Последний теракт. Книга 2

– Эх, Саша-Саша, как ты мог так низко пасть. Великий войн, но никудышный актер, – услышал Платон напоследок, но, ничего не ответив, покинул машину.

С возрастом у Алмазовой установилось непревзойденное чутье на людей и обстоятельства и, особенно, на фальшь, но если бы она знала, насколько ошибалась сейчас, ведь Соколов сыграл просто изумительно, не устоял бы даже сам Станиславский, если бы мог воочию оценить игру гиганта. Да, Соколов был никудышным актером, но именно сейчас он играл свою последнюю, но великую роль…

Глава 5

Эммануил Феликсович Красовский поставил пустую чашку ароматного кофе на небольшой журнальный столик, разложился на диване для гостей, свободно вытянув уставшие ноги, и продолжил изучать документы и отчеты по продвижению проекту «Новый Свет». Приземлившись в столице еще ночь назад, он с неудовольствием констатировал тот факт, что толком поспать не удалось, и вряд ли в ближайшее время удастся. Главной неприятностью прошлой недели, заставшей его на территории Соединенных Штатов, где он встречался с самим Джоном Рокфеллером, стала непредвиденная задержка в графике движения машин с цистернами уксусного ангидрида – совершенно беспрецедентный случай, который привел Красовского в ярость.

Когда узнали виновника всего этого, он хотел было разобраться быстро и жестоко, но звонить Соколову побоялся, поскольку о передвижениях грузов с подобным назначением руководителю СБГ ничего известно не было, а дозвониться до Тони Эммануилу Феликсовичу не удалось: проклятый итальяшка (почему-то так привык он называть Тони, хотя тот был русским не меньше любого представителя древней общины полян) скакал где-то по Саудовской Аравии и был недоступен. В общем, Михаилу Олеговичу изрядно повезло, если честно.

Разумеется, Красовский поставил в курс дела Меленкова, который оказался менее кровожаден в своих замыслах, и смог все уладить более гуманными способами через Самсонова.

У Красовского отлегло от сердца, правда, уже на следующий день выяснилось, что большую часть товара, прилетевшую из Бразилии, задержали в аэропорту Шереметьево въедливые таможенники. Там находились весьма дорогостоящие запчасти для оборудования, предназначавшегося для переработки уксусного ангидрида и много других, сопутствующих дьявольским целям агрегатов. Если бы Эммануил Феликсович, совершенно озверевший от постоянных неудач, мог бы только предположить, что и за этой стоит Макаров-старший, принял бы меры тотчас же и бесповоротно.

Михаил Олегович, в свою очередь, после того, как был посвящен в дьявольские планы Голиафа, сложа руки не сидел, решив хоть чем-нибудь, но напакостить врагу, конечно, особо не рискуя и не высовываясь наружу. Для этого у старика был весьма обширный и изощренный опыт, собранный на территории бывшего СССР, и созревший в лучах потока всех глобальных потрясений, случившихся в России за последние двадцать лет.

Несмотря на весьма ничтожную должность формально, Макаров-старший обладал большим авторитетом и уважением, имел поддержку в самых разных кругах, и мог относительно безопасно собирать необходимую ему информацию, чем не замедлил воспользоваться. Выяснить про летящий груз из Бразилии не составило труда, поскольку это не было, в принципе, секретной информацией, ведь строительство такого проекта, как «Новый Свет», носило практически народный оттенок. Разумеется, никто не знал о характере поставляемых грузов, да и Макаров-старший этого выяснить не сумел, но внутренне чуял, что это именно то, что нужно.

Аккуратно подергав за нужные человеческие механизмы, проведя в жизнь несколько мелких интриг, ему удалось сосредоточить таможенное внимание на ожидаемом грузе, который изначально не должен был подвергаться осмотру вообще, поскольку относился к государственным заказам.

