ОТРОКИ ДО ПОТОПА

Глава 5

Если говорить о пестроте и пахучести, то дети, конечно же, цветы жизни. Потому что пахнут табаком, духами, лаком для волос, коноплей и тысячей разных несуразностей. Потому что ежедневно пачкаются и красят волосы, жуют жвачку, чеснок и конфеты. Наконец, просто потому что разные от природы. Однако цветочной тишины от детишек вы не дождетесь. Как говорится, где сядешь, там и слезешь. И тот, кто не глохнет сразу, постепенно привыкает. Организм изобретает свои естественные беруши, которые приучают к мысли, что весь этот гундеж с визгом и полуматом, с почти рэповским припевоном «сам баран» – как раз и есть нормальный звуковой фон, милое сердцу зоопарковое безмолвие. И если школьные переменки созданы для того, чтобы клубить, то их школьная клумба традиций не нарушала, клубя и чадя вовсю – сигаретным дымом, разномастным говорком и анекдотами.

То есть три урока они честно отсидели от звонка до звонка, но к третьей перемене, самой длинной и потому особо приятной, начинало свербеть у всех поголовно. Ничего удивительного, что через черный ход народ потянулся на улицу. А точнее – на заветный пятачок у гаражей, расположенный в аккурат напротив глухой стены спортивного пристроя.

В незапамятные времена здесь красовалась спортплощадка, но гаражи, точно стая пираний постепенно взяли ее в кольцо, а после сглодали до крохотной полянки. Именно на этом обглодыше, как у водопоя в жару, между учениками соблюдалось негласное перемирие. Недаром на изъеденной ржавыми оспинами стенке большущего гаража кто-то намалевал надпись: «Куряги всех стран, соединяйтесь». Вот и соединялись «куряги» – старшаки, средний возраст и совсем мелкие пацанята.

Кучковались, само собой, отдельными муравейниками. Старшаки располагались на лобном месте около ржавого столба с баскетбольным кольцом, «мидл классы», включая девчонок, топтались у гаражей, салажня пристраивалась где придется, порой прячась совсем уж в тесных межгаражных закутках. Сэм со своей свитой забредал за гаражи редко, но ради первого сентября также соизволил явиться. Стоял, конечно, чуть наособицу – в компании Митька и своих верных горилл – Макса и Алика. Насмешливо поглядывая на собравшихся, держал в зубах настоящую с золотым обрезом сигару – что характерно, не зажженную. Серега вообще никогда не видел его курящим, хотя покрасоваться с трубкой или дорогущими сигарами Сэм безусловно любил. Конечно, на имидж работал, козлик! И пиджачок английский чуть распахнул, чтобы все видели краешек кобуры и черную ребристую рукоять пистолета. Опять что-нибудь компактное и мощное – либо газовик, либо пневматика. Понятно, что народ глотал слюнки, – все знали: счастливцам и особо приближенным Сэм дает порой пострелять.

Неподалеку от Сэма расположилась крабовская шпана. Эти сидели на корточках, смолили коноплю и табачок попроще. Тоже по-своему форсили, округляя рты, выдувая ровные фиолетовые кольца. Однако трещали языками меньше прочих, цепко приглядываясь к окружающим, изредка обмениваясь скупыми замечаниями. Миша Крабов, коренастый и коротко стриженный, сидел в центре, остальные вокруг – все равно как семейка маслят возле своего пахана. В другом месте подобное соседство мало кому бы понравилось, но здесь соблюдались свои неписанные правила. На пятачке можно было запускать ракеты, испытывать пугачи и смолить косяки, но только не драться. Даже борзых малолеток из первых-вторых классов, забегавших стрельнуть курева, отсюда особо не гнали. Напротив отечески поучали, угощая сигаретками полегче, советуя не вытягивать табачок до фильтра. Впрочем, иной раз давали и пинкаря, памятуя о том, что детям до восьми никотин в общем-то вреден…

– Фитюли подорожали, – делился рыночными новостями Кокер. – Конкретный такой скачок! Вся надежда теперь на Рафика.

– А че Рафик-то?

– Он к родне летом мотался, конопли привез целый рюкзак. Своим обещал скидочку.

