Отряд

Другой танк укров выстрелил кумулятивным, я это понял, когда на броне нашего сверкнула вспышка и огненная струя разлетелась ярким веером в дымной короне. В отличие от хохлов наш танк так и не сдвинулся с места, спокойно и уверенно выцеливая нервно маневрирующего противника. Выстрел. И мощный взрыв подбросил другой танк карателей, напрочь сорвав башню. Она перевернулась и отлетела метров на пять, а из корпуса высоко вверх хлестанула струя кордитного пламени. Третий и четвёртый танки попятились, но один за другим растерзанные жуткими взрывами замерли дымящимися искорёженными грудами. Последние два попытались укрыться за подбитыми собратьями, но тоже сгинули один за другим.

От наблюдения за танковым побоищем меня отвлекли близкие очереди нашего «Корда». Пехота укров подобралась недопустимо близко. Я крикнул Дитриху, тот взвёл АГС и в несколько очередей опустошил короб-улитку, потом второй.

Растеряв наступательный кураж, укры залегли, огляделись, и, осознав, что вся их непобедимая броня превратилась в горящую рухлядь, впали в настоящую панику. Оставив без помощи раненых и убитых, они без оглядки рванули прочь.

Растерявшиеся хохляцкие БТРы, как стая воробьёв от ястреба тоже бросились наутёк, но уйти с поля удалось только трём. Остальные замерли горящими коробками, присоединившись к своим замершим старшим сородичам и прочему битому железу, разбросанному по склону.

Атака выдохлась, и я был уверен, что после двух неудачных штурмов и огромных неоправданных потерь сегодня каратели больше не сунутся.

Солнце бессильно упало за горизонт, и земля со стоном забылась темнотой. Но, как это всегда бывает летом, ночь прошла быстро. Выглянувшее утреннее солнышко осветило израненную войной землю, и с высоты кургана открылась панорама вчерашнего побоища. Тут и там торчали искорёженные корпуса, обломки и остовы вражеской бронетехники. Кое-где они ещё слабо дымились. Среди них лежали сотни тел. Ничего не поделаешь, долг платежом страшен. Вдали я разглядел десяток грузовиков с белыми флагами с красными крестами, а на поле суетились солдаты, уносящие тела убитых и раненых.Война опять собрала свою жатву.

С высоты мы угрюмо смотрели на скорбную картину торжествующей смерти, и даже не помышляли мешать санитарам и похоронной команде исполнять долг перед ещё живыми и павшими. С другой стороны, к печали об убиенных людях примешивалось утешение, что сегодня среди защитников впервые за войну никто не пострадал. Постепенно к нам на площадку за баррикадой подтянулись и наши бойцы, и ополченцы. Под неторопливую беседу они принялись приводить в порядок оружие, поскольку вчера было не до того. Ополченцы оживлённо переговаривались с нашими и даже иногда посмеивались над немудрящими шутками. Они заметно успокоились и приободрились, но прекрасно понимали, что ещё ничего не закончилось.

Днём наблюдатель подал тревожный сигнал. Мы дёрнулись к позициям, но выяснилось, что на УАЗике приехал комбат.

Он сразу направился ко мне и порывисто пожал руку, потом обнял Медведя, который, смущённо улыбаясь, немного скривился, придерживая раненую конечность.

– Это удивительная победа! – комбат не мог отвести взгляд от поля боя, – это ж надо столько наколотить! Я слышал, что под Славянском и недавно в Красном Луче что-то подобное произошло, но здесь… Глазам не верю. Кстати, а вы не тот ли отряд, что…

– Тот самый, – я улыбнулся и поправил разгрузку, – отряд «Д» славянского спецназа.

– Ну, браты, вы на фронте стали легендой. О вас все говорят, но никто не видел. А мне вот подфартило. Вчера голову сломал, думал, всё, край, прорвутся нацгады, а у меня и помочь некем, под Торезом котёл держим, да половина состава раненых. Уф-ф, как гора с плеч. Курите?

Я отрицательно мотнул головой, извинился и полез в карман за рацией спецсвязи, чтобы переговорить с Захарченко. Повернулся, шагнул, и в этот момент мне под ключицу ударила пуля. Снайпер, мать его! Я быстро обернулся, одновременно делая шаг, и дёрнул комбата вниз. Сообразивший, что к чему Медведь упал сам.

