Хроники Мастерграда. Книги 1-4

Глава 9

Богатый на события первый летний месяц закончился. Второго июля суд огласил приговор по уголовному делу заговорщиков. Все десять дней процесса локальная сеть города гудела от яростных диспутов, а телевидение ежедневно освещало заседания суда. Даже бабульки у подъездов живо обсуждали ход процесса. В итоге суд вынес суровый приговор. Заговорщики получили от 18 до 20 лет тюрьмы – максимально возможные сроки по статье 279 Уголовного кодекса, а собственность осужденных реквизировали в казну. Суровому решению немало способствовал телефонный звонок мэра городскому судье. Подавляющее большинство горожан встретили суровый вердикт с полным удовлетворением. Затеянная богачами буча могла привести к гражданской войне и гибели города, а деятельность администрации, несмотря на все издержки, они в целом одобряли.

Зверски замучивших геологов разбойников, так и не разыскали. Облет территории в радиусе пятидесяти километров вокруг места преступления и проверка обнаруженных становищ кочевников не дали ни малейших следов предметов двадцать первого века. Сами аборигены категорически открещивались от нападения на лагерь геологов. Тщательное расследование, проведенное начальником ФСБ, смогло установить, что это, видимо, кто-то неместный и окрестные башкиры и казахи не имели отношения к преступлению. Наконечники стрел, немногочисленные предметы, забытые убийцами на месте преступления, разительно отличались от используемых местными. Агентура, навербованная среди окружающих кочевников и, оставленные Тауке-ханом заложники, в один голос клялись аллахом и Тенгри, что найденные стрелы используют джунгары. Следствию не помогла продвинуться даже щедрая награда, обещанная за информацию о разбойниках. Как могли пришельцы с востока оказаться так далеко от родных земель, или преступники все же ряженные башкиры или казахи, так и осталось загадкой.

Неспокойно и на границе. Четырежды за месяц разноплеменные банды степных удальцов пытались пробраться вглубь «попаданческих» владений. Но не тут-то было! Тех, кому повезло не напороться на минные поля, прикрывшие наиболее опасные направления, обнаружили дежурившие сутками на сторожевых вышках по периметру «попаданческих» территорий пограничники. Разбойникам невдомек, что в приборы ночного видения, они видны, словно в яркий день. Автоматическому оружию с минометами вызванной по тревоге маневренной группы на БТР-70, степные разбойники ничего противопоставить не могли. Основную часть потенциальных грабителей уничтожили или захватили в плен, пополнив ряды штрафников и только несколько человек скрылись в лесу. Подвергать солдат лишнему риску и преследовать разбойников не стали.

Приспосабливаясь к новой жизни, город изменялся. Заработало еще несколько небольших, полукустарных, но так необходимых жителям производств, оживились кустари. На центральном рынке и в немногих выживших магазинах появилась продаваемая без карточек глиняная посуда, разнообразный кухонный инвентарь и почти весь ассортимент магазинов «Тысяча мелочей», пусть сделанный погрубее, чем в двадцать первом веке, и в основном не из привычного пластика, но главное, в свободной продаже! Покупателям предлагали мебель и стройматериалы в неплохом ассортименте. Даже оконное стекло, хотя и дорогое, вновь появилось в магазинах. Мясо, в связи с обилием поставляемого казахами скота, продавали без карточек и по цене в разы меньше, чем до Переноса. Речную и озерную рыбы продавали свободно. До отказа забитые холодильники мясокомбината позволили разнообразить питание горожан, начать свободную производство и продажу мясных и рыбных консервов разнообразных копченостей. Как говорил Сталин: жить стало лучше, жить стало веселее!

Заканчивалось строительство железной дороги к разрезу, что означало регулярные поставки угля на ГРЭС, но неофициально дорога уже работала. Почти ежедневно по утрам проживающих рядом с железной дорогой жителей будил грохот идущих на юг составов. На юг шли платформы с тяжелой техникой для работы на разрезе: бульдозерами, грейдерами, самосвалами и экскаваторами, грузовые вагоны с всяческими припасами. Назад поезда шли полупустые. Подумали и о безопасности: для защиты от возможного нападения степных разбойников, перед локомотивами шли броне платформы – бронированная кабина для размещения десятка автоматчиков и площадка для миномета. А между грузовыми составами по несколько раз в день по железной дороге курсировал переделанный в бронепоезд пожарный поезд или бронелетучки.

