– Свидетеля? Но это ничего не доказывает!
– Однако, подтверждает! Вы угадали, свидетель есть. Дед человек твердых привычек. Из тех, кто рано ложится и встает. А в этот день он вернулся за полночь! Взгляните. Он в воскресение отчитался.
Хофман с интересом взглянул на Германа. Этот мальчик подавал большие надежды. Зря он не пошел в адвокаты.
– Я вижу, вы мне приготовили сюрприз?
– Не откажите в удовольствии, прочтите! Я предвидел такой ход вещей. Эта страница в конце. Записи, маркированные красным.
Воскресение. Продолжение.
Сегодня сауна. Пойти? Подумаю. Сначала дело. Все уже готово. Хорошо, что заказал заранее.
Я его усыпил. Взять такси? Подумаю. Плита давно уже там. Это было хорошее решение. И усыпить – тоже. Но тяжело.
Встал так рано, что все спят. Вчера встретил ночью Карла с собакой. У него был день рождения. Они недавно вернулись из ресторана. Он удивился – я же ложусь рано.
Похоронил кота. Правильно, что все сделал заранее. Осталось только снять деревяшку, положить мешок на молнии, засыпать да прикрыть все плитой. Земля осядет, обложу камешками на цементе.
Красивые дорогие очки адвоката висели на цепочке, а потому, когда они упали, никакой беды не случилось. Его близорукие глаза под седыми кустистыми бровями на этот раз светились изумлением.
– Герман, побойтесь бога, что это я тут… кого он усыпил? Кого похоронил? Какого, к бесу, кота?
– А это я сейчас объясню, – вздохнул Клинге.
Звучит дико. Но чистая правда. И доказано. Мой друг Петер с помощницей Ритой на это еще до дневника натолкнулись. Вот, слушайте. Дело было так. Он по просьбе Лины Ленц включился в расследование как частный детектив. И вместе с Ритой они осмотрели место происшествия. И там у нее разыгрался приступ аллергии и она вышла в сад.
Рита погуляла по саду и натолкнулась на странную штуку. На земле лежала гранитная плита, похожая на надгробную. С датой, именем и… рисунком. Она вгляделась и, к своему удивлению, увидела ушки и усы! Тогда она вызвала Синицу. Они посовещались и решили узнать, что это такое. Получили разрешение от Лины. И сделали все необходимые шаги. И что вы думаете? Оказалось, что там погребен кот. Молодое здоровое животное. Домашний кот, любимец деда, который у них пропал. Даже имя совпало. Причем, его усыпили.
– Вы хотите сказать, что они произвели эксгумацию и аутопсию???
– Вот именно! А результат я, конечно, вам принес. Там, в папке внизу. Взгляните. Нет, на бланке… да, этот!
– Герр Клинке, я больше ничему не удивляюсь! Этот госпиталь я знаю хорошо, подпись солидная. А тут… Не понял…
– А это анализ бытовой пыли на месте преступления. Мы его заказали в университете.
– И как же вы? Я под впечатлением.
– Вы знаете, это мой друг! Я нашел специалистов. Но идея и версия была моей практикантки Риты и его. Я сказал… это дело дорогое. А ему стало интересно, и он заплатил.
– Другими словами…, – адвокат внимательно прочел акты, удостоверился, что они составлены и подписаны, как надо, и сложил их в папку, – Вы удостоверились. В саду похоронен кот Баумгартена, как он об этом и говорит. Кот умер не своей смертью.
– В бытовой пыли на месте преступления содержится нюхательный табак этого самого человека.
– Лина Ленц… знаете вы или нет, но она обратилась в КРИПО, – начал Хофман. – Она была полна негодования и уверенности, что убил Берг. Его рассказ, как он узнал, что Чингиз и Яна собрались встретиться, Лина сочла ложью. Нельзя понять ни устно, ни письменно людей, когда не знаешь их языка. Значит, Людвиг не смог бы понять ни их телефонного разговора, ни электронных писем. Чингиз, со своей стороны, не знал немецкого! Звучит вполне логично, – согласился Синица.
– Не спорю. Однако, это правда, которая разъяснилась проще некуда. Яна договорилась с Чингизом и Берг, конечно, этого не понял. А потом рассказала об этом сотрудникам уже на немецком. От них по этому поводу ей ничего не надо было скрывать!
Адвокат поднялся. Он тряхнул головой, собрал бумаги и закрыл папку.
