Там, за зорями

Злата и Леша спустились к воде и присели на корточки у самой кромки. Девушке непременно захотелось помочить руки.

– Когда-то мы купались здесь. Конечно, бабушка об этом не знала, здесь вообще-то глубоко, но вода даже в самый жаркий летний день остается прохладной. Мы могли бы вспомнить молодость, как говорится!

– Сейчас?

Девушка рассмеялась.

– Летом!

– Ну, может быть…

– А ты надолго приехал в Горновку, Леша?

– Честно?

– Ага!

Парень покачал головой.

– Я приехал, потому что бабушка этой зимой осталась жить в Горновке. Теперь она всегда будет жить здесь и в город больше не поедет, она нам так и заявила по телефону. Ну, и дед, конечно, поддержал ее в этом! Мы не виделись давно, вот я и при ехал их навестить. Ну и помочь, конечно! Я собирался пробыть здесь несколько дней.

– Так ты уже уезжаешь? – обернулась к нему девушка.

Ее брови удивленно взметнулись вверх, а глаза при этом сделались еще больше.

– Нет! – парень улыбнулся и протянул ей разноцветный букетик. – В Минске мне нечего сейчас делать, так что я побуду здесь еще некоторое время!

Глаза их встретились.

– Здорово! – улыбнулась девушка и без слов приняла букетик. – Ты же здесь еще ничего и не видел! Ты был на старом кладбище? Нет? Обязательно сходим, тем более, нам все равно нужно сходить туда, чтобы убрать к Радунице могилы. А на торфяной завод ты ходил? А памятники видел? Лешка, да что это все я да я говорю? А ты молчишь. Ты ж мне так и не рассказал, чем в Минске занимаешься, – всполошилась девушка, легко вскочив на ноги и поднеся к лицу букетик.

– Сейчас я просто бездельничаю и нахожусь в активном поиске, так сказать. Ищу себя и собственное призвание в жизни. Конечно, на родительской шее не сижу, ты не думай. Час от часу занимаюсь программированием для различных фирм и имею при этом неплохие деньги. По-крайней мере, мне одному их хватает. Я окончил университет, специализируюсь на компьютерном обеспечении, но, отработав положенные два года, понял, что это в общем не совсем то, чем мне хотелось бы заниматься!

– А чем бы ты хотел заниматься? – полюбопытствовала Злата.

– Я сейчас пытаюсь пробиться на одну радиостанцию ди-джеем.

Девушка вопросительно вскинула брови.

– Хочешь работать ди-джеем?

– Не только. Я хочу работать в эфире.

– Вот это да! – восторженно воскликнула Злата. – А на какую радиостанцию ты устраиваешься? Она ловит у нас? Представляешь, ты уедешь, а я здесь радио настрою и буду тебя слушать! А ты мне будешь приветы передавать?

Блотский кивнул.

– Только все это еще «вилами по воде писано», как говорится. Не факт, что меня возьмут!

Девушка махнула рукой.

– Ну, а почему бы им тебя не взять? Ты ведь и в компьютерах разбираешься, и высшее образование у тебя есть, и говорить ты правильно умеешь, а уж что болтать для слушателей, придумаешь! Ты значит, Лешечка, тоже творческая личность?

– Получается, да! – засмеялся парень.

– Ты любишь музыку?

– Я не могу ее не любить, иногда мне кажется, я с ней родился. По-крайней мере, мои первые сознательные воспоминания из детства связаны с музыкой. У меня мама творческий, тонко чувствующий человек. Она играет на фортепиано. И работает в школе-интернате художественным руководителем.

– Я тоже играю на фортепиано. Вернее, играла, когда училась в музыкальной школе, после ее окончания я так ни разу и не села за него. Ух, как же люто я ненавидела этот инструмент в свое время, а как чудно все начиналось…

– Расскажи! – с улыбкой попросил парень.