***

Простором и покоем веяло от тихой речки с широкой долиной, которую пришельцы назвали загадочно: Велькою. Напоенный влагой, пряными запахами тины и рыбы, свежий ветер свободно гулял над мутно-голубыми просторами, забирался под небогатый, но вполне приличный, без дырок, кафтан.

Мужики за веслами мощно хекали, отталкиваясь от упругой речной волны, изредка бросая любопытный взгляд на берег.

«Слава тебе, Господи! Добрались!» – старший приказчик Пахомов привычно перекрестился и, невольно поежившись от речной сырости, посильнее запахнул одежду. Строгановы с платой не обижали, но и не баловали, так что для долгого путешествия, в котором может случиться всякое, и старый кафтан сойдет.

Приказчик привстал с сидения невеликого своего корабля, прищурился. Справа приближалась цель экспедиции: городок попаданцев.

Пенистые волны с тихим шелестом бились об белевший недавно напиленными и не успевшими потемнеть досками пирс. Широкая, утоптанная дорога от пристани кружила по склонам холма к деревянной крепостице – цели торговой экспедиции. Деревянные крепостные стены из свежих, нестроганых бревен, правда, вокруг ворот и по углам невеликой крепости стоят островерхие каменные башни, но не из кирпича, а из неизвестного серого камня. Крепостица, скорее, походила на наспех срубленные укрепления, какие для бережения от немирных инородцев на скорую руку ставили воеводы по сибирским дорогам.

Над стенами не видно ни единой маковки церквей. Словно и нехристи какие там живут! Или все же добрые христиане? Вопрос…

Вокруг посада вперемешку юрты, шатры, глинобитные домишки с плоскими крышами и русские, покрытые соломой, избы. Струйки дыма густо вьются над крышами, хозяйки готовят мужьям обеды. Приказчик невольно сглотнул голодную слюну: завтракал давно, подкрепиться не мешало. Изредка мелькнет фигура взрослого, занятого собственными делами, безразличного к каравану судов Строгановых, да копается в грязи разного возраста детвора. У стен крепостицы на травке спит пьяница в тряпье. Поодаль, у круто спускающегося к воде песчаного пляжа, расположилось с десяток телег, видать мужики хотят подзаработать на перевозке товара. На другой стороне реки – на низком берегу подпирают небо нетронутые человеком зеленые великаны-сосны.

Несколько человек в коротких зеленых кафтанах пришельцев и баба в белых одеждах, с чудными белыми повязками на лицах, терпеливо поджидали на середине пирса, пока караван подойдет к берегу.

– Невелика крепостица, – густо пробасил мужик на веслах с окладистой седой бородой, чем-то похожий на попа. Пахомов бросил на него внимательный взгляд и снова отвернулся рассматривать городок пришельцев. «Ну, такую взять приступом не мудрено». Никакого сравнения со знатной крепостью Строгановых на Каме или каменными крепостями на западе русского царства. А уж их за собственную бурную жизнь перевидал немало, и с поляками бился, и с татарами в Сибири. Потаскало за сорок годов по всей России – матушке только Восточного (Тихого) океана не видел. Чего нет, того нет.

Торговые люди купцов Строгановых выступили в поход больше месяца тому назад и почти повторили легендарный маршрут дружины Ермака, столетие тому назад покорившей Сибирь. Караван поднялся вверх по реке Чусовой и ее притоку Серебрянке до волока к Жеравле, впадающей в Баранчу – приток Тагила. Затем спустился Тагилом в Туру, далее Тоболом прошел до реки Вельки. Маршрут частью хоженый, знакомые издавна, а частью – в новинку, так что прошли с приключениями. На волоке, когда, надрываясь, тащили тяжело нагруженные кораблики в Баранчу, налетела толпа диких всадников с луками и конскими хвостами на копьях. Подскакав поближе, косоглазые разбойнички вздели в небо тугие монгольские луки, в воздух повисло смертоносное облако стрел. Раздался дикий рев – разбойники с кривыми саблями, дубинами, копьями налетели на охрану и взявшихся за оружие работников. Знали – если что, пощады не будет никому. Хорошо, что Пахомов – тертый калач, не раз водивший строгановские корабли, заранее выставил охрану с мушкетами и пушками наготове, насилу отбились.

