Молодая женщина слегка округлилась, ее бледное лицо порозовело, глаза стали другими. В них больше не было пронзительного света хирургических ламп. Она выслушала доводы Петра Андреевича и на удивление легко согласилась.

– Я вас понимаю. Что ж, все разумно, – кивнула задумчиво она.

Мне тогда хотелось самой вмешаться. И… знаете, все сразу. Вы в Мюнхене – детектив, приехавший помочь моему брату. Да еще свой. К тому же я ни секунды не верила, будто Яна что-то плохое сделала Чингизу. Вот я к вам и обратилась.

Другое дело, теперь! КРИПО взяли Людвига. Это вполне возможно. Из ревности. У них с Яной были сложные отношения. Я с ней подробно говорила. Да, она в ужасе. Но и она… не знает, что и думать. Чему верить.

По словам Лины, дело обстояло так. Людвиг тщательно скрывал от большой дружной семьи жены свою любимую женщину. Он считал, они поняли бы – по умолчанию – что он не может вечно жить как монах.

Что-то, где-то, с кем-то у него есть? Не страшно. Только не серьезные отношения. Это было бы предательством!

Яна его любила и с таким положением вещей смирилась. Молчала. Терпела. К заботам о жене не ревновала. А время шло. И вот ревновать принялся он…

Людвиг стал изводить себя мыслями, что красивая веселая преуспевающая Яна всегда на виду, окруженная вниманием, однажды просто не выдержит. Она бросит его! Встретит другого человека! Она неминуемо уйдет! А тут еще и Чингиз.

С самого начала Яна поставила все точки над i. Близкие отношения с Чингизом у нее раз и навсегда прекратились. Но они остались друзьями. Человек независимый, она бы не позволила Людвигу диктовать, с кем ей дружить, а кем нет.

А дальше было так. Они старались этой темы не касаться. И Яна чем дальше, тем меньше рассказывала Людвигу о Мамедове. А он чем меньше слышал, тем больше подозревал.

Она, действительно, преуспевала. Но, не смотря на родство в Москве, наработанный опыт и многое другое, была, куда все-таки уязвимей, чем кто другой на ее месте. Она тут в Мюнхене была без корней, без деловых связей, тысячи ниточек и возможностей человека своей среды. Вот Чингиз с его интуицией, возможностями и деньгами и стал со временем незаменим!

Он давал ей чувство защищенности. Умел тактично помочь. Подставить плечо. Организовать, расшить узкие места, раздобыть из-под земли, что ей нужно. Да, у нее были средства. Вместе с теткой. Но у него-то – миллионы, принадлежащие единственно ему.

А он без Яны скучал! Ему было интересно все, что касалась ее дела. Он вникал в детали, задавал вопросы и был благодарным слушателем.

Яна заметила, что Людвиг мрачнеет, если на сцене возникает Чингиз. И она понижала голос, когда он звонил. Получив от него письма, меняла быстренько страницу, если рядом был Берг. Все это только ухудшало дело. Завидев русский текст, услышав разговор на русском, если не дай бог, он был с мужчиной, Людвиг сразу подозревал худшее.

Яна врать не хотела, а правда ему не нравилась. И Берг, человек сдержанный, злился молча. Он хмурился, замыкался. Медленно, но верно дело шло к беде.

У Чингиза с Линой, тем временем, стало совсем серьезно. Вот уж это сначала было тайной для всех, кроме одной Яны Вишневски! Она поклялась, что не скажет никому на свете. И держала слово. Впрочем, даже если бы и сказала…

Людвиг, в том, что касалось Мамедова, все равно ей не верил! Она пробовала. Обмолвилась однажды, что у того новая пассия. Берг только хмыкнул.

Он не додумывал этого до конца. Ведь если бы додумал… Зачем же ей? Для чего обманывать Берга? Она ему ничем не обязана, наоборот! Ну, ревность бывает абсолютно нелогична.

– Герр Питер, вы знаете, Чингиз был со мной исключительно.. .не знаю, как объяснить – Лина нахмурилась, но заметив, что Петр хочет вмешаться, заговорила снова.

– Нет, постойте! Важно… он был очень взрослый! Вы сейчас думаете – старый.

Я вижу! Вы прямо не скажете, но думаете. А это чушь.

