Там, за зорями

Сначала нежно-кремовые цветы абрикоса облепили тонкое сплетение веточек. Потом зацвела груша, и тяжелый сладкий аромат, который источали крупные соцветия, витал в воздухе, привлекая пчел, и, наконец, пришел черед яблоням. Сады в Горновке в бело-розовой пене цветов напоминали нарядных барышень прошлого века. Крупные цветы издавали нежный, едва уловимый аромат, от которого кружилась голова, а стоило подуть легкому ветерку, как эти тонкие полупрозрачные лепестки срывались с деревьев и кружились в воздухе, как снег… Весна буйно цвела в этом году, пробуждая в душе невероятное, возвышенное, волшебное, прекрасное…

Злата ни одной лишней минуты не задерживалась в доме. Она жила одна, и кучи грязного белья и горы немытой посуды ее не беспокоили. Так же, как и ежедневная уборка в доме. Ей не когда было наводить там порядок, все дни напролет она проводила на улице. И как мама и предполагала, она почти не готовила себе, обходясь кофе, бутербродами, салатами и овсяной кашкой с разными сухими фруктами и орехами. Позавтракав и приведя себя в порядок, Полянская вешала через плечо сумку с ноутбуком на широком ремне и уходила на целый день из дома. Деревенская тишина и покой царили кругом, лишь иногда нарушаемые звуками извне, но и они почти не касались сознания. Бывало, за весь день девушка не встречала ни одной человеческой души, и это ее как раз не беспокоило. Она не искала ни общения, ни компании. Одиночество, блаженное, успокаивающее, как колыбельная, которую когда-то пела Злате бабушка, как-то сразу и навсегда полюбилось ей. Оно не было ни угнетающим, ни тяжелым, наоборот, легким, добрым, тихим, светлым, как вечер, с соловьиными переливами и вьющимися у лампы комарами. Оно дарило внутреннюю глубину, возможность остаться наедине с собой и окружающим миром. Оно было искренним, без сожалений, грусти и едкости, как плюшевый плед, которым девушка укрывалась вечерами, устраиваясь с чашкой чая у открытого окна. Оно было в ароматах цветущих садов и в том неземном, чарующем воздухе. Она любила это деревенское одиночество, что было удивительно, но она не хотела остаться с одиночеством здесь навсегда.

У нее всегда с собой был мобильный телефон, и звонки мамы, Леши или ее многочисленных знакомых час от часу нарушали ее уединение, но не досаждали. Бродя по окрестностям, она иногда заходила довольно далеко, но чаще всего усаживалась где-нибудь в тенечке у копанки или под яблоней в старом саду Маслюка, открывала ноутбук, и чувство реальности оставляло ее. Впрочем, порой ей было трудно понять, где заканчивается нереальный, вымышленный мир и начинается настоящее… Она ведь писала о Горновке, обо всем, что окружало и было бесконечно дорого. Она писала о людях, которые в большинстве своем были так же реальны, как и сама деревня. Однажды она засиделась в саду. Солнце только опустилось за далекий лес на горизонте, край неба был окрашен нежно-розовым, золотистым и бирюзовым, переходя на высоте в густую синеву. Еще один теплый неспешный вечер медленно опускался на землю. Глубокие тени ложились в саду. Стихли пчелы, весь день не смолкавшие в цветущих кронах яблонь. Залился трелью соловей…

Зато напала мошкара, и Злате приходилось то и дело отмахиваться от нее, но уходить все равно не хотелось. Оторвавшись от ноутбука, она подняла голову и огляделась по сторонам в поисках ветки, которой можно было бы отгонять от себя мошек, жалея, что не додумалась прихватить с собой средства от насекомых. Цветущие яблоневые ветки ломать жалко, а ничего другого поблизости не было, но что-то следовало придумать, и немедленно. Злата набросила на голову капюшон кофты, натянула рукава на запястья и только сейчас заметила идущего по дороге мужчину. Он шел, не торопясь, засунув руки в карманы джинсов. Девушка наклонила голову, пытаясь из-под яблоневых ветвей разглядеть его, а он в это время поравнялся с садом Масько и свернул с дороги. Полянская мгновенно узнала его и в панике огляделась по сторонам.