Когда до поселения пришельцев оставалось верст десять, из-за ближайшего мыса, словно чертик из коробки, выскочил чудесный, без парусов и весел, самобеглый кораблик с ратными людьми в чудной одеже и шустро направился наперерез каравану. С палубы закричали: останавливайтесь! Пахомов облегченно выдохнул, торопливо и мелко перекрестился. Слава богу, доплыли! Трудное путешествие благополучно закончилось в месяце липец 7198 года от рождества Христова.

Липец – июль по древнерусскому календарю.

Упорствовать не стал, приказал поднять весла, караван остановился, потихоньку дрейфуя вниз по течению. Странно наряженные, в узких портах и короткой рубахе зеленого цвета, ратные подплыли поближе, огромные, словно медведи, широкие и длиннорукие. Приказчик понял – отменные бойцы даже без скорострельных пищалей. Поинтересовались, кто такие, по какой надобностью приплыли. На что получили ответ: мы гости торговые, посланы именитыми купцами Строгановыми по приглашению воеводы Соловьева на торг. Стрельцы бегло осмотрели и пересчитали привезенные грузы, записали в книгу и пропустили караван к крепости. А товар корабли привезли изрядный: хлеб, мед, соболиные, лисьи, волчьи и другие шкуры, льняные и конопляные ткани, смолу, поташ, деготь, канифоль и немереное количество соли.

Корабль уткнулся о бревна пирса, приказчик первым выскочил на берег. Сняв шапку, угодливо поклонился стрельцам, залебезил, на что хозяева ответили надменным кивком. Ратные люди осмотрели, сверяясь с записями, людей, груз, оружие: сабли с мушкетами и две взятые в поход пушки, наконец, назвали мыто.

Мыто- таможенная пошлина.

От размеров суммы, названной старшим из ратных, Пахомов густо побагровел. Спорил, божился, рвал себя за камзол на груди и истово целовал крест, убеждая, что никак нельзя столько, что это сущее разорение, но старший стояли на своем и только посматривал на приказчика с непонятной ухмылкой. Мужики около телег равнодушно смотрели на разыгрываемый Пахомовым спектакль, видать, уверены – никуда не денется, тряхнет мошной. Наконец, приказчик смирился, утих и уплатил столько, сколько требовали. С извозчиками Пахомов сговорился о плате быстро и недорого. Мужики оказались русскими, они прибились к пришельцам и построили избы тут же в торговом поселении. Загрузив нанятые телеги, Пахомов уселся на первую. Буркнул недовольно возничему:

– Поехали.

У ворот в городок ратные люди со скорострельными мушкетами, сопроводили хмурым взглядами въезжающих в открытые ворота возы.

Небольшая, мощенная битым красным камнем площадь, огорожена однообразными, высокими и узкими, в два жилья, бревенчатыми избами, покрытыми по-господски – черепицей. Наверху, под самыми крышами, диво – дивное, светятся огнями узнаваемые, но слегка непривычных очертаний, буквицы. «Баня» – поднатужившись, прочитал название над одной из изб Пахомов и покачал головой. Поди ты! Пришельцы неизвестно откуда, а пишут по – нашему! Что больше всего поразило Пахомова, это чистота, как будто мусор (зола, падаль, битые горшки, сношенное тряпье) не выкидывался на улицу, только на дальнем конце площади дымили свежие катышки лошадиного навоза. Из-за угла резво выскочил худой, как щепка, мужик, деревянной лопатой сгреб «добро» в ведро и был таков. С площади мощеная тем же красным камнем широкая дорога шла к центру, там виднелись узнаваемые очертания деревянных навесов, доносился гул торжища и стук топоров.