– В детстве нас с Анькой родители все время отправляли в деревню. А так как у меня и тогда с воображением все было в порядке, к тому же я была просто неугомонным ребенком, мне надо было куда-то свою энергию девать. Все деревенские забавы быстро наскучивали. Мы и в магазин играли, и в парикмахерскую. Васька, брат Анин, до сих пор вспоминает, как мы его «подстригли» один раз. Мы и врачами были, и родителями, потом решили быть артистками. Придумали устраивать концерты. Сначала мы приглашали бабушку, прабабушку и деда, потом нам стало этого мало, мы вошли в азарт и, чтобы не бегать по дворам и не приглашать всех по одному, писали объявления, расклеивали их на колодцах и приглашали на концерт в свой двор. Конечно, заводилой была я. Пела песни, танцевала, мы устраивали какие-то сценки, пантомимы… Представляешь, бабульки приходили. И это меня увлекло. Однажды приехала моя мамуля, умилилась дитяти, такому творческому, голосистому, и, размечтавшись о будущем великой артистке-дочери, устроила меня в музыкальную школу по классу фортепиано. В ту пору вообще было жутко престижно играть на этом инструменте. Поначалу я тоже мечтала о том же и усердно занималась, но надолго меня не хватило. Я никогда не была усидчивым ребенком, а тут надо было играть часами. Отучившись год, я заявила, что больше не пойду, но маменька настаивала… Чем она меня только не прельщала… Чего только не обещала… И я бренчала, скрипя зубами, но самое интересное, педагоги в музыкальной школе уверяли, что у меня замечательный музыкальный слух. Я с отличием окончила музыкальную школу и могла бы поступить в музыкальный колледж, но после дипломного выступления, закрыв крышку инструмента, наотрез отказалась заниматься дальше музыкой.

– Я тоже учился в музыкальной школе по классу фортепиано, а гитару освоил во дворе! Крышку фортепиано я редко открываю сейчас, а вот гитара – мой любимый инструмент! Эх, как вспомню, сколько песен во дворе на лавочке под нее было перепето… Кстати, вот как-то так сложилось, со времен музыкальной школы у меня родилась крепкая и настоящая дружба с несколькими ребятами, которые, окончив ее, пошли учиться дальше и сейчас уже на последнем курсе Института культуры. Они всерьез занимаются музыкой. У них что-то вроде своей группы и час от часу они приглашают и меня подыграть и что-то спеть. Это, конечно, все несерьезно, однако мне нравится. Сейчас я даже удивляюсь, почему не пошел в Институт культуры!

– Почему не пошел? – в свою очередь спросила Злата.

– Честно говоря, после окончания школы я недолго колебался с выбором профессии. И родители, и бабушка с дедом настаивали на чем-то основательном. И я, собственно, согласился с ними. Работать программистом в наше время престижно и высокооплачиваемо, а где-нибудь художественным руководителем… или пробиваться в наш шоу-бизнес казалось бессмысленным! Там и без меня хватало. Все годы студенчества я активно принимал участие во всех художественных мероприятиях и капустниках, а окончив университет, пошел работать и только там понял: на самом деле все это не мое. Вот и решил я пробиться на радио!

– Будем надеяться, у тебя получится! – с улыбкой сказала девушка. Они постояли еще немного у воды и, выйдя на дорогу, по шли по проселочной дороге к трассе.

Проходя мимо сложенных бревен, Злата отвернулась. А Блотский, наоборот, внимательно к ним присмотрелся.

– Кажется, поленьев стало меньше!

– Вывезли, наверное, – быстро сказала Полянская.

– Или своровали, – задумчиво изрек парень и больше ничего не добавил.

И Злата сочла за благо не комментировать это предположение. Или утверждение? Она покосилась в сторону парня. Лицо его стало замкнутым, и это ей не понравилось.

«А вдруг Леша тоже видел той ночью что-то? Или дрова воруют здесь с завидным постоянством? Ладно, лучше не думать об этом! И не вмешиваться! Ей жить здесь, а неприятности ей вовсе ник чему! Достаточно и того, что уже произошло!»

– Леш, а ты уже был возле памятника нашего? – спросила девушка, сменив тему, когда они вышли на асфальт.

– Нет, – с улыбкой покачал головой парень. – Стыдно признаться, но к памятнику я не подходил, да и не интересовался им. Но я обратил внимание, он здесь не единственный.

–Ты прав, не единственный. Но это главный памятник нашего района, если можно так сказать! Пойдем, подойдем, посмотрим, – совершенно привычным, естественным жестом Полянская взяла его за руку и повела за собой.