– Что это было? – глаза комбата достигли крайней точки расширения от удивления, – у тебя там кираса что ли? Вдарило, как по металлу.

– Что-то вроде того, – я не стал распространяться, и без того вокруг нас уже бушевали страсти, и сплеталась густая сеть слухов.

– Совсем житья не дают, суки! – взревел Медведь, трясясь от ярости, – задушил бы гадов собственными руками! – он стукнул рукой по колену и сморщился от боли.

– Сейчас всё устроим, – я щёлкнул по микрофону, – здесь Бор. Ромео, Сержант поднимитесь к баррикаде у обелиска.– Есть работа, – сказал я подошедшим снайперам.–Ромео, в роще опять засели кукушки и головы поднять не дают. Надо их зачистить. Сержант, проверьте заросший овраг в тылу, нет ли и там засидки. Определитесь на месте и будьте на связи.

Мы с комбатом укрылись за развалинами и принялись за гречку с тушёнкой, которую принёс Дитрих. Пока мы заправлялись, комбат слово за словом обрисовал обстановку на фронтах. В основном я был в курсе, но немало услышал и нового.

Как стало известно, главной идеей летнего наступления стала полная изоляция Новороссии от России и последующее разделение республик. Киевские заправилы решили превратить их в изолированные территории и медленно удушить.

Здесь на южном фронте противник наступал по двум направлениям: во-первых, на восток к границе мимо Саур-Могилы, во-вторых, на север в сторону Иловайска. На северном фронте укры тоже усилили давление в сторону границы в обход Луганска. Но в бесчисленных стычках импульс наступления угас, украинская армия завязла и встала. В итоге, под контролем Новороссии остался стокилометровый участок границы с Россией. Вместе с тем на южном фронте образовалось глубокое вклинение армии укров, так называемая «южная клешня».

Провалив начало летней кампании, каратели пересмотрели планы, нацелившись окружить и удушить Донецк. Для этого они начали смыкать обе «клешни» северную и южную. На севере им удалось захватить Дебальцево, а на юге осадить Иловайск.В рамках этой операции силовики сковали отряды ополчения под Торезом, что позволило стянуть под Иловайск немаленькую группировку: карательные батальоны «Прикарпатье», «Шахтёрск», «Херсон», «Свитязь», «Миротворец», «Кривбасс», бригады мотострелков, морпехов, артиллерии и танков. До крайности озлобленные поражениями нацисты начали проявлять небывалую жестокость, а переполняющая их ненависть выразилась в напутствии одного из униатских святош: «на быдло из Донбасса заповедь «не убий» не распространяется».

Но карателям и в голову не приходило, что яростная решимость ополченцев ничем не уступала в силе звериной жестокости бандеровцев. Славянская бригада «Сомали» во главе с известным нам Гиви стала ядром гарнизона Иловайска. И пока наш отряд сражался в Красном Луче и на Саур-Могиле, «сомалийцы» основательно закопались в иловайскую землю, согласившись с комбатом, что «выкопанные десять метров окопов намного лучше двух метров могилы». За прошедшие двое суток Иловайск буквально превратился в крепость. Однако исполненные ненависти и злобы укронацисты этого не поняли и при поддержке артиллерии в лоб атаковали позиции ополчения. И, как всегда, их подвели самоуверенность и презрение к противнику. Укры начали наступление нагло и тупо без подготовки и разведки, решив задавить противника массой. Но с виду слабая и редкая линия обороны, опирающаяся на пулемётные и миномётные точки и на снайперов, оказалась агрессорам не по зубам. Штурм стоил украм очень дорого.

Со слов комбата поступающее из России оружие, в том числе артиллерия и миномёты, заметно уменьшило подавляющее преимущество укров. Но, тем не менее, соотношение сил примерно 3:1 позволило укронацистам охватить Иловайск в полукольцо. От полного окружения ополченцев спасли подошедшие из Донецка резервы, сразу вступившие в бой. Батальоны «Восток», «Оплот» и бригада Мотороллы стабилизировали ситуацию, но не лишили укров желания захватить город. Сосредоточившись в ударный кулак, каратели бросили в наступление все силы и захватили южную часть города. Произошли жестокие городские бои вплоть до рукопашных схваток. Ополченцы не собирались сдаваться, а обезумевшие нацисты бросали в пекло всё новые и новые войска. В итоге командующий силовиками всё тот же бездарный генерал Муженко до предела обнажил фланги, сосредоточив все силы на острие атаки и оставив в тыловом прикрытии только один неполный батальон нацгвардии.