Телеги втянулись за ворота, дорогу заступил высокий мужик с внимательным взглядом и поднял руку в останавливающем жесте. Ветер развевал длинные полы белого халата. Ездовые привычно натянули поводья, остановились в паре шагов. Старший приказчик, недоуменно нахмуря брови, толкнул в плечо ездового:

– Это кто?

– Дохтур, – не поворачиваясь буркнул в ответ, – Щас вас осматривать будет!

– Опять дохтур? Так смотрели уже!

– Три раза должны осматривать, – мужик мрачно буркнул, затем нехотя добавил, – прибрел тут один давеча, тело в сыпи, внутри их водица черная!

Мужик подумал еще и добавил со значением подняв заскорузлый, с траурной каемкой под ногтями палец вверх:

– Черная оспа! Если бы дохтора не углядели, всем смерть! Сторожатся болезней хозяева наши, купцов только после осмотра допускают, а в их город и нам дороги нет.

– О как, – только и смог ответить Пахомов.

Работа разведчика тайная и заключается в получении точных сведений, а как их добудет, это начальство не интересует, выкручивайся, как хочешь. «А как я исполню урок Григория Дмитриевича? Как выведаю про жизнь их и войско? Ладно, осмотрюсь, придумаю что-нибудь, не впервой!» Вздохнув глубоко и шумно, примирился с неизбежным осмотром.

Дохтур заставил торговых людей задирать рубаху, осматривал и опрашивал всех, включая самого последнего гребца, но к мужикам близко не подходил, видать, брезговал. Пахомов недовольно крякнул и смерил дохтура мрачным взглядом. А чего брезговать? У любого посмотри – тело чистое, белое. Ни вшей, ни иной живности нет. В походе старались, регулярно мылись в реке, стирали порты и рубахи с кафтанами. Хотя, конечно, месяц пути. Как не береглись, бороды нечесаны, на голове космы отросли, да и в баню охота. Не найдя к чему придраться, дохтур отправил людей в баню рядом на площади. После помывки людишки разгрузились в указанный стрельцами склад и еще трижды возвращались к речке за товаром. Пахомов закрыл на замок дверь склада и оставил людей в просторном гостевом дворе. Там располагались не только купчишки из далекого города Бухары, но и свои, торговые гости из Тобольска. Отметив, что к пришельцам есть дорога из Тобольска и других сибирских городишек, Пахомов отправился посмотреть невеликое поселение.

Высота и толщина крепостных стен заставили скривиться в презрительной усмешке. Ратные люди у ворот нахмурились, грозно покосились.

– Че надо? Проваливай давай!

Пахомов втянул голову в плечи, торопливо отвернулся, попятился. От греха подальше, чтобы не наваляли, поспешил прочь.

Только отошел от ворот, как вновь натерпелся страху: из-за угла с шумом вынырнула самобеглая повозка. Сердце екнуло в груди, изумленный Пахомов застыл соляным столбом. Повозка бибикнула, не останавливаясь, объехала глупого аборигена и свернула в переулок, оставив после себя в воздухе медленно тающий серый дымок и неприятный запах. Стоял, широко распахнутые от изумления глаза смотрели вслед самобеглой телеге, ноги не несли. Дрожащим голосом зашептал молитву, часто, быстро и мелко крестясь. От ворот донесся обидный смех, не оборачиваясь, плюнул на землю и побрел дальше.

Ходил, дивился. Много городов повидал, и в Новгороде приходилось быть, и по стольной Москве ходить и по латинским городам, но таких чудес не встречал. Не только на входе, везде на мощеных камнем и досками мостовых чисто, в окнах стекла, на улицах вперемешку горящие огнями вывесок харчевни да постоялые дома. Немногочисленные прохожие: башкирцы, татары да наши русские мужики и бабы проходили мимо, скользя по Пахомову безразличными взглядами. Видать, привыкли к гостям. И никого, кто видом напоминал пришельцев. У здания с вывеской «Школа», остановился посреди дороги, с удивлением разглядывая блестящую стеклом окон трехэтажную избу. Двери распахнулись настежь, пестрая толпа мальчишек и девчонок с гамом и смехом выскочили на улицу. Впереди неслась пигалица лет десяти, показавшаяся издали похожей на его Софьюшку. Кровь резко, толчком, ударила в голову, и только спустя миг понял – похожа юница, но не его дочь. С задорным криком:

– Тебе галить (выполнять роль ведущего в детской игре – южноуральский диалект русского языка)! – девица пулей промчалась мимо Пахомова, завернула в ближайший переулок. За ней неслась стайка детворы.

