День воина. Историческая фантазия о событиях при селе Шевардино в августе 1812 года

– Ну? – нетерпеливо произнёс князь, когда на пороге появился лакей с подносом, на котором стояли две рюмки с водкой, а в маленькой розеточке лежала икра и серебряная ложечка.

Он в нетерпении замахал рукой, подзывая человека к себе.

– Иди сюда, каналья! Тебе что, полдня нужно чтобы налить две рюмки водки?

Лакей приблизился, склонившись, протянул вперёд руки с подносом. Князь взял рюмку и смакуя, выпил её не торопясь. Пошевелив во рту языком, он нагнулся над розеткой, втянув носом запах икры, а затем, игнорируя ложечку, подцепил пальцем несколько крупных шариков и отправил их в рот.

– Поставь всё это на столик, вон туда и иди с Богом!

Слуга поклонился и спросил:

– Будут ли ещё какие приказания?

– Ступай, ступай, – замахал руками князь, – Надо будет, крикну, а появится Ульрих- шельмец, тут же извести меня и пусть дожидается в приёмной.

Лакей удалился. Заложив руку за спину, князь прошёлся по просторному кабинету, затем подойдя к столу, достал несколько листов плотной бумаги, перья, уселся в кресло и, пододвинув к себе чернильницу, произнёс:

– Ну теперь, французский дружок и с тобой разберёмся. От чего же тебе неймётся-то, чего не хватает? Власти, славы или может положения? Ради чего стоило жертвовать Россией как союзником? Одно могу сказать, большой ты ду-урак, Ваше императорское величество! А дурак он и есть дурак. Это всё от лягушек…, а жрал бы репу, так глядишь и мозги бы лучше шевелились! «Хрустнешь французской булкой», репа-то ух как пробирает…. Кхе-хе…, ну и дух тяжеловат, однако от неё, тут ничего не скажешь….

Он, было, склонился над письмом, но тут же поднял голову, посмотрев на поднос. Затем выдохнув из себя: «И-и-ихи-хи-хи-хи-и-и» и начал писать донесение царю.

Вся обстановка способствовала для плодотворного труда. Тишину кабинета нарушало разве что прерывистое дыхание князя да скрип гусиного пера по бумаге. Куракин был мастер своего дела, особенно, что касалось составления документов или докладов адресованных царю или другим причинным лицам и адресам. Никаких эмоций, лишь чёткое изложение сути хитрого и расчётливого царедворца и чиновника высшего ранга.

Перечитав написанное, он посыпал лист мелким речным песком, аккуратно подул на него, осторожно положил послание на стол и с удовольствием произнес, громко хлопнув в ладоши:

– Вот так-то!

На пороге вновь возник лакей. Куракин взглянул на него и сказал:

– Не звал пока! Ступай, я ещё занят!

Выйдя из-за стола, Александр Борисович вновь пересёк кабинет, приблизившись к столику с подносом, взял вторую рюмку с водкой и так же не торопясь выпил её, закусив несколькими ложечками икры. Затем он недовольно посмотрел на поднос и, разведя руки, сказал:

– Вот ничего дураку нельзя поручить, сказано же две рюмки, а стоит знать, что как три….

Он вновь взял рюмку обнюхал её, затем для чего-то посмотрел через неё на свет и, вернув на место, подошёл к окну, поправив тяжёлые плотные шторы. Обернувшись к столу, приблизился и уселся в кресло, приговаривая:

– А вот теперь всё дружок! Будешь ты ещё долго нас помнить. Я уж расстараюсь, будь покоен. А всё потому, что надобно этикет соблюдать, коли перед тобой русский посол, князь, уж будь любезен, прояви уважение к титулу и возрасту.

Убедившись, что чернила высохли, Куракин сложил письмо в плотный пакет, а затем, подписав его, налил жидкого воска и припечатал увесистой печатью с вензелями и имперским орлом. Обойдя стол, он долго рассматривал послание с разных углов и затем, потирая руки, довольно произнёс:

– Так-так, пристроил человечка. Совершенно надоел мне сей городец. С превеликим удовольствием отправлюсь я в Надеждино, коли не будет государю во мне нужды. Да первым делом прикажу истопить баньку да подать солёных огурцов и мочёных яблок.