– Чур, я первый! – забил очередь Маратик. – Где он, кстати?

– В туалете, небось, оттягивается. Кому делиться-то охота!

– Куркуль, блин!

– Зато Кентукки сегодня добрый. Каждая вторая доза – бесплатно! Типа, первое сентября.

– А чего ему не быть добрым, – у него прибыль стабильная. Уже на «Феррари» прикатил! Сам сегодня видел.

– Какая модель?

– Вроде шестьсот двенадцатая.

– Да ты гонишь! Знаешь, сколько такая модель тянет? За миллион бакинских!

– Ну, может, попроще что…

– Зачем проще-то? Купил и оттюнинговал под серебро. А чего? Ему Маринад каждый день бабло пачками таскает! И таких Маринадов у него, знаешь, сколько! Может, по сотне рыл в каждом районе.

– Скажешь тоже, – по сотне…

– Да какая, фиг, разница? Главное, цены у них конкретно подросли. Вспомните, сколько в прошлом году было, и сколько сейчас.

– Цены вообще ползут. На хлеб, на бензин. Шнурки вон ругаются, пенсионеров жалеют.

– Что ты хочешь, они везде ползут.

– Ты про пенсионеров? Ха!

– Я про все, дебил! Потому что, кризис. Мировой. Так что если Рафик коноплей не поделится, предлагаю его на бойкот поставить.

– Кризис тут ни при чем. Это цыганский поселок подломили, потому и цены скакнули. – Цыпа, парнишка, у которого дяхан работал в ментуре, как всегда знал главные местные новости. – В августе пять бульдозеров подогнали, погавкали в матюгальник и поперли в атаку. Еще и бойцы из «Города без наркотиков» прикатили. Человек сорок – с цепями да колунами.

– И че там, и че? – тут же придвинулись к светочу знаний «куряги».

– Ничего. Снесли на фиг половину улицы и склад нашли. Коробки со шприцами, порошок, травку. Тут же все и спалили – в бочках из-под мазута.

– Почему в бочках-то?

– В них тяга хорошая. Наркота на раз сгорает.

– А хачики чего?

– Чего хачики? Кто надо, заранее смылся, а так стояли да галдели. Что они сделают-то? Сами виноваты – не делились с кем положено…

Краем уха Серега прислушивался к каналу «городских новостей», но особенно не грузился. В конце концов, он вены себе не колол и цыганский ширпотреб не скупал. Его команда – Гера, Антон и Тарасик – стояла чуть в стороне, беседуя о своем. У них и курил-то один Гера, другие просто болтали да шарили у себя в карманах, выуживая прошлогодние крошки. То есть, наверное, и ходить сюда особой нужды не было, а все равно зачем-то приходили. Вроде как на презентацию. Людей посмотреть, себя показать, поделиться последними байками. Серега успел рассказать о том, как ездил в Крым, как ходили в дом Волошина и слушали тамошнюю хозяйку – этакую гейшу-гидшу критического возраста. Скука, в общем-то, но картинки на стенах ему понравились. И ведь краски-то были пустяковые – обычная акварель, а все равно здорово. Этот Волошин крепко насобачился их рисовать! Книг на стеллажах тоже громоздилось немерено – аж до самого потолка. Но больше всего Серегу поразило то, что по словам гейши-гидши, в царские времена, на море, вообще людей не было. То есть затерялась на берегу крохотная деревушка, и все. Никакой тебе толчеи, никакой грязи. Плюс дешевые персики, виноград, слива, прочая ботва. А еще песок высшего качества – практически весь из полудрагоценных камней: сердолика, агатов, хрусталя, бирюзы – все прямо под ногами, хоть заешься!

– А ты почему ничего не привез?

– Так это раньше было, теперь песок на бетон извели, а вместо него булыжников наворотили.

– Идиоты, блин!

– Ага, лежать, главное, неудобно – все ребра отдавишь. Поэтому все на матрасах надувных. А еще я в Лисью бухту гонял, там песок немного остался, но нудисты кругом, особо не поищешь.

– Чего, прямо голые?

– Ну да – типа, дикий пляж. Свобода, равенство, братство.

– И что, вот так просто глядеть на всех можно? – поразился Гера.