Пахомов постоял, почесывая затылок и удивленными глазами глядя вслед мальцам. Хороший разведчик ничему не удивляется, но сегодня не тот случай. Ну мальцов учить, это куда не шло, юниц-то зачем? Бабье дело мужу кашу варить, да детей рожать. Зачем ей грамота? Не понять этих пришельцев, с жиру бесятся!

Откуда-то из центра доносились удары топора и крики торга, Пахомов повернул на звуки, здраво рассудив, что и какой-никакой трактир найдется. В углу просторной площади споро ладили бревенчатую церковь, возведя ее до второго этажа. Мастеровые с носилками сновали, тащили кирпич и раствор известковый. Поодаль плотницкая бригада доски сбивала, стружки из-под топоров, да других, чудных инструментов то дождем сыпались, то лентами вились. Пахло смолистой сосной. Под деревянным навесом в центре – торжище. Купцы кричат, зазывают покупателей. На травке у стены будущей церкви спала, свернувшись калачиком, нищенка в тряпье. Юродивый, заросший, оборванный, увидев приказчика, оживился. Звеня тяжелыми веригами, запрыгал, тыча пальцем в новенького, громко завопил, застонал:

– Христа ради помоги, боярин!

От юродивого зловонно воняло. Пахомов ничего не ответил и обошел попрошайку.

Подошел к торжищу и пораженно застыл на месте. Изрядно! Торговало десяток лавок, но чего там только не было! Металлические котлы, посуда и стальные топоры с пилами, большие и маленькие зеркала, стеклянные бусы, прозрачные и невесомые емкости и другие диковинки. То ли бухарец, то ли еще какой покупатель-азиатец в синем халате с узорами, на ломанном русском языке азартно торговался, размахивая зажатыми в руке четками. Дальше несколько лавок, где торговали съестным, оттуда доходил густой запах свежевыпеченного хлеба. В животе противно забурчало, напоминая, что с утра в рот маковой росинки не перепало.

Из дощатой лавки навстречу высунулся купец, видом чистая лиса, и сладкогласно:

– Заходи, уважаемый, такой товар, как у меня, ни у кого не увидишь!

Пахомов лениво отмахнулся: торговать станем завтра. Сегодня – исполнять данный старшим Строгановым урок. На противоположном конце площади заманчиво горела надпись «Къобакъ» над длинной избой с высокой вехой, торчавшей над дверьми. Рядом под деревом телега оглоблями вверх. Коней не видно, видимо, в конюшне. То, что нужно. Где, как не в питейном заведении, возможно все узнать и заодно поесть?

Скрипнула дверь, Пахомов, колпак горделиво заломлен, переступил порог кабака. Со света темно. В нос шибануло ядреной смесью запахов вчерашних щей, жареного лука и хлебного вина. Постоял у входа, пока глаза привыкают. Дремотная тишина по случаю утреннего времени, вдоль стен длинные, хватит десятерых посадить, скобленые столы. В зале пусто, единственный посетитель – мужик в одних портках и рубашке, на столе перед ним пустой штоф и тарелка с остатками каши. Кудри смоляные, нечесаная борода. Лицо опухло, видимо, пил без просыпу. Напротив, за небольшим барьером скучала баба – кабатчица, мордастая, ядреная. Позади нее на полке – выстроились штофы хлебного вина, пузатые стеклянные кубки. В углу – еле теплились лампады перед почерневшими ликами на иконах. Конечно почище, но в целом не особо отличается от сто раз виденных в России кабаков. Пахомов прибодрился.

Мужик глянул на нового человека черными, бедовыми и чуточку хмельными глазами и расплылся в щербатой улыбке.