Всё это позволило командованию армии Донбасса наметить фланговые контрудары с целью охвата и полного окружения под Иловайском всей вражеской группировки. Однако в планах ополчения имелась и своя ахиллесова пята. Наступающая от Луганска южная группа ополчения серьёзно опаздывала, завязнув в локальных схватках на южной клешне. Поэтому через комбата штаб передал нашему отряду просьбу не позже, чем через день выдвинуться в район Амвросиевки, чтобы вместо опаздывающей южной группировки как-нибудь заткнуть выход из иловайского котла.

Выслушав комбата, я отложил недоеденную кашу и надолго задумался о судьбе того осла, которого грузят до тех пор, пока он везёт. На этот раз нам предложили стать пробкой в огромном кипящем котле. И, если отряд из 18 бойцов бросают в этакое пекло, то ситуация и впрямь отчаянная.

От тяжких дум меня отвлёк Марк:

– Командир, Ромео и Сфера не выходят на связь. Сержант и Лео ответили, а эти молчат.

Я поднял на Марка глаза и быстро прокрутил в голове варианты. По правилам работы спецназа оперативник был обязан ответить на вызов словом или условным звуком даже в нестандартной ситуации. По всему выходило, что ребята во что-то влипли.

Не теряя времени, я сразу начал собираться. Скинул неудобную в поиске разгрузку, прицепил к поясу кобуру с «Гюрзой», сунул пару запасных обойм в бедренные карманы. В лесу можно воевать только короткостволами. На пояс – нож и флягу с водой, в карманы куртки – пару лимонок.

– Марк и Док, приготовьтесь к выходу налегке. С собой только пистолеты, ножи и гранаты. Дитрих, остаёшься за старшего. Всем быть на связи в готовности раз, и не забывайте посматривать в поле.

По натоптанной тропинке мы втроём спустились с тыльной части кургана и, свернув у подножия налево, отправились к примыкающему к склону сосновому лесу с рябиновым и ясеневым подлеском и вкраплениями дуба. По сути, в ближайших окрестностях этот массив был единственным полноценным лесом среди бескрайнего степного разнотравья. Вся донецкая земля расчерчена лесопосадками вдоль дорог и полей, кое-где встречаются редкие рощицы, немало заросших кустарником балок, но лесов как таковых почти не имелось.

Шагая по открытому лугу, мы наверняка прекрасно смотрелись в прицеле снайпера. И это было вовсе не предположение, а уверенность. Жизнь научила Бора распознавать опасность, и сейчас я буквально кожей чувствовал чужой взгляд через линзы боевой оптики.

– Ребята, из леса за нами наблюдают и наверняка ждут. Но, коли не стреляют, значит, хотят взять живьём. Но играть по их правилам мы не будем, сами финтить умеем. А посему в эти дебри мы зайдём не здесь, а совсем наоборот. В лесу быть крайне внимательным, присматривать друг за другом, общаться знаками. Нюхайте, слушайте, чувствуйте. Действовать тихо и скрытно. Основное оружие – нож. Пистолет в самом крайнем случае. О гранатах даже не хочется думать. Берём языка, остальных валим.

Пройдя по лугу след в след, мы достигли опушки. А, чтобы сбить противника с толку, я решил обогнуть лес по дуге и зайти сзади. Это заставит врага нервничать, перемещаться и шуметь. Пробежав вдоль кромки с километр, мы углубились в лес, разошлись на пять-шесть метров в пределах видимости и пошли цепью по часовой стрелке.