– А чего на них глядеть? – Серега спокойно пожал плечами. – Ты думаешь, там модели раздеваются? Фига! В основном такие, что сразу умереть хочется. Я нарочно глаза закрывал, чтоб не стошнило. А главное – песка из-за них не видно. Не кантовать же этих тюленей с места на место.

– Ну, если бы кто поприличней был, можно и покантовать…

– Да говорю же – не было никого. Сплошные тюлени! И загадили все кругом… Вот на Карадаге другое дело! И песок уцелел, и вообще красотища! Мы с отчимом пробежались по маршруту, пофоткались. Внизу-то реальный вавилон – кафе, рестораны, вонища. Все жрут да пьют сутками напролет, а наверху – чисто, светло, тишина. Видел, кстати, бухту, где Шаляпин с Брюсовым гуляли. А еще – бухту Барахты. Про нее даже Высоцкий пел.

– Ага, есть у него такая песня.

– Там вообще много знаменитостей отдыхало. Цветаева с Мандельштамом, Грин, Бальмонт, Толстой…

– Понятное дело! Я бы тоже в таком месте отдохнул, – поделился Антон.

– Там сейчас нельзя, – заповедник. Если егеря поймают, – сразу штраф. – Серега постарался припомнить, о чем разговаривал отчим с одним из егерей. – Я там тоже с главным егерем побазарил, – интересные вещи от него узнал.

– Ну?

– Прикиньте, он рассказывал, что как только Карадаг стал заповедником, туда уборщиков нагнали. И чистили – аж несколько лет! Целыми баржами мусор после туристов вывозили. Даже скелеты, говорит, попадались.

– Скелеты?

– Ага, человеческие, собачьи. Там же скалы метров под триста-четыреста. Разбиться – раз плюнуть. И разбивались.

– Чего ж их оттуда никто не забирал?

– Смеешься? Ты попробуй залезь! Там такие пропасти. Про многих, наверное, и знать не знали. Пропал где-то чел, – и аллес…

– А я премию выиграл, – занозисто и невпопад встрял Тарасик. На него глянули с ехидцей. Тарасик был не совсем из их круга, но таким, как он, друзья вообще не полагаются, и приткнуться Тарасу Карееву было некуда. С одной стороны – псих, с другой – чистый ботаник. Опять же стихи втихую строчил, книги Блаватской читал, психолога Юнга какого-то мусолил… Короче, строил из себя умного. Ну, а таких строителей мало кто любит. Тем не менее, парнишкой Тарасик был незлобивым, и троица друзей его терпела.

– Выиграл, значит, обмыть полагается! – брякнул Гера. – Раньше медали с премиями всегда обмывали. Так что пиво с тебя, лауреат. Два флакона!

– Погоди, – перебил Серега. – Что за премия?

– Математическая олимпиада, третий заключительный тур. Вузы московские проводили, вот и я съездил. В поезде.

– Ездят по ушам, а в поездах катаются! – снова пробормотал Гера.

– Пусть дальше рассказывает, – Серега посмотрел на Тараса. – Ну?

– Дали второе место. Среди седьмых-восьмых классов.

– Во, дает! – Гера хмыкнул. – Нормальные люди летом на пляжах обгорают, в водоемах тонут, а он на олимпиаде парился.

– Большая премия-то? – поинтересовался практичный Антон.

– Ну… Денег нам вообще-то не дали.

– Лохотрон, что ли?

– Да нет, подарили компьютер с принтером.

– Ну, это еще ничего!

– Принтер-то какой? Лазерный или струйняк позорный? – все-таки поинтересовался Гера.

– Вообще-то струйный, – признался Тарасик.

– Обули, значит, – удовлетворенно констатировал Гера. – Струйняк копейки стоит. А через год задолбаешься в нем краску менять.

– Пока вроде работает.

– Вот именно – пока… Но ладно, хоть комп дали. Я со своим стопорнулся, – весь в вирусах, как в блохах.

– Это у тебя от паленых игрушек и жадности, – Антон почему-то постучал себя по голове, видимо, намекая, что жадность проистекает отсюда.

– Кто жадный-то!

