7.
Мига нажевывал уже третью травинку. Жрать хотелось беспредельно, он был бы рад сейчас любой затхлой картофелине посреди необъятного бурьяна. Последний раз хавали перед отбоем накануне, так что по всему набираются почти сутки поста. Но если эти земли когда-то и засаживали, то очень давно, не осталось никаких следов. Пока голод выступает на первом месте, ведь им посчастливилось разжиться водой в машине Витяя. Но вода вся вышла, и скоро жажда заполнит собой все.
Их путь отмечался буераками и неожиданными провалами, что никак не способствовало ускорению. Злобно палило солнце, выжигая нервные клетки, хотя уже начинало клониться к закату. А там, у горизонта, ненавязчиво сползались в небе серые кучи. Тени удлинились и стали тягостными. Поглощенная жидкость разбазаривалась телом в виде пота, оба беглеца вдобавок были вымазаны в пыли и мелком мусоре. Лишь редкие порывы ветра предлагали скупое облегчение.
– Скоро траву жрать начнем!– не выдержал Мига. Даже не голода, а больше тишины. Серый пер себе вперед молчаливым броненосцем, Мига же терпеть не мог игры в молчанку.
– Ты сутки потерпеть не можешь?– отозвался Серый без особого сочувствия.
– Я ж последние два года по графику хаваю!– осклабился Мига.– Мое туловище в упадке.
– До деревни доберемся, раздобудем воды и хавчика.
– Настучат!– Мига прищурился, и этот прищур сделал из него внешне нормального человека, прикрыв буркалы.– Всю деревню не грохнешь.
– Всегда есть отщепенцы. В любом селе есть такие. Живут на отшибе, с людьми не контачат, гребут в одну харю. Найдем такого сквалыгу, у него и разживемся. Не найдем, так сопрем курицу втихаря. Никто ментам из-за курицы звонить не будет. А если и позвонит, те нахер пошлют.
Мига не был уверен: сейчас, когда вся милиция на рогах, любая курица может стать мамонтом. Тем не менее, Серый производил впечатление человека, у которого всегда есть надежный план. Так что Мига поостерегся выпячивать свое мнение.
– Жаль, что твои кореша нам ствол не подогнали,– горестно вздохнул он.– Только перья.
– Они предлагали. Я не подписался.
– Да ладно?– Мига выкатил «миги».– А чо?
– Возни много, и ненадежная штука. Когда надо, может заклинить. С двадцати метров хрен попадешь, вблизи тоже толку немного, за руку схватят и вывернут. Шум один. Лучше ножа еще ничего не изобрели.
– Так ты и не пали почем зря! Пуганул немного, и уже лады.
– С оружием так не канает,– возразил Серый.– Оружие, если попадет в руки, оно хочет выстрелить. Как у Чехова. Если в начале пьесы висит на стене ружье, в конце оно обязательно выстрелит.
Мига пожал плечами. Часто ему была непонятна вся эта философская ботва и корчанье теллигента. Сам он придерживался иконно простых истин. Типа, дают – бери, бьют – беги, и подобная этика. Но и тут он не стал пререкаться, его номер семнадцатый, чтобы без повода бакланить.
– Чехов бы спекся на нашем месте,– заметил он невпопад.– Под таким солнцем.
– Спокойно зрит на правых и неправых,– неожиданно продекламировал Серый.– Добру и злу внимая равнодушно.
Мига с интересом покосился на Серого. В биографии их рулевого по-прежнему оставалась куча белых пятен – чем тот жил, пока не свернул с комсомольской дорожки. А Серый был комсомольцем в старших классах, не хер собачий, и планировал стать партийным, футы-нуты лапти гнуты. А что помимо этого – загадка. Да и о своих криминальных трудах делился тот вскользь и неохотно. Больше любил впадать в философию и поучать, чем бесил Мигу до карачуна, но постепенно тот приспособился и не возбухал.