Внимательно выискивая любые приметы, мы не забывали приглядывать друг за другом. Вот Марк поднял руку и потыкал пальцем в землю, указывая на явные следы лёжки и ночёвки. Так. Уже теплее. Ещё через полчаса меж стволов засветилась обращённая к кургану окраина леса. Ага. Вот и ещё одна лёжка снайперов. Так. А здесь следы борьбы и волочения. Стоп! А это что такое? Медальон Ромео! Этот образок святого Николая он носил, не снимая, ещё с первой чеченской. Цепочка порвалась. Серебро от пота и времени потемнело, потеряло блеск, потому в спешке враги его и не заметили в траве. Теперь всё окончательно прояснилось. Ромео и Сфера захвачены. Я махнул ребятам и, молча, показал им на ладони образок. Они нахмурились и кивнули. Я ткнул в них пальцем, махнул влево и провёл рукой полукруг, показал на себя – вправо, свёл руки и сжал кулак. Они кивнули и тихо исчезли в подлеске.

Я скользил ступнями по поверхности земли, присматривался, прислушивался и принюхивался. Стоп! Есть посторонний запах. Что? Ага, табачный дым. Я осторжно покрутил головой. Еле заметно пахнуло слева. Тихо и медленно скользнул по дуге, держа под контролем подозрительный участок и всё пространство. Есть! В кустах чуть шевельнулось пятно, почти незаметное из-за удачно подобранного камуфляжа. Я замер, превратившись в слух, и не зря. Слева из подлеска донёсся едва уловимый звук, будто кто-то поперхнулся или осторожно кашлянул в кулак. Понятно. Там тоже чужаки.

Сначала беру первого, он явно в дозоре. Подкрался. Резкий удар кулаком в висок. Прихватил за воротник, не позволив упасть. Одна рука под затылок, другая под подбородок, резко повернул. Треск позвонков. Аут. Быстрый осмотр. Камуфляж зелёный лесной натовский, добротная обувь, шляпа, очки-поляроиды, американская автоматическая винтовка, в кобуре «Беретта», на поясе чёрный боевой нож «Онтарио» полно импортных мелочей. Наёмник. Документов и жетона нет.

Я осторожно выбрался из кустов и тихо двинулся налево, откуда слышал звук. Так. Здесь дело похуже. Трое. Вокруг следы старательно замели, а тут у них стоянка. Рядом с ними какие-то тюки или рюкзаки. За себя не страшно, броня спасёт, но шуметь раньше срока, значит, упустить врага и подвергнуть пленённых мужиков дополнительной опасности.

Когда из глубины леса донеслись едва слышимые звуки, все трое насторожились и повернулись ко мне спиной. Пора.

Нож тихо выскользнул из чехла. Обратный хват лезвием от себя. Рывок. Занёс руку. Левому полоснул по сонной артерии и тут же, на обратном движении, всадил правому под кадык. Выпустив нож, бросился к третьему, который держал снайперскую винтовку в противоположную от меня сторону. Она ему и помешала быстро повернуться. В прыжке я врезал кулаком по макушке, и он упал.

Быстро завернул руки назад, стянул пластиковым хомутом. Также обездвижил ноги, рванул к мужикам навстречу и тут же затормозил, поскольку они сами вышли навстречу. Я показал им кулак и поманил пальцем. Мы присели и сдвинули головы.

– Вы чего расшумелись? – сердито прошептал я, – что случилось?

– Двое в пикете. Один со снайперкой. Взять не удалось, пришлось валить. Наёмники. Всё импортное. Да, ты и сам тоже неплохо пошумел, – ядовито заметил Марк, – вокруг больше никого.

– Ладно, проехали. Пошли языка допросим, а то по этому лесу будем лазить до морковкиного заговенья.

Мы вернулись к месту моей схватки. Пленный по-прежнему лежал лицом вниз и слегка шевелился. Я его перевернул, кепи слетело, и…

– Баба… – прошептал Док.

– Белые колготки, – тихо прорычал Марк, – убью суку.

– Тихо. Успокойтесь.

Я отхлестал пленницу по щекам и плеснул в лицо водой из её же фляжки.

– Ху ис… во… – тут она разглядела нас, – Кито ви? – она переводила ошалевшие глаза с одного на другого. Потом в её взгляде появилось понимание, – ихь ист иностранай храждан… ви ист меня отпускайт.

– Ах ты, подстилка прибалтийская, – Марк еле сдерживался.