Он был, по-своему, моложе меня. Но взрослый – да. Решительный – да. Ничего и никого не боялся! Не помню, чтобы он чего-то не смог. Но я всегда чувствовала – есть граница. Я… плохого в жизни не видела. А он… мне казалось, он видел все на свете. Он разное и страшное пережил. И я не спрашивала, когда он замолкал.

Ну, однажды стало ясно, что мы поженимся и очень скоро. Чингиз стал приводить в порядок свои дела. Меня это интересовало, как все, что его касалось. Но, в то же время, не трогало. Верите вы или нет… Не трогало абсолютно!

У меня отличная память. Что он, когда говорил, я помню как компьютер. Вот однажды он сказал про завещание и про детей. Потом передумал и объяснил, что решил лучше подарить деньги и имущество. И подарил!

Вы смотрите вопросительно. Вы думаете, я могла быть против. Конечно, нет! Ну и здорово, что подарил. Я знала – он Яну обеспечил. Он так хотел. Теперь такой разумный и дельный человек как она никогда не будет нуждаться, пусть все ее рестораны и палатки разом разорятся!

Итак, он, Чигиз, то есть, все оформил. Яна поохала, поотказывалась и согласилась. Она расплакалась, поблагодарила и почувствовала себя словно у Христа за пазухой впервые в жизни.

Кажется, все отлично. Кроме, разве, одной важной детали. Яна долго колебалась, рассказывать ли об этом Людвигу. И решила рассказать! Она сочла, иначе выйдет хуже.

– И как? – Петр в первый раз задал вопрос и с волнением ждал ответа.

– Они серьезно поссорились! А потом… Он, видно, решил для себя выяснить, что там у нее с Мамедовым. И стал… Дальше, понимаете, это все через третьи руки. Что от Яны, что от адвоката Людвига…

– Вы, я смотрю, в это плохо верите? – осторожно осведомился Петр.

– Да я вообще не верю! – Лина вскочила. Ее глаза впервые за все время разговора метали молнии. Губы сжались. Голос дрожал от гнева.

Ведь у него же – мотив! Он был там примерно в это время. Есть доказательства. Он – человек в отчаянном положении. Устал. Издергался. Измучен жизнью и ревностью. Я думаю – это он! Он в тюрьме. Яна на свободе. Плачет, но… Ой, не знаю. Я для нее была готова на…

– На что?

– На многое! А для него, само собой, нет! Раз он на видео, на это должна быть причина. Он говорит, что следил. Я бы еще могла подумать, что он хотел зайти к Мамедову и прямо спросить, но… это маловероятно. Чингиз не знал почти ни слова по-немецки.

В общем, я вам кратко перескажу его версию. Или, скорей, резюме. Людвиг, будто, услышал или увидел – прочел, скажем, CMC, что Яна условилась встретиться с Чингизом. Прийти к нему! И домой! Он вышел из себя. Решил за ней проследить и…

В тот день, когда все случилось… Если совсем коротко, Людвиг утверждает, что знал, когда и где они встретятся. Он доехал до особняка Мамедова, припарковался так, чтобы из дома машины не было видно, убедился, что она тут и вошла с Чингизом в дом. Тогда Берг перелез через ограду, подкрался к окну, но ничего не увидел. Зато почувствовал себя идиотом… и убрался восвояси.

– А почему мы тогда…?

– На видео не видим, как он отчаливает? Он, по его словам, уже под окном остыл. Пришел в себя. До него дошло, что будет, если его застукают! Позору не оберешься. Яна его бросит. Если она пока колебалась, теперь окончательно решит, что из них двоих лучше уж Чингиз.

Людвиг, будто, почти ползком под окнами обогнул дом, с тыльной стороны садом прошел…

– А понял! За домом камере не видно, а он снова перелез через ограду и…

– Даже перелезать не надо! Там калитка. Она запирается, но изнутри на засов. Он вышел, не встретил по пути никого, сел в машину и уехал восвояси.

– Слушайте… Я не очень пока вникала. Я… как мне вам объяснить… Мне страшно трудно. Ведь боль! Ответственность! Семья – они же вдруг остались… Ну, понимаете, у них была своя жизнь, занятия, обязанности. Они уже не очень молодые люди! Да, деньги есть, но…

Но я должна принимать без конца решения, все контролировать, подписывать целое море бумаг.