Князь взял в руки колокольчик и несколько раз энергично встряхнул его, после чего на пороге кабинета опять появился слуга.

– Ну как…, Прошка где?

– Да тут он, Ваша светлость, ожидает в приёмной!

– Давай, давай его сюда подлеца, и вот что, принеси-ка ещё мне рюмку и всё что полагается.

Слуга поклонился и тут же вместо него на пороге появился офицер для особых поручений при русском после поручик от кирасир Прохор Ульрих. Князь оглядел его с ног до головы и остался доволен, однако тут же быстро приблизился, глядя прямо в глаза, и несколько раз втянул носом воздух, спросив:

– А ты часом, не пьян ли?

Офицер улыбнулся и ответил:

– Да как же можно, Ваша светлость! А пьяным стать, у меня ещё будет время. Как пред Богом…, я трезв!

– Вижу, вижу…. Хотя…. А от чего рожа такая, одеколонищем за три версты прёт, словно ты на променад собрался, или опять баб всю ночь пахал, скакал на них как жеребец?

– Ну Ваша Светлость…

– Ох, Прошка, Прошка изведёшь ты себя в этом Париже.

– Дык тут такое дело, решил я пройтися….

– Вот что, братец, про твои кобелиные подвиги я слышать не желаю! Вся прислуга от тебя шарахается как от чёрта, Прости Господи! – перебил его посол, замахав руками, – Но к делу…. Есть от меня государю пакет, очень важный. Ты отправляешься с важным поручением в Петербург. И помни, ни одна живая душа не должна знать, что в этом пакете. Лети птицей или гадом ползи, но доставь его прямо в руки государя нашего. И не медли. Иди с Богом, путь неблизкий.

Ульрих принял пакет из рук посла и вытянулся в стойку. Князь похлопал его по плечу и произнёс:

– Да схорони подальше-то тугамент…. Войне скоро быть…, вот такие дела, братец мой Прохор. Ну, ступай…, да выезжай немедля и что бы ни каких кабаков.

Офицер звонко щёлкнул шпорами и, убрав пакет за кирасу, развернулся и покинул кабинет. В приёмной он вновь столкнулся с лакеем, тащившим поднос.

– Это опять ты?

Напирая своим корпусом, он заставил человека отступить на несколько шагов назад и тихо прикрыл дверь кабинета посла.

– Прошу вас, господин офицер. Не губите, Христом богом заклинаю! – заговорил слуга.

– Хм-м-м, – глухо прорычал Ульрих.

– Вот, вот, возьмите!

Он протянул поручику маленький штофчик с водкой, достав его из-под одежды. Прохор взял его и несколько раз крутанув, влил добрую порцию напитка в глотку.

– А вы возьмите водку с собой, господин, – предложил лакей, – Я нарочно налил в такую бутылочку, знал наперёд, что встречу вас. Так понимаю, что у вас далёкий путь? Вы едете в Россию?

– А ты добрый, не забуду тебя, братец! – хриплым голосом произнёс Ульрих.

– Поклонитесь уж там Родине, сами-то мы и не знаем, когда возвернёмся, и вернёмся ли вообще. Да и барин, видно как извёлся. Пропадём тут в неметчине.

Опустив голову, он обошёл Ульриха и, открыв дверь, скрылся в глубине кабинета.

Прохор проводил его взглядом, потом посмотрел на бутылочку и, спрятав её под одежду, вышел из приёмной, громко топая каблуками.

На пороге возник лакей с подносом, который осторожно поставил принесённое на стол, и неслышно удалился. Князь взял в руки рюмку, и поднёс было её ко рту, но передумав, подошёл к окну. Через минуту он услышал звонкий топот копыт и всё тот же кавалергард, сидя верхом на огромном коне в развевающейся шинели пронёсся в ворота посольства и скрылся за углом.

– Помоги тебе, Господи, соколик! Только доберись, намеренно такого держу, что бы по Европам пробрался, – произнёс посол, – Эх ты ж…, надо было царю ещё про репу прописать, как о нас в европах мыслят…. Хотя наверно не след про такое докладать, – и, подняв рюмку, залпом выпил её, не отрывая взгляда от окна.

