Хроники Мастерграда. Книги 1-4

С удочкой и ведром в руках, Иван Савелович толкнул ногой свежеокрашенную дверь подъезда, со скрипом провернулись ржавые петли. Протиснулся боком из полутьмы подъезда на улицу. По глазам наотмашь ударили солнечные лучи. На миг зажмурился. Зеленела молодая трава на газонах. На деревянной скамейке у подъезда в расслабленной, даже несколько вальяжной позе расположился сосед из полуторки (однокомнатная квартира – южноуральский диалект русского языка) напротив – энергичный пузан в спортивных штанах и линялой майке на пару лет постарше: Юрий Александрович. В тонких, выцветших от прожитых лет губах, дымила сигарета. Человек он был основательный: квартира, машина, гараж и садовый участок с домиком, словом, все как положено. Особенно он гордился тем, что полжизни проработал сварщиком высшего – шестого разряда на моторном заводе, где славился качеством шва и веселым нравом. Работал бы и дальше, но подвело здоровье. После инсульта вышел по болезни на пенсию. С тех пор речь окончательно так и не восстановилась и при разговоре он заикался, особенно когда волновался. Но это совершенно не мешало, словно проклятому, пахать в саду и вести активную жизнь.

– О! др-ружище! П-привет С-савелыч! – расплылся в слегка перекошенной улыбке сосед, подвигал пальцами, словно разминая их и протянул черную от въевшейся смазки, обветренную и жесткую, как деревяшка, руку, – Чего это ты с пустым ведром! Не хорошо. Это… неприятность будет!

– Сейчас пустое, вернусь полное будет, на рыбалку иду, – Иван Савелович пожал руку и улыбнулся в ответ.

– Че, – оживился сосед, – значит правда, что р-рыба прет со страшной силой?

– Говорят… вот, хочу рыбного супчика жене привести. Ты приходи на ужин – угощу! Супец я готовлю знатный. Пальчики оближешь!

– О! – сосед потер ладони, – это дело! У м-меня и б-бутылочка самогоночки есть. В-взять? – доверительно наклонился к собеседнику.

Иван Савелович почесал затылок, пожал плечами:

– А давай! Выпьем за здоровье супруги, чтобы врачи ее быстрее на ноги поставили!

– Покурим? – спросил Юрий Александрович, доставая пачку и засовывая сигарету в рот, но свои не предложил.

Курил Иван Савелович редко, но от вида аппетитно пускающего дым соседа рот заполнила тягучая слюна и отчаянно захотелось курнуть. Осталось еще полпачки до конца недели, так почему не покурить? Он кивнул.

Из кармана появился платок. Обтер скамейку от росы, пристроился рядом и раскурил сигарету от поднесенной соседом спиртовой зажигалки.

– Сам то чего куришь? Тебе же нельзя!

– З-закуришь тут, – невесело хохотнул сосед, – когда знамя части спи… Хоть т-ты не начинай! А то моя к-как увидит курево, ну сущая змея. Так и ш-шипит. Ну вык-курю я единственную сигарету в день и че? Одна осталась радость – выпить да пок-курить. И той, сволочи, л-лишают! По карточкам – пачка р-раз в две недели. Такие дела… – с досадою махнул рукой, – Ч-честное слово, знал бы про чертов Перенос, накупил бы запасец.

Помолчал, аккуратно пуская ароматные струйки сигаретного дыма в небо, и добавил мечтательно:

– К-короче, еще и п-пару мешков муки прикупил бы. И тебе не помешало бы… Уж я редко говорю, да метко. Мое слово, верное! Да г-где сейчас их возьмешь?

– Вот как… Неужели мешок муки, который ты купил до Переноса, закончился? Ты же вроде тогда еще мешок соли притащил? – Иван Савелович усмехнулся.

– И че? Надолго ли хватит? – загорячился сосед, жестикулируя двумя руками и заикаясь больше обычного, – з-зато еще почти п-полный мешок с-соли остался! М-мы с женой так соль любим, – коротко хохотнул, вспоминая, как однажды жена ответила на вопрос, зачем купила столько соли. Поднял на собеседника выцветшие глаза, угадывая, какое впечатление произвел рассказ.

Иван Савелович хмыкнул насмешливо и посмотрел на часы, стрелки замерли на пяти тридцати утра.

– А ты что так рано то?