А я… я же.. У меня… головокружения и диатез. Мне – к врачу. И я боюсь, что весь этот ужас может сказаться на малышке.

Стальная, титановая Лина вдруг дрогнула. Ее лицо сделалось снова детским. На глаза набежали слезы.

– Петр Ан-дре-е-вич! – старательно выговорила она.

Мне легче по-немецки. Мы с вами так обычно и разговариваем. Но вдруг… я вам сейчас на русском. Да мне… нет, до мне! А! До меня теперь дошло. Он врет! Людвиг Берг говорит не правда! Ой! Не выходит.

И она снова перешла на родной. От волнения, и впрямь, выходило не слишком гладко.

– Герр Петер! Не мог Берг увидеть, не мог и услышать вообще ничего, что говорил и писал Чингиз! Чингиз не знал немецкого. Но и Берг русского не знает! И что? Яна на азербайджанском говорила? То есть… Вы поняли? Я немедленно… Может быть, КРИПО не все знает. Откуда? Но для меня.. .Я… теперь никаких сомнений! Никаких… Бедная моя Яна…

Лине сделалось нехорошо.

Яна брела по улице, не замечая ветра и мороси. Низкие облака сделали этот зимний тоскливый день темней темного. Это навсегда. Весны просто не будет.

Избалованным погодой мюнхенцам грех жаловаться. Так много ясных и теплых дней! Осень тут прекрасная. Мягкая, золотисто зеленая, солнечная. Даже зимой часто хорошо. Но только не сегодня.

Промозглая сырость забиралась в рукава пальто. Ветер хлестал по глазам. И это было даже лучше. Никто не замечал ее слез.

Она все и всегда преодолевала! Сколько она сумела! Разве было легко? Выучилась. Стала своей среди ребят из совсем другой среды в школе. Потом кафедра. Путь от секретарши вечерницы в преподаватели был вовсе не прост. Кроме студентов есть коллеги. Еще вчера она для них она была девочкой на посылках. Не все сразу переварили, как «подай – принеси – пошла вон!» сделалась в одночасье ровней.

А Германия? Что говорить. Но главное сейчас не это. Со стороны… Как однажды сказала тетя Ира? Ты – красивая, образованная, у тебя – мы, а мы всегда тебя поддержим! И это правда. Она же понимает. Так и есть! Школа, место работы, ее эта стажировка в ГДР… Потом становление в новом качестве и головокружительная, в сущности, карьера!

Улица была пуста. Яна, не замечая того, сначала тихо потом громче принялась говорить вслух.

– Да, деньги были. Но ты попробуй, сумей! Я ж не покупала предприятия, чтобы стричь купоны. Нет, все сама! Ах, господи! Вот опять я о работе…

Ну, стоп. Надо иметь мужество сказать правду. Успех, достаток – важнейшие вещи. Может, кому их хватит, мне – нет. А кроме них? Меня словно сглазили в колыбели. Больше-то ничего нет! Не было, нет, не будет… Не будет никогда. В этом сомнений не осталось.

В который раз все обрушилось. Больше у меня нет сил. Если нет радости… Почему до сих пор у меня нет мужа, ребенка? Любовь была. Редкая птица – любовь! Но непременно ненадолго. А потом крах!

Я взрослая. И в Дрездене я была уже не ребенок. Двадцать пять это не шестнадцать. А здесь через столько лет – совсем. И что? Я снова страдаю. И.. .я – сидела – в тюрьме. Даже и выговорить страшно. Я ж ничего плохого не сделала! Одно это ломает человека. А я справилась. Я выдержала! Пока это касалось только меня. Но теперь – все.

Людвиг… Людвиг убил Чингиза! Все сошлось. Людвиг… а я его люблю. Чингиза нет, а он мне был друг. При всех его особенностях. Для меня – друг!

Нет, хватит. Желаний нет. Сил нет. Нет и… Стоп. Есть одно желание! Пусть она кончится, эта невыносимая боль.

Ветер усилился. Яна ускорила шаг и укрылась под козырьком у подъезда. Скорей домой! О чем это она под конец? Что-то нужно было еще додумать. Ох, вот.

Ей предстоит… ее снова вызовут. Ей придется давать свидетельские показания. Потом – суд. Надо будет еще подкладывать дровишки в костер, который загубил ее жизнь, сломал надежды на будущее, семью, детей! Ее любовь!