– Ходи сюда!

Несколько мгновений Пахомов колебался. В пустом кабаке вряд ли получится разжиться нужными сведениями, но уж слишком проголодался. Истово омахнув себя двоеперстием на угол с потемневшей иконой, присел за единственную лавку напротив завсегдатая. Глаза мужика при виде того, как крестился Пахомов, слегка сузились. Строгановский приказчик степенно кивнул кабатчице:

– Налей-ка щец и каши сыпни, да не скупись, полну миску. Изголодал, с утра не жравши.

Кабатчица, оценив небогатую, но справную одежду посетителя и, сделав вывод о платежеспособности, мигом налила исходящую ароматным парком глиняную миску горячих щей. Поставила на стол перед приказчиком вместе с кружкой с квасом. Мужик насупился, конвульсивно дернулся тощий кадык:

– Откуда пришел мил – человек? Как зовут, меня Фролом кличут! – поинтересовался, дыхнув ядреным чесночным перегаром.

– Строгановский я, с Орла – городка идем, с матушки Камы-реки, – нехотя процедил Пахомов, слегка сморщился и отвел взгляд в сторону. Сосед ему не глянулся, чересчур походил на кабацкого ярыжку, пропившего все, до последнего кафтана. Глазища у мужика черные, жгут приказчика насквозь, ждет.

Ярыжка – беспутный человек; пьяница, развратник, голь кабацкая.

Нехотя подняв взгляд на ярыжку, добавил:

– Старший приказчик я у батюшки Григория Дмитриевича, Иван Пахомов.

Больше не обращая внимания на собеседника, взялся за ложку, неторопливо отхлебнул из тарелки – щи хороши, настоенные!

– Слушай, Иван Пахомов, налей штофик хлебного вина, а? Душа горит, Христом – богом заклинаю! – ярыжка заканючил.

– А твои деньги где? – между отправляемыми в рот ложками с горячим варевом с презрением бросил Пахомов. Будучи старообрядцем, к водке и к тем, кто ее употреблял, относился резко отрицательно. Старообрядцы считали главным виноделом Антихриста. В крайнем случае допускалось употребление вина, и то не более трех рюмок и только по воскресеньям. «Если выпить одну чарку, то это не грех, вторая идет на гулянье, третья же на блуд».

– А кончились! –умоляюще глядя на приказчика, пьянчужка развел крепкие руки.

– Пропил он все, как выгнали его хозяева наши. Околоточным здесь служил. Так неделю пьет беспробудно, – низким, грудным голосом впечатала кабатчица, – все пропил ярыжник (пьяница по-древнерусски)!

– Чтоб мы пили и гуляли, и портки бы не спадали! – пропел дурным, немного дребезжащим голосом пропойца и с надеждой уставился на Пахомова, – ну что, нальешь?

– Нет, – приказчик ответил резко и сурово, во взгляде мелькнула толика презрения.

– Купи, крапивное семя! – с истерикой простонал Фрол, крепко обхватывая себя грязными руками за костистые плечи. Пахомов отрицательно покачал головой и равнодушно отвернулся к тарелке.

– Вот всегда вы так, раскольники. Говорите, что заповеди божьи почитаете, а сами жадные! Легче верблюду пройти сквозь игольные уши, чем богатому войти в царство божье! Волю вам дали жить, вот и развелось вас, как тараканов в избе, на каждом шагу.

Мужик прекратил истерику, вперил тяжелый, пронизывающий взгляд в приказчика, изо всех сил вцепился грязными пальцами в собственные плечи. Пахомов смолчал, равнодушно отвернулся, вновь потянулся ложкой к тарелке, но для себя отметил, что людей истинной веры тут много и не притесняют их. Это хорошо.

С гортанным ревом, словно дикий зверь, Фрол кинулся на Пахомова, ухватил пальцами за горло, начал душить. Приказчик оторопел, задыхаясь. И тут бы конец ему вышел, если бы не случилось в молодости несколько лет казаковать. В курене Пахомов и набрался хитрых казачьих ухваток. Двумя сцепленными руками сбил руки противника с горла, схватил со стола тяжелую тарелку и с размаху обрушил ее на голову пропойцы, тарелка раскололась. Глаза ярыжки закатились. Весь в остатках щей и крови, сполз под лавку.