– Я это все внимательно перечитаю. Надо переварить. И действовать, конечно! Как будут новости, я сразу вам позвоню.
Избушка
–
Как надо правильно сказать? Избушка-избушка! Повернись к лесу задом, ко мне передом? Ну, Лень, я никому не скажу. Я же знаю, у тебя есть какой-то секрет. Ты им приносишь почту. Значит, можешь войти. Мне мама рассказывала, несколько лет назад тут не было такого высокого… А это как называется? Постой. Забор это забор. Еще есть…
–
Поля! У них забор металлический. Бывают еще решетки. Или просто стена из кирпича, а тут вот эта штука растет. Густая, высокая, ничего не видно. И она за забором! А домика вообще не видно.
– Ну, я же и говорю… А! Вспомнила – живая изгородь. Так как ты…? Курьер – молодой парень на мотоцикле и девчушка за его спиной еще немножко попререкались. Оба они были одеты в блестящую коричневую кожу. Шлемы цвета яичного желтка с белыми врезками не давали рассмотреть лица. Но тоненький девичий голосок позволял предположить, что она значительно его моложе. И верно, Поле недавно исполнилось шестнадцать.
Курьер Леня, девятнадцатилетний студент, дальний родственник тети Муси очень ценил свою работу. Он гордился, что ему доверяют, что хорошо зарабатывает. Обязанности несложные, зато – ответственность! Когда его брали, начальник так и сказал.
– Он, директор… или владелец? – Тут Леня путался.
Теть Машенька – так он звал Марию Тимофеевну, которая была двоюродной сестрой его бабушки, а потому вычислить родство и найти в языке для него правильное слово не стоило и пытаться, так вот, она, тихонько хихикая, сказала так.
– Петр Андреевич, как бог Саваоф, у нас один в трех лицах. Владелец, директор.. .,-на этом месте она почему-то замолчала. Ленька немного подождал, но не утерпел.
– И кто? Вроде, больше никого не осталось? – потеребил ее он.
– Еще – душа! «Ирбис»… Петр Андреевич Синица, наш Петенька, и есть «Ирбис». А без него.. .ну как тебе объяснить…
И мелко закрестилась.
Ну, через год, что прошел с тех пор, Леня уже такие вещи понимал без долгих разъяснений.
Он поставил свой мотоцикл, велел Поле подождать и позвонил. Ему ответили. Створка ворот зажужжала и отползла. Ленька ловко водрузил на складную портативную тележку две объемистые коробки и въехал внутрь. Ворота закрылись. К большому разочарованию Поли, увидеть ей ничего не удалось!
Подумать только, аллея оказалось спланированной буквой «г». Взгляд упирался в такие же высокие зеленые преграды, как снаружи.
Синицы не было. Зато «дома» сидела тетя Муся. Она ждала своих к обеду. Солянка – ее фирменное блюдо, готовая, стояла на плите, над вторым она как раз колдовала.
В рабочей комнате Луша занималась своими делами. Да Мысловский, поджидавший Петра Андреевича, тукал по клавишам, добивая свой очередной отчет.
– Леньчик! Здравствуй, мой дорогой. Ты снова с коробками? Большие!
– Теть Машенька, дай я тебя чмокну. Большие! Но легкие. Снова шефу лично в руки. И что ему шлют?
– Если б и знала… То не сказала б!
– Что я не понимаю, что ли? Но интересно ж! За весь год я не носил сюда столько разных коробок. И все из Германии.
– Лень, пошли на кухню. Хочешь вредный теплый пирожок?
– Спрашиваешь! А можно два? Меня на улице ждет Поля. Она и так от любопытства вся извелась. А я – видишь, какой молодец, ничего не рассказываю. Я как-нибудь Петра Андреевича спрошу, может, он разрешит зверинец ей показать?
– Лень, раньше по-другому было. Но нас грабили, верней, пытались грабить. Нас не очень-то… Они же не знают, что тут нет никаких сокровищ! Но есть люди, что обязательно нагадят. Чини да убирай потом за ними! Потом… Сейчас все с компьютером. А шеф, он… у него сейф. Такой, что только он один открыть может. Он и в банке ячейки арендует. А все ж… Кто знает, Лень, бывает, бумаги важные лежат. Или там, что… Он – директор! И у него агентство, да дом. Сам дом – это ж его собственный! Мы все – сотрудники. Он говорит, мы – голова, руки и ноги. И вы – на договоре, которые. И если что… мы же, Леня, сюда бежим, как домой. Я уж не говорю… Ой, я с тобой заболталась! Давай, бери пирожки, я заверну.