Бежать некуда, да и поздно. Он, безусловно, увидит, если она сейчас схватит в охапку ноутбук и трусливо пустится бежать в поля, а потом придется терпеть его ухмылочки, насмешки и издевательства.

Дорош так уверенно направлялся в сад, как будто знал, что она здесь. А впрочем, сегодня за весь день она не раз видела и обоих Масько, и Сашку, которые, возможно, и поведали ему об ее местонахождении, а она даже не знала, что он снова в деревне. С той памятной ночи на Радуницу они больше не встречались. Она ни разу не видела, чтобы его машина появлялась в деревне, и, справедливо полагая, что он уехал, в душе была этому только рада. И вот теперь он неторопливо шел через сад, пригибаясь под низкими цветущими ветками яблонь, и сбивал ногами одуванчики и анютины глазки. Где-то на полпути он отломил яблоневую ветку.

Злате не хотелось смотреть на него, хотелось сделать невозмутимое, безразличное, отрешенное лицо, но почему-то не получалось. Сквозь полуопущенные ресницы она наблюдала за его приближением. Светлая рубашка с коротким рукавом, в которую он был одет, оттеняла его смуглую кожу. Черные волосы, как всегда, были небрежно зачесаны на бок, а темные глаза, цвет которых оставался для нее загадкой, весело поблескивали.

– Добрый вечер, Злата Юрьевна! – церемонно сказал он, останавливаясь рядом с ней и протягивая яблоневую ветку.

Его фирменная плутоватая улыбка медленно расплывалась на лице. Полянская кивнула в ответ, взяла ветку и стала неторопливо перебирать пальцами по клавиатуре ноутбука, глядя в монитор. Всем своим видом ей хотелось показать: ей нет до него дела, она ужасно занята и вообще не жаждет общения. И неважно, что на самом деле каждой клеточкой тела она чувствовала его близкое присутствие и его запах… Запах! Аромат его парфюма! Сердце кольнуло в груди, и стало трудно дышать. На щеках вспыхнул румянец, и ей пришлось ниже опустить голову, чтобы он не увидел этого, и убрать руки с клавиатуры, чтобы их дрожь не выдала ее смущения.

Тогда, той ночью, в домике бабы Мулихи от ее таинственного любовника тоже пахло! Пахло как-то по-особенному. То ли таким был запах его тела, то ли это все же был дорогой парфюм. Тогда и сейчас Злата не могла сказать со всей определенностью, но одно было очевидно: этот запах действовал на нее одинаково и тогда, и сейчас, пробуждая некое неясное томление. Совпадения? А не слишком ли их много? Девушка сжала ладони в кулаки и уперлась взглядом в туфли Дороша.

«Неужели это он? Нет, это невозможно! Это невероятно!» Вместе с тем в поведении мужчины это многое объясняло. И в первую очередь его фамильярность и его отношение к ней.

– Скучаешь? – спросил он и опустился рядом на корточки, пытаясь заглянуть ей в лицо.

– Нет, – коротко бросила девушка, прочистив горло.

– Ты что, дуешься? – все так же улыбаясь, не отставал он.

Губы девушки дрогнули в едва уловимой улыбке. Самомнения Дороша хватило бы на десятерых. Злата выключила и закрыла ноутбук и стала засовывать его в сумку.

Ладно, допустим, той ночью действительно был Дорош и это с ним она тогда переспала, но все равно это ничего не меняло. Уж неизвестно, что за думал мужчина на этот раз, но вывести ее из себя ему не удастся!

– А ты пришел извиниться? – подняла к нему глаза Злата и не смогла сдержать улыбки, видя веселые, озорные искорки в его глазах.

– Ну, да! Знаю, ведь, если не извинюсь, ты уйдешь сейчас домой и захлопнешь калитку у меня перед носом!

– Извиняйся! – грозно приказала она, но в ее огромных голубых глазах при этом затаилась улыбка.

– Извини! – сказал Дорош и засмеялся. – Вот надо же, никогда не сидел с девушкой вечером в цветущем саду.

Он уселся по другую сторону дерева, оперевшись спиной о ствол. Только он и разделял их. Их плечи не касались, но этого и не нужно было. Его близкое присутствие было так осязаемо…

У девушки мурашки по телу побежали. А вечер как-то вдруг утратил свое очарование, исчез покой, возникла таинственность, а вместе с ней и напряженность. Синие сумерки окутали сад, на землю опускалась тьма, заливался трелью соловей, и ночь приобретала волшебный окрас. И от него, как от бокала шампанского, по крови разбегались искрящиеся пузырьки и кружилась голова.

