6.2 С.А.Л.О. (Стопэ, А Любить Опасно?)
Закопання. Польша.Апрель.
– Пан, ваш выход. Эти поляки не понимают мой русский.
– А с чего вы взяли, мой милый, чито мой русский они поймут лучше?
Шур: Ты, что?… Ты, оказывается, никогда раньше не бывал в Польше?! Я думал, ты тут родился…
Ксафа: Нет. Я – когенной ленинггадец. И – невыездной.
– Но ты так здесь хорошо ориентируешься, чувствуешь себя, как рыба в воде…
– Я подггузил из смагтфона Багсика на кагту памяти геоггафический атлас и последние новости.
– А ты себя больше кем чувствуешь – поляком, евреем, питерцем или киборгом из будущего, престарелым Электроником?
– Я чувствую себя самим собой, и не важно на каком языке я сейчас беседую с тобой.
– А на каком языке ты думаешь?
Арсен: на машинном! 001 11 0011 100 001 1001!
Ксафа (закатывая глаза): и вовсе нет! не так! 100 001 1001 100 100 000000! Ни змузищ щчасця абы чи спржыяло.
Приблизительно это будет "не сделаешь счастливым в долг" или "насильно мил не будешь"
– Ладно, мы выяснили, что Вена по-венгерски БЕКШ, но кто мог предполагать, что Брест по-польски – Бжещч?! Я, вообще, не планировал настолько далеко и надолго уезжать. Так, переждать недели две…
– Ага. Мы теперь – бесприютные кочевники.
– Это называется "бомжи" по-русски.
С.А.Л.О. Границы
Сталёва Воля, Польша, апрель.
Три часа ночи.
Аиша: мальчики, вы бы знали, как смешно смотрится со стороны, когда вы втроем выходите из одной кабинки общественного туалета!
Ксандр: я стирал манжеты рубашки.
Шур: я набирал воды для охлаждения двигателя.
Арсен: а я один просто делал мои маленькие делишки!
Аиша: мальчики, вам достаточно мне намекнуть…
Долгие пересмешки.
– Арсен! Собирайся живее! Семеро одного не ждут!
– Я еще чай не допил! Почему это мы должны все равняться на самого борзого? А если я в команде – стайер?
– Осторожно, копуша!
– Только после вас. Дамы вперед.
– Всем стоять! У меня болтик из запястья выпал!
– На тебе, мужик, изоленту.
– У меня микросхема отпаяется – тоже предложишь изолентой заклеить? Или сразу – прибить гвоздем?
– Всё, что невозможно починить при помощи синей изоленты, можно починить при помощи красной изоленты.
– В противном случае оно не подлежит ремонту?
Соня Козак – сам закон во плоти. Она работает на польско-белорусской таможне. Не понимает шуток. И гипнозом её не проймешь. Она подняла на них свой взгляд. Крашеная брюнетка с ледяными глазами, волосы затянуты в хвостик, одета в синюю форму, с осиной талией и нежными, как лепестки розы, губами. Если и есть у тов.Заможского некий пунктик, то ему нравятся люди в униформе. Так шта… Соня Козак ему очень приглянулась. Ты не представляешь, как притягательна Аиша, когда нарядится во френчик Чернокнижника и обольется Красной Москвой…
– Сконт панове ести?
– Естэщмы з Росйи. Пшыехалэм с Пэтэрсбурга. Естэм Полякем с походзэня. Розумем по-польску, також мовие по-немецку.
– Чим се пан займуэ?
– Працуэ в финансах. Кщёнговы.
– Прошэ оддачь пашпорты до контроли. Чо пан там ма? – указала на саквояж.
– Ньэ мам ниц до оулэння.
– Проще отворжиц валижке.
Ксандр послушно и расторопно раскрыл багаж. Пахнуло нафталином. Софья перегнулась через заграждение и внимательно посмотрела содержимое. Тряпье.
