председатель не признает никаких демократий. Шаг влево, шаг вправо – попытка к бегству, прыжок на месте – провокация, и он одним махом разрушил стоэтажную башню вблизи города Вавилона и перемешал все языки, вследствие чего люди разбрелись в разные стороны туда, где жили говорящие на таких же языках люди. От добра добра не ищут.

– Успокойся, Авраам, – сказал я, – Председатель не оставил тебя милостью своею. Вот тебе порошок, выпей его и иди к Сарре, а через год у тебя родится сын и назовешь ты его Исаак.

_ Да как же это возможно, – запричитал Авраам, – ведь я старый и Сарра моя старая, откуда у нас появятся дети?

_ Слушай, что я тебе говорю и делай все так, как велит Председатель, – сказал я, – а сейчас поведай о том, как живет племянник твой Лот и не нужно ли ему помочь вернуться к своему дяде, чтобы умножить число потомков ваших.

– Плохо моему племяннику Лоту, – с горечью поведал нам Авраам. – После того, как я освободил город от врагов, а Лота от плена, народ там испортился окончательно. Вместо того, чтобы плодиться и умножать богатства свои, люди там занялись грехами. Мужчины там сожительствуют с мужчинами, женщины с женщинами. А тем, кому не хватило пар, нападают на другие пары или прибегают к помощи животных для удовлетворения своих низменных похотей, и этих животных после совокупления с ними они пускают в пищу, распространяя грех скотоложства по всей округе.

– А Лот, твой племянник, не участвует ли в этих оргиях, не грешит совокуплением с мужчинами или с животными? – спросил я.

– Не знаю, – честно ответил Авраам, – овцой в волчьей стае не прожить, но он праведник, и если делает что, то делает это с чувством глубокого отвращения.

– Понятно, – сказал я, – Лота мы спасем, а город уничтожим. Нам не нужен этот гнойник на земле Ханаанской.

– Постойте, – закричал Авраам, – а вдруг там, кроме моего племянника, есть еще праведники? Неужели вы уничтожите и праведников?

– Если мы найдем там пятьдесят праведников, то город будет цел, – сказал я.

– А вдруг там будет меньше праведников? – взмолился Авраам.

– Хорошо, – сказал я, – если мы найдем там двадцать праведников, то город останется целым.

– А если меньше двадцати? – стал причитать Авраам.

– Если мы найдем там пять праведников, то оставим город в целым, – сказал я. – А скажи мне ты, который зарезал не одну сотню людей, которые встали на твоем пути, какое тебе дело до людей, погрязших в грехе и разврате? За грехи людей должно отвечать все племя. За грехи Содома должны отвечать все горожане.

– Передайте Председателю, – сказал Авраам, – что если мы будем так вершить правосудие, то скоро на земле не останется никого. Ни одного человека. Пусть каждый отвечает за грехи свои, а праведники продолжат жить в председателевом благоволении.

– Хорошо, я передам это Председателю, – пообещал я и со спутниками двинулся в сторону города Содома.