– И ленивый еще. Давно бы поставил спаморезку, антивирус обновил, и стал бы чистеньким да причесанным, как наша Анжелка.

– Ага, делать мне нечего – спаморезки ставить!

– Тогда не обижайся – будешь блохастым, как пес-барбоска.

– Да на фиг такой комп, если столько хлопот?

– А зачем людям машина, если бензин каждый день покупать? – парировал Антон.

– Откуда мне знать! Я велосипеды люблю.

– А я машины.

– Оно и видно. Задница в штаны не пролазит.

Серега прищурился. Антон с Герой были абсолютно разными, и это его откровенно расстраивало. Гера – тощий, как глист, лохматый, встопорщенный, Антон – гладкий, толстый, склонный к компромиссам. Гера тяготел к улице, к пиву и людишкам вроде крабовских бродяг, Антон предпочитал успешный бомонд, ручкался с Сэмом, заигрывал с Танькой, которая, все знали, была внебрачной дочкой Тюменского нефтяного магната. Они и росли по-разному: Гера явно отставал, сохраняя худосочность тинэйджера, Антон же ел всю полагающуюся ему овсяную кашку и потому рос не по дням, а по часам. Короче, пропасть их разделяла страшнейшая – не просто ведь спорили – дрались временами! Тому же Сереге не раз и не два приходилось их разнимать. Вполне возможно, без него они вообще не сумели бы сойтись. Это он их соединил и склеил. Не очень прочно, но как уж получалось.

Мама не раз говорила, что они ревнуют Сергея, но это уже напоминало какой-то бред. Ревнуют как-никак женщин или наоборот женщины к мужчинам, а он-то здесь причем? И сам Серега делить их не собирался. Антон казался правильным, но скучным, с Герой – ядовитым хохмачом и вечным «курягой» было легко и весело. Собираясь побренчать на гитарах, с Антоном они обычно разучивали соляны из репертуара Гребенщикова или перепевоны «Квинов». С Герой лабали иной шансон, выдавая на блатных аккордах Виктора Цоя, Чижа, Высоцкого. И то, и другое было по-своему здорово, однако в единую бит-рок-группу, Серега знал, им никогда не собраться. На первой же репетиции поломают о спины гитары и микрофонными проводами друг друга передушат. А мама снова напомнит о том, как была права, рассуждая о Гере с Антоном, как о двух половинках, образующих вместе критическую массу. Типа, атомной бомбы. Сошлись, забродило – и рвануло. Мама вообще поражала Серегу своим неженским умом и точными прогнозами. И все равно… Это были его друзья – настоящие, без всяких там примесей. Случись что, Серега не сомневался: Гера кинется за ним, не раздумывая. Хоть в огонь, хоть в воду. И утонет за компанию, и сгорит. А вот Антоша… Тот, конечно, сперва почешет в затылке и малость потопчется, но потом тоже сходит куда-нибудь и вернется с веревочкой и ведерком…

– Эт-та что такое! Опять курим! – физрук дядя Коля неожиданно возник у них за спинами. – А ну, марш на занятия! Звонка не слышали?

Откуда он так подкрался, было совершенно неясно. Обычно на крышах гаражей сидела тройка-другая пацанят, следящих за горизонтом. А вот сегодня прощелкали и проморгали.

Мелюзга брызнула врассыпную, «мидл эйдж» тоже засуетился. Старшаки, правда, ретироваться не спешили, спокойно дожигали табачок. Поглядывая на физрука, аккуратно тушили сигаретки о стены гаражей.

– Чего вы разоряетесь, дядь Коль…

– Я вам не дядя Коля, а Николай Степанович!

– Ну, подымили малеха, чего страшного? Начало ж учебного года! С первым сентября вас!

– И вас с первым… – физрук обернулся к Серегиной команде. – А вам особое приглашение требуется?

– А мы и не курили вовсе, – обиделся Антон.

– Стояли рядом, значит, уже дышали этой дрянью. Слышали, наверное, о пассивном курении? Оно, между прочим, даже пострашнее будет.

– Это еще почему?

– Потому что вопросы дурацкие задаете. Марш в классы!

– Так у нас вроде окно. Даже сразу два. Расписание-то опять перетряхнули.