С самим же Мигой все обстояло кристально с точки зрения понятий. Был у него дружок в начале 80-х, они жили в одном районе и регулярно ходили в соседний на мочилово с тамошними. Из-за этого оба состояли на учете в детской комнате милиции, но в их кругах это считалось достоянием, да и в школе пацаны уважали. Подростком Мига был уже закоренелым гусем – пил, курил и заставлял марамоек брать в рот. Не насиловал, потому как статья беспонтовая и риск быть опущенным. Так что, когда дружок предложил ему обнести хату по наводке какого-то чмыря, вовлечение Миги случилось естественным образом. Не то, так другое, он уже катил по прямой линии и особо не парился.
Чмыря они поставили на шухере, когда брали хату, а через неделю взяли их самих. Рутинное дело, таких тупарей малолеток даже искать особо не пришлось. Чмырь сдал их обоих в обмен на свободу, Мига получил три года колонии, дружок – всего два. Мига только на суде узнал, что, пока он зубоскалил в лицо следаку, дружок активно спихивал на него все косяки, так что Мигу в результате судили как организатора и зачинщика. Посему год лишку дружок себе выторговал, а вот долгую жизнь – ни хрена не угадал.
Мига отсидел положенные и вернулся назад с репутацией и связями. Нашел дружбана – а чего его искать-то, вот он сидит, в соседнем доме по-прежнему,– наведался к нему и почикал гниду ножиком. Раз двадцать воткнул. Дружок по случайности торчал дома с чувихой своей. Базарили, что жениться на ней собирался, все пучком. Мига преподнес обоим свадебный подарок, почикав и чувиху попутно, предварительно сбросив с ней весь сексуальный пыл, накопленный за три года отсидки. Чувиха, к несчастью, выжила и стала ключевым свидетелем по делу.
Он был готов к новому сроку, но тут внезапно столкнулся с избитой истиной про закон и дышло. Дело развалилось. Куча мелких нестыковок, неверно проведенные розыскные мероприятия, раздолбайство и пофигизм в следственных органах. В довершение свидетельница вдруг начала темнить и путать показания, а потом и вовсе соскочила. Походу, кто-то обрисовал ей, что в следующий раз Мига освободится и нанесет визит уже ей, девка и сломалась. Так что отпустили Мигу на все четыре стороны, а он, окрыленный успехом, взял и приперся к той девке-свидетельнице и трахнул ее еще раз. Мига всегда остро чувствовал в людях жертву, а когда чуял – пользовался. Он планировал приберечь шалаву надолго, но та вдруг сорвалась и слиняла в другой город. Да и пофиг. Мига быстро нашел ей замену.
Нынешний срок Мига отбывал тоже за налет на хату. Все обошлось без крови и пыли, только бабка, присутствовавшая в доме, через два дня окочурилась от переизбытка впечатлений. Но срок Миге влепили солидный, учитывая все его прошлые заслуги, коих набиралось немало за его тридцатилетнюю жизнь. Самое фартовое, что за серьезные преступления его так никогда и не взяли – убийства, изнасилования и однажды похищение ребенка.
Он бы и не подписался на побег, его в целом устраивала такая жизнь, от воли до воли. Но Серый соблазнил загранкой и чистыми документами. Начать новую жизнь, завести новую личность – это офигенно возбуждало. Мига будет ходить, весь из себя кент, и только он сам будет знать, сколько крови на его руках, а черных пятен – на душе. Но с новым именем он уже не будет палиться на мелочах и заниматься квартирными бирюльками. Нужен крупный куш, чтобы эдак – раз!– и в дамки на Венецию. И Серый вполне годится в партнеры и в рулевые для таких прожектов.
Серый постарше будет, под сорокет. Закончил институт чего-то там, но по специальности не работал. Уже на старших курсах начал барыжить японской техникой и пластинками. Связался с гопниками; будучи прошаренным и имея в башке что-то помимо гудрона, быстро их переорганизовал и встал во главе. Исполнял как чужими руками, так и самолично. Не бурел, чем заслужил положение. В 90-е его позвали в братву, и Серый влился спаянным коллективом в городское новообразование. Вскоре он уже совмещал криминальные сходки с легальным бизнесом, хотя что сейчас можно назвать легальным, порожняк один и пустозвонство.