Яна остановилась. Зачем она, борясь с непогодой, топает пешком? Она знает, что делать. Такси!

Но… это же не Москва. Мюнхен. Тут нет в потоке машин зеленых огоньков. У вокзалов, около театров ждут таксисты. А в этой тихой части города – нет. Но ей нужна машина. Немедленно. Значит....

Яна осмотрелась. Увидев магазин, она вошла внутрь.

Здравствуйте, у меня к вам просьба. Вызовите мне, пожалуйста, такси! – обратилась она к молодому кассиру.

Когда много лет назад она с удивлением впервые увидела такую сцену, ей так понравилось! Это была одна из мелких приятных черт новой жизни, где все куда удобней и лучше приспособлено для людей. Оказывается, в порядке вещей прямо из магазина вызвать такси. Ей никогда не приходилось, но вот…

Она прислонилась к стенке в сторонке и затихла. Что-то вроде сонной одури… Таксист через несколько минут вывел ее из оцепенения.

Дома все было как всегда. Адель приходила поливать цветы. Убираться не входила в ее обязанности. Яна вызывала другого человека. Было заведено, что она звонит, когда надо. Так удобнее. Она не любила отдавать ключи чужим. У Адели же, ключи, были и… дома все сияло! Она приходила, делала, что требовалось, а потом исчезала.

Тепло, на кухне пахнет кофе и мускатным орехом. Азалия усыпана белоснежными цветами. В маленьких вазах полураспустившиеся тюльпаны. Почти весна…

Холодильник… Ее обычный набор. Все есть. А на столе – вот почему так вкусно пахнет – свежеиспеченный кекс!

Вот тут она и заплакала. Нет, все равно. Так будет еще больней. Надо только написать, чтоб виноватых не искали. Сейчас…

Записка. По электронной почте – Лине. Еще кому? Тете Ире. Они позже получат. Нет. Больше не могу.

Когда с мамой стало совсем плохо и безнадежно, Яна приехала. И родное разгильдяйство на этот раз наоборот, помогло.

Мама не хотела в больницу. И они с тетей Ирой все организовали на дому. Дома дежурили медсестры. Врач приходил консультировать. Препараты – а скоро понадобились препараты – они купили, сколько надо. Осталось еще! Это не Мюнхен. Москва! А потому и сейчас – у нее есть.

Яна выбрала красивое и удобное домашнее платье и переоделась. На столик около кровати поставила воду, а рядом тяжелый устойчивый хрустальный бокал, чтобы не смахнуть в полусне. В ногах – любимый теплый шотландский клетчатый плед.

Все готово? Пожалуй. Осталось только одно простое нестрашное дело. Но надо сосредоточиться. Сначала красные таблетки. Потом воды. Подождать немного. Теперь три зеленых. И вот тогда допить стакан до конца.

Через некоторое время сделалось совсем тихо. Только тикали часы. Да дыхание спящей, если прислушаться, еще можно было различить. Оно становилось тише, слабее, медленнее…

Лину отвезли к врачу и тот немедленно отправил ее на больничный. Она послушалось. А добравшись домой, там осталась сначала на пару дней, потом еще на денек и наконец, до конца недели.

Когда же стало лучше, она окончательно решила не вмешиваться больше в ход событий.

Лина самым дружеским образом опять поговорила с Петром, попросила прислать ей счет и щедро расплатилась. После чего решительно сказала, что это все!

– Я всех вас буду рада видеть весной. Мы с малышкой – она похлопала по шарику под свободным свитером – уедем в курортное место в Швейцарии. Рядом – отличная больница. Там все предусмотрено для таких, как я. Мы будем гулять, делать упражнения, правильно питаться… И постараемся больше не страдать!

Это может показаться бездушным. Я даже не хочу… Бабушка приезжает из Свияжска. Будем урну хоронить. Я была дедушкина любимица. И я… непременно потом приду! Но не сейчас. Не могу я больше. И…

– Что вы! Конечно – сколько может один человек перенести! Даже если бы вы не ждали ребенка, вам надо передохнуть и вы… – начал Петр, но Рита просто встала, подошла к молодой женщине и обняла ее.

Лина беззвучно заплакала, но быстро справилась с собой.