– Поля эта соседская…
– Знаю я ее. Ты мне смотри! Она детский сад-то кончила? Ну, ладно, не хмурься! Я тебе… напомни, у меня фотографии зверушек есть. Я дам. Это можно. Но… чужих, нам тут не надо.
А вдруг Поля залезет? Перепрыгнет через забор, подберет ключик к замочку и – в дамки!
Ленька застегнул куртку, забрал «вредные» пирожки – жаренные в масле шарики с печенкой и луком – и захихикал.
Эти последние слова услышал Олег Майский, совершенно бесшумно возникший откуда-то за Лениной спиной. Олег сделал торжественную мину и откашлялся.
– Леонидис, гордый спартанец! Я видел только что у ворот твою юную подругу. Думаю, она медленно, но верно вмерзает в мотоцикл. Так вот, остереги ее от необдуманных действий, ради ее собственного благополучия. В наших помещениях в неслужебное время охрану несут дрессированные питоны! Среди них попадаются очень крупные экземпляры…
– Эй, а Леньчик-то опять коробки принес! И снова от Клинге. Тятя Муся, и мне до смерти интересно. Он же приезжает! Осталось меньше двух недель.
Коробок накопилось уже целых девять. Спрашивать Петра не решались. Сам он против обыкновения держался как Виннету, вождь Команчей. Или Апачей? С каждым разом любопытство разбирало народ все сильней.
Сотрудники стоили всевозможные догадки. Но! Луше было спрашивать не по чину. Молоденькая! Тетя Муся – на хозяйстве, не по служебным делам. «Договорные» – эти вообще в счет не шли. Оставался Олег.
Взрослый – старше Синицы. Личный друг, с ученой степенью. Шеф же тоже кандидат! Ну, вот Олег и спросил.
– Олежек, – Петр хлопнул его по плечу. Не поверишь, но я понятия не имею. Герман Клинге шлет их одну за другой. Одни – тяжелые. Последние три – легче, но большие! А при них сопроводиловка.
– Я знаю, там пишут: «лично в руки», – кивнул Майский.
– Это самой собой! Но не все. Клинге прислал письмо. Он ведь скоро приезжает! Так вот – просьба до его прибытия посылки не открывать. Сюрприз!
– Постой. У него какая-то дата? Или у нас, у тебя? Праздник?
– Да нет! Он едет к клиенту. Мы, кстати, должны помочь. Этот клиент – инженер познакомился тут… Словом, его обокрали. Есть один клуб, а там девушки. Парень сам понял, что влип. Скандала он не хочет. Но пропали деловые бумаги и… Ох, зачем это я! К делу совсем не относится. Я только хотел сказать, что приедет приятель и деловой партнер. У нас прекрасные отношения! Вот мы даже трубками обменялись.
Он указал на затейливую трубку с янтарным мундштуком и чашечкой с головой китайца. Сверху он был прозрачный, как раз такого цвета, который и зовут янтарным, снизу – молочно-желтый с прожилками. Китаец хитро улыбался.
– Петя, а как… ну ты же понимаешь. Ты ничего не говоришь о Рите. Ты прилетел, сказал мне, как мы с тобой всегда столько лет уж другу говорим, главное. И вот – молчишь! Давай, лучше, мы…
– Давай! В общем, так. Мы обручились. Я так тебе и сказал, но не все. Есть проблемы. И не у нас, а у меня. Мы с ней условились. Я ей оставил письмо и улетел. Она должна прочесть, подумать. Ну и решить.
И вот с тех пор, как я вернулся, Рита пишет. Звонит. И ни слова, про… решение. Она сказала – подумает. И думает! А я, ты сам понимаешь, что к чему.
– Петя, прости… какие у ТЕБЯ могут быть проблемы? Ты молод, здоров, ты… отчего не назвать вещи своими именами – завидный жених, весьма состоятельный человек. Мы давно друг друга знаем. Мало того, мы вместе работаем. А это – другое дело! Совсем иная сторона личности! Так в чем…
– Я тебе скажу! Ты будешь третий человек. Даже мама еще не знает. Они сидели внизу. Печка топилась с открытой дверцей как в то время, когда в «Ирбисе» еще не было камина. Потрескивали дрова. Уголек выстрелил, упал на пол и зашипел. Петр вздохнул.