Серый был обстоятельный, начитанный и вроде ровный. Он оставался ровным до тех пор, пока его жена не начала шкуриться с его партнером по бизнесу, с каким-то Двориком. Мига был без понятия, кликуха это или по паспорту, Серый при упоминании так его всегда и звал – Дворик. Чего там задумал Дворик – неведомо, Мига терпеть не любил в ревность и старался не провоцировать. Возможно, жене Серого тоже втемяшилось стать Двориком и посыпать дорожки золотой пылью, она хотела развода и нового мужа. Возможно, Дворик через бабу планировал поломать Серого и отжать у него бизнес. Возможно, это была обоюдная задумка сладкой парочки. Ну а скорей всего, по мнению Миги, эти двое просто шкурились без каких-либо затей, только и всего. Как бы там ни было, Серый, запалив обоих, вдруг перестал быть ровным, а стал тем, кем и оставался по сей день.
Он взял ружье и без разбирательств отстрелил башку Дворику, оставив его без дворика и без крыши. Дворик сидел в машине, а Серый подошел спереди, расчехлил ружье и шарахнул через лобовуху дуплетом. Тормознутый Дворик сидел как пригвожденный с круглыми глазами, а через секунду он продолжал это делать уже без кочерыжки. Серый, не теряя времени, отправился домой к супруге. Для начала он хорошенько избил ее руками, ногами и попутными предметами. Бил долго, часа два. Реально так поизмывался, потом на суде соседи кукарекали, как пытались вызвать ментов на шум. Менты приезжали, а Серый такой выходил к ним – спокойный и обстоятельный, типа весь ровный,– и заверял, что это поклеп. Дожидался, пока утихнет, и принимался заново. По делу обезглавленного Дворика его ведь пока не вычислили, следственная группа работала на месте отстрела. На каком-то этапе посчитав, что избиений достаточно, Серый достал флакончик с кислотой и залил ее в рот уже лежащей без сил женщине. Результат очевиден – жена-изменщица понесла кару в мучениях.
Но самое непостижимое: Серый учинял весь этот беспредел на глазах своего шестилетнего сына! Мига аккуратно наводил справки: Серый не был в тот день ни пьяным, ни ужаленным. Творил деяния с чистыми мозгами и незамутненным сознанием. За что ему и впаяли по полной. С такими подвигами в активе Серый должен был чалиться в тюряге, но его почему-то определили в ИТК. Скорей всего, на воле подмазали, кого надо. Сын Серого с того дня торчит в каком-то интернате для дебилов. Ни с кем не говорит, смотрит в одну точку, периодически вопит по ночам и бьется головой о стены.
Так что срыв Серого, когда они пользовали ту девулю, повстречавшуюся им в лесу несколько часов назад, наверное, объясним. Хрен его знает. Может, тот во время соития вспомнил свою любимку, или ему померещился Дворик, или он просто решил отомстить всем бабам. Мига не любил в психологию тоже, как и в чужие амуры, поэтому предпочел не заморачиваться наглухо.
– Так ты не местный?– Миге было все равно, о чем базарить, молчание его угнетало не меньше жары.– Места ты четко знаешь…
– Я карты изучил. Для нас сейчас забуриться не в ту степь – однозначно, кранты. Нет, не местный. С Севера я.
– А я из Подмосковья!
Впервые после убийства Витяя Серый взглянул на Мигу внимательно. До этого он просто ломился вперед и думал свою муторную думу, а отвечал на отвяжись.
– Мига, у тебя есть мечта?– внезапно спросил он.
– Дык полюбас!– гыгыкнул Мига.– Мечтаю, чтобы не повязали снова и чтобы твоя схема сработала.
– Это не мечта, это цель!– презрительно бросил Серый, и Миге сначала захотелось придушить его за гнилой базар, а потом он мысленно махнул рукой: Серого не переделать.– Мечта – это что-то почти недостижимое. Никаких шансов, но ты все равно думаешь о ней и живешь на одной надежде. Есть у тебя такая мечта, Мига? Или была когда-нибудь?
– Дык полюбас!– повторил Мига, однако тон его настолько отличался от привычного, что даже Серый удивился. Конфузливость неожиданно оказалась Миге к лицу, даже его буркалы перестали пучиться.– Было дело. Давно уже.
– Колись!
– Да ну нафиг! – заканил тот.– Дурь это все, братан. Че об этом бакланить: было – и прошло. Уже точно не будет больше.