Император взирал на Александра Борисовича с огромного портрета на стене. «Светлейший» поднёс пустую посуду к носу, и вдруг обернувшись, виновато посмотрел на портрет. Пряча от нарисованного взгляда царя руку за спиной, он осторожно пересёк кабинет и поставил рюмку на поднос. Вернувшись к своему столу, князь достал многочисленные бумаги, находящиеся в папках и, собрав их, расположился на небольшом пуфике у камина.

Внимательно рассматривая каждый документ, он бросал их в огонь, продолжая ворчать:

– О тока сунься к нам, вот там-то почувствуешь русский дух, да так, что репа тебе розами покажется…. Тьфу ты, вот привязалась-то репа эта…. Ничего-о-о…, с туркой да Карлой сладили, и тебе достанется, всему твоему Императорскому Величеству.

Куракин вертляво изобразил реверанс, взмахнув руками от чего несколько листов заскользив по воздуху, разлетелись в разные стороны. Он тяжело поднялся со стульчика и, взглянув снова на портрет произнёс, разведя в сторону руки:

– Прости, государь, всё что мог я сделал…. Так бы дать тому Бонапарту в рожу, но служба такая, что приходится улыбаться….

Нарисованный император молчал. Собрав листы, князь вернулся к камину, тяжело вздохнул и добавил, оглянувшись:

– А тебя надо во перву очередь упаковывать-то. Только бы доехал Прошка, время- то какое неспокойное, почитай вся Европа под этим антихристом прогибается. Союзнички хреновы.

Он бросил несколько листов в огонь, а потом долго сидел, словно заворожённый смотря на пламя, в котором виделась ему даже не будущая, а уже настоящая война.

Почти через три недели, 12 июня 1812 года французская армия перейдёт реку Неман и всем своим шестисоттысячным войском «о двадцати языках», как называли французскую армию русские из-за большого количества союзных солдат, вторгнется в пределы Российской империи. Но ещё около месяца русская дипломатическая миссия будет находиться в Париже, после чего получит разрешение оставить Францию.

 
Его Величеству Государю Императору Самодержцу
Александру I.
(скрытно, секретно)
 

Ваше Величество, Государь мой, обращаюсь к Вам, чтобы сообщить о бедственном положении слуг твоих, в кое ввергает нас наше пребывание во Французской Империи. С тем поставлены мы тобой, государь, чтобы блюсти интересы нашего государства и действовать от имени Вашей монаршей милости в дальних землях.

Суть письма состоит в том, что императором Франции Бонапартом Наполеоном и его окружением, не оказывается мне и моим соратникам должного уважения, ни дворянскому положению, ни рангам которые мы были удостоены Вашей волей. От того и пишу тебе Государь, что нуждаюсь в руководстве, а не какой другой корысти или трусости, как надобно мне поступить.

Имея продолжительную аудиенцию с императором, на коию я был вызван последним, тон беседы оставлял желать лучшего. Тогда же император Наполеон буквально потребовал выполнения Вами условий Тильзитского мира и договора в Эрфуте в одностороннем порядке и присоединения Российской империи к военному союзу с Францией на вассальных условиях. Требование установить над Польшей французский протекторат я так же счёл невозможным. Мною было предложено, как условие возможного военного союза, это вернуться к договорам заключённым «Эрфутской военной конвенцией», на что император грубо одёрнул меня и сообщил, что ни о каких соглашениях не может быть и речи. Ранее признание им территорий Финляндии, Валахии и Молдавии считает для себя и Франции унизительными и далее невозможными. В конце концов, я предложил Наполеону обсудить спорные вопросы на высочайшем уровне, но мне было сообщено, что он не нуждается в подобном мероприятии пусть даже если русские войска подойдут к стенам Парижа.

Действуя в интересах Вашего Величества и Российской империи, не поддаваясь эмоциям, а так же учитывая сложившуюся обстановку на европейском театре, я сообщил императору Наполеону что ради сохранения мира и благоприятных отношений, ему необходимо отвести свои войска из Пруссии за реку Эльба, из Померании, Данцига и Герцогства Варшавского, и не чинить препятствий вести России торговые отношения с нейтральными странами. На что в возмутительно- грубой форме мне было указано, что ни Ваше Величество, ни кто бы то ни был вообще, не могут выдвигать подобные условия Императору Франции.