Впрочем, Алексей Блотский был непротив. Они перешли дорогу и оказались у массивного серого постамента, огороженного цепями. Вокруг все было выложено плитами, а на памятнике висела мемориальная доска, на которой значилось, что установлен он был в честь освобождения района от немецко-фашистских захватчиков. Рядом с памятником росла ель и старая раскидистая береза, а чуть поодаль еще одна, у которой кто-то поставил пеньки, соорудив что-то вроде стола и стульев.

Подойдя ближе, Злата отпустила Лешину руку и, перебравшись через цепи, стала собирать на плитке сухие ветки, оставленные здесь после зимы.

– Ты, наверное, и не знаешь, когда район был захвачен, в Горновке стояла немецкая кухня. А мирные жители прятались в лесу, у партизан! В этих лесах много полегло горновцев, здесь же болота были вокруг, это потом уже их осушили. Вот в этих болотах они и сгинули… Когда немцы уходили, они деревню подожгли. Знаешь, когда читаешь в книгах и смотришь кино, где показывают о геройских подвигах партизан, пионеров, комсомолок, это кажется просто невероятным, а меж тем у нас через дорогу, видел, памятник небольшой такой стоит? Это ведь партизанам, погибшим здесь, в Горновке, застреленным фашистами. А дальше, за деревней, в лесу у дороги, есть еще один – мальчику, пионеру, который, забравшись на дуб, стрелял в немецких солдат. И был убит. Да и на кладбище только недавно установили новые памятники двум девчонкам-подпольщицам, которые тоже погибли… – рассказывала она.

Закончив собирать веточки, она аккуратно сложила их у столбика, обтерла руки и обернулась к Блотскому: – К Девятому мая сюда всегда приезжают, чтобы навести порядок и поставить свежие венки! Да и не только сюда. За всеми памятниками сельсовет присматривает. Не забывают…

Злата перешагнула через цепи, бросив прощальный взгляд на памятник, и они с Лешей двинулись к уже проснувшейся деревне.

– А тебе известно, откуда пошло название этой деревни? – спросил Блотский, когда они проходили мимо указателя.

– Нет, не известно. Я только помню, прабабка моя рассказывала, что деревню пан купил за собак. И было время, когда горновцев собственно так и дразнили – собаками. Уж не знаю, какой смысл заключался в этом прозвище, только одно я уже давно поняла об этих людях: они неиссякаемые оптимисты. И такими были всегда. И сейчас, когда деревня на грани вымирания и заросшие пустыри отчетливо напоминают о том неминуемом, что ждет, в конце концов, деревню, они все равно не унывают и верят в лучшее.

– Ты имеешь ввиду деревни, которые сравнивают с землей и закапывают?

– Да. Ты видел когда-нибудь, как это выглядит? Нет? А я видела. И даже не на примере тех нескольких пустырей у нас в Горновке. Я в университете с девочкой одной дружила. Мы вместе сидели на парах и в одной комнате в общаге жили, и в гости на протяжении этих пяти лет не единожды ездили друг к другу. Она жила в деревне, достаточно большой и оживленной, а у них за огородами, в километре примерно, приютилась небольшая деревенька, вся утопающая в садах. Примерно как Горновка или соседняя деревня Маскали. Там, как говорила моя подружка, тоже мало кто остался. Хаты пустели, дворы зарастали. Кто-то умер, кто-то уехал к детям, кто-то переехал в деревню побольше. И вот однажды я приехала на выходные к ней и не сразу поняла, что не так в окружающем пейзаже. Деревню закопали. Сады выкорчевали. Дорогу сравняли. Деревни как и не было. Вокруг зеленели озимые да колхозные угодья простирались до самого горизонта. Знаешь, мне это настолько врезалось в память… Мои родственники не знают об этом, даже не догадываются, но, принимая решение переехать сюда жить и остаться, я в тайне надеялась: может быть, мое пребывание здесь спасет Горновку от подобной участи.

– Злата, как ты можешь быть столь самоотверженной и мудрой в твои-то двадцать три? Ведь подобное немногие понимают, и уж тем более лишь единицы пытаются остановить необратимый процесс вымирания деревни.

– Леш, но почему она умирает? Ведь мы же все от земли, из деревни. Наверное, во всем мире нет другой такой страны, быт и культура которой идут отсюда?