Понимая, что этим он ничего не добьется, ведь масштабы предполагаемого заговора превышали все должностные полномочия известных ему людей, он, тем не менее, хотел пощекотать немного нервы этим выродкам, решившим превратить народный город в обиталище смерти. Привлекать СМИ к подобного рода событиям он не решился по нескольким причинам: во-первых, все известные медиа-группы контролировались «Голиафом» и были у Меленкова как на ладони, поэтому действовать там, где тебя могут с легкостью вычислить Макаров-старший не стал, а во-вторых: любые второсортные, пусть даже интеллектуально исключительные, но непопулярные в народе газеты и журналы были настолько бесполезны в плане возможного ущерба Меленкову, что Михаил Олегович даже и не старался их привлекать.

И вот сейчас Эммануил Феликсович находился в сквернейшем расположении духа, поскольку был срочно вызван из деловой поездки самим Меленковым, который напрочь отказался решать эту проблему самостоятельно, а также привлекать к ее решению кого-либо другого.

Первым делом Красовский позвонил начальнику аэропорта Шереметьево, затем своим людям в таможне, немного затронул чиновников, аккуратно потревожил одного из заместителей мэра столицы, в общем, товар с легкостью пробки из-под шампанского вылетел из аэропорта в сторону стройки «Нового Света».

Быстренько распотрошив мелкие проблемы и недостатки, которые не затруднили скопиться за время его отсутствия, Эммануил Феликсович растянулся на диване, уставшими глазами сверля потолок. Он терпеливо ждал выполнения одного из тех щепетильных заданий, о которых вслух не говорят, но которые обязательно сопровождают судьбы людей, подобных Красовскому.

Дело в том, что пару дней назад, когда только-только решили проблему с чертовыми грузовиками, охрана «Нового Света» заприметила легковую машину, слонявшуюся неподалеку. И не то чтобы это было каким-то особым событием, напротив, любопытных зевак легендарной стройки всегда было хоть отбавляй, но обитатели этой машины, казалось, располагали совсем нездоровым интересом к объекту. Двое из них даже пытались проникнуть внутрь, представившись репортерами газеты, названия которой не запомнил ни один охранник, и чуть не получили за это по морде. После проверки номеров оказалось, что машина зарегистрирована на одну подставную фирму-помойку для обналичивания капиталов неизвестного происхождения. Это насторожило Красовского не на шутку, тем более что после случая с грузовиками и аэропортом он и так был насторожен хуже некуда.

Отыскав наконец-то Тони, этого проклятого дьявола, он поручил ему разыскать злосчастную машину с ее обитателями и выяснить, кто они такие и что им, черт побери, нужно. Ситуация осложнялась тем, что незваные гости больше не появлялись, однако для Тони и его головорезов отыскать иголку в стоге сена, называемого столицей, редко составляло особого труда.

Красовский уже хрипел от негодования и нетерпения, мысленно представляя, как Тони потрошит на куски любопытных червяков, выбивая необходимые ему вопросы, когда посыльный СБГ сообщил ему совсем противоположную информацию – нужная фирма была ликвидирована решением учредителя, коим оказался некий Рамшан Джураев, между прочим, почетный обитатель площади трех вокзалов, а необходимую машину обнаружили на одной из свалке металлолома, причем после солидного пресса.

Любопытные умело замели свои следы, зато недвусмысленно дали понять, что были не просто репортерами, и имели совсем небезобидный интерес к «Новому Свету».

– Ну у вас же есть их фотографии! – взбесился Красовский, который вообще мало умел управлять своими эмоциями, если рядом не находилось людей выше его по статусу.

– Разумеется, камеры наружного наблюдения записали их сполна, – спокойно отвечал сотрудник СБГ, – но кроме лиц, у нас нет ровным счетом ничего, а наличие лишь этой информации значительно затрудняет поиск людей, которые, по большей части, не обладают какой-либо незаурядной внешностью. Несомненно, мы будем продолжать поиск, и целая группа людей в данный момент сосредоточена на этом. Как только появиться новая информация, я доложу.