– Ничего, я… сейчас. Ну, вот и все. Нет, нет, подождите еще немножко! – сделала она протестующий жест, заметив, что Петр и Ритой приготовились было распрощаться.

Герр Питер, у меня к вам есть еще просьба. Верней, работа. Пожалуйста, не откажите! Она как раз для вас с Ритой. Дело в том, что я не хочу больше никакой деловой переписки. Полностью устраняюсь от дел. Все, кроме бэби, пока табу.

Тут она в первый раз улыбнулась и продолжила. Ну, я распорядилась, где нужно. Взяла отпуск. Мамедовские дела передала. Их поведет управляющий. Но есть еще и мои. В том числе, русские корреспонденты. Я вас прошу разрешить мне переадресовать их вам. В вашем распоряжении мама с папой. Что понадобится, можно спросить и узнать. Я вам доверяю. Гонорар на ваше усмотрение. Только без самой крайности ко мне не обращайтесь!

– Я несколько… разговор принял такое неожиданное направление… А что нам надо делать? – Синица захлопал ресницами и сделал круглые глаза.

– Есть житейские вещи. Пожалуйста, поздравьте всех от меня! Откажитесь от моего имени от приглашений! Попросите, кого надо подождать! Объясните, что от меня пока не стоит ждать…

– Что именно? – улыбнулся в свою очередь и Петр.

– А? Ничего! Пауза! Вы понимаете? Ой, я вас очень прошу! Я вам доверяю! Но почему я? – Синица несколько оправился от удивления. Вы – знаете, вы – умеете, вы примете верные решения. И вы же – если совсем иначе нельзя – найдете тогда меня! Я только вам оставлю адрес и телефон. Я с завтрашнего дня беру другой!

Так и вышло, что в один зимний тоскливый день именно Петр Синица получил по почте письмо, адресованное Лине Ленц. Совсем не для посторонних глаз письмо!

– Эй! Мы свободны! Даже такое чувство, словно чего-то не хватает. Так было, когда я диссертацию защитил. Представь – прихожу домой и… ничего не надо по работе! Не надо писать статьи, править, отдавать на рецензии, ждать ответа. Не надо… да, ничего уже не надо!

Вот и теперь. Но, слушай. Мы свободны, мы даже заработали – давай-ка поедем отдыхать! Недалеко – возьмем паузу вроде Лины, поговорим, кстати, обо всем…

– Родим себе девочку… – в том же тоне дополнила Рита и… сразу замолчала.

Нельзя не заметить. Он даже изменился в лице! Но… почему? Показалось? Синица сразу перевел разговор на другую тему. Он стал с преувеличенным оживлением интересоваться, где какая погода. Что можно выдумать, куда отправиться вдвоем.

– Отель берем пятизвездочный и что-нибудь… изюминку найдем! Конный спорт или наоборот, парусный… э, сейчас зима. Какие там паруса… а, может, лучше в Альпы? Или на недельку в Париж? В Лондон?

– Ты меня запутал. Сначала недалеко. Расслабиться. Теперь в столицы.

– Нет, дело в том – куда угодно! Куда хочешь! В Гонконг! Это были первые наброски. Хотя, сразу надолго я не смогу. И вот что. Мне давно хочется… Только пойдем, выберем вместе! Чтобы тебе точно нравилось.

– Петер! Ты куда-то перескакиваешь с отеля и лошадей. Я уже ничего не понимаю. Что выберем?

Он сгреб ее в охапку, усадил к себе на колени и принялся шептать на ушко разные нежности. Как ему-то не очень важно куда, лишь бы с ней. Как все же хочется устроить ей необыкновенный отпуск. Еще..

– Давай вместе купим колечко. Чтоб на твой вкус. Это у нас будет такая… ну, репетиция! Мы же об этом говорили?

Они, действительно, говорили. Он даже ее учил. Она себе записала: «Verlobung» – это «о-б-р-у-ч-е-н-и-е»!

Не так сложно.

Но.. .не пойдет. Надо прямо спросить, отчего он… А Петр токовал как тетерев. Не чувствует? Ну, ладно. Поговорим про отдых и колечко. Нет, все же я не могу…

Ей стало не по себе. Она мягко высвободилась.

– У меня есть дядя, а у него агентство. Там можно узнать, что хочешь, и заказать. Позвонить? Я только найду в компьютере его телефон. Он папин брат. Я с ним не очень часто связываюсь. Ты погоди, я сейчас!