– Я не знаю ответ на этот вопрос, Злата. Все, что приходит на ум, банально. Но по большему счету, мне кажется, все дело не во внешних факторах. Дело в людях… Кстати, расскажи мне о людях. Уверен, они здесь индивидуумы!

– Еще какие! – засмеялась Злата и кивнула вышедшей из калитки колоритной парочке – Масько Толику и Алле.

Он высокий, тощий и сгорбленный. Она низенькая, сбитая, круглолицая. Оба одеты в старые засаленные вещи, которыми их снабжали здесь, в деревне. Он не брит, она с торчащими в разные стороны коротко подстриженными волосами, бог знает, когда мытыми в последний раз. Оба явно страдающие похмельем.

– Вот первые из них! Оба не работают и не работали никогда. Живут в доме, который и вовсе не их. Нигде не прописаны, но не особо унывающие по этому поводу. Раньше там, где теперь лишь сад, стоял дом старого Масько, который сожгли эти самые Толик и Алла, не успев похоронить отца. Она, конечно, младше его, говорят, у нее есть дочка, а еще рассказывают, что сидела она в тюрьме пару лет. Причем по какой-то собственной глупости. Тогда она с Толиком еще встречалась и бывала наездами здесь. И вот как-то по осени приехала сюда с подругой, вероятно, такой же. И наш покойный сосед, старый черт, позвал их копать картошку. Ну и, вероятно, когда рассчитывался, дал меньше, чем они предполагали. Вот они, уходя, и прихватили с собой бутылку самогонки и кусок старого вонючего сала. А он вызвал милицию. Те приехали, а дамочки спят в отключке, а рядом пустая бутылка из-под самогона и недоеденное сало. Вот и посадили ее. Она отсидела и вернулась сюда снова. Правда, сосед наш умер к тому времени, а то, боюсь, она б ему точно дом сожгла. А вообще, Алка имеет популярность у мужчин Горновки!

– Это у каких таких мужчин? – смеясь, осведомился Лешка.

– О, есть у нас здесь такие! Но я тебе о них чуть позже расскажу. Мы уже дома!

Вот в такой неспешной атмосфере прошло несколько дней. Мама с тетей Людой, закончив наводить порядок в доме, сосредоточились на огороде, решив во что бы то ни стало до Пасхи посадить картошку. А девчонки, которым в принципе заняться уже было нечем, бездельничали и радовались, что Лешка по-прежнему остается в деревне. Ведь не проходило и дня, чтобы Блотский не появлялся на пороге их дома. Ему, на верное, тоже было скучно, правда, каждый раз после его ухода Анька уверяла всю родню, будто парень потерял голову от «нашей Златки», только девушка не обращала на это внимания.

Он быстро стал в их доме своим парнем и часто оставался не только обедать, но и ужинать с ними. Потом, оставаясь со Златой наедине, говорил, что ему нравится их большая веселая семья. И вредная Анька, с которой он сумел найти общий язык, и вечно подвыпившие дядя Коля и дядя Юра с их ежедневными семейными перебранками. Ему вообще было с ними интересно, и он тянулся к ним, а они приняли его просто и без слов. Он теперь был из Горновки, а значит, был своим, и этим все было сказано. Но большую часть времени Леша проводил, конечно, со Златой.

Девушка, как и обещала, показала ему все «достопримечательности» деревни, рассказала все, что знала о памятниках погибшим партизанам, и о том, былом, что когда-то давно ей еще прабабушка рассказывала. Полянская часто увлекалась и могла долго говорить без остановки, а Лешка не перебивал, просто слушал. Ему были интересны ее рассказы, интересны по-настоящему, и в душе девушка была благодарна ему за это. Злата привязалась к нему за считанные дни. Находясь рядом все дни напролет, они быстро стали близки друг другу. И уже казалось, она знает его сто лет. Они разговаривали обо всем на свете, не было тем, которых они не коснулись бы, и во всем они находили точки соприкосновения, и во многом их вкусы и интересы совпадали.