Едва заметно кивнув, сотрудник СБГ скрылся за дверью, оставив Эммануила Феликсовича наедине со своими мыслями. Непроницаемый взгляд уставших и больных глаз долго не пропускал дневного света, словно черная пелена заслонила поток роящихся мыслей. Долго Красовский не поднимался со своего удобного дивана, никому не звонил, не брал в руки новой кипы бумаг, не просил очередной порции кофе, а напряженно думал и думал и думал, пытаясь найти хотя бы маленькую ниточку, которая помогла бы ему распутать весь этот клубок дерьма, опутавший его в последние дни. Черт знает, до чего ему удалось дойти в своих умозаключениях, но когда он спрыгнул с дивана, размяв затекшую спину, и дотянулся до телефона, стоящего на столе, то сделал лишь один звонок.

– Соберите мне как можно больше информации о Михаиле Олеговиче Макарове.

Платон уже разобрался со всеми делами и собирался уходить, когда раздался телефонный звонок.

– Платон, мой мальчик, ты еще здесь? – спросил Меленков.

– Да, Анатолий Петрович, здравствуйте, – ответил Платон, которого почему-то пробрала дрожь от знакомого голоса.

– Заскочи ко мне ненадолго.

Не предчувствуя из этого ничего хорошего, он поднялся на лифте и дошел до личного кабинета президента корпорации «Голиаф», самого роскошного из всех кабинетов, которые он когда-либо видел. На самом входе он столкнулся с выходящим Красовским, который коротко кивнул и двинулся по направлению к лифтам. Это не понравилось Платону еще больше.

Меленков сидел на своем необъемном кремле и разглядывал монитор необъемного экрана, на котором менялись просто фантастические виды океанских островов и пейзажей.

– Садись, мой мальчик, – поприветствовал он Платона, – будешь кофе? Нет? Как хочешь. Вот, смотрю рекламные проспекты, хочу на старость лет приобрести несколько островов. Чувствую, что когда-нибудь мне очень захочется отойти от всего и держаться подальше от людей и цивилизации, так я от всего устал.

Платон нахмурился при этих словах, понимая совсем не тот смысл, который, несомненно, вкладывал в них Голиаф, чьи глаза и правда выражали просто неизмеримую усталость и грусть.

– С вами все в порядке? – выдавил из себя Самсонов.

– А, – махнул рукой Меленков, – бывало и лучше, но ничего, все пройдет, и это тоже. Скажи мне лучше, как ты жив-здоров? Полностью оправился?

– Да, вполне, спасибо.

– Как машина? Ничего странного в ней больше не замечаешь?

Почему-то всегда, когда вопрос касался этой темы, Платону становилось сильно не по себе.

– Нет конечно, да я и раньше, если честно…

– Знаю-знаю, просто спросил. Нам пришлось предоставить тебе небольшую охрану на некоторое время, потому что были опасения. Надеюсь, тебя не слишком это напрягло?

– Нисколько – Юра безупречный телохранитель и исключительный человек.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулся Меленков той странной улыбкой, которая всегда приводила в недоумение подчиненных. – Сейчас, когда все пришло в прежнее русло, мне необходимо знать, что все мои ближайшие помощники находятся в полном порядке, поэтому хотел обратиться к тебе с одной исключительной просьбой – если что-нибудь увидишь подозрительное, настораживающее, не смей откладывать и сообщи сразу Соколову. Обещаешь?

– Конечно, – кивнул Платон. – Я не враг своему здоровью. А что, по-прежнему есть чего опасаться?

– Ты занимаешь весьма важное положение в обществе и в корпорации, – философски заметил Анатолий Петрович, – поэтому тебе всегда есть, чего опасаться. Если ты хочешь, мы возобновим твою охрану.

– Нет, в этом нет необходимости, – поспешно ответил Самсонов, понимая, что только посторонних ушей и глаз ему сейчас очень не хватает. – Хотя, есть одно пожелание, если это будет возможно.

– Говори.

– Юра дал мне пострелять из уникального пистолета, рождение некоего изобретателя Алмазова, о котором я никогда раньше не слышал, если честно, но не в этом суть. Я мечтал бы иметь такое оружие в своем распоряжении, и мне, безусловно, было бы гораздо спокойнее вместе с ним.