Подобные заявления делают моё пребывание бессмысленным и нецелесообразным, поэтому осмелюсь просить Ваше Величество рассмотреть возможность отзыва верительных грамот и возвращение дипломатического пачпорта русской миссии, что даёт нам право покинуть Францию. Но ежели интересы империи требуют моего присутствия здесь, то, не считаясь с опасностями или другими препятствиями, я готов исполнить свой долг до конца.

Затем уповаю на тебя, и молю о твоём благоденствии, Государь мой.

Май 21 дня 1812 год.

Посол Российской Империи во Франции

Князь А. Б. Куракин

***

Глава 4.

«Прекрасная Эльжбета Марциновска»

Австрийская Империя, город Лемберг, весна 1812 год.

Поздним дождливым вечером весны 1812 года, в таверну под названием «Прекрасная Эльжбета Марциновска», что располагалась почти на окраине городка Лемберг (ныне г. Львов. Украина), изнемогая от усталости, ввалился огромного вида человек в грязном плаще скрывающим военный мундир. В высокой чёрной каске с медной отделкой русского образца, с характерным гребнем в верхней части. Его головной убор накрывала перетянутая завязками специальная накидка, скрыв репейку и закрывающая, своей ниспадающей частью, шею. Белые колеты на ногах и высокие ботфорты были покрыты грязью. Тело закрывала лёгкая кираса, перетянутая ремнями. В руках он держал короткий нарезной штуцер, очевидно вынутый из чехла, притороченного к седлу лошади. Военный осмотрелся, в поисках свободного стола, постояв на пороге заведения, и проследовал через небольшой зал таверны, к выбранному месту. Посетителей в тот час было немного. У дальней стены за столиком расположился пастор, при свече углубившись в чтение какой-то книги и потягивая из глубокой чашки чай. Два горожанина допив из своих пивных кружек, поднялись из-за стола и, кивнув трактирщику, маленькому взъерошенному человечку в фартуке до пола, вышли из таверны, осторожно обойдя прибывшего военного, стараясь не смотреть ему в глаза. Закутанная в платки женщина вытащила из корзины несколько связок толстых свечей и, получив плату за товар, так же торопливо выпорхнула из заведения. Путник снял с себя промокший плащ, представ в мундире офицера Малороссийского кирасирского полка Русской Армии, судя по наличию жёлтого цвета на обшлагах, погонах и воротнике. Своим появлением кроме священника, он привлёк внимание ещё трёх человек сидящих за столом в середине зала. Это были польские военные. Обозначения их воинской принадлежности скрывало скудное освещение помещения, но отдельно вырывающиеся фразы выдавали в них именно поляков из подразделения гусар. Они переглянулись между собой, перебросившись несколькими фразами, и вновь принялись за внушительную трапезу. Новый посетитель снял каску и поставил её на лавку справа от себя, незаметно положив между собой и головным убором пистолет, и принялся ждать, покуда кто-нибудь подойдёт к нему и примет заказ. Согревшись, он немного задремал от тепла, исходившего из камина. Ему даже приснился сон.

– Прошка, monsieur le lieutenant Ulrich. Réveille-toi, réveille-toi! (франц. Прошка, господин поручик Ульрих. Просыпайся, просыпайся!) – слышался ему дивный женский голос.

Прохор ощутил нежное тепло ладони, без всякого сомнения, прекрасной дамы, скорее всего певички из какого-нибудь кабаре и вздрогнул, открыв глаза. Никакой женщины рядом не было. А жар исходил от огня, где негромко потрескивали поленья. Ульрих помотал головой, отгоняя усталость и сон. Нестерпимое чувство голода заставило его проявить некоторое нетерпение, и он оглянулся в сторону стойки, где человек, с невозмутимым видом продолжал протирать полотенцем тарелки так, словно и не было никакого нового посетителя, появившегося около десяти минут назад. Прохор сдвинул брови и, обернувшись всем своим мощным корпусом, в упор стал рассматривать хозяина заведения. Мельком увидев подобное внимание со стороны посетителя, человек ещё более углубился в своё занятие, взяв следующую тарелку, старательно дыша на край посуды и нервно протирая её всё тем же полотенцем. С шумом выдохнув воздух, военный взял в руки небольшую глиняную солонку и, повертев её в руках, несколько раз громко стукнул о стол. Ситуация не изменилась. Один из мужчин за соседним столиком обернувшись, обратился в полголоса к хозяину, кинув несколько еле уловимых фраз. Хозяин бросил своё занятие, и смешно перебирая ножками, приблизился с большим подносом к столу, суетливо принявшись убирать остатки еды и протирая столешницу. Другой офицер из гостей поманил хозяина пальцем, от чего тот склонился ещё ниже и стал внимательно слушать. Покорно закивав головой, затем он подхватил поднос и направился к стойке.