Блотский стал ей другом, о котором она всегда мечтала… А он… Анька была права. Леша Блотский влюбился в Злату без оглядки, даже не заметив, как это случилось. Да и можно ли было в нее не влюбиться? В ней было столько жизни, задора и огня! Ее огромные глаза, голубые, как небо, были чистыми и невинными, как глаза ребенка. Они как будто свет излучали, ясный и чудесный. Улыбка была такой ослепительной, такой искренней и открытой. Смех таким беспечным и заразительным. Девушка так трогательно закусывала нижнюю губу, когда рассказывала что-то интересное или смешное, или наоборот, так критично складывала губы «уточкой», когда с чем-то была не согласна или сомневалась. В ее душе жили мечты и стремления, не отягощенные компромиссами и пороками нашего времени. Она жила и верила, верила и пыталась видеть в людях только лучшее.

Она была настоящей. Без гламура и пафоса, как нынче модно было выражаться, без капризов, тщеславия и притворства. В Минске у Леши была девушка, и ему казалось, он любит ее, а Злата просто друг для него, лучший друг. Он тянулся к Полянской, и только вечером наедине с собой вспоминал, за весь день он ни разу не вспомнил о Маше и снова забыл ей позвонить. Он звонил и разговаривал с ней, и смеялся, и даже говорил нежности, а потом отключал мобильный, и в мысли снова врывалась Злата Полянская.

Блотский вспоминал то, как они провели день, все, что она говорила, как смеялась, смотрела. И желал, чтобы ночь поскорей прошла, наступил новый день и он снова увидел ее.

В «красную» субботу, перед Пасхой, мама Златы и тетя Люда решили печь пасхальные булки: сладкие, мягкие, румяные, с изюмом и маком, такие, как пекла покойная баба Соня. Для этого они заранее закупили килограммы муки, дрожжей, сахара и масла. С самого утра всем в доме запретили громко говорить – тесто подходило, потом, когда его уже вымесили не в первый раз, разложили по формам и поставили подходить, все в доме то и дело заглядывали, проверяя, не перестояло ли тесто, не выплыло ли из форм. Мама и тетя Люда подобным никогда раньше не занимались, булки на Пасху всегда пекла их мать, поэтому боялись сделать что-то не так. А Злата и Аня красили яйца в луковой шелухе и мариновали шашлык. У них в деревне издавна на Всенощную жгли костры, жарили мясо или просто сидели до утра, набирая с собой кучу вкусностей и выпивки. И родственники Златы решили в этом году не нарушать традиции и устроить Всенощную в саду, под виноградником.

Когда к ним пожаловал Блотский, булки уже томились в печи, а по дому разносился неповторимый аромат ванили. Шашлык был замаринован, мама с тетей Людой нарезали салаты, а девчонки примостились у ноутбука.

– Какой аромат! – парень блаженно втянул в себя воздух и улыбнулся.

– А, Лешка! Здравствуй! – из кухни выглянула Елена Викторовна. – Проходи, девчонки в зале! Чем там бабушка занимается?

– Булки тоже печет! Передавала вам всем пламенный «привет» и приглашала завтра в гости. Баба Маня и баба Нина обещали придти, и вы приходите!

– Люд, ты слышала? – Лена Викторовна обернулась к сестре

. – Ага! Ну, пойдем, конечно! А то ведь мы ни разу за все время и в гости ни к кому не наведались, так лишь, по телефону… Леш, ну ты скажи бабушке, мы обязательно придем!

– Хорошо, теть Люда!

Парень снял кроссовки и прошел в просторную столовую, где мужчины, развалившись на диване, смотрели телевизор. Пожав поочередно им руки, Леша прошел дальше. Анька со Златой сидели за столом, к двери спиной, кое-как уместившись на одном стуле, уткнувшись в монитор ноутбука. Чего уж там они смотрели такого интересного, парень не видел, но Аня то и дело хихикала.

– Привет! – поздоровался он.

Злата тут же обернулась, и ее личико озарила радостная улыбка.

– Лешка! – воскликнула она и вскочила со стула.

Анька, не оборачиваясь, лишь помахала ему рукой, правда, он на ее этот небрежный жест почти не обратил внимания. Он видел только Полянскую, всматривался в ее лицо, как будто не мог наглядеться, а на душе становилось так хорошо, так тепло…

– Что это вы смотрите? – спросил парень.

– Мультики! – несколько смущенно призналась девушка. – Лешка, а ты «Ледниковый период» смотрел? – обернулась к нему Аня.