Меленков задумался, и некоторое время молчал, не меняясь в лице.

– Я слышал, что ты отличный стрелок, – сказал он, наконец. – Откуда такие способности?

– Если честно, то от природы, – искренне признался Платон, – с детства обладал потрясающей меткостью, и годы жизни и армия внесли свои коррективы.

– Я потрясен. Юра оценил твое владение оружием на пятерку, а он в этом знает толк, поверь мне.

– Спасибо, я польщен, так как насчет пистолета?

– Думаю, ничего в этом страшного нет – получишь свой пистолет. Загляни к Демидову минут через пятнадцать, я дам распоряжение, только будь осторожен с этим.

– Обязательно, – улыбнулся Платон, словно ребенок, в ожидании дорогого подарка.

Обменявшись еще парой ничего не значащих фраз, он покинул Меленкова, внутренне ликуя, что не попал в сети очередного срочного задания, связанного с работой, а то и чего еще похуже.

Бесцельно побродив по этажам корпорации, чтобы скоротать время, он заглянул напоследок в свой кабинет, словно желая убедиться, что там все спокойно, и направился к Демидову.

Тот сидел за полукруглым столом, смотря в огромный монитор, и периодически раздавал кучу непонятных Платону команд, как и Соколов, словно общение между сотрудниками СБГ происходило на другом языке.

– А, Платон Сергеевич, садитесь куда-нибудь, сейчас принесут то, чего просили.

Ждать пришлось недолго.

Один из работников СБГ вошел в кабинет Демидова и передал тому небольшой чемоданчик с кодовым замком. Быстро кивнув Платону, он, ничего не говоря, так же быстро покинул кабинет.

– Ну, получайте игрушку, – усмехнулся Демидов, – кодовый замок четыре нуля, но можете установить любой по вашему усмотрению. Боевая единица – одна штука, плюс четыре дополнительных магазина объемом пятнадцать патронов в каждом. Если понадобятся еще, только дайте знать. На всякий случай, там лежит еще быстро стряпанная корочка с вашей фотографией, на случай если попадетесь в лапы закона, но пользуйтесь ею только в крайнем случае, а лучше звоните сразу мне.

– Хорошо, – ответил Платон, с замиранием сердца поднимая пистолет и рассматривая его со всех сторон, словно не мог налюбоваться.

– Я видел такой взгляд у своего ребенка, которому купил автомобиль с радиопультом, – рассмеялся Демидов, смотря на горящие глаза Самсонова. – Но будь осторожны с этим.

Платон кивнул, искренне поблагодарил Демидова, аккуратно сложил подарок в чемоданчик, и, внутренне счастливый, покинул кабинет, спустившись на подземную парковку.

Увидев собственную машину, он отметил про себя, что постоянно старается заметить, стоит ли та на прежнем месте или переместилась на другое.

– Тебя долго не было, что-нибудь случилось? – спросила Настя, когда Платон уселся за руль.

Он подробно рассказал о встрече с Меленковым и похвастал новым приобретением.

– Это детище моего сына, – не без гордости в голосе заметила Алмазова, – кстати, я созвонилась с ним и завтра, как только он вернется в Москву, мы должны встретиться.

Платон почувствовал небольшое волнение.

– Ты должен мне помочь, помнишь?

– Да, конечно, – вздохнул он, – боюсь, этим я буду заниматься до конца своей жизни.

– Не думаю, – вполне серьезно ответила Настя, – твоя смерть, пусть даже от рук помощников Меленкова, в мои планы не входит.

– Ты серьезно? Неужели ты и правда думаешь, что после того, что ты задумала, мне удастся остаться в живых? – Платона вдруг обожгла неизбежная реальность, словно раньше он об этом и не думал.

– Я обещаю тебе, что сделаю все для того, чтобы этого избежать. Но если ты ищешь причину умыть руки пока не поздно, не думай, что буду умолять тебя остаться.