– Кладите всё на ленту.
Саквояж и зонт, шляпа и пальто поехали через рентген.
– Чего у вас там? Доставайте. Какие-то лекарства?
– Прошу, пани. Стшыкафка да пигулкем. (шприц и пилюли) Йэстем хворым, цукшица да запалене плуц. (я болен, диабет и пневмония) Ото рэцэпта. Мушэ написачь тэ жэчи в дэкларацйи?..
– На вывус тэго нье почшэбнэ ест зэзволения. Муси пан уисьциць оплатэ цэльном.
– Иле выноси оплаты?
– Чшыдзести злотых.
Заплатил. Софья всё не давала добро, листала взад-вперед странички паспорта, смотрела на фото и на лицо.
– Вы, значит, с этими людьми едете?
Показала она на тоскующих среди груды всякого хлама и раздетой до самого исподнего голубенькой 'вольво' (сидения, обшивка, колеса, крышки багажника и капота – всё снято) утомленных попутчиков, которые явно застряли на досмотре минимум еще часов на пять-восемь. Скворец мочил печенья в луже, натекшей из-под машины.
Доли секунды хватило нашему славному киборгу-упырю, чтобы сориентироваться.
– Ньет-ньет! Знамам, плугаць з тэми, щчи на вторем пункта. Щасливы Хлопаки, оне граюць, йом при них менагером.
И он весело помахал ручкой в сторону черного микроавтобуса, уже прошедшего все пограничные формальности. И да, "Счастливые Люди" тоже увидели своего несостоявшегося промоутера и стали торопливо загружаться внутрь, но не успели они задвинуть боковые двери и защелкнуть изнутри на замок. И сигнал будто застыл, не спеша с красного меняться на зеленый.
– Як дужно чим май подождали, дзеки!
Он подхватил вещи и с невероятной прытью нагнал отъезжающих, и скакнул следом.
– Вот черт, ущипните меня, чито это чичас было? – мои персы – и Анаксимандр едва шеи не свернули.
– Для больного с тяжелым недугом он шустро бегает!
– Ымбечиле…
– Что?
– Да так, вдруг не к месту всплывает румынская лексика. Дурак, говорю.
– Ах, вы разве не поняли? – устало вздохнула Аиша. – Отставной министр просто повел себя как обычно: как перебежчик.
Аиша с Арсением пошли сидеть в зал ожидания, пить кофе и дремать на неудобных пластиковых креслах, пока Шур разбирался с авто и таможенниками. На граммофоне играло нечто вроде "в тот вечер голубой простились мы с тобой моя рука твоей коснулась как жаль то время не вернулось". (слова безжалостно перевраны)
Все вещи насмерть пропахли табаком, костром, всеми теми запахами бесприютных скитальцев.
Шесть часов героического ожидания.
– Если бы этот умный-умный, но такой дурак, Барсик, взял с собой одну пилюлю, то есть одну дозу, он еще мог убедить, что это не контрабанда. Но две?.. Да, он сам заявил и сдал, не дожидаясь, когда это обнаружит пограничная служебная собака. Это, типа, облегчает меру.
– Нет, ребята, я не хочу повторять подвиг Сноудэна. Сколько можно торчать не пойми где, ни туда ни сюда, в зоне таможенного контроля, на ничей земле? И что меня поражает, нет, я решительно не понимаю, как этот подлец так ловко проскочил?! И ведь не позвонишь ему, вон, запрещено. Положим, меня остановили из-за машины и советского паспорта. Арсен своё спортивное ружье декларировал, броню и про пилюли сочинение писал. А с тобою-то что за камень преткновения?
– Вы же на меня козла повесили.
– Что?
– Ну я его хозяйка получается, а ввоз животных, мясных там или молочных, живых или нет, – просто ЧП.
– Ну, разрешили?
– Да.
– Я знаю, что скажет Ксафа: я с козлом в Питег не поеду.