– Эй, братец любез… ный, как тебя…, – обратился было Ульрих, но трактирщик даже не взглянул на него, пробежав мимо.

Наоборот, он скоро появился вновь и, подбежав к соседнему столу, заботливо расставил большие кружки с каким-то напитком.

– Пан? – негромко произнёс плюгавенький человечек в фартуке.

Польский офицер кивнул головой и хозяин, переместился на противоположный край стола, уткнувшись взглядом в пол. Военный развернулся сев верхом на скамью, а затем со стуком положил ногу в грязном сапоге, вызывающе демонстрируя подошву к гостю, и громко отрыгнул. Прошка нервно забарабанил пальцами по столу. Подняв голову, он вновь обратился к хозяину:

– Подойди ко мне, кабацкая твоя душа!

– Jeśli nazywasz pana, to jest ani gdzie się nie pójdzie, dopóki nie skończymy jeść. Więc będziesz musiał poczekać! (польск. Если ты зовёшь хозяина, то он ни куда не пойдёт до тех пор, пока мы не закончим ужинать. Так что тебе придётся подождать!) – сказал всё тот же офицер.

Ему очень хотелось быть понятым, поэтому он намеренно произносил свои слова медленно.

– Jeśli ci się coś nie podoba, to poszukaj inna instytucja i najlepiej w Rosji. (польск. Если же тебе что-то не нравится, то поищи другое заведение и лучше всего в России.) – поддержал своего товарища другой военный, вытирая жирные от мяса пальцы тряпочной салфеткой.

Все трое презрительно усмехнулись.

– Dir wird noch besser kommen. (нем. Тебе всё же будет лучше подойти) – настойчиво произнёс поручик, перейдя на немецкий язык.

Словно после сна, он потянул свои руки, незаметно взведя курок пистолета, взглянув мельком на штуцер, лежавший на столе, и стал ожидать реакции. Поляки переглянулись. Очевидно, что они поняли его и в первый раз и во второй.

Хозяин дёрнулся всем телом, наверно желая всё же приблизиться, но один из военных остановил его жестом руки и ответил:

– Nadal jest ani gdzie się nie pójdzie i nie dostaniesz. Pojawił się tutaj, więc siedź i czekaj. Zobaczymy, kiedy będzie można ci rzucić kość. (польск. Всё равно он ни куда не пойдёт и по- твоему не будет. Явился сюда, так сиди и жди. Мы сами решим, когда можно будет тебе бросить косточку.)

Не переставая скалиться, польский гусар вытащил пистолет и положил его перед собой на стол и добавил:

– Powiedz dziękuję ci, że w ogóle pozwolono wejść, a nie kazali czekać tam, na ulicy. (польск. Скажи спасибо, что тебе вообще позволили войти, а не заставили ждать там, на улице.)

– М-да уж, – глухо произнёс Ульрих, сжимая ладонь в кулак, – Пялится вот так, очень даже неприлично, но я научу тебя хорошим манерам!

Он посмотрел исподлобья на польских офицеров.

– Раз, два, три…. А вон в углу, ещё кто-то, сапогом торчит…. Значит, получается четверо? Трактирщик не полезет, он того и гляди со страху рассудка лишится и пастор наверно тоже, а вот эти и их четверо…. Хреновая история, господин поручик. А ничего, одному дам в морду первый, остальные и обделаются, ну и пистолет, для самых пылких.

Так рассуждал про себя Прохор, оценивая обстановку. Он поднял голову и спросил:

– Значит, нет?

Польские офицеры переглянулись, и один ответил, замахав руками:

– Nie! Wynoś się stąd, pies! (польск. Нет! Проваливай отсюда, собака!)

– Ну нет, так нет, – глухо произнёс Ульрих, демонстративно притягивая к себе огромную саблю.