– Правильно, Вера Леонидовна заболела, но уроков никто не отменял. Решением директора вам сейчас поставлен урок экологии.

– Чего, чего?

– Субботник, лобачевские! – рявкнул учитель. – Уши мыть надо! Берем перчатки, грабли и идем убирать берег Исети. Так что бегом к завхозу.

– К завхозу-то зачем?

– Для тупых повторяю: за перчатками! – гаркнул Николай Степанович. – А девочкам еще и халаты выдадут. Чтоб пупы прикрыть и спины не морозить. А то взяли моду – штаны ниже нижнего надевают.

– Главное – чтоб не выше нижнего, – пошутил Гера.

– Похохми мне, балагур!

– Халаты, небось, страшные! – недовольно пискнула Элла Дудкина. Она тоже бегала на пятачок подымить, и теперь прятала чинарик в кулаке.

– Зато яичники не застудишь! – хохотнул кто-то из ребят.

Физрук строго поднял указательный палец.

– Грубо, но справедливо, – сказал он. – Так что ноги в руки – и вперед!

– Попали, блин… – Гера сорвал с чахлого кустика желтеющий тополиный лист, умело положил на стиснутые кольцом пальцы, сверху припечатал ладонью – хлоп! Получилось звучно – почти как выстрел из стартовика. Отвернувшийся было Николай Степанович подскочил от неожиданности. Крабовская свита одобрительно гоготнула, даже каменноликий Сэм улыбнулся. Серега ощутил укол зависти. Так вот и зарабатывается уважение. Надо потом попросить Геру, чтобы научил такому же фокусу.

Глава 6

Выделенный школе берег поделили на секторы. Слева пищала и мельтешила комариная братия – в смысле, малышня, справа клубилась саранча покрупнее. Там уже не маячили, скорее – перемещались и плавали. Да и фигурки рисовались уже сформировавшиеся, почти взрослые. Девок, понятно, не парней. Старшаки – не дураки, чтобы землю драить. Девчонки, кстати, тоже себя не слишком утруждали – больше выгибались возле березок, кокетливо поднимали ручки-ножки, закатывали глазки, принимая томный многообещающий вид. Короче, вовсю устраивали фотосессию, щелкали друг дружку из сотовиков, копили кадры для будущих портфолио.

Троица друзей только ухмылялась, поглядывая в их сторону. Прямо шиза какая накатила на девок, – все поголовно двинулись на этих портфолио. Что самое смешное – фотки свои по каким только сайтам не рассылали. Спрашивается – зачем? Принцев, что ли, приманивали? Или ребят с маниакальным синдромом? То есть маньяки, конечно, клюнут, а вот принцев на таких сайтах днем с огнем не сыщешь, – знают поди, какое это палево, когда предлагается знакомиться «вслепую». То есть на фотке – блондиночка, глазки зеленые, фигурка перворазрядницы гимнастки, а встречаешь потом где-нибудь в темном переулке, где уже ни берез, ни фотошопа, и копец! По-рыхлому заводи мопед и сваливай! Если успеешь, конечно…

В общем, слева визжала малышня, справа изводили мегапиксели будущие невесты, посередке маялись они – два параллельных класса, половина которых тоже, понятно, сбежала. Поэтому класс был как бы один. Мусора же с лихвой хватило бы на все три, а то и на четыре класса. Ничего удивительного, что многие проявляли недовольство.

– Прикинь, опять мы крайние! – разорялся Кокер, играя с граблями, то и дело наступая на них и торопливо отворачивая голову. – Шама, Краб – все в отказе. Сэма тоже не видать, а нас припахивают, как последних трутней.

– Трутни как раз не работают, – фыркнул Антон.

– Я и говорю: пашем, как бобики! А я, что, конь?.. У, блин! – черенок угодил-таки в лоб Кокеру, и он обозленно, точно клюшкой, саданул граблями по пластиковой бутыли. Посудина улетела далеко в воду.

– Сейчас сам поплывешь за ней! – гаркнул физрук. – Я все вижу! Не загораем!

– Позагораешь тут – с таким-то тренером…

– И все слышу! Работаем, работаем, лодыри! Сами сорим, сами и убираем. Посмотрите, во что берег превратили. Такая река была славная, а теперь помойка помойкой.