– Нет, это не правда, – грустно ответил он, задетый за живое, – я не смог бы отойти от всего этого, даже если бы страстно хотел.

– Хорошо, – ответила Настя, и в ее голосе чувствовалось облегчение, – я рада, что у меня такой помощник и повторюсь, что приложу все усилия для того, чтобы уберечь тебя.

Отбрось дурные мысли, настройся на дело, и все будет хорошо. С нами Бог, а это, поверь, серьезная поддержка. Теперь домой?

Платон кивнул, и они покинули территорию Сити.

– Что будем делать? Есть предложения? – спросил он по дороге.

– Пока только ждать. Мне очень нужно поговорить с сыном завтра, от этого многое будет зависеть.

– Да? Что же, например?

– Мне необходима информация по последнему теракту, и он может ее достать.

– Не буду спрашивать, каким образом, но, надеюсь, он это сделает. Правда, я пока очень слабо понимаю, как мы сможем остановить это безумие, даже если будем точно знать день и час. Позвоним в милицию?

– Не говори чепухи, Платон. Мы должны предотвратить его, а не показать видимость. Неужели ты до сих пор не осознал, кто перед нами стоит? Но если тебя интересуют детали, то потерпи – в этом мне также должен помочь мой сын.

– Хорошо, итак – вся надежда теперь только на него. А что ты имела в виду, когда говорила, мол, как хорошо, что Соколова не будет с Меленковым рядом в эти выходные? – сам сказал, и сам почувствовал, как холодеет кровь.

– Думаю, ты и сам смог понять ход моих мыслей, но, боюсь, еще слишком рано.

– Рано для чего? Для того, чтобы убить великого Голиафа? Если эта теперь главная задача, которая не дает мне спать и есть, да и вообще жить, то долго мы ее будем откладывать еще?

– Не торопись, спешка здесь недопустима. Ты так говоришь, что убить Меленкова как комара прихлопнуть, проще простого? Неужели ты действительно так думаешь? Разумеется, ты смог бы спокойно пройти к нему в кабинет и простелить ему голову, потеряв и свою. Но разве ты смог бы это сделать?

Платон даже оцепенел от такой перспективы, и признался себе, что на такое он никогда бы не пошел, и совсем не из-за страха за собственную жизнь.

– Я не смог бы этого сделать.

– Я так и думала, и, в общем-то, не собиралась давить тебя в этом направлении, ведь, повторюсь, в моем сценарии ты останешься жив.

– Хотелось бы верить, – искренне признался Платон.

– Вот и хорошо, но не стоит торопиться, хотя времени у нас и маловато. Запомни, Меленков – моя цель.

– Да? И что ты хочешь сделать с ним? Задавить?

– Не совсем, но ты понял ход моих мыслей.

– Ты серьезно? Я вообще-то, шутил.

– А я нисколько, – жестко ответила Настя. – Единственная возможность убить его в моем состоянии, это подорвать весь его чертов кортеж.

Платон похолодел.

– Но ведь это невозможно, – почти шепотом сказал он. – Там же десятка два машин будет, плюс сопровождение, и практически все такой брони, что мама не горюй.

– Во-первых, Меленков не всегда передвигается в столь массивной компании, и ты был свидетелем тому, когда схватил его пулю там, на заправке. А по поводу непробиваемости его машин, то в этом мне также должен помочь мой сын.

Платон не нашелся что ответить, настолько был шокирован.

– Странно, ведь этот вариант настолько очевиден, что я вообще о нем и не думал даже.

– Бывает, – поддержала Настя, – не переживай. Нам главное просчитать и остановить последний теракт и сохранить твою жизнь. Кстати, по этому поводу я уже думала.

– По какому конкретно? – насторожился Платон.

– По поводу твоей жизни, глупенький. Как ты понимаешь, тебе придется исчезнуть навсегда.

– Да уж, если получиться.

– Денег у тебя, безусловно, достаточно, но все они хранятся на подконтрольных корпорации счетах, и ты, почему-то, совсем не накопил заначек за эти годы.