– Романтика! – вынес вердикт Дорош. – Что ж ты, золотая моя, вот так проводишь все вечера?

– А что плохого в этих вечерах? – спросила девушка, спросила спокойно, без вызова, как хотелось бы. То, как он назвал ее, откликнулось в душе чем-то приятным, нежным, почти забытым.

– Ты все время одна…

Злата тихо рассмеялась.

– Теоретически. Но мои многочисленные знакомые и Лешка считают своим долгом раз в день мне отзвониться, чтобы развлечь меня последними новостями, сплетнями и не дать умереть от скуки. Им ведь кажется, я здесь скоро волком завою от тоски и одиночества.

– Ну, плохо значит они тебя знают. Ты везде на свою голову приключений найдешь! – усмехнулся мужчина.

– Дробовик верни.

– Зачем?

– Мне с ним как-то спокойнее. К тому же, если папа и дядь Коля не найдут в кладовке ружья по приезду, мне придется объяснять, как оно оказалось у тебя! Или я ведь могу и на тебя все свалить! Мол, скажу, так и так, папуля, нанес мне Дорош дружеский визит и умыкнул дробовик! Родственники у меня от чаянные ребята, они хлопнут по рюмке и придут к тебе с разборками.

– Ты такая же. Только тебе и рюмка не нужна. Ты, очертя голову сразу в бой.

– У меня просто гипертрофированное чувство справедливости.

– Не слишком ли? Ты б лучше подумала о замужестве.

– О чем? – давясь смехом, протянула девушка.

– Вот за кого в этой деревне ты замуж выйдешь?

– Ой, какие нескромные вопросы вы задаете! И с какой стати Вас занимает подобный вопрос?

– Я беспокоюсь о тебе. Вот даже Лешка твой сбежал. Ты, небось, ему поведала о своих планах остаться здесь навсегда? А он, небось, помаялся пару недель и дал деру. И глаза твои прекрасные его не остановили. Признавайся, так дело было?

Дорош, конечно, говорил в шутку, но за беспечностью и веселостью, пронизывающими его голос, Полянская смогла уловить ревностные, напряженные нотки. Ага! Что ж получается? Дорошу не все равно, что у них с Лешечкой?

– Конечно, нет. Просто у Лешки работа. Он ди-джей на радиостанции. Он мечтал об этом, для него это много значит, куда больше, чем мои прекрасные глаза, – парировала она. – Но он вернется. Ему здесь тоже нравится.

Дорош хмыкнул.

– Что ж он так просто тебя здесь оставил?

– А что? – удивилась девушка.

– Неужели не побоялся?

– Чего?

– А вдруг тебя уведут?

Злата рассмеялась звонко, весело и заразительно. Вот уж действительно ничего глупее Дорош не смог придумать!

– Уведут? В самом деле? – переспросила она сквозь смех. – Интересно, кто? Сашка, что ли? Или Маслюк?

– А больше ничего тебе в голову не приходит?

– Прости, ничего! – отсмеявшись, сказала Полянская и закусила губу.

Он, конечно, имел в виду себя, и девушка это понимала, но ей вдруг захотелось подразнить его. Разумеется, о ревности здесь речи не шло. Это была просто игра, которую раньше он вел один, а теперь зачем-то вовлек и ее.

– Ладно.

Между ними воцарилось молчание. Злата, кусая губы, едва удерживалась от нового приступа смеха, до того ее разобрало.

– Интересно, и что ж тебя так рассмешило? – нарушил он молчание.

– Ну, я просто представила себя на мгновение рядом с Сашкой или с Маслюком… – девушка хихикнула. – Кстати, если бы Сашка был моим парнем, он точно бы не пил. Я б его крепко в руках держала! – серьезнее сказала она, и даже наглядно сжала ладонь в кулак.

– Плохо ты знаешь мужиков, Злата Юрьевна, – усмехнулся мужчина у нее за спиной.

– Может быть, но я достаточно хорошо знаю себя!

– Именно поэтому ты никогда бы с Сашкой и не была! А что, больше ты ни с кем себя представить не можешь?