– А колечко?

– Вернемся и если ты еще…

– Стой, то есть как – «еще»? – до Синицы дошло наконец, что дело пахнет керосином. Он встревожился, собрался объясняться. В это время Рита отошла к ноутбуку и…

– Петер! Смотри – письмо. Как ты хотел, тебе и копия мне. Для Лины от Яны Вишневска. И… здесь такой странный текст, но все равно понятно! Оно пришло полтора часа назад. Надо… Петер, я срочно вызываю полицию!

Это было прощальное письмо, где русские слова мешались с немецкими. Там стояло, что никого не надо винить. Что – невыносимо! Все ни к чему и нЕ для кого! Она любит Людвига, но, верит, что он убил. И с этим не может жить. Что хочет скорей уснуть, чтоб не страдать.

Я хочу проститься. Объяснить. И еще… пусть найдут, пусть я недолго…, – писала Яна, – ключи есть у Адели. Ты получишь письмо на другой день. Меня уже не будет. Сейчас четырнадцатое. Я приняла мамины лекарства и усну. Ночью наступит смерть. Письмо придет утром. Просто скажи…

Дальше Рита читать не стала.

Она бросилась к телефону.

Петр не успел сообразить, что к чему, а она уже скороговоркой тараторила дежурному, четко перечисляя все, что надо. Ключи у Адели…– пробормотал Петр. Какие там… дверь ломать срочно! Дорога каждая минута! Постой, но уже поздно! Письмо пришло утром, мы прочли днем… Потом объясню. Число же! Да ну, поехали. Беги к машине, а я следом! Давай!

На машине до Яны было минут двадцать. Они двинули через центр. Навигатор Рита привычно не включала, так как могла с закрытыми глазами ездить по своему городу. Это на сей раз и подвело.

Центр перекрыли. Демонстрировали человек пятьдесят южан с плакатами, флагами и портретами неведомых мюнхенцам людей. Полиция охраняла их со всех сторон. Редкие любопытные собрались поглазеть. И значит, не проехать…

Трамвай делал кольцо у памятника Максу, вместо того, чтобы, как обычно, через Маринплатц ехать к центральному вокзалу. Автомобилям проезд был тоже закрыт. Им пришлось свернуть. Они попетляли, с черепашьей скоростью покрутились по переулкам, потеряли с полчаса и доплелись до Яниной квартиры через час с четвертью как раз, чтобы увидеть три машины. Полиция, пожарники и скорая помощь уже были там. Носилки с капельницей, укрытые одеялом, два дюжих парня установили внутрь. Дверцы стояли открытыми. И можно было видеть, как женщина средних лет хлопотала у пострадавшей. Полицейский разговаривал с другим врачом.

Рита не стала толком парковаться. Она высыпалась из машины, подскочила к комиссару.

– Здравствуйте! Это я звонила. Мы раньше не сумели. Ну что? Вы? Успели! Скорее, мы все вместе успели. Скажите спасибо ее ангелу хранителю. Она жива? И главное… будет жить?

– Надеюсь! Там есть такая закавыка. Она наглоталась медикаментов. Рядом лежат упаковки и это хорошо. Если бы не… они не нашего производства. Кириллица! Врачи разберутся, да время дорого… Ну а вообще гарантий никогда нет

Петр, успевший подойти, услышал последние слова – про прогнозы.

– Петер! -заторопилась Рита, – Яна наелась лекарств. Они не могут понять, каких. Написано, вероятно, по-русски! А ты… можешь?

– Ну конечно! Покажите, пожалуйста. Прочесть я, во всяком случае, смогу. И как следователь, и как…

– Следователь? – лицо полицейского выразило неподдельное изумление. Вы – следователь! А девушка Рита – студентка юрист и…

– Господа! Я вас попрошу отправиться со мной в президиум. Там мы с вас снимем показания. Это все очень странно.

Петр, услышав это из уст комиссара в Мюнхене, невольно рассмеялся, чем снова удивил молодого полицейского. Откуда было знать двадцатисемилетнему Клаусу Мозеру, уроженцу города Ессен, что вспомнилось советскому человеку Петру Андреевичу Синице, как только помянули «президиум»?