– Откуда ты все это знаешь?

– Еще не так давно я была жива, не забывай, и, безусловно, старалась контролировать людей, ближайших к Меленкову. Но забудем об этом. Не рекомендую тебе прикасаться сейчас к своим деньгам и делать ощутимые переводы, чтобы жить на них потом. Вообще будет лучше, если ты о них забудешь.

– Забыть? Но ведь там почти сотня миллионов евро?! – животное чувство собственности обожгло Платона.

– Не об этом сейчас думать должен, – прервала его Алмазова, – ты, как выяснилось, не слишком большой кутила, скорее дракон, который собрал в кучу море золота и возлегся на нем. В отличие от тебя, я была немного умнее, и смогла укрыть пятнадцать миллионов евро даже от Меленкова, и, как видишь, это нам пригодилось. Эти деньги хранятся в национальном банке Дубая, куда ты должен отправиться сразу, как только мы закончим здесь.

– В Дубай? – удивился Платон.

– Да, в суматохе, которую поднимут Соколов и Комитет, там тебя не должны искать первое время. После того, как заберешь деньги, которых, думаю, тебе хватит до конца жизни, отправляйся на остров в Карибском бассейне, координаты я тебе передам. Это наш с Толей остров, и никто о нем больше не знает, кроме верной прислуги, что выбирается иногда на материк за едой. Просто райский уголок, где есть все необходимое для жизни, даже склад самых различных консервов на несколько лет вперед и ядерный бункер на случай войны.

– Странно, зачем на острове бункер? – удивился Платон, словно и всего пересказанного уловил только это. – Ведь если по нему шарахнут ракетой, то он просто пойдет ко дну.

– Хорошо уловил, только вот кому надо тратить целую боеголовку на пустой остров, не подумал? Бункер там для того, чтобы укрыться от радиации, если будет необходимость.

– Хорошо, и что ты прикажешь, до конца жизни сидеть на этом острове, как Робинзон Крузо?

– Я вообще тебе ничего не приказываю, – ответила Настя, – просто предлагаю разумный вариант. Далее тебе решать – можешь вообще туда не соваться, сиди себе в Эмиратах, или езжай куда глаза глядят.

– Да, в Россию мне дорога будет закрыта.

– Боюсь, что да, по крайней мере, на ближайшие годы. Формально ты погибнешь, по крайней мере, для родных и друзей.

– Родных у меня нет, и это должно быть тебе известно. А вот с друзьями, конечно, сложнее.

– Понимаю, но тебе придется о них забыть, и поверь, это ради их собственной безопасности.

– Головой я это понимаю, а вот сердцем не могу, – тоскливо вздохнул Платон. – Не будем пока об этом. Давай поговорим о деле. Как я понял, до завтрашней встречи с твоим сыном мы практически ничего не можем предпринять и даже придумать.

– Совершенно верно.

– Хорошо, тогда вернемся к рассказу о Комитете. Ты говорила, что главная их центральная сила – Федеральный Резерв США. Что это за организация?

Настя ненадолго задумалась, словно собирая мысли.

– Самое главное, что тебе необходимо знать – это то, что Федеральный Резерв контролирует выпуск американской валюты, и, соответственно, имеет рычаги для ее обесценивания, если потребуется, что он и делал не раз за последние сотню лет.

Если тебя интересует его история, тогда слушай.

«Акт федерального резерва» – законопроект о создании центрального банка в Америке, написан на частном острове Моргана Джэкил, возле побережья Джорджии в 1910 году. Поскольку правительства и народ были против создания такого банка, Джон Морган ранее посеял панику в банковской сфере, распуская слухи о скором банкротстве одного из ведущих нью-йоркских банков. Представь себе, что это породило – люди бросились спасать свои вклады, требуя возврата своих денег у банка. Тот, в свою очередь, стал требовать возврата долга у своих должников, которые, в свою очередь стали продавать все, что у них было, лишь бы рассчитаться. Все это породило целую сеть банкротств и вызвало массовые беспорядки. Правительство вынуждено было создать комиссию по расследованию, которую возглавил сенатор Нельсон Олдрик. Он и внес предложение о создании центрального банка. Позже Олдрик станет членом семьи Рокфеллеров через брак.