Он стал рассказывать. Видно было, что он страшно волновался. Длилось это не долго, но когда он кончил, напряженно слушавший Олег не на шутку перепугался. Черт возьми, Петро-то бледный как смерть. Эк его скрутило!
– Слушай! Я был бы лицемер и осел, если сделал вид, что это чепуха! Но для тебя… Ты – человек широких взглядов. Можно же…
– Верно. Я – да. А вот она… Майский – она мне в дочери годится. И кто знает…
– Да ты спятил, начальник! Какие дочери? Ну, разве ты лет в шестнадцать… А что? В шестнадцать я был безбашенный болван! Вполне сексуально озабоченный, кстати. Хорошо, не нашлось какой-нибудь глупышки. Впрочем… Ну, это сложный вопрос.
– Короче, ждемс!
– Петя! Бог знает, ты понимаешь или нет, как мы тебя с Лушкой… и тетя Муся тоже. Ты ведь для нас.. .и «Ирбис» и наша работа.. .Э, я хотел не то! Как хочешь, но только я уверен, я ж ее видел. Она поймет! Давай, лети ты назад в Мюнхен! Рита тебя увидит и все! Петь! Ну, можно, я закажу тебе билет?
– А, где наша не пропадала – заказывай! Герман приедет скоро. Я его встречу. А через пару дней улечу. Ты прав! Камень упадет с души, и я вернусь. Тогда мы обо всем договоримся. А если не упадет…
Олег затаил дыхание. Он даже приоткрыл рот.
– Тогда мы за тобой приедем и вернемся вместе!
– Кто будет зверье кормить, я тебя спрашиваю?
Корь, как и было, сказано
– Лушенька, он дома третий день. Сначала у него железки опухли. Потом горло, то другое, ну а теперь уже сыпь. И, девочка ты моя, они его в больницу хотят забрать. Я Олега спросила. Он болел! Я за себя не боюсь. Мы с сестрой покойной обе в детстве, как полагается, переболели. А ты? Тут самое главное…
– Мария Тимофеевна…
– Ты что это, злишься на меня? Отчего я из тети Муси – как там Петенька говорит, а? Вот – разжалована без выходного пособия в Марь Тимофеевны!
Растроенные и озабоченные, Луша с тетей Мусей сидели на кухне. Мужчин не было. Зато новости были! Синица серьезно заболел. Всем известная детская болезнь, неприятная, но не очень опасная штука в детстве, у взрослых, если угораздило, протекала тяжко. У Петра – исключительно тяжело! Все друзья были за больницу. Спокойнее!
– Я тоже имела удовольствие. Но я с ним последняя общалась. Он был уже не здоров. Могла и подхватить!
– Нет, тогда не беспокойся. Олег сказал – иммунитет на всю жизнь. Он с Леней сейчас у него. Шеф нас – девочек, стесняется. Вот и поедут втроем. Решили в инфекционное отделение на Стромынке. Олег сказал, еще с билетом в Мюнхен надо решать. Можно дату поменять, но говорит, лучше сдать. Пока ничего не ясно… Он позвонит. И что-то я такое про телефон… А вот! Слушай, Лунечка! Не забыть бы. Эрик тебе звонил из Петербурга. Он говорит, ты знаешь. Просил перезвонить.
– А, Ленц? Знаю, конечно. Я непременно… узнаем только про шефа. Откуда он? Они еще в Питере или уже в Мюнхене?
– В Питере. И тоже к нам собираются по дороге в Мюнхен. Зачем, не знаю. Он тебе сам объяснит. А мы с тобой… нас в больницу пустят? Поесть ему… да просто я беспокоюсь. Я забыла уж, как с корью этой. На диете, не на диете?
– Я, теть Мусь, дергать его стеснялась. Знаю, не любит, если болен. Но если на Стромынке – там с уходом все в порядке. С кормежкой тоже. Мы прорвемся. Там так – боксы за стеклянной стеной, а вдоль коридор. Когда можно и если шеф не против, мы через стекло его увидим. И есть переговорное устройство. Поговорим.
Да, Эрик! Могу забыть – дел много и шеф… Пойду-ка я. Действительно, а вдруг, что-то важное? Сейчас найду телефон.