6.3 Ода шнуркам
(и да, мы увы, давно и безнадежно барочны)
О, вы, прекрасные шнурки
Коварной прелести полны!
Кто бережет своей спины,
Тот слуг на помощь призывает.
В шелках мой ангел изнывает.
Кому так важны каблуки?
Воланы, рюши и манжеты?
Давно забыли уж поэты
Напудренные парики,
Но не забыли про корсеты.
О, жертва моды скоротечной!
Ты так юна, ты так беспечна!
Щебечешь птицей день деньской,
Украла разум и покой.
На тонкой талии шнуровка,
Слугой затянутая ловко,
Придаст вам прелести стократ.
Признаться, я бы даже рад
Освободить из плена вас…
Пройдемте-с в спальню сей же час?
7. Непереносимость (эпизод на борту "Ласточки-2")
– Молчи!! Я с тобой не разговариваю!! – сорвался на визг Ласло, топая ногами и размахивая как знаменем зеленым казенным полотенцем. Он был босой и небритый. На безволосой впалой груди можно перечесть ребрышки.
Капитан велел всем выдать униформу.
– Я почувствую себя в этом глазированным сырком! Аквалангистом, выкинутым на берег! Разрази тебя морская лихорадка! И, чтоб тебе рак глаза выел! Носи это сам, чертово пугало!
– Да ладно тебе, не надо скандалить. Эта форма не так ужасна.
– Не так ужасна!? По сравнению с чем, оберштурмбанфюрер?!
– Эй, скучаешь по отмыванию гальюна?
– Это начальственный произвол! Террор! Требуй чинопочитания от новобранцев! Я тебе сапоги вылизывать не буду, баста!
– Можешь лучше? Предложи свой вариант.
– О%&ел?! Я тебе е¥@ло щас раскрашу так, что не то что мать родная, но ни апостол Павел, ни какой адмирал межгалактического альянса не признают!!
– Ладислау, не перечь командиру и не сыпь угрозами. Подумай – после славного новогоднего маскарада с Василием Георгичем, помнишь?.. В общем, это не так уж и стрёмно.
– Я уверен, мне будет натирать воротник, штаны будут коротки, рукава длинны, на груди рубашка станет пузырится, а под мышками жать.
– Сошью по мерке. Всё будет точно, как в аптеке.
– Ненавижу тебя. Давай сюда этот кккитель.
– Я тебе подарю впридачу офицерский чин, если ты перестанешь бесчинствовать, сквернословить, устраивать подпольные дуэли и бросишь курить.
– Это как же это я "бесчинствую"? Это когда же?.. Да я всё время занят работой как каторжанин вшами.
– Вот и займись чем-нибудь полезным, хватит крыльями махать. Говорят, у тебя две звезды уже есть… Будешь младшим помощником.
– Есть, сэр!
Из командирской рубки доносились негромкий, журчащий баритон капитана, изредка взрывающийся морскими проклятьями, и сухие, холодные "есть, сэр" – "слушаюсь, сэр" – "как прикажете, сэр" – "будет исполнено, сэр" второго помощника Беркаши.
– Ты был прав. У меня разыгралось воображение, – вечером признал Ласло. – Это ж ходячее сплошное благочестие. Ему не Хароном, а воистину Папой Римским работать, ля. Знаешь, эта кутерьма похожа на то, что тебе дают под дых, а ты встаешь, улыбаешься, благодаришь – и тебя снова опускают – а тебе всё словно мало!
Осторожно!
Шаблоны!
Вне конкурса
Минуло шесть дней, как молодой синьор Ульфицио слег с лихорадкой. Лекари, срочно присланные из столицы его отцом, благородным синьором Ульфицио Веккьо, перепробовали кровопускания, компрессы и микстуры, но юноша таял на глазах. Кормилица, тучная дама Буффона, крестилась и молилась, запершись в коморке, выплакала глаза и простилась с надеждой на исцеление господина. Даже кухарка Умиулла пересаливала блюда, но к ним никто не притрагивался, словно дом уже окутан трауром. Все ели чёрствый хлеб и пили только воду.