– А! – отмахнулся сосед, – т-ты знаешь, что дома не курю, а к утру уши опухли, вот и в-вышел на улицу. А н-начальнички сигареты и не думают экономить, – закончил с неожиданной злостью, – К-короче карточки для быдла! Это т-тебе повезло, получил карточки и на себя, и д-двойной паек на жену.

Сосед любил пошутить, но такие шутки пахли слишком плохо. Иван Савелович пристально посмотрел в глаза собеседнику, а тот, сообразив, что сболтнул лишнее, досадливо крякнул. Слегка дрогнул лицом и состроил такую гримасу, что сердиться на него было решительно невозможно.

– Ну ты же знаешь, что я д-дурак? У меня д-даже справка есть. И-извини д-дурака за лол, – виновато понизил голос, коротко и невесело хохотнул, ладонь прикоснулась к локтю собеседника.

Несмотря на заикание, после выхода на пенсию сосед неплохо освоил интернет и вовсю пользовался сложными дизайнерскими программами, так что дураком назвать его было нельзя. Вот бестактно-наглым – безусловно.

– Что за лол такой?

– Так это, – конфузливо сказал сосед, – в Интернете т-так говорят, короче шутка это, так п-прощаешь?

– Ладно! – досадливо махнул рукой Иван Савелович. – Проехали!

Раздавался нарастающий рев мотора, из-за угла дома выскочила блестящая коробка внедорожника «Range Rover», с ревом проскочила мимо подъезда, резанув взгляд отсутствием ставшей привычной нашлепки газогенератора. За тонированным окном мелькнуло безразличное лицо хозяина жизни.

– С-ссмотри, идрена мать! – задохнулся от возмущения сосед, провожая взглядом машину. Кулаки поднялись к небу. – Для работяг солярки нет, а для него находится! Мать его поперек жопы ети. Вот почему м-моя машина должна стоять в гараже, потому что э-эк-кономим, а эти рассекают по городу? З-знаешь, чья это машина?

– Нет, – покачал головой Иван Савелович.

На лице собеседника полыхала смесь недоумения и озлобленности.

– Романова! – словно выплюнул фамилию пенсионер, матерно выругался сквозь зубы, заговорил веско и зло, – король жизни, идрена мать, а еще м-миллионер и депутат, магазин Россия, – махнул рукой в сторону центра города, – его и еще куча магазинов. Это т-только у работяг плохо, а у таких всегда все прекрасно!

Иван Савелович досадливо поморщился и запоздало подумал, что зря остановился, пунктик у соседа по отношению к начальству – конкретный.

– Ну а что ты предлагаешь? – насупился, неторопливо затянулся стараясь не обломить длинный столбик пепла. Добился своего, пепел не упал, – Может, сбежать к кочевникам?

– Да н-нет, – сосед изменился в лице, пятерня почесала небритую щеку, – Я че, дурак? К-короче с ж-женой смотрели по телеку про попавших в рабство, д-да не приведи господь.

– Тогда куда, на Русь?

Сосед отрицательно замотал головой. Пару дней тому назад весь вечер по телевизору показывали историков. Они рассказывали о жизни на Руси в эпоху Петра 1. Картина вырисовывалась далеко не радостная. Попаданцы в необычных одеждах, на русском семнадцатого века не говорят, привычных для той эпохи документов, оружия и денег нет, православных молитв не знают. Значит примут даже не за бродяг или беглых холопов, а за заграничных шпионов или колдунов. Сожгут посланцев диавола или запытают, пока не признаешься в чем угодно. Средневековье только что закончилось, ничего не поделаешь, темен народ.... Зато порадовали рассказы о геологии родного края. Урал несказанно богат неизвестными в семнадцатом веке месторождениями, одна Магнитка даст городу высококачественной железной руды в избытке, есть цветные и полиметаллические – всем богаты родные места, даже алмазы и драгоценные металлы лежат в уральской земле.

Разговор стал неприятным. Не любил Иван Савелович пустую болтовню за глаза о начальстве, предпочитая, если уж припрет, высказать претензии в глаза. За что в свое время пришлось уйти по горячей сетке на пенсию, хотя силы и желание работать еще оставались. Длинными вечерами он часто жалел, что в городе нет работы по специальности.

Старик торопливо попрощался, подхватил немудренные рыбацкие принадлежности и направился к речке. Прошел мимо деревянных контейнеров с надписями: металл, бумага, тряпье, стекло, мусор, распугав устроивших весенний концерт котов. Распоряжением администрации города сортировка мусора стала обязательна. Баловник-ветер гонял по асфальту грязные бумажки, листья и пыль. Кирпичные коробки многоэтажек закончились, показалась мутно-голубая лента реки. На противоположном берегу ослепительно блестели луковица купола и тонкий крест над ним – Храм Живоначальной Троицы.