Поляки напряглись, и стали медленно подниматься со своих мест. Еле заметное лицо святого отца исчезло в глубине тёмного угла, отодвинувшись от света горевшей свечки. И, в этот же момент, вдруг раздался какой-то стук, один из офицеров вздрогнул и уронил голову на грудь, опускаясь на скамью. Посидев пару секунд, он свалился с окровавленной головой на пол, куда посыпались осколки пивной кружки из обожженной глины. Из темноты угла возник человек, который направлял свой пистолет то на одного, то на другого поляка. Проведя свободной рукой по своему лицу, он зевнул и угрожающе произнёс:

– Опустите свои задницы и сидите смирно, паны. Надеюсь, вы меня понимаете?

Он взял лежащий на столе пистолет, ловко кинув его Ульриху, затем разоружил своих внезапных пленников и добавил:

– Нет, братцы- поляки, с вами у меня благородной дуэли тут не будет! Любому, кто вздумает дёрнуться, я в момент прострелю бошку.

Хозяин таверны в ужасе прижался к стене, прижимая полотенце к груди, словно пытался за ним спрятаться и прохрипел:

– Цо пан желае?

Человек улыбнулся и ответил:

– Ну вот…, как мило! «Цо пан желае»…, – затем он угрожающе сдвинул брови, глаза его сверкнули и он прорычал, – Пан ожидает свой заказ уже целый час. А ты всего лишь умудрился подать это кислое пойло, которое ты называешь вином. Сразу видно, не пожалел водицы-то…, от души разбавил, паскудник!

– Так есть, так есть, – забубнил человечек, перебирая руками, не решив, что делать с полотенцем.

– Значит так…, два больших куска жареного мяса, бутылку вина, кислой капусты подай и пошевеливайся. Я очень голоден и тот господин офицер тоже.

– Так есть, так есть…, – вновь запричитал хозяин, не решаясь сдвинуться с места, – Проше, проше вас…. Вас, пане- господине офицерове!

От чего-то трактирщик стал указывать одной рукой на лавку, где сидели поляки, а другой судорожно протирать стол.

– Так иди уже, – прикрикнул на него человек, – А с этими я не сяду, отдельно накроешь, а то тесно нам будет!

Трактирщик скрылся.

Приставив пистолет к голове польского офицера, человек обратился к Прохору:

– Полагаю, вы русский? Мундир на вас….

Ульрих согласно кивнул головой, не отводя оружия от второго пленника.

– Тогда позвольте представиться, Алексей Колбанов. Состою при военном атташе…, – он оглянулся на «Эльжбету», голова которого выглядывала из-за стойки и добавил.– Всё остальное позже, за тёплым уютным ужином, в этом милом заведении.

Алексей спиной приблизился к Ульриху, не сводя глаз с пленников. Оглядев помещение, он встретился взглядом с трактирщиком. Увидев, что на него смотрят, хозяин боязливо нырнул за прилавок, вовсе скрывшись из виду.

Колбанов приподнялся на цыпочках и громко спросил:

– Так ведь? «Прекрасная Эльжбета». Милое у тебя заведение как я посмотрю. И компания подходящая, даже святой отец имеется!

За прилавком что-то громко упало.

– Обморок, – скалясь, предположил Ульрих, – Эй…. Ты там живой, «Эльжбета»? Пан Марциновски?

Сначала появилась голова с блестевшей залысиной и всклокоченными волосами, а затем и сам хозяин, который угодливо закивал головой и забормотал:

– Так есть, так есть! Марциновски, Марциновски, то я….

Он подбежал к Прохору и стал протирать стол, затем скамейки, приговаривая:

– Эльжбета Марциновска, то е моя цорке-панонька…. То е дочке…. Жестем замаж цорке оддае за чоловика и шинок в посагу. Ние забияе мние, панове- офицерове, проше ние забияе….

Он несколько раз указал пальцем на оружие.

– А-а-а, не хочешь, что бы мы убили тебя?

Трактирщик затряс головой и протянул руки Прохору:

– Так, так, панове…. Я бедный човек. Вжистку…, э-э-э, то е те воюют, а мие горе…

– Смотри-ка, почти по-русски залепетал, а всё равно ничего не понятно. Ух, душа наизнанку, пошевеливайся давай! – прервал его Алексей, – Жрать давай! Надеюсь переводить не надо?