Вудер Вильсон, который стал президентом благодаря финансовой поддержки банкиров, подписал этот законопроект в 1913 году. Позже Вильсон напишет, что раскаивается в произошедшем и осознает, как помог банкирам поработить американскую экономику. Он же скажет, что его правительство оказалось самым безвольным, самым подвластным и подконтрольным в мире, правительство под властью небольшой кучки людей.

Первый эксперимент федерального резерва был проделан мгновенно, с 1914-го по 1919-й годы он увеличил денежную массу в обращении на 100% и раздал кучу ссуд мелким банкам, а в 1920-м резко потребовал инкассации излишней денежной массы, что породило очередные банкротства, панику, кризис. Представь себе, что более 5400 мелких банков, живущих вне федеральной системы, обанкротились. Годом спустя конгрессмен Чарльз Линдберг сказал, что акт федерального резерва дает возможность создавать кризисы на научной основе. Нынешний кризис – первый спланированный и рассчитанный как математическое уравнение. Но паника 1920-го была только разминкой. С 1921 по 1929-й федеральный резерв снова увеличил денежную массу, что привело к росту займов банками и частными лицами. Также появился новый вид кредита на рынке акций, так называемый моржевой займ. Если просто, то моржевой займ позволял инвестору внести лишь десять процентов акций, а остальные девяносто он оставался должен брокеру. Он был безумно популярен в двадцатые годы, поскольку все играли на рынках акций. Но в этом займе есть одна хитрость – брокер в любой момент может потребовать уплаты долга, и его нужно вернуть в двадцать четыре часа. Это называлось моржевым требованием, и обычно оно вызывало продажу акций, купленных в кредит. Итак, за несколько месяцев до октября 1929-го года Джон Рокфеллер с коллегами тихо-мирно ушли с рынка акций, а 24 октября 1929-го нью-йоркские брокеры, которые выдавали моржевые займы, стали массово требовать уплаты по ним. Все стали быстро избавляться от акций, купленных в кредит, и это, разумеется, снова вызвало нехватку денежных средств. В итоге обанкротились уже шестнадцать тысяч банков, а члены Комитета смогли скупить большинство конкурентов и просто крупных компаний за сущие копейки. Величайшее ограбление за историю Америки, но на этом все не закончилось – вместо того, чтобы увеличить денежную массу, чтобы выйти из экономического кризиса, Федеральный Резерв, напротив, сократил ее, что привело в величайшей депрессии за всю историю.

Сенатор Луис Макфадон, который уже давно выступал против международных банковских картелей, во всем обвинил руководство федерального резерва и потребовал их отставки. Неудивительно, что после двух неудавшихся покушений Макфадон был отравлен.

Теперь, когда общество было разорено, банкиры решили, что надо бы отменить золотой стандарт. С этой целью они решили собрать оставшееся в государстве золото. Так, под предлогом борьбы с последствиями депрессии была объявлена массовая конфискация золота. Под страхом десятилетнего тюремного заключения каждый американец должен был сдать все имевшиеся слитки золота в казначейство. Так народ обчистили от последних пожитков. В конце 1933-го года золотой стандарт был отменен, и на всех купюрах после 1933-го исчезла надпись, что они обеспеченна золотом. Сегодняшний доллар – просто макулатура. Единственно, что дает деньгам ценность – это количество их в обращении, поэтому власть управлять выпуском денег есть власть регулировать их ценность, и этой властью можно поставить на колени целые государства и их экономики. По сути, Федеральный Резерв является государственным лишь постольку поскольку, он, безусловно, был скопирован с центрального банка Англии, из-под власти которого американцы уходили с кровью революций, но действует лишь в интересах кучки людей.