– Про эффект попутчика знаешь? С кем еще тебе делиться, Мига, если не со мной? Сейчас не разложишь, больше и шансов не будет. Будешь думать потом: а чего не рассказал тогда? Может, легче бы стало.
Мига хмыкнул и какое-то время обдумывал предложенный расклад. Он сорвал новую травинку, задумчиво пожевал. Травинка наградила Мигу горечью напополам с пылью, он с отвращением ее выплюнул. Краем глаза отметил, что кучное скопление у горизонта вдруг набрало силу и стало синюшным.
– Ну короче… Короче, на сцене я хотел играть.
Мига думал, что Серый заржет на этот глупый пассаж, но его кореш вдруг уважительно присвистнул.
– Молодец, Мига!– И в голосе просквозило восхищение, и хоть Мига не особо благоговел перед Серым с его неадекватными загонами по бабам, он все равно почувствовал себя польщенным.– Это уже по-взрослому. Это уже в натуре тема. А с чего вдруг?
– Да, блин!– Чувак даже воодушевился.– В школе как-то замутили спектакль. Набрали учеников, обещали, что будем в городе выступать. А я, прикинь, вообще случайно попал на этот сходняк. Даже название им есть – труппа. Это, короче, группа актеров…
– Я знаю, Мига.
– А… Ну вот, короче. Мне говорят: хочешь четверку по поведению? Я говорю: базара ноль. Меня за поведение грозили на второй год оставить, а тут такая удача, я и повелся. А когда первый раз на репетицию вышел – пересрался и сдриснуть хотел. Они же там все теллигенты собрались, все очкарики и отличники, и я один беспредельщик. А потом вдруг говорю себе: Мига, тебя улица не научила ничему, что ли? Ну-кось покажи этим бакланам, как надо спектакли изображать. Ну и короче получилось у меня ништяк, даже завуч пришла и похвалила. Очкариков не хвалила, а меня – да.
Мига даже раскраснелся от воспоминаний. Или от удовольствия. Впервые за много лет он испытывал наслаждение, не причиняя кому-то физическую или нравственную боль.
– И чем дело кончилось? Выступили?
Мига резко насупился и пнул земляной валун. Тот рассыпался в прах.
– Не-а. Закрыли тему на полпути. Мы еще репетировали, когда прогудели отбой. Не срослось чего-то. Четверку мне так и не дали. А на второй год оставили, как и обещали. Так что урок по жизни я усвоил, нехрен в сказочки верить.
– Сочувствую…
– Да забей! Масть у меня такая, против нее не попрешь. Ну а ты, Серый? Разоблачайся и ты тогда за мечту!
Серый долго молчал. Мига уж подумал, что тот не ответит. Промолчит – и хрен с ним. Не по-пацански, конечно, он-то ведь разложил все как есть, но возбухать Мига не был намерен по этому поводу. Однако Серый ответил. Тихо, как прошелестел.
– Я мечтаю найти себе настоящую бабу. Чтобы можно было переиграть, понимаешь? Жена мне попалась не та. Вроде все при ней, но не моя. Я думал на зоне, в книжках искал. Короче, своя баба: это когда во всем впритирку, даже по мелочи. Один начинает говорить, второй на подхвате договаривает. Или один думает купить что-то, а второй уже покупает. Один, к примеру, выбрал цель, а второй стреляет по ней. Все общее – враги, друзья, интересы, грехи. Таких людей называют половинками одного яблока, родными душами. Бог так распорядился, что всех перемешал. И вот я мечтаю такую душу найти и все переиграть заново. Если вдруг фарт, и ты встречаешь по жизни такую бабу, то с первого взгляда – сечешь, Мига?– с ходу врубаешься, что это она и есть. Твоя.
Видимо, давешняя молодуха из леса не соответствовала критериям, мрачно подумал Мига, тщательно охраняя выражение лица. Подмахивала видать не так, или по цели не пальнула, или еще что. Хорошо хоть Серый ножом ее не стал резать, обошелся руками, а то шел бы теперь обмызганный по уши. Да уж, этот тип реально сдвинут на бабах, и в этом Миге виделась нездоровая фигня. Во всей последовательности доводов и поступках Серого имелась червоточина, слабое место. Если по нему как следует пнуть, Серый может сломаться в самый неподходящий момент.