– Ну… – протянула девушка капризно. – Если ты имеешь в виду себя…

– А что, если и имею? – в тон ей откликнулся мужчина.

– Ты ж сам говорил, я тебе не нравлюсь! Так что тебя я как-то даже в расчет не беру!

Дорош рассмеялся, правда, как-то не очень искренне.

– Значит, ты снова в деревне, – уже серьезно поинтересовалась Полянская, которой вдруг надоело изображать из себя смешливую кокетку. Не следует заходить слишком далеко. Дразнить его было опасно, но Злата забывала, что ходит по лезвию ножа.

– Да.

– Надолго?

– А что?

– Ничего. Просто если ты здесь, значит, следует ожидать новых попоек и дебошей!

– Ага! Можно подумать, все это время Маслюки и Сашка с Маринкой вели исключительно трезвый образ жизни! Ты давно видела свою подружку?

Злата лишь пожала плечами. Конечно, они виделись с Маринкой. Пару раз вечером, после того как она укладывала спать и Машку, и Сашку, девушка выходила на улицу и они гуляли. Один раз девушка приходила одолжить у Златы денег. А всего пару дней назад Полянская ездила в город, чтобы пополнить запасы еды в холодильнике, постирать постельное белье в стиральной машинке в родительской квартире, отлежаться в ванной, зайти в отдел образования. Тогда она и Маняше прикупила кашек разных, фруктов, и зашла к подруге, у которой были дети, попросив собрать кое-чего из детской одежды. Тогда же, несколько дней назад, она и отнесла все это Маринке, и после этого они больше не виделись.

– Я сегодня заходил к ним. Оба лыка не вяжут, а Максимовна на карачках по огороду ползает в грядках. Ребенок мокрый, грязный в тряпках копошится и палец сосет, – безжалостно отрезал мужчина.

Злата сжала губы. Неужто Маринка с Сашкой все пропили? Нет, ну ладно Сашка, с ним-то как раз все ясно, но Маринка?!

– Поздно уже, мне пора домой! – сказала она и легко поднялась на ноги. Ночь, напоенная ароматом цветущих садов, утратила свое волшебное таинство, разбившись о реальность.

Дорош тоже поднялся и молча пошел за ней.

– Перестань о них думать. Пусть живут, как знают. Злата ничего не сказала в ответ. – Злата, послушай…

– Верни, пожалуйста, мой дробовик! – перебила она его.

– Стоп! – резко бросил мужчина.

Остановившись, он перегородил ей дорогу, выставив перед собой руки. Злате пришлось остановиться.

– Послушай, золотая моя, и постарайся понять. Ты девочка городская, тепличная, лелеемая родителями и бабушками. Школа, университет, и это искаженное видение реальности – сквозь розовые очки твоих фантазий… Только жизнь – это не роман, который ты пишешь. Это…

– Да, я знаю. Это то, чего нет в романе. Это грязь, пьянства, дебоши и исковерканные человеческие жизни. Это черствость, бессердечность, эгоизм, жажда наживы… Да, в реальной жизни нет места жалости и доброте, любви и состраданию. Обо всем этом теперь можно только прочитать в романах. Это ты хотел сказать? Вот такая нынче жизнь. Я это знаю, Дорош! И кстати, не такая я уж и тепличная, да и лелеяли меня не так чтобы очень. С детства ненавидела сюсюканье, и мои родители это прекрасно знали. Не знаю, почему, но у тебя сложилось обо мне несколько неправильное мнение!

– Да неужели? – почему-то усмехнулся он.

Злата подняла на него глаза и все же смогла рассмотреть в прозрачной темноте майской ночи, как блеснули в улыбке его зубы.

– Пойдем со мной! – сказал он в следующее мгновение.

– Куда? – почему-то испуганно спросила девушка.

Вырвалось это у нее, скорее, машинально, неосознанно. Ведь то, как прозвучало предложение Дороша, как оно было произнесено, исключало непонимание его смысла. Мужчина засмеялся, а девушка отшатнулась от него и бегом бросилась к своей калитке. Закрыв ее на щеколду, она прижалась к ней спиной, чувствуя, как гулко стучит сердце, где-то в области горла.