Вообще грабеж экономики есть лишь одна из сторон жизни Федерального Резерва. Другая сторона – это войны. Хозяева федерального резерва искали любые предлоги, лишь бы вступить в любую крупную войну, и даже когда правительство и народ были против, они придумывали самые изощренные способы, лишь бы склонить обстоятельства своей воле.

Взять для примера первую мировую войну, которая была начата практически с первым годом жизни федерального резерва. Президент Вильсон тогда объявил нейтралитет. Полковник Эдвард Хаус, помощник и наставник президента Вильсона, был тесно связан с Комитетом. История сохранила момент разговора его с сэром Эдваром Греем, министром иностранных дел Англии, в которой Грей спрашивает, что будет делать американский народ, если Германия потопит океанское судно с американцами на борту? Хаус ответил, что волна негодования захлестнет США и этого будет достаточно, чтобы вступить в войну. 7 мая 1915-го не без содействия сэра Эдварда Грея, корабль Лузитания был намеренно отправлен в воды, находящиеся под контролем немецкого военного флота. Как и предполагалось, немецкая подлодка торпедировала корабль, в результате чего погибли 1200 человек. США вступила в войну, что стоило американцам сотни тысяч жизней. Джон Рокфеллер заработал на этой войне 200 миллионов долларов, и это не считая 30 миллиардов американских расходов на войну, а большинство этих денег было занято из федерального резерва под процент.

Платон слушал все затаив дыхание и не перебивая, словно смотрел документальный фильм.

– Вторая мировая война, – продолжала Настя. – Атака на Перл-Харбор, послужившая причиной вступления США в войну. Президент Рузвельт сказал тогда, что этот день останется днем бесчестия. Лишь только спустя шестьдесят лет всплыли факты, подтверждающие, что не только было известно о нападении, но и сам факт его был провокацией. Не стоит забывать, что семья Рузвельта владела банками в Нью-Йорке начиная с восемнадцатого века, а его дядя Фредерик был в составе совета федерального резерва, поэтому ему было выгодно начать войну. За месяцы до нападения на Перл-Харбор Рузвельт сделал все возможное для того, чтобы разозлить японцев своими агрессивными выпадами – он прекратил все американские поставки нефти в Японию, он заморозил все японские активы в США, он делал публичные займы Китаю и направлял военную помощь Великобритании, которые были врагами Японии по войне. Вообще такие выходки противоречат международным нормам ведения войны. А четвертого декабря, за три дня до нападения, австралийская разведка предупредила Рузвельта о японских кораблях, движущихся на Перл-Харбор. Он игнорировал это, и, как и планировалось, седьмого декабря Япония напала на Перл-Харбор, убив две тысячи четыреста солдат. До Перл-Харбора восемьдесят три процента американцев не хотели вступать войну; после Перл-Харбора один миллион вступили в армию добровольцами.

Важно понимать, что своей военной мощью нацистская Германия обязана двум организациям, одна из них – И. Г. Фабрен. Она производила более восьмидесяти процентов немецких взрывчатых веществ, а также «циклон Б», которым уничтожались миллионы в концлагерях. Одним из неназванных партнеров И. Г. Фарбен была компания Джона Рокфеллера «Стандарт Ойл». На самом деле германская авиация не смогла бы летать без продукции «Стандарт Ойл». Бомбардировка Лондона фашистской авиацией стала возможна благодаря продаже «Стандарт Ойл» нефти немецкой И. Г. Фарбен на двадцать миллионов долларов. Это лишь малая часть того, как Комитет поддерживал обе стороны в войне. Другая предательская организация, достойная упоминания – нью-йоркская «Юнион банкинг». Она не только во многом финансировала приход Гитлера к власти, и не только занималась военными поставками – через нее отмывались нацистские деньги. Позднее было подтверждено наличие миллионов нацистских долларов на нее счетах. На «Юнион Банкинг» был наложен арест за ведения операций с противником во время войны. Кто же был директором и вице-президентом этого банка? Прескот Буш, отец Джорджа Буша-старшего, и дедушка Джорджа Буша-младшего.