– Успокойся, может быть она из Швеции или Германии. Да, и какая нам разница. Завяжите ей рот шейным платком и поставьте на ноги. А ты, тварь, сиди тихо, и даже не дыши.

Эта белоглазая стерва, даже сидя смотрящая на нас сверху вниз, как на взбунтовавшихся рабов, вдруг увидела трупы двух своих подельников и забилась в сильных руках. А я нарочно медленно вытащил из горла наёмника нож, не вытирая, медленно приблизил острие к её лицу, и она сломалась. Я понял это по быстро темнеющим штанам. В её глазах заметался животный страх.

– Поговорим?

Она резко закивала головой.

– Заорёшь, сразу лишишься обеих глаз. Тебе это понятно?

Она опять закивала.

– Вопрос первый: сколько вас и где база? Вопрос второй: где наши бойцы, которых вы недавно захватили? Вопрос третий: в каком они состоянии, и что вы с ними собираетесь делать? Отвечай чётко. Врать не советую. Марк развяжи ей рот и освободи ноги.

Снайперша стояла, тяжело дыша и мелко трясясь.

– Стесь отна хрупа пыла… шест тшеловек… Фсе люти ис Ефропа… Боше мой… Лютвиг… Как теперь шить… Паса ф Саурофке. Там три хрупи. Фосемнатцат тшеловек… Ф польшом томе на прафой охраине. Фаши люти там. Их топросят и эршиссен… растеляйт. Они упили нашехо лютшехо снайпера и дфа ехо ассистент. Меня нельзя упивайт… это протиф конфенция… мой атфокат потаст ф сут… Ви ист фарфары.

– Вы были на Кавказе?

– Я, я… пыла, нетолхо. Трай монат… месяц.

– Марк отведи её в сторонку и не затягивай.

– Но… Фи не смейт… Я хочу шит…

– Это ты скажешь на том свете ребятам, которых ты пристрелила и там, и здесь. Пошли, сука, – Марк не шуточно разъярился.

Через минуту из кустов донёсся короткий всхлип и шум падения тела.

Я собрал всех жестом:

– Ну, что будем делать? Вернёмся за поддержкой, или сами управимся?

– Некогда бегать туда-сюда, – проворчал Марк, – надо спешить.

– Тут всего-то три версты, – вставил Док.

– Поступим так. Марк обшмонай трупы, возьми пару автоматов, пистолеты с магазинами, ножи. Док освободи один рюкзак для трофеев, посмотри бумаги, документы, жетоны, валюту. А я прихвачу эту снайперку с глушителем.

Пройдя краем леса, мы выбрались на заросшую спорышем дорогу, ведущую в Сауровку. Оплывшая колея вилась между куртин кустарников, которые частично укрывали нас от возможных наблюдателей.

Нужный дом отыскался вблизи одичавшего яблоневого сада с густыми зарослями акации по краям. Я осторожно пробрался через кустарник и начал присматривать место для засады. Пока я продирался через акатник, Док и Марк, обошли небольшую делянку подсолнухов и растворились в неухоженном вишнёвом саду, разросшемся вблизи дома.

По плану я первым должен начать стрельбу, привлекая внимание наёмников. А, после того, как они поймут, что я один и попытаются захватить, мужики должны ударить им в тыл. В такой заварухе, я полагал, наёмникам будет не до пленных.

Пока Марк и Док добирались до места, я занял удобную позицию за стволом старой упавшей яблони.

Но не успел я устроиться, как события начали развиваться с головокружительной быстротой. Из того самого большого кирпичного дома, оживлённо болтая, вышли четверо наёмников, потом двое вывели связанных Ромео и Сферу. Всей толпой они направились в мою сторону к большому сараю с навесом, расположенному от меня метрах в сорока. Казнить ведут, гады!

Понятно, что наших мужиков с их бронёй не из каждой пушки убьёшь, но сама мысль, что какая-то иноземная мразота собирается казнить моих людей, подняла волну холодной ярости. А, когда я увидел, что двое из чужаков пристраивают под балками две верёвочные петли, меня буквально затрясло от желания немедленно уничтожить палачей.