Юный Ульфицио недавно вернулся из похода к Гробу Господню, все семейство радовалось его возвращению, а про себя все отметили, как он слаб, немногословен и печален. На празднике в честь его прибытия, кроме всех прочих, была и синьорита Ульпина, из старинного окситанского рода. Синьорита Ульпина затмевала всех красавиц города более всего своим благочестием и кротким нравом, и была бы наилучшей партией для Ульфицио, по общему мнению их родителей.
Бог знает, что приключилось с синьором Ульфицио на обратном пути с Востока. Его оруженосец Ливеллино, славный малый, рассказывал на ушко леди Урсуле, что не в пример другим рыцарям, покинув отчий дом, Ульфицио не погряз в разврате и пагубном расточительстве, был равно добр и к слугам, и к поверженным врагам. Неужели теперь, так и не познав радостей мирной и сытой жизни, Ульфицио умрёт?..
Ульфицио Веккьо гневался. Он разогнал докторов, сорвал плотные занавески с окон, чтобы морской воздух входил в комнату больного сына. Это был младший из четверых его сыновей, не скажу, что любимейший, но он питал много надежд на счет его будущего. Сын лежал в забытьи, и луч закатного солнца на его покрытом потом бледном лбу золотил спутанные пряди волос. Жестокое зрелище.
Травы, компрессы и горькие слёзы. Погруженный в глубокую задумчивость, Ульфицио-старший не заметил, как синьорита Ульпина пробралась в спальню и села у изголовья кровати, держа ладонь его сына в своей. На ней было платье из драгоценной парчи, сережки с жемчугом и сафьянные туфли с вышивкой. Она молчала. Взгляд её карих глаз не был теплым, нет, там гнездилась решимость. И гордость.
– Вы видите, он умирает. Есть лишь одно лекарство. Велите Ливеллино осторожно перенести господина к … и сделать так… Немедленно.
Она назвала дом и поспешно вышла. Во дворе уже ждали слуги Ульпины с факелами и паланкином. Не было конца удивлению Ульфицио Веккьо. Он тотчас распорядился сделать всё в точности, как велела синьорита Ульпина. Через день ему доложили, что сын очнулся и впервые заговорил и немного поел. Сердце старика наполнилось радостью. Молодой Ульфицио стремительно выздоравливал, приступы ночной лихорадки сошли на нет, как дурной сон. Он повеселел, с охотой занимался фехтованием и пением.
Болезнь Ульфицио осталась загадкой. Говорят на рынке в Пьяцца-ди-Кавалли, всему виной была пагубная страсть леди Урсулы. Она опрыскала простыни молодого рыцаря ядом, купив его у колдуньи Стриксы. Она не хотела навредить юноше, нет. Она думала, это приворотное снадобье. Бог знает, так ли это. Осенью молодые поженились, и я там был, вино с пряностями по усам моим текло. Я был выбран крестным отцом пятерых детей Ульфицио и Ульпины. Синьор Ливеллино, ставший в последствии знатным господином, владельцем поместья в Вальтерии, может засвидетельствовать истинность моей истории.
7.1 Белый баран. Басня
/Во мне веселится и закатывает рукава старик Вильд! И нет, я не читал Курта Воннегута. За идею спасибо другу/
Однажды, на скотном дворе, высоко в горах, в почтенном семействе черных каракулевых овец родился беленький ягненочек. И такой он был беленький, такой пригоженький, такой прехорошенький, такой… Аппетитный!