Внезапно до них докатился легкий отзвук. Оба путника подняли взгляд к горизонту и обнаружили, что сгущаются тучи. А звук, который они услышали – приглушенное эхо далекого грома.
Надвигалась буря.
8.
– Что думаешь?– спросила Мила, когда они отмахали пару километров от скрюченного знака, оповестившего о конце населенного пункта. Надпись на знаке смялась и истлела, и потому селище с залитыми кровью домами осталось безымянным. Притормаживать и изучить знак вблизи желания ни у кого не возникло. С каждой новой стометровкой тревога отпускала, а свежих идей только прибавлялось.
– Первый насущный вопрос: где тела?– бодро отозвался Стас, крутя руль.
– Нет тела – нет дела, сам знаешь.– Мила вернулась к коньяку, но томность и удовольствие ушли из ее движений. Жесты стали рублеными и экономными. Сейчас жена пила исключительно с целью прочистить мозги, и Стас ей завидовал, он бы сейчас сам с размахом прибухнул по такому поводу.– И в поле дохляк лежит, воронье же там не просто так кружится. Он и есть сам.
– Дядя Прокоп? Скорей всего. А тело соседа где?
– Так там же! Кто-то из местных проснулся с утра не в духе. Пошел и укокошил соседей. И собак вдобавок. Я ни одной не увидела. Что за деревня – и без собак?! Такого не бывает.
– Трупы собак валялись бы по всей дороге.
– И я о том. И чувак тоже должен был так подумать. Поэтому всех собрал и сгрудил в поле. А сам ломанулся за бульдозером. Или чем там ямы копают, я не в курсе.
– Экскаватором…
– Можно было разогнать ворон и проверить. Но я не хочу потом по ночам просыпаться от кошмаров.
Какое-то время Стас обдумывал теорию. Раскурил две «Мальборо», одну передал Миле. Потом покачал головой.
– Не подходит малость. Крови-то снаружи не было. Только внутри. Если бы этот наш маньяк выволок труп и потащил в поле, остались бы следы.
– В полиэтилен завернул,– без особой уверенности предложила Мила.
– Тоже не вариант. Там стол был изнутри придвинут, помнишь? И ружье валялось на полу. Кто-то баррикадировался и защищался, а потом – нет его! Как-то хитроумно для деревенского маньячилы: забираться где-то через окно, убивать хозяина, потом вытаскивать его снова через окно… Чтобы – что?
– Чтобы мы не увидели следов снаружи,– сказала Мила, и они испуганно друг на друга воззрились.
– Может, нас спасло как раз то, что он ушел за трактором?– предположил Стас хрипло.
– Да и пофиг!– Мила резко рубанула воздух сигаретой, рассыпав пепел.– Уехали, и все.– Она оглянулась и посмотрела в заднее окно.
– Не догоняет дядя Прокоп?
– Не догоняет,– хмыкнула Мила.– Только друзья наши новые едут. Меня вообще другое напрягает: что мы будем с этим делать теперь?
– Ну мы точно ничего не будем!– убежденно воскликнул Стас.– У нас проблем мало? Выберемся на трассу и поедем дальше, мы ничего не видели. А эти трое пусть делают, чего хотят.
– Именно это меня и парит. Причем сильно так. До жести.
Они взглянули друг на друга, потом – на идущий позади внедорожник. Массивный джип сейчас казался им испуганной собакой-переростком, впритирку увивающейся за хозяином. Подростки послушно следовали за ними, выдерживая дистанцию с десяток метров.
– Срать мне на деревню, на дядю Прокопа и тетку Матильду. Зато меня сильно беспокоит Полтора-Ивана. Или как там его, Бахтаров-младший.
– Он Женек…
– Хоть Санек!
Мила угрюмо отхлебнула коньяк. Стас догадывался, что она имеет в виду, но молчал, ожидая продолжения и тем самым уважая ее лидерство. Для себя в мыслях он прозвал такую тему «теорией клеток». Это когда Мила начинала мысленно погружаться в схемозы и выстраивать на доске партию. В «теории клеток» она явно шарила больше, и Стас редко пытался внедрить в этот ровный строй свою малохольную мыслишку.