– Мы, что ли, сорили! Я вообще летом в Сочи парился. – заорал Митек, паренек из Сэмовской свиты. Исчезновение вельможного хозяина Митек позорно прошляпил и был пойман физруком, когда уже выбирался в окно туалета наружу.

– Вот и отрабатывай! Ты в Сочи чинарики разбрасывал, а Ваня Пупкин здесь за тебя химичил.

– Пусть Пупкин и убирает…

– Разговорчики, перцы! Кто будет бастовать, заработает неуд.

Народ примолк, зашебуршил метлами и граблями. Не то чтобы очень боялись неудов, но заиметь двояк в первый же день учебы представлялось обидным. Усерднее всех работал Тарасик. Он вообще уважал чистоту, – наверное, даже уши мыл по утрам. Но и этот чистюля, скребя по земле, косил глазом в сторону Анжелки. Королева класса умудрялась и с метлой выглядеть на пятерочку. После каждой отметенной в сторону бумажки, она непременно выпрямлялась, изламывала тело то в одну, то в другую сторону. Еще и картинно отставляла ножку – позировала, короче. Ей и портфолио был не нужен, хотя Серега доподлинно знал, что у того же Тарасика дома все стены заклеены Анжелкой. Да и прочие ребята украдкой ее фоткали – в фас, в профиль и как уж придется. Серега мог бы поспорить, что у каждого в альбоме имелось по три-четыре фотографии Анжелки. У него, в частности, их было не менее трех десятков…

– Живем, как в советские времена, – сплошные субботники. – Вполголоса ворчал Антон. – В Китае на мусоре хоть деньги делают, а мы все в костры да в костры.

– Как это – деньги?

– А так. Уже, считай, пара олигархов поднялась.

– Подумаешь! У нас этих олигархов – как грязи.

– Вот именно – как грязи. Наше-то ханурье ничего не делает, сидит себе на газонефтяных вентилях и кальян курит. А им еще за это полмира башляет. Клоповье, короче. А эти с нуля начинали. Один, прикинь, чуть ли не бомжом был, на свалках околачивался, объедки подбирал. А как просек, что на мусоре можно зарабатывать, сколотил бригаду таких же красавцев – и давай сортировать. Бумагу, цветмет, древесину – все, короче, порознь. Магазинчики открыл, дешевкой бэушной стал торговать. Короче, в три года стал миллионером.

– Миллионер – еще не олигарх, – резонно возразил Серега. – У нас квартиры по миллиону тянут, так мы что, тоже миллионеры?

– Ну, во-первых, рубли – это еще не доллары, а во-вторых, у них уже и миллиардеры свои появились. Вчера в «нете» читал: китаянка Чжан Инь взяла кредит, купила свалку возле Лос-Анджелеса и начала гнать картон обратно в Китай.

– Упаковки, что ли?

– Ага. Их же везде выбрасывают, жгут, а она всю эту карусель обратно развернула. Купила у себя на родине фабрику по переработке бумаги, – ну, и пошел процесс. Чепуха вроде, а оказалось – золотая жила! На тухлой макулатуре миллиарды наварила!

– Значит, молодец, заслужила! – Николай Степанович, на слух никогда не жаловавшийся, одобрительно кивнул. История ему явно понравилась. – Как там ее звали, говоришь?

– Чжан Инь.

– Надо бы запомнить… – физрук шагнул вперед, молодцевато прищелкнул на груди широченными подтяжками. – Главное тут, цуцики, не миллиарды, а то, что она земной шар поскребла да почистила. Я бы тем, кто технологии по очистке планеты внедряет, сразу выдавал медали героев. Если вы сподобитесь таким же образом карьеру делать, я первый за вас голосовать пойду.

– Куда голосовать-то? – фыркнул Гера.

– Да куда угодно, – взглядом Багратиона окинув фронт работ, физрук умудренно кивнул самому себе. В отличие от Федюни он отлично разбирался в кнутах и пряниках, а посему приведя к дисциплине восьмиклашек, решительно сменил тон:

– Я вот тоже могу рассказать поучительное. Например, о том, какая тут раньше красота была…

– Это когда? Во времена Демидовых, что ли?