Все столпились вокруг и наперебой восхищались: "ах, какие ушки! Какие глазки!" Ягненок вытаращил ясные оливково-лиловые очи в обрамлении густых ресниц и нежно проблеял: "ммааа-ммааа!" Умиление достигло апогея, несколько неокрепших цыпочек в переднем ряду с писком упали в обморок. Генерал Петух тщетно командовал, трубя отбой – никто не подчинялся. Все обсуждали новенького. Больше всего был смущен отец. Ему уже шепнули гусыни, что это, дескать, не его плод. Жена клялась, что была верна.
Пошумели, улеглись. Жизнь текла своим чередом. Времена года сменяли друг друга. Птичница ощипала гусынь и петуха забрала. И поросенок куда-то исчез. Странные дела… Ягненок рос, беззаботно скакал и распевал дурацкие песенки на всю округу. Юный поэт порвал Козла в поединке на лирах. У него даже завелся друг – Соловей. Овчарня на ушах стояла: "Да где это слыхано, баран и соловей?! И куда только мать смотрит!?" Хозяйские лошади ржали при виде белого ягненка громче обычного: "Смотрите, смотрите! Какой важный красавчик! Вай! Какая шерсть! Белее снега! И с кем спутался? С Соловьем! Ахаха!"
Однажды пастух поставил в овчарне новые ворота. Все овцы как овцы, стояли в сторонке и блеяли, один белый не как все: шел, не разбирая дороги, и ударился лбом. Он был омрачен новостью, которую разболтала пастушья собака. Она сказала… Нет, такое сложно произнести. Еще сложнее это принять. Неужели правда?..
Наступила осень. Воздух наполнили крики улетающих в жаркие страны птиц. Соловей недолго собирался. И летят, сбившись в стаю, привередливые, шумные никударики, с песней "доникогданьица!" Белый баран приставал ко всем с вопросами. Всё сходилось. На него шипели, на него топали копытами, рычали, мычали и норовили клюнуть в глаз, но он не останавливался. Он хотел знать истину. Он чувствовал, она где-то рядом, на поверхности. Никто не замечает по привычке. Не видеть дальше своего клюва, носа, хвоста. Какой самоуверенный тип! Юнец, нахал! Никакогогого воспитания!
Впервые в жизни белого барашка застыли лужи. Мороз стал пощипывать кожу. Овцы теснее сгрудились у кормушки, в ожидании еды. Впервые их хозяин пришел… О, ужас! Барашек оцепенел. Собака не солгала ему. На человеке висела лохматая шкура его, барашка, прадедушки! Позор людскому роду! А что они сделали с глупыми курицами?! Сварили бедняжек на обед, а перьями набили подушки!
Всё внутри кипело. Нет, он не смирится! Нет, он не позволит! Он поведет за собой легионы бараньих темных душ, революция, товарищи, война значит война!
"Чего это с нашим белым творится? Совсем очумел. Надо его отделить от остального стада. А то он нам дел наворотит… Барашек ученый, бит розгой моченой. Не баран, а шайтан!"
***
Обязательно должна быть моралитэ. Без этого ни шагу. Баран ведь даром что красавчик. Баран он и есть баран! И все же, в память о нем хочется сказать, что без белого барана на дворе стало темнее… и тише.
7.2 Оборотень, что скрывает свою человеческую сущность
По утрам, на речке Чорной,
в ивняке, у ржавой сваи,
кто-то громко так вздыхает,
и сопит, ломая ветки.
То не лихо, не водяник,
не утоплый гастарбайтер,
и не выпь, и не проклятье
рода лордов Баскервилей.
Это только Витя-Сивый,
прокурор того района.
Сей феномен не изучен
и достоин рассмотренья
всех ученых академий,
и доцентам, и студентам -
всем проблему эту в корне
препарировать пора.
*
Шу спрашивает у Ласло: слушай, ведь если человека укусит вампир, он станет вампиром?
– Ну, так, типа того.
– А если оборотень – оборотнем?
– Угу. Не темни. Что стряслось?
– Меня укусил козел.
