Невеста и Чудовище

– Я нашла одну фотографию – заставку на экране. Он там вполне счастлив. Он и его сеттер. Я подумала, что паролем может быть кличка собаки. Угадала.

– И часто ты так угадываешь? – поинтересовался любитель кошек.

– Бывает, – осторожно ответила я. – Хотите угадаю ваш пароль?

Наступила напряженная пауза. Мама достала из сумочки пачку сигарет и задумчиво изучала ее. Потом вытряхнула одну и прикурила от зажигалки неряхи.

– Мама!.. – прошептала я с ужасом.

– Помолчи, дай подумать, – отмахнулась она, выдыхая дым.

– Не знала, что мать курит? – прищурился неряха.

– Не знала, – я опустила голову.

– Странно, да? Странно, что ты изображаешь из себя провидицу, а сама не в курсе подобной привычки своей матери, – поддел меня любитель кошек. – Так какой у меня пароль? – он открыл ящик стола и достал пепельницу.

– Это просто. Кличка вашей белой кошки. Вы ей много позволяете, везде лазить, и часто берете на руки. Может, у вас даже не одна кошка дома. А мне мама не разрешила взять котенка.

– И как ты это узнала? – любитель кошек скрыл свою реакцию под ухмылкой.

– По пиджаку. На нем белая шерсть.

– А что ты скажешь обо мне? – неряха развернул стул и сел поближе.

– Вы животных не любите. Вы страдаете по женском полу, но безрезультатно.

Любитель кошек насмешливо хмыкнул. Неряха посмотрел сквозь меня, криво улыбаясь.

– Лилит, прекрати, – устало попросила мама, загасив сигарету.

– Может, вы даже садистом и насильником стали из-за того, что женщины вас отвергают, – понесло меня от злости на курящую маму.

– И это все ты узнала по моему пиджаку? – разулыбался вовсю неряха.

– Не только. У вас перхоть. Рукава пиджака засалены. Волосы жирные. На левой руке две царапины, как от ногтей. Вы левша? Вы... Вы могли душить несчастную жертву, а она сопротивлялась!

– Хватит, – любитель кошек встал. – Интересно было познакомиться с такой неординарной личностью. Теперь завершающая стадия нашей встречи, – он протянул маме лист бумаги. – Подпишите. Вы разрешаете взять у вашей дочери отпечатки пальцев и анализ на определение ДНК.

– А если я не разрешу? – она сильно огорчилась из-за этой бумаги, я сразу заметила.

– Ваша дочь будет задержана до получения нами санкции. Это недолго. Часа два-три.

И мама подписала.

– Вот и отличненько, – любитель кошек забрал лист, наклонился ко мне и проникновенно сказал: – У меня нет кошки. Ни одной.

Я имела возможность рассмотреть вблизи белые шерстинки на его рукаве и почувствовать едва слышный звериный запах.

– Значит, это кролик. Или?.. – в близких глазах напротив мелькнуло удивление. – Точно. Это может быть крыса. Большая. Их еще называют морскими свинками. Угадала?

В кабинет вошел пожилой мужчина с чемоданчиком и сел напротив. Агенты отошли к окну и там тихонько переговаривались. Мне выпачкали пальцы черным и потом еще залезли ватной палочкой в рот. Пожилой ушел, агенты вернулись к столу. Неряха взял подписанный мамой лист.

– Можете идти. Надеюсь, Лилит, ты поняла, что сейчас произошло, и впредь постараешься вести обычную жизнь законопослушной школьницы. – Он взял ручку и черканул что-то на листке.

– Он левша! – с удовольствием отметила я, торжествующе посмотрев на любителя... вонючей морской свинки. – Я угадала – ваш напарник левша!

Мама утащила меня, а в коридоре еще залепила пощечину. Первый раз в жизни, хотя... Я же ничего не помню до трех лет. Кто знает, может, мне тогда тоже доставалось. Как ни странно, пощечина привела меня в чувство.

На улице нас ждал Байрон в машине. Мама остановилась, раздумывая. Байрон вышел, открыл заднюю дверцу.

– Садитесь, Вера Андреевна, я вас подвезу.

Мама подумала еще немного и села. Я тоже села к ней назад.

– Боря, что сейчас произошло, можешь объяснить? – спросила она, игнорируя меня.

Моя мама никогда не называет Байрона по имени, только идиотским «Борей».

– Все хорошо, – ответил Байрон, заводя мотор. – Нам повезло. Нас привезли не в ментовку, а в контору.

– И в чем же заключается это везение? – начала заводиться мама.

– Чисто. Допрашивают культурно. Не игнорируют закон.

– Ты что, попадал на допросы в милицию? – сменила она тон.

– Не я. У меня отец сидел. Он рассказывал.

– Боже!.. – она закатила глаза. – И за что?

– За предательство Родины. Я до пяти лет носил фамилию Феоклистов-Бирс, а после его ареста осталась только мамина фамилия. Вас куда отвезти – домой?

– Нас отвезти домой! – покосилась на меня мама.

– У меня дела, – спокойно возразила я. – Буду поздно вечером.

Байрон остановился и повернулся к нам.

– У нас дела, Вера Андреевна, а вам не надо домой. Дайте служивым дядям спокойно пошарить у вас в квартире.

– Пошарить?.. Что ты несешь? – перешла на шепот мама. – Во что ты втянул мою дочь?! За что ты нас так ненавидишь? Ты же ей жизнь испортил, ты!.. А если бы ее арестовали?

– Ерунда, – спокойно перебил ее Байрон. – Я законы знаю. И у меня есть деньги на хорошего адвоката и на взятки.