Панорама, тем временем, стала меняться. У горизонта набежали облака и уверенно понижали цвет и градус, а истеричное солнце рвалось погрузиться в эту прохладную кучу, как дачник в море. Возникли полутона. Усилился ветер, жара мученически отползала. Лесополоса справа закончилась, теперь повсюду красовались одни неудобья, но далеко впереди начали вырисовываться какие-то смутные постройки.
– Представь расклад,– продолжила Мила минуту спустя.– Эта троица ползет в ментовку и дает показания. Менты вызывают нас как свидетелей. Все фиксируется на бумажках, с нашими подписями. И трындец! Мы везде засветились по полной! А я не для того столько времени тихарилась со строительством, чтобы теперь из-за каких-то бакланов подставиться.
– Ментам мы насвистим,– тут же нашелся Стас.– Мало ли, куда мы едем. Может, мы просто гоняем ради кайфа, как в молодости. Мы же заблудились. С курса сошли, забурились вообще не туда. С домом твоим как свяжут?
– С нашим, Стасик. С нашим домом.
– Премного благодарен.
Если Мила и заметила сарказм, то не подала виду.
– Но это в лучшем случае. А прикинь так: эти трое начнут кивать на нас. Типа, они приехали, а мы уже там были, и кровь везде. А менты что, искать кого-то будут? Да и кого тут искать, Пустошь она и есть Пустошь. Проще нас с тобой прессануть. Присядем с тобой в обезьянник до выяснения. И тогда поездкой ради кайфа мы не отделаемся. Придется объяснять, что да как, куда путь держали, все по минутам расписывать.
Стас коротко обдумал, потом возразил:
– Нам с тобой впервые с органами договариваться, что ли? У нас так-то и связи, и деньги. Надавим.
– Так-то оно так,– скривилась Мила.– Но уж больно ненадежно все получается. Я, знаешь, привыкла наверняка. Чтобы с подстраховками и все такое.– Она помолчала.– Надо было все-таки пальнуть в них, пока была возможность.
И Стас понятия не имел, действительно ли его жена способна хладнокровно завалить трех случайных свидетелей, или это просто эмоции.
– Они сейчас наверняка твой ствол обсуждают,– только и сказал он.
– И это еще один повод волноваться и не считать их друзьями,– заключила Мила.
Сзади них ожил клаксон. Водитель «Патрола» выдал серию коротких морзянок, прозвучавших неуместно в этой пустыне. Стас высунул в окно левую руку и помахал кистью, давая знать, что понял сигнал.
– Что у них там?
– Деревня впереди.
– А…– И Мила вновь с головой погрузилась в «теорию клеток».
Деревня – это он ей польстил, понял Стас на подъезде. Предыдущая еще походила хоть как-то; даже несмотря на заброшки, по-человечески она согревала. Здесь наблюдалась совсем уж аварийная ситуация, сходни Чернобылю, и Стас решил, что вряд ли они тут кого-то встретят. Деревня казалась вымершей и истлевшей.
Унылые, заросшие бурьяном, кособокие домики. Завалившиеся набок, похмельные заборы, кучи досок и камней то тут, то там, повсюду мусор и старая пружинная кровать, вставшая «раком» на обочине. Беда-беда. Так и придется гнать вслепую по щебенке, покуда не упрутся в тупик или чудом не выйдут на оживленную трассу. Впрочем, в следующую секунду Стас завидел дымок. Он даже не знал, как на него реагировать в такой драматической обстановке. Пока он раздумывал, газануть дальше или устроить еще один пробник, ребята сзади тоже разглядели дым, и водитель снова дал короткий сигнал, призывая к остановке.
– Что за мухосрань?– встрепенулась Мила.– Ты знак рассмотрел?
– Здесь и знака, кажись, не было…
Стас притормозил напротив калитки. «Ниссан» объехал его справа и припарковался впереди в нескольких метрах. Некоторое время все участники сохраняли свои безопасные позиции, кумекая, откуда можно ждать подвоха. Потом одновременно двери на обеих машинах распахнулись.