– Рит, так невозможно. Яна в больнице. Мы не можем ничем помочь. А ты вся извелась. Я тебя прошу, давай уедем. Не хочешь далеко, хоть на пару дней. Но – отвлечься необходимо! Подумай…

Он замахал рукам и не дал ей возразить.

– Я знаю. Да, у нее все, что можно сейчас хреново. Чингиз умер. Людвиг в тюрьме. Лина решила – и правильно – беречь себя и будущего ребенка. Но с другой стороны – зачем ей мы? Посторонние совсем люди? Мы ее видели?

– Только на фотографии.

– Вот именно! А ты говоришь! И потом. Давай спокойно разберемся. Ты же всем позвонила.

– Ну да. Я даже понимаю. Хорошо, я.... – Рита помолчала. Они вымотались. В полиции были вежливы. Но пришлось объясняться, отвечать на бесконечные вопросы. Рассказывать, как это вышло, что Петр – иностранец, юрист и частный детектив так здорово вовлечен в эту разветвленную история, в которой все время умирают люди. И что у них за отношения? И кто Рита? И почему?

Да, Петр – тертый калач держался превосходно. Он сначала напрягся. Как бы это Рите не вышло боком. Репутация – очень чувствительная вещь. Но потом позвонили Клинге. И все встало на свои места. Однако… Он прав. Надо вдохнуть и выдохнуть!

– Я поговорила с Аделью. Она в Мюнхене. Уже была в больнице. Может и хочет туда ходить. Мы с ней сегодня пили кофе. Самое приятное впечатление! Там есть и еще сотрудники. Потом… Ну, в общем, я согласна. Давай на пару дней! Мне… вообще-то уже учиться надо. Так что… Поехали. Уговорил! И передохнем.

– Ты мне так и не объяснила – времени не было – как так вышло, что письма… Мы успели, хотя Яна все рассчитала? Я отвлекся. Было совсем не до этого. Спасли! Но мне же интересно!

– Ей повезло! Она использовала такую функцию в рассылке. Письма должны были отправиться с задержкой. Лине и ее тете в Москву.

– Тете? Так это же по-русски? И как ты…?

Яна объясняет Лине, кому пишет и зачем, и поминает свою тетю. Так вот – она перепутала. От волнения… Или писала уже под действием препаратов. Только письма – одно для Лины, на немецком с русскими словами, которых я, конечно, не поняла, а другое – отдельно – для тети, пришли вместе! Они отправились сразу к нам! Там дата и час, причем, она пишет – сейчас четырнадцатое! Теперь понял?

– Не… нет! И что? Там же подробно стоит…

– Петер, успокойся. Ты волнуешься, а потому… Не сердись. Какое это было число? Когда Яна отравилась?

– Число? Ну, день я помню – четверг! В среду было тринадцатое. Я суеверный и не стал звонить в банк. Значит…

Ох, – Петр хлопнул себя по лбу, – прости, я осел. Теперь понял! Она пишет – сейчас четырнадцатое. Выходит, письма пришли сразу.

Конечно! Счастье, что вышло так. Я потому тут же бросилась звонить.

А я забыл начисто подробности. И… хватит об этом. Подведем итоги. Яна в больнице и не одна. Мы не должны изводиться мыслями, будто бросили ее в беде. У нее есть друзья – с одной стороны. Мы ей чужие люди – с другой.

– Едем! Уговорил. Я даже знаю, куда. Можно в Зальцбург. Там неподалеку в горах....

И они углубились в обсуждение поездки, стараясь не возвращаться к насущным делам. Было решено взять барахла, как можно меньше, делать остановок как можно больше. Узнать, где в пути красиво и вкусно, выбрать самый лучший отель, где все есть!

– Именно! А если не хватит – купим. В отеле, рядом с ним, у черта на куличиках. И ни о чем не думай, малыш, договорились?

– Я… хорошо. А у нас здесь еще есть дела?

– Только одно. Звонила Инга.

– А кто это?

– Ты забыла? Ну, уже легче. А то я все в глупом положении. Но, шутки в сторону. Это бабушка Лины, жена старого Баумгартена. Она приехала, привезла урну и просила…

– Приехать на… не знаю, как и назвать… похороны? – удивилась Рита, – Но ведь кремация была в Свияжске.