– Зачем же… Я про свое детство толкую, – физрук указал на противоположный берег реки. – Вон там у нас и домик свой стоял. Из бревен, с сараюшкой, с огородом…

– Трехэтажный, небось? Домик-то?

– Трех… Что ты, балабон, понимаешь! В те времена и двух не полагалось. – Николай Степанович показал Кокеру указательный палец. – У всех было по одному-единственному этажу. Понял, к чему я веду?

– А че вы мне палец-то показываете? Вон лучше Гере с Чехом покажите… Стоят, ни фига не работают.

– Романтики в вас, – физрук шумно вздохнул, – как мяса в нашей столовке.

Народ одобрительно заржал. Все знали, что школьная плита сгорела еще в прошлом году. С тех пор детей кормили исключительно молоком и булками. За сосисками, котлетами и прочими чебуреками народ мотался в соседнюю кафешку.

– Это ж такое время было! – ностальгически вздохнул Николай Степанович. – Понимать надо! Утром выйдешь к реке, а от берега тени торпедами – щуки, значит. И видно все до единого камушка на дне. Ни бутылок тебе, ни прочей пакости. Набирали воду прямо из речки и несли себе в коромыслах. И пили эту воду, и супы из нее варили.

– Из воды-то – суп? Круто!

– Ты поболтай мне Чохов, поболтай! Лучше граблями шевели пошустрей.

– Шевелят ушами, а граблями гребут.

– Получишь неуд, тогда и поговорим. Умник…

***

Физический труд – да еще на открытом воздухе, как оказалось, красит одних и разукрашивает других. В ходе работ выяснилось: румянец совершенно преобразил дурнушку Аллу Мокину, превратив девочку чуть ли не в красавицу. А вот ворчунья Элла Дудкина, уже второй сезон щеголявшая в жемчужно отсвечивающих брэкетах, перепачкалась, как крот. Расчудесная аллергия выявилась сразу у троих – у рыжей Вики, тонкоголосой Таньки и одноглазого Игорька. Носы у ребят красочно распухли, глаза по-вампирьи покраснели, и всех троих Николай Степанович милостиво отпустил в школу. У прочей рабочей гвардии проблемы цвели и благоухали менее пышно: так у Верки Дружининой от укуса неведомого насекомого вздулся на губе прыщ, Антон, поспешивший полакомиться печеным картофелем, обжег о раскаленный уголек пальцы, у королевы Анжелки поплыла тушь. И разумеется, все без исключения перепачкались в золе. К слову сказать, чад от костра лиц тоже не красил.

Костер запалили дружки Сэма. Этот пижон все-таки соизволил вернуться со всей своей свитой. Вернулся, понятно, не с пустыми руками. Свита волокла пакет купленного в супермаркете картофана и упаковку кока-колы. Сам вожачок извлек из кобуры пневматический пистолет – на этот раз «Вальтер-Комбат», из которого разрешил по очереди пострелять всем желающим. По тем же мусорным кучам. Подкупал, конечно, гад! – причем самым подлым образом, поскольку устоять было невозможно. Даже неподкупный Николай Степанович на вежливое приглашение отведать картошечки «как в старые добрые времена», помявшись, ответил согласием. За что и был немедленно вознагражден. Отведя его в кусты, Сэм предложил учителю приятный бонус. Ребята не видели, что именно он показывал физруку, но слышали отдельные фразы:

– Саматов, ты сдурел?

– Только глоточек…

– Какой глоточек! У нас же урок!

– Это же настоящий шотландский… Из дубовых бочек… Выдержка – семь лет…

– Вискачом угощает, скотина! – шепнул Гера, и в глазах его блеснул голодный огонек.

– Ну и что, – Серега прутиком пошевелил тлеющие головни. – Я тоже как-то пробовал. Полная мутотень. Хуже водки.

– А мне понравилось, – признался Гера.