Иван Савелович повернул за угол дореволюционной постройки одноэтажного (в нем еще при царях призывали на службу) здания городского военкомата. По проезжей части текла пестрая толпа, преобладали черноглазые цыгане всех возрастов, в кричаще аляповатой одежде, и безучастные физиономии вчерашних бомжей. По бокам колонны, неторопливо шли вооруженные полицейские. Он остановился. Картина так похожа на сцену из старого фильма, где немцы гнали пленных, что старик вздрогнул. Новая – старая власть не обращала внимания на заморочки с толерантностью и правами человека. Все это осталось в прошлой жизни, в недоступном двадцать первом веке.

При виде старика цыгане остановились, загомонили. Многоголосые женские голоса, с характерным акцентом, запросили, затребовали пожертвовать денежку малую на пропитание.

Напротив Ивана Савеловича остановился поджарый полицейский с холодным, злым взглядом. На плече, как влитой, короткий автомат, резиновая палка качалась на запястье.

– Проходите, гражданин, – мрачно сказал и махнул палкой остановившимся цыганам, дескать, вперед! – Кто выполняет норму, те не голодуют (южноуральский диалект русского языка).

Морок как появился, так и исчез. Перед ним были не несчастные заключенные, а бездельники и тунеядцы, попавшие под постановление властей: «О социальных иждивенцах». Старик всю жизнь трудился и живших на криминальные доходы паразитов, презирал. Не хотели работать? Так пусть добывают на свалке макулатуру, тряпки для переработки в бумагу, пластик для вторичного литья, металлы и другое вторсырье. А тех, кто хотел начать новую жизнь и заняться общественно-полезным трудом, освобождали под надзор полиции, конечно, за исключением пленных кочевников.

Цыгане с ворчанием, дескать обижаешь, начальник, пошли дальше.

– А что, есть и такие, кто не работал? – вежливо сказал Иван Савелович.

– Ухарей хватало, – полицейский неопределенно махнул палкой, – но когда поняли, что кто не работает, тот не ест, а отобрать еду у слабых не позволят, то перестали валять дурака.

Полицейский направился дальше. В строю заключенных начали преобладать гордые кавказские профили, а в конце с покорным видом шагали несколько оборванцев в потрепанных халатах– явно хроноаборигены. Старик отвернулся.

Последние ряды колонны свернули за угол, оставив после себя затхлый запах потных тел и растоптанный сандаль, одиноко валявшийся посредине проезжей части.

Мимо полосы пожухшей осоки, окрашивавшей берег в унылый, желто-бурый цвет, старик вышел к искрящейся под солнечными лучами Вельке. С воды тянуло свежим ветерком, ветер нес резкие запахи гниющих водорослей, тины и рыбы. Выше по течению, на месте недостроенного в советское время завода круглосуточно строили станцию низкого пиролиза древесины. Над бетонными плитами торчал густой частокол труб большого диаметра, двигалась стрела автомобильного крана, грохотали двигатели и стучали молотки. По телевизору говорили, что постройка станции обеспечит город дешевым метаном, а значит оживет городская газовая система и начнется продажа баллонного газа селянам. А заодно город будет с ацетоном, скипидаром, смолой и пригодным для металлургии древесным углем.

Напротив стройки, в нескольких метрах от кромки воды, застыл грузовой ЗИЛ. Парни в одинаковой зеленой форме без погон – трудармейцы, подбадривая себя дружными криками, с видимым трудом тянули сеть. Мобилизованных парней, кому не хватило места в армии, привлекли к решению продовольственного вопроса. В сочетании с гражданской обувью, военной не хватило на всех призванных, они выглядели потешно.

У главного входа храма Живоначальной Троицы стояли, ожидая, когда церковь откроют, темнела женскими платками в окружении мужчин небольшая толпа. После Переноса ни один из храмов города не пустовал, множество горожан посчитали, что произошедшее – промысел божий, но далеко не все, не все…

С икон в живых вглядывались смиренные глаза, цвета неба. В воздухе стояла та странная смесь сладкого аромата ладана, елея и горящего воска, по которой безошибочно угадывалась церковь. Струившийся сквозь цветные витражи свет бросал красные, фиолетовые, золотые блики по всему: по густой толпе прихожан, по иконам, алтарю с горящими перед ним крохотными искорками свечей, по вдохновенно-бледному лику отца Лазаря, с редкой бороденкой, совсем молоденького, сразу после семинарии.