– Чет нет опять никого!– возвестил Виталик. Сбившись в кучу возле калитки, они хмуро оглядывали бедственное жилище. Но хотя бы по внешнему виду грядок чувствовалось, что к ним регулярно прикладываются ручным инструментом. Все хозяйство состояло из одноэтажного дома с чердаком, неожиданно вместительного сарая и бревенчатого колодца на средневековый манер. Дом без крыльца, как и предыдущие, с навесом над входом и мутными, грязными окнами. Свет в доме не просматривался, и сейчас Стас обратил внимание, как их длинные тени перечеркивают дорогу,– близился вечер. Куча облаков на горизонте набирала вес и лезла вширь, как в клипе «Пинк Флойд».
– Походу хлеб-соль и здесь отменяется,– сказала Мила.– Все на фронте.
Молодняк с опаской на нее покосился и промолчал. Видимо, Стас был прав, и тема с оружием у нее в сумочке мусолилась активно.
– И опять собак нет,– заметил Стас.
– Да ну, фигня какая-то!– психанул вдруг Женька.– Какой нафиг фронт, Чечня тут что ли! Просто внутри сидят. Они, наверное, нас не меньше боятся, чем мы их.
Мила попыталась лениво зевнуть, но вместо этого икнула.
– Всяко-разно, братан, так и есть,– ухмыльнулась она.– Иди пока, поспрашивай дорогу, мы тут постоим. Только стучись назойливо.
Женька недружелюбно зыркнул на нее, но вместе с тем в его глазах на секунду что-то вспыхнуло, что-то сродни восхищению, и Стасу это было уже привычнее. Женек смолчал и остался на месте. Виталик мстительно осклабился.
– Ладно, я пойду!– вызвалась Юлька.
– Все пойдем!– возразил Стас и первым взялся за калитку.
Пока все тупили перед входом, пропуская друг друга и по очереди ступая на чужую территорию, Мила метнулась в машину и прихватила сумочку с оружием, а потом пристроилась в хвост процессии. Их гильдия напоминала космонавтов на чужой планете из какого-то советского фильма, и Мила фыркнула, а идущий впереди нее Виталик оглянулся опасливо. Стас вышагивал первым, за что Миле хотелось его пристрелить. Нашел время понтоваться. Ветер играл вершками, шевеля и пригибая к земле. Небольшой пучок соломы оторвался от стрехи сарая и покатился по грядкам. Дымок над домом выплясывал свой танец одиночества, то струясь вертикально вверх, то мечась из стороны в сторону. Стас неаккуратно придавил подошвой саженцы, но ему было плевать на чужое горе: он пристально вглядывался во входную дверь дома. Никаких дыр. Никаких следов от пуль или снарядов. Никаких боевых рисунков кровью или свастики. Это, по крайней мере, воодушевляло.
По закону жанра в этом накаленном тревогой пространстве должна была случиться вспышка; и она случилась. Леденящий душу звук перечеркнул относительную тишину и уполовинил смелости у группы. За исключением Милы разве что, с ее алкогольным дозняком. Чьи-то пальцы клешнями сдавили бицепс Стаса. Мила стиснула рукоять нагана, запустив в сумочку руку. Виталик уже наполовину развернулся, готовый драпать. Юля часто-часто задышала, словно перевозбудилась.
Справа от них на ржавых петлях колыхалась дверь сарая. На мгновение она приоткрывала сумрачный зев и тут же захлопывалась, издавая тот самый скрип. Болтающаяся дверь была вырезана в воротах, как у гаражей, сами ворота были надежно заперты. Стас обнаружил, что пальцы, сжимающие его руку, принадлежат Юльке, и твердо отцепил ее хватку, пока Мила не разъярилась. И тут же подумал, что это действительно классика жанра. Когда вокруг – уныние и одичалость, остается для полноты картины не смазывать гребаную дверь, чтобы та елозила и елозила по нервам, навевая суицид.
– Ветер!– тупо констатировал Женьтос.
Стас взбесился, ему надоело дергаться каждый раз от теней и звуков. Он решительно подошел к двери и заколотил кулаком.
– Есть кто дома?– крикнул он.– Эй, народ! Отоприся-отворися! Нам бы дорогу спросить, больше ничего. Денег дам!