– Нет, – улыбнулся парень. – Лешка, ты многое потерял! Такой потрясный мультик!

– Анька, заканчивай! Пойдемте лучше на улицу, погода удивительная!

– Злат, ну посмотреть хочется… – заныла родственница.

– Так, пойдем на улицу! На лавочке с ноутбуком посидишь, посмотришь!

– А можно? – спросила Анька, а глаза, как у ребенка, зажглись радостью и восторгом.

Злата рассмеялась.

– Можно!

Они вышли из дома и пошли к калитке.

На полпути Полянская подобрала волейбольный мяч, которому было, бог знает, сколько лет.

– Леш, давай в волейбол поиграем, что ли? – предложила девушка и подбросила мяч, а Леша, молниеносно оказавшись рядом, выбил его у нее из рук.

– Клева! – воскликнула Анька.

Правда, что вызвало у нее такой восторг – мультфильм или реакция Блотского, это осталось для ребят неведомо, так как глаз от монитора она так и не оторвала. Парень и девушка рассмеялись и, разойдясь в разные стороны, стали играть в волейбол. Злата неплохо играла, но Леша, конечно, лучше. Поэтому девушке куда чаще приходилось бегать за мячом. Подачи парня были четкими и точными, у девушки же мяч частенько летел то к забору, то на дорогу. Она смеялась и бежала за ним, потом по давала…

Мяч в очередной раз полетел на дорогу. Злата бросилась за ним.

– Златка, ты что, в волейбол играть не умеешь? – крикнула ей вслед Анька, оторвавшись, наконец, от ноутбука.

– А ты умеешь? – огрызнулась в ответ девушка, оборачиваясь к родственнице.

Полянская перебежала дорогу и, схватив мяч, бросилась было назад, но внезапно из-за поворота на всей скорости вырулила машина. Темно-синяя «ГАЗель».

Злата, будучи уже на середине дороги, растерявшись всего на секунду, попятилась назад и, споткнувшись, чуть не упала, а водитель машины ударил по тормозам. Девушка подняла глаза, ожидая отборной ругани, и встретила внимательный взгляд миндалевидных глаз темного цвета. Злата первой отвела взгляд, почти сразу машина проехала мимо, и она перешла дорогу. Все произошедшее заняло не более нескольких секунд.

– Злат, ты что? Тебя что, чуть машина не сбила? – с лавочки подскочила обеспокоенная Анька.

– Ты в порядке? – подбежал Леша и взял у нее из рук мяч.

Руки у Полянской заметно дрожали.

– Да все в порядке со мной! – улыбнулась им в ответ девушка. – Просто ездят здесь всякие! – пробормотала она и оглянулась вслед удаляющейся машине.

– Вот ГАИ бы на таких Шумахеров! Носятся по деревне как угорелые! Отобрали бы права, так знал бы! – возмущалась Анька.

Злата лишь махнула рукой.

– Будем еще играть? – спросила она парня.

– Нет, хватит уже! Пойдем лучше пройдемся! – ответил он.

– Пойдем! – согласилась девушка.

Играть в волейбол ей тоже больше не хотелось.

– Ань, ты с нами? – обернулась она к двоюродной сестре.

– Не-а, вы идите, а я посижу, еще чего-нибудь посмотрю у тебя в ноутбуке!

– Ну, ладно!

Анька осталась сидеть на лавочке, а Леша и Злата отправились прогуляться по деревне. Даже сейчас, перед Пасхой, здесь царили привычная тишина и покой. Никакого движения, никаких внешних звуков, только неумолкающий гомон птиц. Они неторопливо шли мимо вековых верб у дороги и хат, смотревших на них пустыми глазницами окон. День клонился к вечеру, а в воздухе разливался неповторимый аромат молодой зелени, первых цветов и земли, прогретой весенним солнышком. Совершенно позабыв о недавнем происшествии, Злата неторопливо шла, держа в своей ладони Лешину руку, и чувствовала себя такой умиротворенной, такой счастливой. Ее мечта сбылась— она в Горновке, и уезжать отсюда больше не нужно.