– Вонмем. Святая святым! – ломким баском возгласил батюшка, глаза кротко блеснули.

Дьякон Петр удовлетворенно кивнул. Батюшка молод, но, достойный священнослужитель, весьма и весьма ревностный в служении.

– Ха, херь какая! – молодой человек в черной косухе громко сказал. Бесцеремонно растолкал прихожан и пробился в первый ряд.

Старушки зашикали, но он отмахнулся и быстрым шагом подошел к изумленно округлившему глаза батюшке.

Петр всплеснул руками. Ну чувствовала душа, чувствовала, что не к добру этот хамовато одетый юноша заявился в церковь! Он даже собирался подойти поближе и сделать замечание, а то и выгнать, но не успел.

Молодой человек остановился перед священником, наотмашь хлестанул ладонью по щеке и ухмыльнулся презрительно:

– А че, поп, сказано ведь: «Ударили по правой щеке, подставь и левую. Подставляй!» – сказал дыша перегаром.

Храм замер.

Бледное лицо отца Лазаря раскраснелось, а глазах уже не было кроткости, молнии сверкнули в них.

Хук слева впечатавший наглеца в стену, был великолепен, достоин мастера спорта по боксу, его отец Лазарь получил до поступления в семинарию.

Наглец упал на пол.

– Сказано также, какой мерой меряете, – ответил батюшка кротко, – такой и вам будет отмерено!

Храм ахнул.

– Что там, что там, – ссохшаяся старушка в черном вдовьем платочке затеребила рукав сутаны диакона Петра. Из-за маленького роста она не видела, что происходит у алтаря.

– Че, че там происходит?

Дьякон с важным видом ответил:

– Батюшка Лазарь Евангелие молодому человеку объясняет…

Десяток энтузиастов с удочками, с азартом вглядывались в мутные, стылые воды реки и, время от времени выбрасывали на берег сверкающие тушки немалых рыбин. Иван Савелович пристроился немного повыше по течению, забросил удочку в речку. Ждал поклевки недолго. Не прошло и часа как в ведре бились два крупных, с пол руки, тайменя. К двадцать первому веку в промышленном, изгаженном стоками регионе, о тайменях давно позабыли. Но после Переноса в Вельку зашла рыба с верховьев и низовьев, так что река кипела от разнообразной рыбы. Рыбалка начала увлекать.

Азартно закричали молодые голоса. Старик повернулся. На берегу распласталась громадным, блестящим и слабо шевелящимся мешком вытащенная трудармейцами сеть. Между тонкими нейлоновыми нитками бились здоровенные, метр и более таймени, щуки, какие-то осетровые и другие рыбы, названия которых старик даже не знал. Рядом мелочь – рыбешки грамм по двести-триста. Спустя час парни перебросали добычу в наполовину заполнившийся кузов грузовика, а Иван Савелович выловил небольшую, с полметра, щучку и десяток здоровых, с ладонь, карасей. Можно и дальше ловить, но зачем? Дай бог эту добычу переработать! Старик собрался и направился домой.

Иван Савелович распотрошил рыбу, потроха отправились в ведро, а готовые тушки доверху забили морозилку холодильника. Через час на кухонной плите, распространяя густой рыбный дух, остывала трехлитровая кастрюля с приготовленным по всем правилам супчиком. Старик предпочел бы настоящую уху, с водочкой, вот только жене ее пока нельзя. Зачерпнул деревянной ложкой варево, осторожно подул. Вроде бы неплохо.

Пронзительный свистнул дверной звонок. Ивана Савеловича удивленно поднял густые, полуседые брови и положил ложку на стол. Собака, захлебываясь в лае, кинулась к двери, хвост яростной дробью застучал по полу.

– Кого это нелегкая принесла? – удивился Иван Савелович. После увольнения с Магнитогорского металлургического комбината, он вернулся в родной город и вел уединенную жизнь. Друзья детства давно уехали из неперспективного города, а иные успели переселиться на погост, так что навещать некому.

Иван Савелович подошел к двери и наклонился над собакой.

– Как не стыдно гавкать на весь подъезд? – укоризненно покачал головой.

Пес, казалось, понял человека, замолчал и виновато отвернулся, только хвост продолжил вышибал по полу нервную дробь.