Деньги остались в машине, но никто ж не знал! Кстати, у Милы есть – целая пачка баксов рядом с пестиком в сумочке. Денежный посул, однако, никаких невидимых рычагов не сдвинул: дверь как была захлопнутой, так и оставалась. Никакого шевеления внутри или намека. Стас стукнул еще раз, потом еще.
– Все понятно,– смирился он.– Ладно, погнали. Будем держать прямо, к ночи всяко куда-нибудь выедем. Назад возвращаться смысла уже нет.
– Но дым идет!– напомнила Юлька.
– И хрен с ним! Идет и идет. Что ты предлагаешь, дверь вышибить?
– Можно и вышибить.– Женька повел плечами. Так-то он бы, наверное, смог.
– Мы можем пригрозить им спалить дом,– подкинула идею Мила.– Или сарай. Хрена ли он скрипит!
Стас на миг задумался о вариациях на тему мародерства и хотел уже что-то ответить, но не успел.
Дверь дома с треском распахнулась, ударившись о перила навеса, и если бы Стас к тому времени уже не отошел на пару шагов, ему бы здорово прилетело по тыкве. Юля взвизгнула и отскочила за спину непомерному Евгению. Виталик молниеносно оказался на полпути к машине, чуть не снеся Милу. Мила же, покачнувшись, выхватила ствол и прищурилась, фокусируясь на выборе жертв.
Старые петли сарая отчаянно выводили кошачью симфонию.
В дверях сформировалось некое припадочное чудо-юдо, сиречь – страстотерпец. Одетый в допотопный балахон наподобие византийских монахов, старчище выглядел ожившей иллюстрацией из книжки по истории.
– Изыди, сатано!– завизжало явление, выставив перед собой правую руку в отлучающем от благодати жесте.– Именем Господа нашего, изыди!
«Кажется, у дедка нет пальцев!» – только и успел подумать Стас.
Невозможно было приписать этому чертофану из табакерки какой-то определенный возраст – он был ветхим, и был стародавним. Длинные волосы подразумевались седыми, но не выглядели так из-за грязи и, возможно, блошек. Косматая борода вихлялась до пояса гаражной ветошью. Лицо изъездили морщины, похожие на шрамы от когтей. На правой руке недоставало трех пальцев – безымянного, мизинца и большого,– так что с правосторонним онанизмом у человече имелись явные проблемы. Глаза старца полыхали совсем уж не стариковским огнем, как будто перед схваткой с варягами.
– Мы пришли с миром!– неожиданно заблеял Витальджан с середины огорода, куда он сдриснул подобру-поздорову.– Мы только дорогу спросить.
– Прочь, сатано!– изрыгнул старец.– Истинно глаголю, изыди прочь в геенну!
– Сейчас у нас кто-то сам нырнет в геенну!– рявкнула Мила.– Дай только прицелиться.
– Мила, погоди!– Стас поднял руку.– Он просто чокнутый.
– Тогда пусть не дергается, если жить хочет.
Позади старика из темноты возникли две руки, словно там прятался кукловод, и обхватили расстроенного с обеда дедулю за плечи. Сумрак дома породил новое действующее лицо. Довольно мучнистое, неказистое, такое же обросшее, но хотя бы выглядящее трезвомыслящим.
– Дед, охолонись! Люди это, люди. Мимо ехали…
Он попытался затащить своего истерического патриарха внутрь, но тот вконец забесновался и впал в экстаз.
– Нет!– завизжал древень, разбрызгивая слюну, которая вполне могла оказаться ядовитой.– Сатано близ! Скоро, скоро! Никто не выйдет из жерла огнедышащего. Всех пожрет, сучий потрох, все прокляты, все присуждены!
Он вырвался из рук молодого и с поразительной прытью, как вихрь, метнулся к сараю и в нем исчез. Стаса обдало запахом древних гробниц и гниющих останков.
Чувак с мучнистым, как у вампира, лицом и длинными, до плеч, волосами, озадаченно поковырялся в этих самых волосах. Юлька осмелилась выступить из-за Женькиной спины. Виталик конфузливо приблизился, хотя стыдиться тут было нечего. Мила опустила оружие и стояла так, как ковбой на постоялом дворе, завораживая своим воинственным видом и женственной фигурой в изящном летнем платье.