– Тьфу ты! Анаксимандр!! И не стыдно? Тащишь в рот всякую гадость. Тебе, что, мало металлолома? Я же тебе вчера целое ведро гвоздей насыпал, а?
7.3 Камень с побережья
В это трудно поверить, но мы живые. Да, мы очень медленно растем, медленно думаем, медленно умираем. По меркам углеродной формы жизни, которая претендует на лавры создания собственной оболочки Земли – биосферы. А по мне, так они – пена дней. Как для вас, двуногих, – плесень на хлебе. Видел я и других белковых двуногих, господствовавших на планете. Они тоже казались непобедимыми и приспособленными ко всему. Но нет.
Мы – твердь. Мы – основа всего. Мы – рожденные в магме, в огненных недрах, мы – остывшее Солнце. Каждый из нас – замедлившийся и отяжелевший Свет.
Я – поросший мхом базальтовый валун на Балтийском взморье. Меня точат свинцовые волны, лижут и шепчут мне колыбельную. На меня смотрят звезды зимними ночами. На мне то корона изо льда, то платье из водорослей. Мне ребра поломали бульдозером. Меня экскаватором силой взяли и перевезли сюда, где швырнули криво в мелкую воду, подняв тучи кварцевого песка и известняка.
В начале голоцена на мне изощрялись в рисовании первобытные охотники на мамонта. А теперь вот… Кто-то вчера написал синей краской:
"То не мертво, что в Вечности пребудет, через эоны лет…"
8. На основу стварних догађаја
Шли как-то по дороге мимо заброшенных колхозных полей двое путников, он и она. Шли по вечерней зорьке, понятно, всё прибавляя шагу и наконец бегом – мошки и комары огромной тучей преследовали их. Вдруг слышат – за ними еще кто-то бегом бежит. На повороте догнал. Вид совершенно маньяческий. Мужик, тощий и загорелый до черноты. Из одежды – одни штаны. Глаза горят. Говорит, потерял работу, деньги и документы. В порт ездил на заработки, а привез убытки. Вот пешком домой возвращается. Дальше наши марафонцы побежали втроем. Бегут – а дальше молдавская граница, пёхом её проходить запрещено. Стали стопить попутку. Поляки не подвозят. Молдаване не берут. Остановился один турок. Он сильно засомневался, нужно ли подкидывать того, третьего, больно рожа уголовничья. Но взял, после некоторых колебаний. Едут. Вдруг – на шоссе айфон лежит. Ценная вещь, а наши туристы как-то равнодушны к таким цацкам. У турка уже есть. Подарили человеку без документов. Едут дальше. Турок нервничает. Говорит, если есть что запрещенное – лучше скиньте, пока до таможни не доехали. Тогда мужик из порта спокойно достает огромный ржавый нож и швыряет в придорожные кусты. У туристов холодеют пятки. Сами-то они везли сельдерей!
8.1 Вилла Ванилла
Тут скорее вышла еще одна версия темы 8.0 (про залежавшийся анекдот), но всё-таки я постарался показать принципиальную позицию Белы Дьёрди Блажко. "Одна на всех, мы за ценой не постоим…" Ух, эти пропащие содомиты!
ACHTUNG, ACHTUNG, AMIGOS! Впереди очень внутренний юмор. Для упоротых ф0нат0в классического фильма "Дракула" Тода Браунинга 1931 года. Да, мои вампиры не дали почтенному венгерскому актеру покоится с миром. И да, теперь еще большой вопрос, кто кого!..