С этими словами Луша Костина отправилась искать записную книжку. Дозвонилась она на удивление быстро. Но вместо Эрика к телефону подошла Мила.
– Здравствуйте, он вас ждал! Только недавно вышел. А как у вас всех? Что вы говорите! Петр Андреевич? И тяжело? Да, это редко, но у меня с подругой тоже было. И тоже в больницу попала. Это недели на полторы. Не повезло ужасно! Но… надеюсь, если без осложнений, так это даже кстати.
– Чтоооо? Как вы сказали? – Луша не верила своим ушам.
– Не сердитесь! Это я… Просто выскочило случайно. Давайте лучше по порядку. Пожалуйста! Не обижайтесь – я объясню.
После сбивчивых извинений и реверансов за эти неловкие слова Луша услышала от Милы вот что.
– Мы собрались. И у нас все почти готово. Эрик решил, мы не будем пока ничего тащить. Только детские вещи. Самое необходимое. Он говорит – не надо. И значит, мы налегке. Мы все оформили! Пришлось, конечно… вы понимаете! Не без моральных потерь. Но это все не важно.
Я вам сейчас расскажу. Мы… много же времени пролетело. Эрик познакомился с Клинге. Аяс Линой. Мы с ней переписываемся. А я учу немецкий! У меня с этим… с языками… всегда было не так, чтоб очень. Но! Когда стимул – совсем другое дело. Кира пойдет в детский сад. Мне же нужно будет…
Ой, я болтаю и болтаю. Лушенька! Я думаю, лучше, если вы запишете. У вас под рукой есть? Ну, хорошо. Тогда я начну!
Эпилог
Синица промаялся с неделю. Его выписали, доставили домой, но он все еще полеживал.
Детская болезнь по-взрослому подкосила этого человека. Он похудел. Скулы на лице обострились. Глаза слегка запали. Петр больше не напоминал веселого дерзкого рыжего мальчишку.
На звонки ближних он отвечал очень неохотно. С мамой соглашался немного поговорить, остальных просил звонить на работу. Бюллетенем о здоровье велено было заниматься Луше.
Клиенты, старые и не очень, друзья и знакомые и, главное, верные соратники перешептывались горестно – погас!
С Ритой… С Ритой он переписывался. Он ей наврал, что болит горло. Если нельзя избежать, приходится открывать рот. Но лучше так! Усы он в больнице сбрил.
Луша, допущенная, наконец, « к постели умирающего», увидев это безобразие, заахала.
– А где «гордость и краса»? Зачем, Петр Андреевич? Это ж национальное достояние – ваши усы! Фирменный знак Ирбиса! Что ж это такое? Голос девушки прервался. Ресницы дрогнули. Луша вдруг… расплакалась!
А народ – тетя Муся, Олег и Мысловский от неожиданности совершенно растерялся.
– Лу, ты что это? Ну я… тебе обещаю, я отращу! – Петр вышел первым из ступора. Он стал ее утешать, бормотать смешные словечки, гладить как маленькую по головке.
Она не унималась!
– Шеф! Вам лучше? Ну, правда же? А вы… вернетесь? Тут Потапыч однажды… Нет, он беспокоился! Но он сказал, вам, верно, надоело, вы бросите… то есть… ну, «Ирбис» и работу, и… и…
– Лунечка, какая чушь, я.. .ну давай, я приду на работу, в избушку, хочешь? Тут Луша, старательно приодевшаяся для шефа, который это всегда замечал о одобрял, ощутила легкий, но решительный рывок. Кто-то дернул ее за красное нарядное платье. Она удивилась. Показалось?
Луш, мне за рулем пока не велено. Головокружения. Но если кто доставит, я соберу свои дряхлые кости и прикачу! Устроим коротенькое собрание. Поговорим о делах. Пообедаем вместе. Долго, боюсь, я…
Нет, не показалось. На этот раз Олег – она заметила – чувствительно пихнул ее вбок. Девушка покосилась на Майскова. И тут!
Ой! Да как же это она забыла? Увидела шефа. Расчувствовалась. Непростительная оплошность. Чуть было все не испортила! Надо срочно отрабатывать назад!
– Простите меня. Я разнылась. Ну, я соскучилась. Но, знаете, сегодня же пятница? Давайте в понедельник! И вы окрепнете, и наш ремонт… Мы вам не стали рассказывать – не хотели тревожить. Только у нас в гостиной ремонт! Была протечка и… ничего страшного! Мы все уже организовали. Но там пока закрыто. Паркет и стены сохнут. Нельзя открывать!