Серега жалостливо вздохнул. Гера был потенциальным алкоголиком, и поделать здесь было ничего нельзя. Одни люди пьют, другие нет, одни колются, другие даже не нюхают. Почему и кто так делит людей, было совершенно неясно. Тот же Антон, к примеру, к спиртному был абсолютно равнодушен. Почти так же, как и к Анжелке. Серега тоже не пил, хотя памятуя пример долгожителей кавказцев, вполне допускал, что красное вино здоровью особо не вредит. Все, вероятно, ориентировались на своих отцов. Антоновский папахен был таким же непьющим горе-абстинентом, в Серегиной семье водку не любили, а вино пили умеренно, Гера подобной доблестью похвастать не мог – его отец пил по-черному. Проще говоря – бухал. И это было еще не самое страшное, – страшное начиналось, когда злым и трезвым родитель бродил в поисках очередной работы. С прежней его, само собой, с треском выгоняли – за пьянство и прогулы. И старший брат у Геры тоже пил. Пусть пока не так сильно и затяжно, как батя, но тоже вполне по-взрослому – до дурного похмелья, а порой и до глюков. И умный, славный Гера – который все распрекрасно знал-понимал, тоже чувствовал, как его неукротимо тянет в чертов водоворот. Он барахтался, как мог, но течение было сильнее. Чтобы не пить, он покуривал травку, но травок безвредных тоже не бывает, и Сереге не первый раз приходило в голову, что втихаря от товарищей Гера пробует вещи и посерьезнее.

– Следующий! – Кокер, успевший натянуть на голову бандану, лихо накручивал на пальце пневматику. Насмотрелся за лето пиратских блокбастеров! А погулял денек со шпаной Дюши – и вовсе о себе возомнил!

– Ну что, есть желающие?

К нему неуверенно приблизился Тарасик, но отличника грубо отпихнули.

– Сначала дамы, перец! Але, дамы, желаем шмальнуть?

Приглашение, понятно, адресовалось Анжелке, но Анжелка, увлекшись картошкой, на приглашение не отреагировала. С черным клинышком на подбородке и почти чапаевскими угольными усами, она казалась сейчас Сереге во сто крат красивее, чем в классе на уроках. Сердце Серегино предательски замирало, пропуская удары, а после пускалось в разудалой славянский пляс. В такие моменты он отчетливо понимал, что никогда не сядет на таблетки и не станет хавать ноздрями порошок с зеркальца. Потому что никакой дозе не сравниться с его ощущениями. То есть разобраться по существу, Анжелка и была его ежедневной дозой. Стимулом, толкающим на самосовершенствование, на ходьбу в школу, на героическую дурь. Из-за Анжелки он дрался, из-за нее хватал двояки и пятаки, из-за нее готов был дружить хоть с самим Сэмом, а после окончания школы даже поступить на какой-нибудь тошный филфак или на чем там она соизволит остановить свой загадочный выбор.

Серега отряхнул руки, поднявшись, двинулся к Кокеру.

– Давай свой «Вальтер», ковбой.

– Куда грязными лапами! Копыта сначала помой!

– А если копытом в лоб?

– От тебя, что ли, ботаник?

На «ботаника» просто нужно было как-то ответить, и, ухватив правой рукой пневматику за ствол, Серега крутанул его по часовой стрелке, выворачивая из руки Кокера. Тоже, между прочим, спецназовский приемчик, – по телеку показывали. Главное, простой до одури! Кокер ойкнул, и свободным «копытом» Серега отпихнул его в сторону.

– Спокойно, cowboy! Не забывай, в переводе это всего-навсего коровий мальчик. Пастух, короче.

– Это же не мой пистик, фуфел!

– Ща, еще добавлю. Как Клепе в рыло.

Напоминание сработало, Кокер тут же успокоился. Потирая пальцы, предупредил:

– Не испорть там чего-нибудь. Сэм башку отвинтит.

– Пусть резьбу сначала нарежет, – мутно ответил Серега и подивился экспромту. Вот бы с Анжелкой так в разговоре хохмить. А то мычит, заикается… Скосив в сторону костра взор, он отметил, что на него смотрят. Значит, и впрямь стоило порисоваться. Как говорится, в любом из нас живет артист и клоун. И если Родина скажет «надо!», на эстраду полезет каждый второй. Естественно, за каждым первым. Первые-то уже все там. Да и вторые давно толпятся в очереди. Безо всяких, кстати, команд.