…Злата долго не могла уснуть в ту ночь. Все ворочалась с боку на бок и прокручивала в голове прошедший вечер, злилась на себя, на Дороша, возмущалась его наглостью и все же не могла сдержать улыбки.

А проснулась поздно. Вернее, даже не проснулась, просто на стуле, у изголовья кровати, залился веселой трелью телефон. Не открывая глаз и не отрывая головы от подушки, девушка потянулась за ним и поднесла к уху.

– Спишь, что ли? – услышала она в трубке веселый голос Блотского.

– Угу! – промычала в ответ.

– Интересно, что ж ты там ночами делаешь? Точно завела себе поклонника!

Злата рассмеялась.

– Ага, Масько! Мы с ним ночи напролет водку глушим, естественно, за мой счет!

Лешка тоже рассмеялся.

– А у меня новости.

– Правда? – девушка села в постели и протерла глаза. – И что за новости?

Она отодвинула край шторы и выглянула в окно. Солнце стояло высоко, и весь мир заливал яркий, ослепительный свет. Еще один теплый весенний день был в самом разгаре.

– У меня сегодня двухчасовой эфир.

– Лешка! – радостно воскликнула девушка. – Ой, как здорово! Я так рада за тебя! А во сколько? А что ты будешь вести? Лешка, а «приветы» будут?

– Конечно. С восьми вечера до десяти я буду болтать, развлекая радиослушателей, периодически прерывая свою болтовню музыкальными треками и рекламными паузами. Я передам тебе «привет», конечно, передам, а ты правда будешь слушать радио?

– Лешечка, ну что за вопрос? Конечно. Ты рад, Леш? – после секундного молчания спросила она уже тише и спокойнее.

– Да, Злата. Все это, конечно, очень здорово, и я чувствую, что это как раз то, чего мне хотелось, но…

– У тебя злые и завистливые коллеги, – почти шепотом, с не которой трагичностью в голосе, закончила за него девушка.

– Нет, – улыбнулся Леша. – Просто я скучаю по деревне.

– Да?

– Да!

– Здесь сады цветут. Я вчера до позднего вечера в старом саду Маслюка засиделась. Так здорово было, честное слово! А ты что ж, Лешка, никогда сюда больше не приедешь? Твои эфиры ежедневны?

– Я пока еще ничего не знаю, Злат, но как только смогу вырваться, обязательно приеду. Приеду, хотя бы на день…

– Приезжай. Скоро клубника созреет, а там и черника пойдет. Мы бы с тобой в лес пошли… – мечтательно сказала девушка.

– К чернике я обязательно приеду. Ни за что не пропущу такое событие! – улыбнулся парень.

Они попрощались, и девушка снова легла. Но спать уже, конечно, не могла. Полежав немного в постели, она встала, раздвинула шторы, распахнула в спальне створки окна, позволив ласковому ветерку раздуть тюлевые занавески, и потопала на кухню. Сварила себе кофе, сделала несколько небольших бутербродиков и забралась с ногами на табуретку. Подперев голову ру кой, она не спеша жевала их и пила маленькими глотками кофе. Шелковистые волосы, цвета спелой пшеницы, свободно падали на плечи, обрамляя ее лицо, а мечтания заволокли дымкой огромные голубые глаза.

Полянская думала о Лешке и радовалась по-настоящему его успеху. Он мечтал о радио, он стремился к этому, шел к своей цели, и у него все получилось! И этот чужой опыт бодрил и подстегивал. У нее тоже все получится. У нее тоже была цель, и она двигалась к ней… Может быть, не так быстро, как хотелось бы. Роман еще не был написан, и она не знала, как отнесутся к нему в издательствах. Ей очень хотелось стать писательницей-романисткой, хотелось быть известной, хотелось печататься большими тиражами, но больше всего на свете хотелось взять в руки свою первую книгу. Девушка так живо это представляла и чувствовала почти благоговейный трепет, как если бы это не книга была, которую она написала, а ребенок, которого она родила…

Жаль, конечно, пока она не может позволить себе не отвлекаться на мелочи, растрачивая себя на то, что не имеет отношения к роману. Осенью придется пойти работать, она не может не работать, не может жить у родителей на иждивении, они ведь и сами не богачи. Полянская не соврала, когда сказала Лешке, что не хочет замуж. Но не сказала и другого, того, о чем иногда грезила, будучи нормальной двадцатитрехлетней девушкой, лежа ночью без сна. Ей хотелось любви. Будучи особой чувствительной и эмоциональной, ей грезилось что-то необыкновенное, волшебное, таинственное. То, что случилось той ночью… То, что она не могла забыть…