Они шли молча. Ни о чем не хотелось говорить, да и не нужны были сейчас слова. Бывают такие моменты, когда просто хорошо молчать. Девушка шла, упоенная очарованием окружающего мира, а Леша Блотский был очарован ею. Он едва ли замечал красоты природы вокруг и дорогу, и вербы, и дома. Для него существовала одна только Злата, он то и дело посматривал на ее красивое безмятежное лицо, чувствовал тепло и нежность ее пальцев, и ему казалось, ничего больше и не нужно ему на свете, только вот так идти с ней…

Они вышли за деревню и, миновав развалины бывшего торфяного завода, отправились дальше. Деревня осталась позади, а перед ними простирались бескрайние просторы полей и лугов, и леса, окружающие деревню.

– Леш, это самое лучшее место на земле! – не в состоянии больше сдерживать эмоции, восторженно воскликнула девушка, оборачиваясь к Блотскому.

Парень лишь кивнул в ответ.

– Я бы кажется, вот так шла бы и шла…

– Да, но мы уже отошли довольно далеко. Давай возвращаться, зайдем к бабушке, попьем чая с куличами! Как думаешь, сегодня их можно есть?

– Ты проголодался? – засмеялась девушка.

Лешка рассмеялся и кивнул.

– Конечно, можно. Ну, вернее, может быть, по правилам их завтра нужно есть, но мы всегда начинали заранее. Лешечка, а ты останешься с нами на шашлыки?

– Ты приглашаешь?

Девушка энергично закивала головой, они снова засмеялись и повернули обратно. Когда они снова вошли в деревню, первое, что бросилось девушке в глаза, та самая машина, темно-синяя «ГАЗель», под которую Злата чуть не угодила сегодня. Она стояла на обочине дороги у маленького домика, к калитке которого вели три ступени. Кто здесь жил, Полянская не знала. Она вообще, несмотря на то, что деревня в общей сложности насчитывала лишь тридцать дворов, никого не знала в этом конце.

– А чей это дом, ты знаешь, Леша? – обернулась она к парню, и брови ее сосредоточенно сошлись на переносице.

– Вроде дачник здесь живет.

– Но кто он такой? – не отставала девушка, пытаясь с дороги заглянуть через высокий забор.

Во дворе громко звучала музыка, а в небо поднимался дым от барбекю.

– Не знаю.

Девушка обернулась и взглянула на Блотского.

Улыбка и прежнее безмятежное настроение исчезли с его лица. Теперь оно было серьезным и озадаченным. Губы сурово сжаты, лоб прорезала морщинка.

– Леш? – окликнула его Злата, подозрительно заглядывая в глаза.

– Пойдем, Злат. Вон, видишь, Тимофеевна моя на улице стоит, наверное, нас дожидается!

Полянская глянула вперед и действительно увидела Лешину бабушку у калитки. Они прошли домик дачника, но Злата, не удержавшись, все же обернулась.

И снова увидела того мужчину, который был за рулем «Газели», того, который чуть не сбил ее, а потом так внимательно разглядывал. Сейчас он стоял у калитки и смотрел ей вслед. Наверное, он и был тем самым дачником, о котором не желал говорить Леша. Злата поспешно отвернулась и взяла Блотского за руку.

«Интересно, почему он так смотрел на нее? И чтобы это значило? И почему Леша так упорно хранит молчание? Ведь он определенно что-то знает! Может быть, боится? Да нет! Глупость какая! Лешке-то с чего кого-то бояться, если он вообще здесь никого не знает? Неужто этот дачник здесь вроде местного мафиози? Нет, ну надо же, какие глупости в голову лезут! Если б это было так, она точно об этом услышала бы от мамы! А вдруг…»

От неожиданной мысли, пришедшей в голову, сердце дрогнуло в груди, и девушка даже сбилась с шагу. Нет, нет и нет! Это невозможно! Он не может быть тем таинственным незнакомцем! Во всяком случае, ей совершенно не хотелось, чтобы он им был!

– Здравствуйте! – прогнав прочь тревожные мысли, девушка улыбнулась Тимофеевне, когда они поравнялись с их домом.

– Здравствуй, Златушка! – улыбнулась в ответ пожилая женщина и взглянула на внука. – Ну, што? Вы пагулялі? Давайця праходця ў дом, булкі я ўжо папекла и рулет з чарнаслівам гатовы, хадземця, я вас пакармлю! Лёшка, гэта што, дачнік прыехаў? Здаецца мне, гэта яго машына ездзіць па дзярэўні! І музыка грамыхае…

– Приехал!