Петр, который было вскочил и засуетился, устал от своего порыва. Он, вправду, был еще слаб. И легко согласился.
– В понедельник так в понедельник. Да, братцы, напомните! Когда Герман прибывает? Надо ж встретить!
– До этого еще неделя. Не беспокойся, – заторопился Майский, – встретим! Мы решили, Леня – он у нас с двумя языками – поедет в аэропорт. Он их…
– Кого, их? – переспросил Синица.
– Его! Я оговорился. Он привезет его сначала в отель. А следом к нам. Как ты думаешь, часам к шести удобно? Мы сразу и уговоримся. Приготовимся, все ребята, то есть, кого ты сочтешь нужным, будут. Стол накроем! А там, как скажешь, поговорите о делах… Но в день прилета, если ничего срочного…
– Ты прав. Отличный план, Петр откинулся на подушки.
– Э, брат, да ты… вот что. Я вижу, как ты устал. Мы отчаливаем! Впереди рабочий день. Тетя Муся останется тебя покормить. Давай, пока! Почеломкаемся и оставим тебя в покое!
– Значит, до понедельника, шеф? – Луша виновато протянула свою маленькую ручку, – Не сердитесь. Я больше не буду ныть!
– Что ты! Я сразу… наоборот… когда видишь, что у тебя есть друзья, что ты нужен, снова хочется… ну, тогда ты понимаешь, зачем! Он пожал крошечную ручку и поцеловал ее.
– Пошли-ка, Лу, или ты снова расплачешься. Опять глаза на мокром месте! – Майский потянул Костину к двери.
Они вышли. И тут же явилась с кухни тетя Муся с теплым молоком с медом.
– Петенька Андреевич, пожалуйста, понемножку, а то горячо!
Петр слушал ее уютный голос, маленькими глотками пил молоко, его неудержимо тянуло в сон…
Домодедово – Шератон – агентство «Ирбис»
В понедельник начать трудовые будни не получилось. Синица отправился к врачу. А тот отнесся к делу серьезно. Его слушали, осматривали, брали анализы, делали кардиограмму с нагрузкой, мяли и хлопали, пока он не заартачился и не взмолился.
И часа через три Петр, измочаленный и злой, окончательно понял, что хочет только домой. Он позвонил своим и извинился.
Однако, врач остался доволен. И Петр, выспавшись, тоже ощутил, что хвороба, пожалуй, наконец, сдалась.
А во вторник с утра было солнечно. Настроение с самого начало – неплохое. И он поехал-таки на работу. Правда, на всякий случай, еще не на машине, а на метро.
В «Ирбисе» радостные соратники не знали куда усадить и чем порадовать болящего! Они принялись ему рапортовать о клиентуре, которая засыпает шефа благодарностями, о замечательных новых идеях, предложениях новой работы, о…
Синица, однако, снисходительно слушавший это щебетание, в конце-концов фыркнул.
– Ну, размурлыкались! Неужто я так похож на умирающего? Одни хорошие новости? Ладно уж. Сделаем так. Панихида пока откладывается. Я на этой неделе войду в колею – стану мучить вас еще не полный рабочий день. Но все же, приступаем!
Я вас послушал. Есть интересные предложения – согласен! И мы начнем с портвейнов. Эта история с сомелье, с коллекцией вин. Давайте пока войдем в курс дела. Поручения будут такие.
Луша – испанские вина. Пожалуйста, серьезные источники и консультанты. Я тебе дам несколько имен, сошлешься на меня. Они, если надо, направят тебя дальше. Первый доклад в четверг.
Олежка – тебе португальские. Вникни. Там меня интересуют портвейн не меньше чем десятилетней выдержки, дорогие марки. Основной конфликт был в них.
– Шеф, а почему вы выбрали вино? Мы спорили… Я думала, вы захотите найти оружие. Эта кража из собрания Кротовского, у которого шпаги, дуэльные пистолеты, а?
– Потому, что я пока не воинственный! Вот погоди, приду в форму, мы с вами гаубицы разыщем, не то, что дуэльные пистолеты!
– Нет, босс! Тебе просто пиво и пивовары надоели. И ты решил назло врагам заняться вином!