Воспоминания о той ночи заставляли ее заливаться краской и учащали биение пульса. Конечно, если подумать, ей стыдиться следовало бы произошедшего. Ведь это было почти изнасилование, в конце концов! Злата и стыдилась, только не воспоминаний, а своих мечтаний и желаний, ведь в глубине души, под покровом ночи, она жаждала этого снова! Это было ужасно, да, она это знала. Тем более, было ужасно теперь, когда она почти была уверена: ее таинственный любовник из той ночи – Дорош.

Она вспомнила его вчерашнее предложение, и ей стало жарко.

– Наваждение какое-то, – пробормотала девушка и, отодвинув чашку, встала из-за стола.

Сунув ноги в тапочки, она отбросила с лица волосы и вы шла во двор. Не ожидая гостей и зная, что к ней никто не пожалует, девушка не стала переодеваться. Она вообще, если не выходила из дома, могла полдня ходить вот так. Злата вышла на огород и стала неторопливо бродить между аккуратных ровных грядок. Ей нравилось наблюдать за тем, как на темной, тяжелой земле появляются первые ровные ряды всходов. Как они подрастают и крепнут. Девушке нравилось копаться в огороде, занимаясь прополкой. Полянской нравилось думать, что теперь это все ее. Она здесь единственная и полноправная хозяйка. Она очень любила розы и осенью собиралась посадить их в саду. Собиралась навести порядок на веранде, избавив ее от хлама, переклеить на стенах обои, повесить кружевные занавески, перетащить туда старый стол и летним жарким полднем просиживать там с ноутбуком, попивая охлажденный зеленый час с жасмином и слушая жужжание пчел. Денег, правда, на ремонт у нее не было, но Злата уже успела наслушаться у местных бабушек, как здесь неплохо можно заработать на чернике и лисичках.

Походив по огороду и нарвав к обеду на салат пучок редиски и зелени, девушка вернулась в дом. Умыла лицо, заплела волосы в косу, сменила ночную сорочку на ярко-голубой топик и белые, спортивного пошива штанишки, обула свои теннисные туфли и, заперев за собой входную дверь, отправилась под навес, где стоял велосипед. Год назад Злате вдруг жутко захотелось иметь велосипед. Она не очень хорошо умела кататься, за то так живо себя с ним представляла. Денег он стоил приличных, а у нее их не было. Пришлось целых полгода копить, откладывая почти полностью стипендию, делать за деньги курсовые. А желание иметь этот велосипед за полгода нисколько не померкло, наоборот, она с таким нетерпением ждала марта. И все ж таки купила его.

Потом оказалось, она вообще плохо ездит, с трудом удерживает равновесие. У себя в городке она так ни разу и не прокатилась по тротуарам, боясь сбить кого-нибудь или попасть в аварию. Поэтому велосипед приехал сюда вместе с ней, и, бывало, Злата ездила на нем по деревне. Здесь и людей не было, и движения…

Вот и сейчас она решила, самое время отправиться прокатиться, а заодно и проветриться. На романе она все равно сегодня не могла сосредоточиться…

Она выкатила велосипед на улицу, огляделась по сторонам, взобралась на сиденье и поехала, неторопливо крутя педали. Чаще всего, выезжая из Горновки, она ехала вперед. Асфальтированная дорога петляла меж полями, к небу тянулись озимые хлеба, а дальше вставал стеной лес. Там, где-то за лесами, были другие деревни и другая жизнь, там Злата никогда не бывала. И каждый раз, выезжая за деревню, она решала туда съездить, и каждый раз возвращалась обратно, так и не доехав. Так было и сегодня. Только сегодня она не успела даже выехать за деревню. Дорога сделала поворот, и она сразу увидела, что на лавочке у бабы Мани сидят бабульки, а подъехав ближе, узнала в них бабу Маню и Тимофеевну.

– Златуля! – окликнула ее баба Маня. – А куды гэта ты сабралася?

– Да так! Просто катаюсь, – неопределенно махнула рукой девушка и притормозила.