Однако я взял себя в руки, пристроил на бревно винтовку и приложился к окуляру. В прицел влезла холёная морда главаря крупным планом. Ребят поставили под виселицей. Двое притащили длинную лавку. У меня перед глазами опять промелькнули картина из сорок первого года, когда в селе под Крево полицаи попытались казнить мирных жителей. Из глубины души поднялась лютая ненависть, от которой нестерпимо захотелось бить, убивать и уничтожать. Разнесу тут всё к едритической маме, камня на камне не оставлю!

Главарь лениво поднял руку и тут же откинулся с дыркой во лбу. Наёмники чуть присели и завертели головами в моём направлении. Всё-таки глушитель гасит звук не до конца. Выстрел. Второй вешатель сполз по стене сарая. Они всё поняли и бросились врассыпную. Выстрел. Третий с дыркой в затылке нырнул в кусты малины. Они залегли. Но на ровной площадке двора я видел их и лежачими. Выстрел. Четвёртый дёрнул головой и затих. Двое вскочили, и, виляя, бросились к дому. Выстрел. Пятого откинуло вбок, и он скрючился у дорожки. Шестого возле дома снял кто-то из наших.

Я во все лопатки рванул к Ромео и Сфере, рассёк ножом стяжки на руках, положил снайперку и сумку с магазинами им под ноги и рванул к дому. Трое навстречу. Мне по груди струя пуль. Я не остался в долгу. Ответ из «Гюрзы». Двое с копыт. Третьему подсечка и со всей дури ногой в висок. Хруст костей. Готов.

Во дворе Док с Марком расправлялись с европейцами, по виду поляками, прибалтами или скандинавами. Навскидку их осталось не больше семи. Нечего лапы задирать. Выстрел. Сбил ударом ноги. Ещё выстрел. Это вам за наших ребят на кургане, за детей и матерей Донбасса, за ваш поганый гонор, за звериную извечную ненависть к России. Припёрлись огнём и мечом, пулями и кровью демократию свою поганую устанавливать, как и их предки четыреста лет назад. Вот и получили ответ русского народа. Всё, конец. Последнего завалили. Уф-ф. Надо дух перевести.

– Марк, посчитай, сколько гадов прикончили.

– Здесь десять, трое на дорожке и у сарая пятеро. Восемнадцать. Весь комплект.

– Док, иди к нашим, они у сарая, осмотри их и помоги, чем сможешь. А мы с Марком здесь и в доме пошарим.

Мы опустошили ещё один трофейный рюкзак, собрали в него документы, деньги, два десятка пистолетов, кучу обойм, ножи и кое-какие мелочи. Нашли винтовку Ромео. Потом мы прихватили две снайперки «Кехлер-Кох», поскольку им подходят наши патроны, и двинулись в сторону кургана. По дороге Ромео рассказал, как их поймали на муляж, шарахнули по голове и добавили электрошокером. Продержали четыре часа в подвале, потом допрос. Побили, конечно. Вернее, попытались побить, и только руки отшибли. Снова на два часа в подвал, допрос и повели вешать.

К своим мы вернулись в шесть вечера. На кургане народ совсем извёлся, дожидаясь нас из поиска, хотя ещё из Сауровки по рации я коротко сообщил, что возвращаемся. Мужики понимали, что всё обошлось, но всё равно волновались. К нам бросились и наши, и защитники кургана, трясли за руки, похлопывали по плечам и спинам, радостно смеялись. К горлу подкатил предательский комок. Не хватало ещё слезу пустить. Я и представить не мог, насколько мы сроднились за последнее время. Но постепенно буря эмоций улеглась, и я дал команду собираться в рейд. Выступаем завтра до рассвета, а нужно было ещё пополниться боеприпасами.

Ребята чем могли затрофеились, привычно принялись чистить оружие и боеприпасы, перераспределять барахло и всякие мелочи. А мне опять пришлось взять в рукигенератор.