– Жук, ты не веришь, что я сегодня мирный? Почему, нет? Я, правда, вино предпочитаю пиву. Гость приедет, выпьем отличного вина.
Кстати, давайте в пятницу перед приездом Клинке подведем итоги. Дело Ларисы Ленц – с ней давно ясно. Дело Мамедова – у кого есть что сказать, приветствуется!
Эй! Внимание на флангах – что такое, разбаловались без начальства? Никакой дисциплины! Отставить смешки, я серьезно. Сядем в кабинете, я всех послушаю. Приготовьте коротко выводы и результаты. Затем проанализируем. Луша, тебе протокол. И закроем. А на следующей неделе полный отчет и в архив.
– Мы свое доложим, но главные новости ведь у тебя? – Олег вопросительно взглянул на Синицу.
– Да. Ты не ошибся. В пятницу – больше никаких тайн. Я вам приготовил историю. И я ее расскажу!
– Ну и ладно. Теперь смотри, что мы надумали про торжество. В шесть, если все будет в порядке, Леня привезет Клинге сюда. Не отдохнуть ли тебе в промежутке? И приедешь! А мы уж тут подготовимся. И в грязь лицом…
– Да я не сомневаюсь! Сколько нас? Основной состав – трое, Мысловского зовем, он герой дознаватель, а Ленчик заработает сверхурочные. Он будет переводчик ассистент при особе…
Варяжского гостя! – Луша хлопнула по столу.
– Хорошо ребята. Договорились. Можно расходиться.
Апофеоз: он же эпилог
Пока Петр болел, тетя Муся оберегала кабинет, что твое святилище. Старшина отставник, убиравший «избушку» раз в неделю, туда не допускался. Даже на кухне она ему это позволяла. И там гудел пылесос, гуляла швабра и летали его тряпочки трех различных видов – жесткие, мягкие и замшевые! Старшина успел в свое время послужить и в торговом флоте, где еще надраивали какие-то неведомые ей медные части. Его рассказы и морские словечки она уважала. Работал этот старый знакомый Майскова хорошо!
Но кабинет? Ни в коем случае! Она сама там бережно ухаживала за Петенькиными часами, книжными шкафами и резной мебелью.
И вот час настал! Сотрудники слетелись за десять минут до срока и, сидя за столом, взволнованно шушукались. Предстояли разные необычные события.
– В гостиной я все проверила. Даже дрова, хоть это дело Лени. Все пиротехнические штуки тоже, – Луша чуть повысила голос, но тут же испуганно оглянулась.
– Не трепещи! Нет его еще. В гостиной нечему портиться, не волнуйся. Мы пробовали, все в порядке. Меня беспокоит сад. Все же зима. На воздухе – Мысловский наморщил лоб. – А я думаю – там тоже ничего сложного! Источники в доме. «Крышу» предусмотрели. Что может случиться? Ураган? – успокоил его Олег.
– Не! Ураган – не штука. Вот если орехи достанутся другим! Тетя Муся нам не простит никогда! – добавил он.
– За это не беспокойтесь! Зря, что ли у нас в команде универсальный специалист манежа широкого профиля. Она все может – жонгляж, каучук, трапе…
Тут щелчок прервал это перечисление, и Луша выразительно указала на дверь.
Самые большие и старые часы зашипели, заскрипели и раздался первый глубокий «боммм», исполненный собственного достоинства.
Дверь открылась. Петр Андреевич Синица вошел под бой часов. Соратники зааплодировали.
– Ну, голуби, – начал шеф, когда оживление улеглось, – день сегодня необычный. У нас встреча, как Лу тут верно отметила, варяжского гостя. Поэтому буду краток. Сперва я доложусь сам, кто захочет, меня дополнит. Я решил рассказать о том, чего вы еще не знаете о гибели Чингиза Мамедова. Олег, с какого места мне начинать?
– Мы распечатали твой отчет. У всех по экземпляру. Луша, если не возражаешь, сделает резюме. Шеф кивнул. Костина встала и откашлялась.
– Мы знаем, как погиб Чингиз Мамедов. Знаем виновника – это Штефан или Степан Францевич Баумгартен. Из отчетов и материалов ясно, как он это сделал. У нас по этому поводу нет вопросов. То же касается мотивов. Мы все прочли. Ни у кого нет особой охоты об этом говорить. Но вместе с тем… все, что я перечислила, пока известно нам только со слов старика в дневнике. Мы не знаем, как он попал в ваши руки. И главное, какие есть доказательства, что в нем не выдумки, а правда.