Старик загнал собаку в спальню и открыл дверь. На пороге стояла парочка странного вида, старик видел их первый раз в жизни. Небольшого роста мужчина с откормленным лицом, в мятом черном костюме с галстуком, похожий на чиновника средней руки. В руке видавший виды портфель. Немного позади – немолодая женщина с листом бумаги в руках, лицом напоминающая обиженную мышку.

– Здравствуйте, – вразнобой произнесла необычная парочка. Иван Савелович, выжидательно посмотрел на пришельцев и кивнул в ответ.

– Иван Савелович? – высоким, тонким голосом осведомилась женщина. Мужчина смотрел на старика безразличными, слегка выпуклыми, словно при базедовой болезни, глазами.

– Да, это я! – подтвердил Иван Савелович. – А вы кто?

– Мы из службы занятости, – внушительно провозгласил «чиновник», – К вам мы вот по какому делу. Вы до пенсии работали металлургом?

Глаза Ивана Савеловича мечтательно затуманились. Сердце забилось быстрее, старик невольно потер левую сторону груди. Ему даже снилось, как течет, брызгая огненными искрами, пышет жаром река расплавленного металла. Он скучал по родному цеху, по нелегкой работе металлурга. Ведь в сущности, он еще не стар, и шестидесяти нет, но уже заранее записал себя в старики.

– Да, – протянул задумчиво Иван Савелович и посторонился, – проходите.

Чиновник зашел в крохотную прихожую хрущевки, огляделся и поджал маслянистые губы. Женщина неожиданно тоненько, как мышка, чихнула, удостоилась гневного взгляда коллеги и тут же сконфуженно уткнулась в вытащенный из кармана розовый платочек.

– Гав, гав! – запротестовали из-за двери спальни.

– Кто там у вас? – спросил мужчина.

– Собака, – терпеливо ответил Иван Савелович.

– Не люблю собак, – сказал со значением чиновник, подняв указательный палец вверх. Выглядел он торжественно и строго, как истинный государственный муж, с достоинством несущий тяготы муниципальной службы, – Но ближе к делу. Городу нужны люди вашей профессии. Началось строительство металлургического завода, и мы уполномочены предложить вам вернуться на работу, – он расстегнул портфель и протянул пластиковый файл с листком старику, – посмотрите, пожалуйста. Пенсию, разумеется, вам продолжат выплачивать.

Служба занятости, по заданию Соловьева, потребовавшего работать с специалистами индивидуально, выезжала с предложениями по домам. Разыскивали токарей, слесарей, металлургов, химиков, геологов, конструкторов и других рабочих и специалистов дефицитных специальностей. В поисках кандидатов перерыли все возможные базы данных, включая полицейские. Гребли всех, даже тех, кто по возрасту мог быть только наставником, их опыт после Переноса – бесценен.

На лице Иван Савеловича едва заметно дернулся уголок рта: мысленно поморщился. Раздутых самомнением чинуш Иван Савелович, мягко говоря, не любил.

– Сам заместитель главы города по промышленности и планированию подписал! – с гордостью в голосе добавил чиновник.

Старик, не слушая пришельца, неспешно достал из файла листок, глаза проворно побежали по строчкам. Остановившись в конце, старик едва не присвистнул от удивления. Цифра на бумаге соответствовала зарплате, получаемой стариком в Магнитогорске до злополучного разговора с начальником цеха Полухиным и увольнения, и была существенно выше среднегородской. А еще там была приписка о полуторном пайке. Все это грело душу, но самое главное – он вновь востребован! Такой шанс вернуться он не мог упустить! Нет, если бы звать пришел начальник цеха, он никогда бы не вернулся обратно. Но сейчас, когда тот остался в далеком двадцать первом веке, пусть заочно, но все же утрет ему нос! Такой шанс он не мог упустить. Да и увеличенный паек с весьма приличной зарплатой не помешают.

Чиновник, внимательно наблюдавший за мужчиной, раздвинул губы в благожелательной улыбке:

– Ну и что вы решили?

– Что? – в первое мгновение Иван Савелович не мог сосредоточиться на вопросе, затем, когда до него дошло, невольно улыбнулся и кивнул, – Конечно, да!

***

После памятного выступления по телевизору Соловьева о нападении хроноаборигенов на Селинное, прошла неделя.