Уже в потёмках я подсел к костру, который ополченцы развели в углублении за баррикадой. Прятались на всякий случай. Конечно, сегодня мы изрядно ощипали противника, но поберечься не мешало. Местный кашевар помешивал варево в большом закопченном котле, а все остальные дымили табачком, от нетерпения грызли сухари, мечтали о выпивке, обсуждали достоинства разного алкоголя и, как всегда травили байки. Удивил, обычно молчаливый Хоттабыч:

– Вот вам случай из жизни в тему. Дело было вблизи Бухары, где мы проводили геологическую разведку. Обычно сухой закон размачивал местный пастух, который, прогоняя мимо отару, раз в неделю забрасывал нам ящик водки. После этого на пару дней жизнь в лагере замирала. А поскольку в тамошней пустыне полным-полно скорпионов, мы взяли за правило с вечера заносить обувь в палатки. Во время очередного визита пастуха мой друг набрался в зюзю, кое-как стянул кирзачи, заполз в палатку, оставив сапоги снаружи. С утра выбрался отлить, в сапоги влез и замер: «Ребята, там что-то есть». «Дави его быстро!». Друган отчаянно запрыгал, затопал ногами, а потом дурным голосом завопил: «Укусил, сука!». «Быстро сапог скидывай!». Снял, вытряхнул… раздавленные часы и осколки стекла. Вечером спьяну ходики в сапог засунул и забыл. Это к вопросу о пользе и вреде алкоголя.

Посмеиваясь, заправились кашей с тушёнкой, потихоньку разбрелись и к полуночи угомонились.

ГЛАВА 12.

Утро началось задолго до восхода солнца, когда в сумеречной дымке, презирая войну, начали бесстрашно щебетать и суетиться лесные и степные птицы. Едва чуть заалел восток, мы простились с новыми друзьями из гарнизона Саур-Могилы. Перевязанные и потрёпанные они провожали нас, и на их осунувшихся лицах с тенями крайней усталости под глазами причудливо перемешались чувства искренней благодарности и печали. Не зная, чем их одарить за мужество и стойкость, я не придумал ничего лучшего, как раздать на память все трофейные пистолеты и ножи. Медведь на прощанье облапил меня и потёр забинтованной рукой вдруг заблестевшие глаза.

Колонна медленно тронулась прочь от кургана, и я долго чувствовал, как печальные взгляды жгли спину. Поистине, сколько не плати за жизнь, лишнего не переплатишь.

Восход солнца мы встретили на той самойкорявой дороге, что привела нас к кургану, но теперь машины тащились в обратную сторону. Наконец грунтовка нырнула в овраг, обогнула большой ставок и вывела нас к Артёмовке. Странно, но обратная дорога почему-то показалась намного короче.

Со стороны Артёмовки через речкухорошо просматривалосьне убранное поле боя: испятнанный воронками и опалённый огнём склон речного мыса,вздыбленная взрывами земля и остатки битой техники, разбросанной вдоль дороги и вокруг села Красный Луч.

Над землёй висела утренняя тревожная тишина, и немногие жители посёлка, которые по ранним делам оказались на улице, быстро попрятались, завидев нашу колонну.

По окольной дорожке мы выбрались на шоссе и прибавили газу. Примерно через десять вёрст даже сквозь шум мотора начали прослушиваться далёкое ворчание боя на закатной и полуночной стороне. Где-то там начала наступление армия Новороссии. Остановились, прислушались. Сзади тоже чуть слышалась канонада. Мы находились между фронтами на территории где бродили разрозненные вражеские группы, мародёры и всякий уголовный сброд.

Дорога плавно повернула и вывела на широкую трассу, ведущую к районному городку Амвросиевка. Мы нацелились туда, поскольку он был по пути, и потому, что ещё на Саур-Могиле комбат предупреждал, что разведка докладывала о бандах нацистов бесчинствующих где-то в этих краях. А бродячие вооружённые отморозки в нашем тылу не предвещали ничего хорошего и могли сильно испортить настроение. Не говоря уже о выполнении задания.

Мы катили на запад через изрезанную балками и оврагами степь, в которой кое-где сохранилосьжиденькое редколесье клёна и дуба. Потом вдоль дороги стали появляться обрывы с массивными выходами светлого камня, а в некоторых местах всю землю покрывал белый, словно снег, налёт. Как сказал знающий эти места Техник, под тонким слоем плодородного грунта здесь повсюду лежали мощные пласты мергеля и мела. Потому-то в этих краях и не росли большие деревья. Миновав несколько хилых рощиц, мы остановились в одной из них в паре километров от городка. Марк запустил беспилотник.