«Интересный приказчик. Фрол силен аки медведь, а этот мигом успокоил, – думала кабатчица, с отстраненным видом наблюдавшая за дракой. – Надо будет донести о нем лейтенанту из безопасности»

***

Негромко тарахтя и, одновременно парируя снос усилившегося ветра, разведывательный мотодельтаплан пролетел над отрядом кочевников круг. Зашел на второй. Взгляд Сергея Евдокимова не отрывался от земли, но больше никаких странностей не заметил, и летчик собирался брать курс на базу, когда гулкие звуки выстрелов: «Бабах! Бах! Бабах!» заставили вздрогнуть, аппарат тряхнуло.

Кровь резко, толчком, ударила в голову. Обернулся. Пуля пробила дыру в металлической трубке каркаса. Из средневековых карамультуков попасть в летящий на солидной высоте аппарат, не смог бы, и Робин Гуд, значит стреляли из украденного оружия. Он нашел убийц геологов! Тело, между тем, среагировало самостоятельно. Правая рука потянула трапецию от себя и влево. Пора удирать. Это только в дурацких голливудских фильмах фортуна вечно на стороне хороших парней. Там главный герой стоит под ливнем пуль и ни одна не попадет, а сам поражает врагов одного за другим. В жизни, часто все происходит наоборот.

Летчик торопливо доложил на базу об обнаружении отряда с оружием пропавших геологов, мотодельтаплан, кренясь, поворачивал домой.

Внезапный и сильный порыв ветра едва не отправил в пике. Пока летчик лихорадочно боролся с взбрыкнувшим, словно норовистый жеребец, аппаратом, справа вверху мелькнуло несколько стремительных теней. Он не успел ни среагировать, ни понять, что это. Словно огромным кулаком ударили позади сидения, аппарат затрясся, словно дикий мустанг под ковбоем, кренясь на правую сторону, заскользил вниз. Летчик судорожно задергал трапецией, несколько тревожных секунд прошли в борьбе, но все же заставил мотодельтаплан ровно лететь. Оглянулся, вместо прозрачного колеса пластающих воздух лопастей, позади бешено крутился ошметок винтов. Ураловский двигатель, весь в птичьих перьях и крови, умирающе гудел, судорожно кашлял черным дымом. Летчик похолодел, приплыли. То ли усилившийся ветер тому причина, то ли резкий разворот мотодельтаплана, но аппарат столкнулся с пикировавшей стаей птиц. Придется идти на вынужденную посадку.

Трапеция – так называют дельтапланеристы ручку управления

– Южный, я, жаворонок 3, столкнулся с птицей, аппарат поврежден, мне нужна помощь. Буду тянуть домой сколько смогу! – крикнул в микрофон.

– Понял тебя! Держись! Аварийно-спасательная группа вылетает! – услышал взволнованный голос руководителя полетов в наушниках.

Присвистывая и подвывая, кашляя черным дымом, аппарат тянул на север, а за ним полз черный траурный дым. Пилот отчаянно работал трапецией. В эти мгновения человек и гибнущий мотодельтаплан слились, стали едины в стремлении протянуть хоть чуть-чуть ближе к родному аэродрому. Аппарат дрожал, охваченный судорогой, то ли предсмертной, то ли передаваемой скрюченными пальцами человека, то теряя надежду и вновь борясь за жизнь даже не имея надежды. Но бездушное железо не человек, не способно выдержать не предусмотренные конструкцией нагрузки. Двигатель последний раз глухо татакнул и заглох, остатки пропеллера крутанулись пару раз, мертво замерли. Громко выл встречный ветер. Все, осталось только садиться. Главное, чтобы внизу была ровная поверхность, куда можно мягко спланировать.

Десяток бесконечных секунд Сергей отчаянно боролся за собственную жизнь и спасение аппарата. Выжженная безжалостным солнцем унылая и мрачная серо-зеленая равнина стремительно приближалась. Наконец снизу ударило, глухой стук – касание, рвануло вперед, ударило алюминиевой трубкой лоб. Искры из глаз!