Сергей, водитель-дальнобойщик, все эти дни проходил под впечатлением: хмурый и неразговорчивый. Особенно поразили и даже испугали рассказы спасенных пленников. Он уже не воспринимал местных абстрактно, как раньше. Живут и живут, а какое дало Сергею до них? Если аборигены прорвутся в город, то будут убивать. В воображении все чаще возникали окровавленные тела детей и жены и тогда кадык конвульсивно дергался. Нет, не хочу, сделаю все, чтобы такого не произошло! Он здоровый и сильный, будет отсиживаться в тылу? Нет! Он, мужчина и, значит, обязан защитить.

Наконец принял окончательное решение, такое же решительно и бесповоротно, как всегда.

Когда в двери проскрежетали ключи, на улице смеркалось. Жена, Машенька, вернулась с вечерней смены.

– Сережа, – послышался голос жены супруги из прихожей, – Ты где?

– Я на кухне, проходи сюда!

На пороге Маша застыла с удивленно раскрытым ртом и было от чего. На столе распространяла дразнящий аромат сковородка с зажаристыми до золотой корочки сладкими речными карасиками. Рядом тарелки с рыбной и мясной копченостью, но не это удивило Машу. Посредине стояла вскрытая, но еще полная бутылка «Finki». Ее Сергей привез из последней поездки в Санкт-Петербург, до Переноса он только вернулся из очередного рейса. Сейчас отдыхал – работодатель исчез вместе с остальной Россией, но уже подумывал куда устроиться. В городе начался промышленный бум и предложений по работе для водителей было множество.

– Так… – «лисьи» глаза Маши обежали стол и опасно сузились, – Я не поняла, по какому случаю пьянка?

Сергей не был противником алкоголя, но! Как говорилось в одном хорошем фильме под хорошую закуску и в хорошей компании. Да и профессия-дальнобойщик не позволяла дружить с «зеленым змием».

– Сядь, – Сергей произнес таким голосом, что жена, тревожно стрельнув глазками, подчинилась и присела на стул напротив окна.

– Выпей, – Сергей налил до краев рюмку водки и пододвинул стакан с газировкой.

– Так че случилось то? Может, все-таки расскажешь? – пискнула Маша, но все же взяла рюмку в руки.

– Пей, потом все расскажу!

Он ответил только когда водка отправилась по назначению, а Маша торопливо запила, закусила полупрозрачной пластинкой ветчины и вопросительно посмотрела на мужа.

Ну вот, противошоковое приняла, можно и рассказать.

– Я сегодня ходил в военкомат и подписал контракт с пограничниками. С завтрашнего дня я на службе, – сказал решительно, словно бросился в омут головой.

– Как на службе? Там же опасно! – лицо женщины стремительно побледнело, – тебя че призвали?

– Нет, – Сергей качнул головой, – Понимаешь, как подумаешь, что может быть, если местные прорвутся в город… Короче, я принял решение пойти в пограничники.

– Так ты это сам… – раздулись ноздри, дрожа в внезапной злобе. Размахнулась и – и он подумал, что еще чуть-чуть, и голова отвалится.

– Трофимов, – Маша назвала мужа по фамилии, что означало, что она вне себя от гнева, – о нас ты думал? А о детях? Ты дебил! Что мы будем делать если ты умрешь!

В ушах звенело, кухня плыла перед глазами. Впечатление такое, будто пропустил добрый хук. Сергей знал это ощущение – в юности занимался боксом. Маша смотрела настороженно и зло, гневно раздутые ноздри трепетали.

Сергей поднял руку, и женщина напряглась, но, он только потрогал щеку.

– Я не могу поступить по-другому. Ты видела, что аборигены сделали с Селинным?

– Видела… – женщина отвернулась, щеку пробороздила холодно сверкнувшая слезинка.

– Так вот… я не хочу, чтобы они сделали это с вами…

– Прости… прости… – тонкая женская ладонь накрыла мужскую… – Но ты так дорог и нужен мне… нам… Но почему ты, почему именно ты?

– А почему не я? Почему я должен прятаться за чужими спинами. Здоровый сильный мужик? Я так не могу.

Они сидели в маленькой кухоньке под уютным светом керосиновой лампы-электричество давно выключили. Им было хорошо вдвоем и все беды, и неприятности, казалось, отступили далеко, казались почти нереальными. Далеко за полночь они ушли в спальню.

Заснули ближе к рассвету. Такой страстной Маша не была даже в юности.

А утром Сергей, стараясь не разбудить жену, поднялся с кровати и, осторожно поправив ей одеяло, первый раз отправился на службу.