– Точно. Кремация – да. А с остальным они решили повременить. Выбрать время и место. Захоронить урну сами. Потом, когда вся семья будет в сборе, приедет Эрик, родится девочка у Лины – тогда установить памятник. И сделать, что полагается.

– Разумно. Но ты сказал, она тебя просила…

– Да. Степан Францевич для меня ей что-то передал. И она… старый человек, ей нет покоя, пока она не выполнит его волю. И я заеду ненадолго, скажу нужные слова, и самому на сердце будет легче.

– Конечно. Ияс тобой! – Рита потерлась щекой о его руку и кивнула. Они так и сделали. Ей еще пришло в голову привезти венок. Петр одобрил, осталось только купить. Но при мысли, что он будет стоять на виду, напоминая всем о смерти, пока не захоронят урну… Словом, она сделала по-другому.

Девушка договорилась с агентством ритуальных услуг. Она выбрала фото и заплатила. Условились, что адресат скажет, когда доставить заказ. Ей вручили вручили большой внушительный конверт в траурной рамке с витой серебряной полосой. Теперь все было готово. Можно ехать к Баумгартенам!

Всю дорогу они молчали. Как отвлечься? Как не думать о том, что предстоит? О старой женщине, о смерти… Они – полупосторонние люди, угнетены, так что сказать о семье покойного, о Ленц? Петр вздохнул. Он включил негромко музыку. Зазвучал блюз.

К их искреннему удивлению Инга не проронила ни слезинки. Она их встретила, проводила в столовую и предложила кофе. Когда Рита ей передала конверт, она растрогалась.

– Как вы это хорошо придумали! Я, знаете, не то, что наши бессловесные из Союза. Они все только со своими. А я-то говорю хорошо! – гордо сказала она.

Мне поэтому можно было всюду бывать. Но я… муж у меня был человек суровый. И домосед. Он требовал, чтобы и я тоже никуда ни ногой! За покупками – это можно. Только ненадолго! И тихо чтобы. И по его. Я вам скажу, я Мюнхена почти не знаю. Как здесь и что. А спрашивать и просить, на это у меня свой плохой характер. Ну, не люблю. Так вот – как он в Свияжск уехал, я только и начала…

– Жить! – вдруг произнесла внятно Рита, но смутившись и покраснев, тут же стала извиняться. Седая женщина посмотрела на нее без улыбки.

– А что ж! Пожалуй, что – жить! Мои долги выплачены. Работа – сделана. У меня пенсия. Моя дочь меня любит. И я могу. Не все поймут. Но кто всегда делал, что должен, не что хотел! Кто…

Впервые слезы показались на ее глазах и поползли по щекам.

– Фрау Инга! – Рита взяла ее за руку. Мы с Петером едем на пару дней отдохнуть. А вернемся, давайте, я за вами заеду. Мы встретимся! Просто так, без всякого дела. Наденьте ваше самое любимое платье, хорошо? Я вас приглашаю пообедать. Это мой родной город. Я знаю, где!

– Ой, да я с удовольствием, родная! Какая ты девочка хорошая! Моя внучка – тоже хорошая девочка, но… Дай… Нет, а знаешь? Пойдем с тобой потом в магазин. Я там хочу… Только.. .не будешь ли смеяться?

– Что вы! Моя бабушка берет меня покупать бикини. Она ждет в кабинке, а я ей приношу купальники, чтоб ей не одеваться. Она вас точно старше, а выбирает самые яркие расцветки!

– Ну, тогда слушай.

Инга наклонилась к Рите и пошептала ей на ушко. Потом выпрямилась и, порозовев, сказала уже громко. Очень всегда хотела, да не могла. Он бы мне в жизни не разрешил!

Пора было уходить. Инга вынесла из комнаты деда сверток и вручила Синице.

– Велено – прямо в руки. И на словах: «это – на ваше усмотрение!» Ну, вот и все.

– На мое усмотрение? Что именно? – удивился Петр Андреевич и с нетерпением стал ждать продолжения. Но напрасно.

– Ну, надо знать моего Степу. Станет он объяснять! Это! И понимай, как хочешь.

Когда по пути назад Петр стал выпытывать, что такое сказала Инга, Рита сначала улыбалась, дразнила его, подшучивала. А потом…

– Бабушка Инга хотела бы сделать со мной одну покупку, она о ней мечтала всю жизнь, – Рита больше не улыбалась.