– В полуверсте напротив мелового карьера блокпост, – указал он на экран монитора, – временный или мобильный. Постоянных укреплений нет.

– Смотри дальше.

Минут через десять Марк продолжил:

– В восточном пригороде и прилегающей городской окраине какие-то беспорядки. В остальной части города противника не вижу. Далеко.

Я привязал ситуацию к карте, немного подумал и щёлкнул по микрофону:

– Внимание. Здесь Бор. С ходу снимаем блокпост. Потом танк и минёрыотправятся прямикомчерез город к Успенскому шоссе и там встанут. Лунь, присмотри за дорогой, если что действуй по ситуации. Остальные сразу после железнодорожного переезда направляются на восточную окраину. Посмотрим, что там за заваруха. БТР и квадроцикл сворачивают в первый по ходу поворот на улицу Петровского, «Тигр» и «Урал» на следующем перекрёстке едут на Интернациональную. В конце улиц выбираемся на шоссе, сбор возле танка. Вопросы есть? Нет. Поехали.

Не останавливаясь мы снесли блокпост. Танк прокатился по пулемётной точке, сбросил с дороги микроавтобус и в сопровождении квадроцикла минёров двинулся напрямик по главной городской улице к шоссе. Все остальные, миновав переезд, свернули налево.

– Внимание, здесь Черчилль,– раздалось в наушнике. – В жилом секторе каратели шмонают горожан. Из домов таскают вещи и грузят в машины. Вижу два трупа в гражданской одежде.

– Здесь Бор. Принято. Всех касается. Здесь орудует банда нациков. Действуйте жёстко и поменьше соплей с мародёрами и убийцами. Смерть – самое малое, что они заслужили.

Не успел я дойти до точки кипения после сообщения Черчилля, как его слова подтвердились во дворе ближайшей пятиэтажки.

– Стоп, Дитрих. А, ну-ка пошли разберёмся. Рокки, прикроешь.

За углом в скверике на скамейке трое человекообразных мерзавцев насиловали женщину. Неподалёку лежало тело ребёнка лет пяти. Из ближайшего подъезда доносились крики. Грохнул выстрел.

Не говоря ни слова, я с разбега врезал ногой в морду насильнику и со всей силы наотмашь рубанул по шее ребром ладони. Он упал, задёргался и захрипел. После таких ударов не живут. Дитрих выдернул нож из затылка другого и вогнал клинок под подбородок третьему.Глаза Дитриха сузились, рот сжался, лоб перечеркнули вертикальные складки. И только сейчас я до конца понял, почему он оказался в нашем отряде. Не преведи бог, кому-то попасть под его горячую руку. Женщина продолжала лежать, спрятав лицо в ладонях. Я поспешно одёрнул её платье, и мы бросились к дому.

Не успели добежать до ближайшего подъезда, как за углом коротко рыкнул наш пулемёт, потом ещё пару раз. Ворвавшись внутрь, сразу же на лестнице первого этажа мы нос к носу столкнулись с мародёрами, которые, воровато оглядываясь и ругаясь, тащили большой телевизор, компьютер и какие-то сумки. Я успел сделать два выстрела из пистолета и на лету подхватил падающий телевизор. Других уложил Дитрих, но комп не поймал, и тот, брызнув осколками, покатился по ступенькам.

Откуда-то с этажей раздался истошный вопль, заставивший нас рвануть вверх по лестнице. Второй этаж. Из-за закрытых дверей ни звука. На третьем этаже через распахнутую настежь дверь Дитрих заскочил в квартиру, из которой доносился детский крик. Я следом. Над телом молодой женщины плакала девочка. В разорённой квартире кроме них никого. Мы метнулись на следующий этаж. В квартире налево через висящую на одной петле дверь виднелась убогая обстановка. Тишина. А из другой, напротив, доносился шум.

В гостиной на диване гордо сидел седой старик и равнодушно смотрел в окно. С двух сторон, прижавшись к нему, тихонько скулили мальчик и девочка лет десяти. В комнатах деловито шуровали четверо мародёров, подтаскивая вещи к дверям. Четыре выстрела слились в один, и все мерзавцы рухнули замертво. Девчонка взвизгнула и замерла, а дед крякнул и встал. В его холодных суровых глазах читался и вопрос, и виделся на него ответ.