– Хадзі з намі пасядзі. Пагавары во са старымі!

Полянская слезла с велосипеда и, поставив его на подножку, присела на лавочку рядом со старушками.

– Ну, як табе тут у нас, Златуля? Не скучна?

– Нет, нормально. Скучать как-то даже и времени нет. Занимаюсь то тем, то этим. На огороде копаюсь, да и поливать уже надо.

– Трэба, трэба! Я тожа патрохі цягаю ваду з калодзежа, толькі рука ў меня баліць, багата не нацягаеш.

– Ну, а дочки ваши что не приезжают? Прошлым летом теть Люда с дядь Колей здесь были, да и внуки их.

– А-а-а… Дак дзеці ж ушколу ходзяць. Яны ў Маскве жывуць, а Людзе маёй апярацыю зрабілі. Слабая яна зусім. Наверна, у гэтым годзе ўжо не будзем по ягады ды па грыбы хадзіць.

– Ой, да бросьте вы! Конечно, пойдете. Вон Максимовна чуть ходит, говорит, почки совсем отказывают. В огороде на коленках ползает. А в лес уже сходила посмотреть, цветет ли ягодник!

– Дык ён кожны год цвіце. А во ў прошлым годзе якая жара была? Гавораць, у гэтым яшчэ сільнейшая будзя. А Максимаўна, яна дарма, што поўзая, яе яшчэ паленам не заб’еш! И выпівая яна добра! Не чуваць, што ў іх там?

– Нет. Я последние дни их не видела, – пожала плечами девушка.

– Ніна казала, пьюць! А Валя паехала ў Ліду. Ніна казала, з сабой павезла здаравенную сумку. Барахла нейкага налажыла і Леначцы Тамарынай павезла, што ёй яшчэ везці… Нічога ж няма. А Арыша брахала, што яна ў яе грыбы сушаныя сцягнула і павезла. Ну, трэба ж было што везці. – Я и не знала. А у вас что здесь новенького? – А што ў нас? Во выйшлі з Тімафеяўнай пасядзець на лаўцы. Аўталаўку чакаем. А ўвечары ў баню пойдзем. Ну а ты там, у сябе, баню не затаплівала?

– Нет. Когда родители были, они, конечно, топили. А я сама как-то нет. Страшновато мне самой. Вдруг еще пожар устрою.

– Злат, так ты к нам прыходзь у баню. У нас харошая баня, з венічкам бярозавым.

– Спасибо, я, может быть, в другой раз. У Леши сегодня первыйэфир, и я обещала ему послушать.

– А-а-а! – протянула Ольга Тимофеевна. – Ну-ну, Аня штось казала пра гэта… Ну дак тады мо зайдзеш, я табе агуркоў нарву? У нас ужо ў цяплічцы ёсць.

– За огурцами, конечно, зайду. Спасибо!

– Звоніць табе Лёшка? – спросила ее Тимофеевна.

– Да.

– І нам з дзедам звоніць. Кажа, па дзярэўні саскучыўся. Прыедзе. Штось я ніколі раней за ім не прымячала бальшой цягі да дзярэўні, а тут во. Калі ад’язджаў, кажа нам з дзедам: «Хачу астацца».

Баба Маня хмыкнула.

– Цімафееўна, вы з дедам, як маленькія! Ты на Златулю паглядзі! Канешне, не хацеў ён ехаць. І вароціцца скора. Як жа інач? А скора, мо, і свадьбу ім справім.

Полянская в некотором смущении опустила глаза.

– Ты не абіжайся на старых, унучачка. Нам тут абы пагаварыць. А Лёша харошы хлопец. Жалка толькі, што баба Соня не пабача, як замуж ты будзеш выходзіць! Яна цябе вельмі любіла…

– Да, я знаю, – только и смогла сказать девушка и, еще немного посидев с ними, поднялась. – Ладно, я пойду! Она подошла к велосипеду и уже собралась отъехать, но в последний момент обернулась. – А дачник сегодня здесь? Вы случайно не видели? – медленно произнесла она и чуть не прикусила себе язык.

– А дзе ж ён, асталоп гэты! – неприязненно, почти зло, ответила баба Маня. – Ездзіць з рання туды-сюды! І чаго яго чэрці носяць! Как б ён менш сюды ездзіў, тыя б менш пілі!