– Так, я понял. Ну, слушайте. Мы с Ритой приехали в Свияжск. Я познакомился с дедом. Это был человек себе на уме. К тому ж – не слишком общительный. Но в монастыре он несколько стосковался по привычным собеседникам. Когда я – посторонний человек, появился, он уже несколько оттаял.
С другой стороны я приехал только уговорить его вернуться! Мне в голову не приходило… Ну вот. Мы с ним разговаривали обо всем на свете. И я обмолвился, что в Мюнхене ведут следствие. Что Яну посадили. Вот он тогда, похоже, и решил, выложить карты на стол. Но это только предположение, которое приходит в голову задним числом. Он мне сказал совсем другое – намекнул на историю семьи!
Дед был уже плох. Когда он захотел мне отдать дневник, я подумал – там воспоминания, возможно, история его предка. А потому не придал этому значения. Мной в Свияжске больше руководило сочувствие, уважение к старику. Я сделал бы, что в моих силах, а тут такая мелочь! Просит прочесть – конечно, прочту!
– Постой, но я помню. В отчете же, Петь, написано, что он тебе в Свияжске дневник не дал! – Олег раскрыл распечатку и указал на девятый пункт.
– Верно. Я до сих пор не знаю, что случилось. Он сам просил взять! Но его внезапно увезла скорая в больницу.
Возможно, когда ему стало плохо, он забыл. Рука в последний момент не поднялась. Когда смерть стучится… Кто знает? Как бы там ни было, позже к нему в больницу приехала жена Инга. Ее он и просил после смерти отдать мне шкатулку с дневником. Выходит, он взял его с собой.
– Ну, что гадать! Факт тот – Инга вернулась в Мюнхен. Она мне отдала запертый маленький ящичек. А ведь могла… открыть, сломать, даже выбросить!
– Запертый? Выходит, его пришлось все-таки ломать? – Мысловский не на шутку оживился. Он еще не видел шефа «Ирбиса» в деле, а не за письменным столом.
– Нет, ключ у меня был от самого деда. Не будем отвлекаться. Если хочешь, потом…
– Ой, Петр Андреевич, я олух, в отчете об этом есть! – повинился тут же Мысловский.
– Я напомню в двух словах. Когда дневник оказался у меня в руках, я там прочел, что старик договорился с Мамедовым о встрече. Хозяин сделал шашлык. Дед хорошо знал его привычки. Он подменил бутылку с вином на такую же со снотворным. Через некоторое время Чингиз прилег на диван и уснул. Дед выключил вентиляцию, плотно все закрыл, оставил угли тлеть и ушел в гараж, где просидел несколько часов. Потом пришел, удостоверился, что Чингиз умер, забрал свой прибор, вытер все, что мог, но не особенно старался и волновался – он был в доме частым гостем. И ушел через заднюю калитку.
Забегая несколько вперед, скажу, дед считал, что поступил справедливо. Свадьбу следует предотвратить. Чингиза – наказать. Больше никто не пострадает. Он был из тех, кто своих мнений и решений не меняет.
Дед был смертельно болен. Об этом никто не знал. Он все равно решил уехать. Теперь к этому добавилось желание больше не слышать о гибели Мамедове. Своих не спрашивал, ничего знать не хотел. Домашних вышколил. Кто бы посмел ему перечить?
– Петр Андреевич! – Луша уже несколько раз порывалась что-то спросить. – А как же кот? Я пока не поняла, причем тут это несчастное животное.
– А, ну тут такое дело…Я ж говорю, он был… Степан Францевич этот… Видишь, он этого кота любил. А любовь.. .с любовью....
Петр поскучнел. Было ясно, продолжать ему не хотелось. Но, делать нечего. Пришлось все же досказать.
– Дед, когда это все случилось, страшно переживал. Он на кота смотреть не мог! Отчего он именно так поступил, а не иначе, надо спросить его самого. Но он кота усыпил.
Мало того – он заказал плиту со всем, что я описал, и схоронил этого… Степу в саду Мамедова. Бедная Рита вначале решила, что там младенец… Эта неприятная история, однако, показала, что в дневнике описано все, как есть! Такое выдумать… это бы свидетельствовало, что дед – человек с отклонениями. Но он… По крайней мере, мы неоднократно убеждались, каждое его слово – правда.