Трактирщик, втянув голову в плечи, прошмыгнул между двух офицеров.

– Поручик Ульрих…. Прохор Ульрих, – в свою очередь произнёс Прошка, поднимаясь со скамьи и протянув для приветствия руку, – Еду в Россию…. За капустой….

Колбанов усмехнулся и ответил:

– Ну да, ну да, конечно за капустой, зачем же ещё….

Они крепко пожали друг другу руки и, не сговариваясь, уставились на сидевших поляков. К столу подбежал хозяин и выставил пару кружек, бутылку вина, столовые приборы и два огромных куска мяса на больших блюдах. Поклонившись, он собрался было исчезнуть подальше от этих русских, но Ульрих поймал его, схватив за шиворот.

– Стой, каналья! Принеси- ка нам верёвок сюда и побыстрее.

Кивнув головой, хозяин исчез. Ему хватило пары минут, что бы появиться вновь, протягивая требуемое.

– Покуда тут побудь, не уходи.

Ульрих бросил одну верёвку поляку и приказал:

– Вяжи его!

Поляк отрицательно замотал головой.

– Вяжи, – зарычал Прохор, – Иначе я тебе руки выломаю!

Оба пленника переглянулись, и один из них стал связывать руки другому, переместив их за спину. Алексей взял вторую верёвку и связал второго пленника, а затем и обоих, привязав их спиной друг к другу, усадив верхом на лавке.

– Вот так-то будет лучше? – с удовольствием произнёс Алексей.

В темноте угла что-то зашевелилось и в пламени свечи появилось вытянутое лицо пастора. Офицеры переглянулись, и Колбанов потрясая кулаком, прошипел:

– Ух, смотри и ты у меня. А то вмиг на небеса отправишься. Как раз у тебя всё с собой. Читай и не отвлекайся.

Лицо исчезло. Новые друзья рассмеялись.

– Панове, панове…, – опять проскулил хозяин.

– Ага, теперь ты! Иди- ка сюда, – подозвал Алексей человечка.

Он взял со стола большую бутылку и налив в кружку некоторое количество напитка протянул её хозяину.

– Пей!

– Цо панове, цо есть не так? – затрясся от страха трактирщик.

Колбанов схватил его за худые щёки и поднёс кружку ко рту.

– Пей, сука! Знаю я ваше нутро. Яду насыпал, подлец?

– Так нет, так нет, пшысегам, пшисегам!

– Присягаешь что ли? – спросил Ульрих.

– А-га-га, то есть мие клява, – заикаясь, ответил трактирщик.

– Что же ты, подлец, русский язык не выучил, пока под Россией был? Вже- вже да пше- пше только и слышишь от вас…. Ну ничего, скоро мы вас в обратку загоним. Женим твою Эльжбету на русском парне, а тебя в православие перекроим, сам лично в реке перекрещивать буду, пока своей жопой не всплывёшь. Хочешь?

– Так, панове, так, – затряс головой хозяин.

– А царя нашего любишь, курва?

Трактирщик вновь согласился, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Ну люби, люби, он-то тебя уж точно в обиду не даст. Не то что эти.

Ульрих кивнул на связанных польских офицеров.

– Пей уже, – прикрикнул Алексей.

Стуча зубами о край кружки, трактирщик сделал несколько глотков и уставился на русских.

– Так нет…, – и в подтверждение своих слов допил всё содержимое, утерев рукавом свой рот.

– Ну вот и славно. Сейчас я вижу, что «так нет»! Теперь жри мясо, продажная душа! Вот тут отрежь!

Хозяин улыбнулся и, отделив ножом указываемый кусок, проглотил его с удовольствием. Офицеры опять переглянулись и Алексей сказал:

– Значит так, неси, что там есть у тебя, всё это в тряпицу заверни, мы уезжаем. В следующий раз погостим подольше, если ты уж так рад нас видеть.

Завернув провизию в кусок материи, офицеры сложили всё это в сумки и оделись. Алексей положил на стол несколько монет, затем подойдя к связанным полякам, кинул им три ассигнации:

– А это вам, паны поляки. За моральный ущерб! Можете выпить за здоровье вашего императора. Они у вас на обгонки меняются, а вы как бабы продажные, всем готовы кланяться.