– Угу! – только и смогла сказать девушка.

Дороша в деревне, мягко говоря, не жаловали. Наверное, все вздохнули б с облегчением, если б он отсюда уехал. Интересно, а известно ли ему, как к нему относятся горновцы? Злата села на велосипед и поехала дальше. «Значит, он здесь…» В самый последний момент она решила не ехать в конец деревни. Ей сделалось дурно, и ладони увлажнились при мысли о том, что ей придется проехать мимо его дома и, возможно, наткнуться на него. Вот только не хватало еще, чтобы он решил, будто она специально катается перед его окнами, тем самым дразня его и выставляя себя напоказ.

Поэтому Злата и свернула в улочку между домами, как раз напротив дома Лешкиной бабушки. Насыпанная песчаная дорога, петляя меж огородами, лугами и осушенными болотами, уходила к лесу, к бывшему полигону, к заброшенным нефтяным вышкам…

Злата никогда не ездила по ней, с ее-то умением ездить… Здесь были ухабы и канавы. Девушка ехала медленно и осторожно по краю, размышляя, где б это повернуть обратно и поехать в свой конец деревни. Да, видно, долго размышляла. Темно-синюю «ГАЗель» она увидела издалека, и сердце помимо воли забилось чаще. Поворачивать обратно теперь было поздно, да и малодушно. Поэтому девушка продолжила катить вперед. Машина приближалась, теперь до Златы отчетливо донесся звук работающего мотора. Полянская подняла глаза и ужаснулась! Машина вдруг стала какой-то уж слишком большой, а дорога, наоборот, слишком узкой. Авто, кажется, двигалось прямо на нее, а девушка и так ехала по самой обочине, дальше была канава. Ей бы остановиться, слезть с велосипеда и дать ему проехать, но почему-то Полянской до последнего казалось, что они смогут разминуться.

Да, наверное, и смогли бы. Машина прижалась к другому краю дороги, а Злата подняла глаза и увидела Дороша. Он смотрел на нее, и белозубая улыбка сверкала на его лице. Он слишком уж церемонно кивнул ей, конечно, издеваясь. Она сбилась с ритма, и теннисные туфли соскользнули с педалей. Девушка потеряла равновесие, велосипед стал петлять и, потеряв управление, Злата Полянская вместе с велосипедом упала в канаву.

Глава 9

Злата открыла глаза и, глухо застонав, потянулась к ноге. К ее бедной многострадальной ноге, чувствуя внизу пульсирующую боль. Чертов Дорош! Все из-за него! Тогда она зацепилась за проволоку, сейчас вот лежит в канаве среди высокого бурьяна и грязи! Девушка дотронулась до щиколотки и поморщилась от боли. Пальцам было мокро и липко. Она поднесла ладонь к лицу и увидела кровь. Вот только этого не хватало! Как она домой теперь доберется? Как-то не сразу в ее чуть оглушенное сознание ворвался звук работающего мотора, хлопающей двери, шорох шагов и тихий смех.

– Не смей смеяться! – процедила сквозь зубы Злата, лишь приблизительно представляя, какое зрелище открылось ему.

– Та-ак! – протянул он. – Сдается мне, велосипед не твоя стезя, – он присел перед ней на корточки и стал оттягивать в сторону велосипед.

Девушка перевела взгляд на его смуглое лицо и не смогла не заметить в приподнятых уголках губ затаенную улыбку.

Она могла бы поспорить, и в глазах его, как всегда, пляшут веселые искорки. Только спорить она сейчас была как-то не настроена, да и не смотрел он на нее.

– Ага! Вот если бы ты не ехал на всю дорогу…

– По правилам, которые ты, конечно, и в глаза не видела, тебе следовало бы слезть с велосипеда и подождать, когда машина проедет. Даже из элементарных соображений безопасности ты должна была так поступить, но какие там соображения, ты ж у меня упряма, как баран… А теперь вот… Встать сможешь? – без перехода спросил он, касаясь ее ноги.

Полянская дернулась.

– Вот только давай без оскорблений, ладно, а то ведь я могу тебя и почище обозвать! И не трогай мою ногу! – огрызнулась она в ответ и, приняв сидячее положение, смогла лицезреть всю картину. Весьма плачевную, кстати.