***
Бела Лугоши вместо язвительно-гневного неприятия избрал игру куда острее. Теперь он ходит в гости к "Синим Ромашкам", презрительно щурясь, как он один только умеет, о, лицо типичного румынского крестьянина, а поди ж ты, сидит с ними за карточным столом, насмехается: "И как называется ваша бродячая труппа?" (сам-то, клоун, хорррош) Вика быстро нашлась, заулыбалась так, что веки сомкнулись устричными створками, и в узкие щёлочки сверкнули лукавые черно-маслиновые восточные очи: "Корзина, Картина, Картонка и – маленькая Собачонка!" – ответила она старой английской считалочкой, называя объект и указывая на каждого из присутствующих. Все, скромно похихикивая и хмыкая, потупились, один только Виго скрипнул зубами, опрокинул стул и вышел, бросив карты. "чего это он?" – "Шлея под хвост попала". – "Эй, эй, будь-ка чуть сдержаннее, незачем по пустякам цепляться к старому гвардейцу, Виктория… Николаевна?.." – "Да я только хотела рассказать безобидный анекдот." – "Тот, где нужно смеяться после слова лопата?" – "Не знаю. Я слышала версию со словом оглобля." – "А я – вариант со словом сабля." Белочка отвлёк компашку от бессмысленной обезьяньей болтовни, царственно повёл рукою и с чароватным аксентом спросил по-английски:
"А какие ставки? Я никак не пойму, в какой валюте вы измеряете выигрыш." – "Друг мой… – хотел обратиться к актёру Димочка, но вовремя перестроил фразу: – Мистер Лугоши, мы – бедные комедианты, откуда у нас взяться деньгам? Игра идёт на Время." – "Как?" – "Вечность – наш капитал, – пояснила Вика. – Минимальная ставка – год." – "И… каков банк?" – "2 миллиарда 687 миллионов 52 тысячи 135 с половиной лет" – откликнулся Ксандр Заможский, как всегда, на правах маркёра. "Ох, – Бела попытался представить цифру зрительно, пощупать её рваные пепельные крылья, будто пришёл на базар за курицей на бульон, причмокнул, но сразу же обратил внимание на вторую сторону горько-солёной монеты: – И кто же в дураках?" – обвёл наших друзей взглядом. И каждый, на кого падал его взгляд, раскрывал карты, небрежно, с ленцой кидал на стол. "Урра!! Я опять выиграл! Тьфу." Угадаете, кто счастливчик?..
"Может быть, наш гость проголодался? Желаете чего-нибудь… отведать?" – Вика подскочила к Белочке. – "Благодарю" – отказался Лугоши, стараясь сдержать урчание в желудке и особо не пялиться на её шею. "Ах, да! – Вика хлопнула себя по лбу, – тогда, может быть, ВЫПИТЬ?! У нас есть отличная сливянка…" – "Нет, спасибо, я…" – Бела что есть сил стиснул челюсти и сглотнул слюну – фу, едва не проговорился. Его бледное лицо расправилось: а! он почуял всеобщее внимание, они ожидали именно тех, непроизнесенных, слов. "Просим, маэстро!" – "О, не сочтите за каприз или какие ваши ээ штучки? фокусы, ээ, я вам не тряпичная кукла и не дрессированная мартышка. Нет. Никогда. И – точка." Все разочарованно сникли. И тут все окрестные собаки, словно взбесившись, жалобно взвыли. Бела Лугоши навострил уши, встрепенулся: "Послушайте!.." – и зажал рот руками. – "Вот несчастье. Погибель моя. Ваша контора – что, филиал ада?"
Подмога неожиданно пришла со стороны Алексашки Молохова: "Стыдитесь, товарищи," – укорил дружков, обернулся к мучимому кошмарами и жаждой актёру: – "Прошу прощения, эти двое ни в чем не знают удержу. Чужие слезы им желаннее любого фимиама". Он ободряюще кивнул и протянул страдальцу чудной флакон из тонкого стеклянистого материала, поделился соКРОВенным. Бела благодарно принял из его рук подарок и, хотя пальцы его наркоманские дрожали от нетерпения, сдержался, убрал хрупкую на вид вещь в карман пиджака. Вика тут же переключилась на Шуряйку, изрекла бесстрастным, металлическим голосом, похожим на скрип ржавой калитки: "Это садовники и плотники, они не помидоры." Часы пробили полночь.