Мотодельтаплан запрыгал по невидимым из-за травы кочкам, все части жалобно застонали. Проехал недалеко, замер. Пилот облегченно выдохнул и тут же зашипел. Больно! Но это все мелочи, главное благополучно приземлился! Как станет выбираться и отбиваться от вооруженных убийц, это все потом. Как обычно, выкрутится, он везучий…

За два дня до встречи разведчика с отрядом степняков, где-то в скребущих скалистыми вершинами небо заснеженных горах Тянь-Шаня, на юго-востоке Казахстана, родился ветерок, пока больше похожий на легчайшее дуновение. Настолько слабый, что даже если бы над планетой продолжала кружиться гирлянда метеоспутников, его вряд ли бы заметили и, тем более учли такую безделицу в прогнозах. Но это невозможно. В 1689 году от Рождества Христова весь штат метеорологической службы на Земле исчерпывался пятью гражданскими специалистами и одним военным и о том, что происходило за пределами контролируемой попаданцами территории, они могли только догадываться, и их работа во многом походила на шаманские таинства. Так что неудивительно, что метеорологи прошляпили рождение ветра. Словно в отместку за пренебрежение, спустившись с горного хребта, ветер усилился. На другой день, пронесся над югом Казахстана и, набрав ярости и мощи, приготовился к штурму севера евразийской степи и Южного Урала. Не зная о нем, второго июля, как обычно, мотодельтапланы пришельцев вылетели на разведку.

Маршрут обыкновенный, даже рутинный, им Сергей Евдокимов летал десятки раз. На высоте девятьсот метров мотодельтаплан неторопливо плыл над до жути угрюмым и, утомлявшим глаза однообразием, ландшафтом: на десятки километров бесконечное «море» выгоревшей, пожелтевшей степи, ровной, как стол; изредка радовали глаз тихие степные речки и озерца с зеленеющими вокруг сосновыми и березовыми рощицами. Порывистый ветер безжалостно трепал одежду, безуспешно пытаясь добраться до тела, насвистывал в уши заунывную мелодию. Позади мерно и успокаивающе гудел четырехтактный ураловский двигатель. Огненный глаз солнца посреди неба, густого, насыщенно-синего цвета, какой бывает в этих местах только в разгар лета, ощутимо жалил лучами.

С губ летчика не сходила самодовольная улыбка: полет, похожий на парение птиц и, слияние с машиной наполняли радостным чувством свободы. Только полет, один полет.

Летать, чувствуя встречный ветер всем телом, всей душой, он мечтал с сопливого отрочества и, к шестнадцати годам отчаянно заболел небом. В семнадцать поступил в летное училище. Перенос разделил жизнь на две неравных половины. До него пилотировал вертолет, а в отпуск ездил в горы, чтобы за считанные минуты и секунды промчаться вниз по крутому лыжному спуску. Так, чтобы дух замирал, а сердце падало в пятки! Так чтобы море эндорфинов! Покидать небо из-за того, что скоро вертолеты выйдут из строя, не хотелось до зубовного скрежета. Поэтому, когда появились первые мотодельтапланы, ни секунды не раздумывая, написал рапорт о переводе и не прогадал – на мотодельтаплане получал экстрима даже больше, чем, когда летал на корове-транспортном МИ-26.

Вдали и слева показались невысокие холмы, в лощине между ними клубилась пыльная туча. Аппарат отправился навстречу и спланировал на сто метров – безопасную высоту, где не страшны ни стрелы, ни примитивный огнестрел казахов. В клубах поднятой тысячами ног пыли, неспешно брели гигантские табуны лошадей. За ними бессчетные коровы и верблюды, последними – многотысячные гурты коз и овец, и только потом гарцевали на лучших конях кочевники. Следом катили арбы с добром. Мотодельтаплан сделал пару кругов, внизу жуткий переполох, крики мечущихся казахов и рев перепуганной скотины. Не найдя ничего подозрительного, аппарат полетел по маршруту дальше.