– Ой-яй-ой! – покачала головой Тимофеевна. – Гэта ж ужо будуць ноч гуляць! Нада будзе Дзямідаўне пазваніць, сказаць! Гэта ўжо збяруцца там Моські, Сашка Максімаўны, Юрка Галаваты, Серак и Гуз. Нап’юцца и будуць па дзярэўні шатацца ноч. А Сашка потым сваю дзеўку стане васпітываць, а там дзіця. По тым Максімаўна па дзярэўніпабяжыць шукаць каго-небудзь, штоб унука ўгаманіць! Ён жа калі нап’ецца, зусім дурны становіцца! І бабу можа пабіць, а пра дзеўку тую і казаць няма чаго! Во раней хацеўусажалцы яе ўтапіць, ужо хацелі міліцыю вызываць! Ён жа як паедзе ў Маскву на зарабаткі, так Максімаўна крэсціцца! Раней матка яго кроў Максімаўне піла, пака не памерла, цяпер во сыняе… А яна сама ўжо чуць ходзіць!

– А с чего бы этому вашему дачнику собирать у себя весь сброд? – живо спросила Злата, которую весьма заинтересовал этот разговор.

– Так яны ж у яго там толькі што не жывуць! І на агородзе працуюць, і па хазяйству, і прамышляюць разам – і ўсё за самагонку!

– И дрова воруют? – вырвалось у Полянской.

Тимофеевна лишь рукой махнула.

– Усяго хватае! – только и сказала Лешина бабушка.

Полянская прикусила нижнюю губу. Она не очень хорошо знала Гуза и Серака, а тем более Сашку или Юрку, но в такой маленькой деревне, как Горновка, они все же сталкивались. А той ночью девушка абсолютно была уверена в том, что никто из присутствующих ей не был знаком.

Глава 4

Они пробыли у Тимофеевны недолго. Попробовали мясной рулет с черносливом, выпили чая с булками и отправились к Полянским. На землю медленно опустились мягкие весенние сумерки. От сырой земли легкой полупрозрачной дымкой поднималось испарение. Остро пахло сырой землей и едва уловимо дымом от костра. В зарослях акации подал голос соловей, а лягушки в копанке за огородами устроили концерт хорового исполнения. В доме покойной бабушки во всех окнах горел свет, в саду вился в небо дымок, а родственники дружно заканчивали последние приготовления к Всенощной.

– Златка, ну куда вы с Лешкой подевались? Как пошли, так и пропали! – обернулась к ним Анька, когда они вошли в дом. – Папани уже костер разожгли, а мы здесь на стол накрываем! Злат, я ноутбук поставила на зарядку.

– Что, смотрела, пока не разрядился?

– Ну, а что мне оставалось делать, у тебя там много всего интересного! А к телику ведь не пробиться, да и что там показывают вообще? Ой, Златка, не знаю, как ты здесь без кабельного телевидения будешь жить!

Полянская покосилась на Лешу и решила промолчать. За все прошедшие дни она устала что-то доказывать и объяснять родственнице.

Мама и тетя Люда скоро вынесли на стол под виноградником все приготовленное и позвали детей. Мужчинам и себе женщины припасли бутылку водки, а девчонкам и Блотскому купили белого вина. Скоро выгорел костер и на импровизированном мангале, сложенном из кирпичей, стали жарить шашлыки. Водка быстро закончилась, и из своих запасов мужчины достали бутылку дешевого вина, не иначе как сегодня в автолавке закупили, и, опорожнив ее, первыми отправились спать.

Мама и тетя Люда еще немного посидели и ближе к полночи тоже ушли. Анька, таинственно подмигнув Злате и Лешке, сбегала в дом и вскоре вернулась с еще одной бутылкой вина. Оказалось, она его из города привезла, так, на всякий случай, зная, что здесь не купишь такого. И вот этот случай представился. Они подбросили в костер еще дров, чтобы не замерзнуть, так как ночи в это время года все же еще были холодными, и, неторопливо потягивая белое вино, продолжили сидеть, болтать и смеяться. Скоро и Аньку стало клонить в сон.