Распахнув дверь, они остановились на пороге.

Ульрих обернулся и громко произнёс, обращаясь к оставшимся:

– И что бы тихо было! А ты, отче, пока молитву прочти, какую сам выберешь! Чего в углу сидеть без толку-то. И что бы тут без фокусов, а нет, так я вернусь, спалю этот паршивый шинок, а вас всех убью!

Закатив глаза, трактирщик пополз по стене, теряя сознание, едва не свалившись на пол. Словно в подтверждение его слов ярко блеснула молния, и тут же раздался продолжительный гром. Эти два русских стояли в дверном проёме, оба огромного роста в развевающихся на сквозняке чёрных плащах с оружием в руках. Несколько свечей погасло, сделав картину происходящего ещё более жуткой.

– Господь и Сатано ждут вас, грешники! – произнёс Алексей, воздев вверх два пальца, – Молитесь! Страшный Суд будет вам! Аминь, Бонапартовы шлюхи!

Колбанов указал пальцем на дрожащего хозяина.

– И «Эльжбету» мне не обижайте.

– А-а-ай, – пискнул он и упал на колени, спрятавшись под стол.

Стало тихо, кроме шума дождя и сбивчивого голоса пастора.

– Ув- ув- ув…, леший тебя побери, – прислушавшись, передразнил его Алексей, тряся своей головой.

Улица вновь осветилась молнией, офицеры рассмеялись и исчезли в пелене дождя.

Выглянув из-за стола, «Эльжбета» быстро сгрёб деньги и пополз на четвереньках в сторону стойки, держа во рту полотенце, приговаривая сквозь сжатые зубы:

– Coś w rodzaju diabła diabła, coś w rodzaju diabła diabła… Jeszcze i coś w rodzaju diabła przyjdzie…, diabła, diabła… (польск. Леший побери, леший побери…. Еще и леший придёт…, побери, побери….)

Быстро забежав в стойло, Ульрих крикнул, указывая на своего коня:

– Выводи!

Затем он вытащил нож и перерезал подпруги у коней поляков.

– Так вернее будет? – объяснил Прохор свои действия.

– Да ты что? Они не погонятся, их же всего лишь двое, – усмехнулся Колбанов и, подтягивая сбрую, спросил, – Ты теперь куда?

– Пока в Заслав, в Ставку генерала Тормасова! А потом Житомир, Киев и на Смоленск, а дальше как Бог даст! – ответил Ульрих, делая то же самое.

Сев верхом, Алексей кивнул головой и ответил, привязывая походную сумку с продуктами:

– Кони без отдыха, так что погонять не будем. Далеко Заслав-то будет, в раз не доберёшься. В общем так, давай-ка пока поедем, в лесу заночуем да передохнём, костра разводить тоже не будем. Тут оставаться опасно.

– А ты зачем с этими-то расплатился? – спросил Прохор.

– Так ассигнации фальшивые. Они же сами и шлёпают, вот ведь паскуды! – ответил Колбанов.

– А монеты?

– А монеты настоящие!

Ульрих согласно кивнул головой, натягивая по глубже каску поправляя блестящие ремешки, и сказал:

– Ох и ловок ты, Алексей Колбанов! Спасибо тебе!

– А ты что, с этими на шпагах драться собирался?

– Да вот ещё, господа нашлись…, – пожал плечами Ульрих, – Да пострелял бы и всех делов- то!

– Я в Петербург направляюсь, – крикнул Колбанов, трогаясь с места.

– Ну так и я туда же! Поехали отсюда! Но-о-о!

Страшными, почти мистическими всадниками они пронеслись по спящим улочкам Лемберга, громко цокая подковами лошадей. Достигнув сторожевой будки, не останавливаясь, они перемахнули через опущенный шлагбаум и умчались в дождливую темноту ночи. Сидевший в будке австрийский солдат, заметив две странные тени, вцепился в ружьё и крепко зажмурил глаза. Посидев так несколько секунд, он с опаской выглянул наружу, посмотрев в ту сторону, куда умчались всадники, и несколько раз перекрестился, решив не поднимать шума и не испытывать судьбу.

***

Глава 5.