– А ты знаешь, чего стоят сутки в камере изолятора? Сколько ужаса и болезней это может стоить девочке? Сволочь! Почему ты сам не полез в эту квартиру, если так уверен в адвокатах и взятках?!

Я хватала мамины руки, она отбивалась и кричала, но я успела вставить ответ на ее «почему»:

– Потому что у меня череп приплюснутый с боков и вес сорок восемь килограммов!

– Череп?.. – Как ни странно, она мгновенно успокоилась, осмотрелась и попросила: – Выпустите меня. Я сама дойду.

Байрон

Мы дождались, когда она уйдет, станет совсем маленькой фигуркой на набережной, и одновременно выдохнули напряжение.

– Я должна тебе кое-что сказать, немедленно! – меня трясло.

– Я тоже.

– Нет, я первая! Байрон, я тебя люблю. Я сейчас!.. сегодня это вдруг поняла!

– Я тебя тоже люблю, – буднично заметил Байрон, – но ты должна знать, что следили не за нами, а за квартирой, в которую ты влезла, а потом уже они повели нас.

– Да мне наплевать. Ты слышишь, я тебя люблю! Ты можешь сесть рядом?

Байрон всмотрелся в мое лицо. Пожал плечами, вышел из машины и сел ко мне на заднее сиденье. Я тут же задрала его свитер и стала вытаскивать футболку из джинсов.

– Текила, ты что делаешь? – он попробовал остановить мои руки.

– Я хочу немедленно поцеловать твой сосок.

– Сейчас? – он осмотрел улицу.

– Немедленно! Убери руки, а то укушу.

Байрон поднял руки, я подняла футболку и влепилась губами в темно-розовый сосок. Стало легче. Я села, тяжело дыша.

– Текила, что с тобой? – с ужасом спросил Байрон, протягивая руку к моему лицу.

– Я... Мне очень хорошо, просто кайф, и все вокруг плывет в счастье, как от затяжки.

– Но ты же плачешь!.. – прошептал Байрон. – Ни разу такого не видел. Ты заболела? Ты ничего не пила в кабинете?

– Ничего я не пила, это оттого, что я тебя люблю!

– Давно? – Байрон достал платок и вытер мне лицо.

– Что – давно?

– Давно любишь?

– Нет... – я задумалась и стала успокаиваться. – Вот только что вдруг поняла.

– А когда мы трахались, ты еще этого не понимала?

– Не знаю... – я отодвинулась и посмотрела на Байрона со злостью. Весь кайф обломал. И мир обесцветился. – Наверное, и тогда уже любила. Иначе – зачем...

– Ну, знаешь, с тобой не соскучишься, – Байрон провел рукой по моей голове и снял парик.

– Как-то странно все, – я посмотрела на серый мир за окнами. – У меня взяли отпечатки пальцев и мазок на ДНК.

– Аналогично, – вздохнул Байрон.

– И куда мы с тобой влезли с этим охотником?

– Не знаю, – он посмотрел в мои вытаращенные глаза и развел руки, – я не служба безопасности нефтяного концерна и не агент наркоконтроля!

– Почему ты сказал о наркотиках? – вздрогнула я.

– А кто еще может отвалить такие бабки?

– Что значит «такие»? Ты разве им не назвал?..

– Я назвал нашу повышенную таксу с поправкой на риск, все-таки ты лезла в жилое помещение. Это же не в офис с пиццей завалиться в обеденный перерыв и пошарить по столам, – он задумался. – Или с ведром. Помнишь, как ты уборщицей была? – он опять впал в ступор.

– Ну и?..

Байрон посмотрел на меня и еще раз провел платком по щеке:

– Мне ответили, что если все получится быстро, до полуночи, нам удвоят гонорар. Удвоили. Я сегодня утром связался с поплавком и обалдел. Сумма в евро.

Стало зябко. Я нащупала ладонь Байрона и прошептала:

– А что, если они и заказали? Эти синие костюмчики с перхотью.

– Я уже думал об этом. И гонорар такой для затравки. Мне парень из универа рассказывал, как он год хакерил на контору, не зная об этом, а потом, когда кинул их, посыпались угрозы вперемешку с предложениями о постоянной работе. Только так он и понял.

– Если это они, то в машине жучок, – я вдруг жутко устала.

– Впустую, – Байрон тоже зевнул. – Поймать меня могут только в деле, если пройдут все ступени защиты. А сие просто невозможно, учитывая количество спутников на пятерку хакеров в нашей цепочке.

Я легла головой на колени Байрона, поджала ноги, и так мне стало хорошо, что я тихонечко застонала. Байрон тоже задремал, расслабившись. Мимо проносились с равномерным шумом машины. Никому не позволительно будить такое счастье ни резким движением, ни шумным вздохом.

Но в стекло постучали ногтем, я посмотрела, не вставая, и обалдела:

– Примавэра?..

Байрон толкнул дверь от себя.

Мамавера наклонилась и посмотрела на нас так, что мы оба перестали дышать.

– Я тут шла, шла, вы не уезжаете. Что можно делать в автомобиле на набережной? Я увидела аптеку и вдруг подумала... – маму трясло, она даже заикалась. – Я подумала... вы уже сблизились? Отвечайте немедленно: у вас уже все было, да?!

Она вцепилась в плечо Байрона.

– Имей в виду! – мама погрозила пальцем, ее подбородок дрожал. – Она несовершеннолетняя! Я тебя привлеку! Я на тебя... заявление напишу. А вот это... Это – тебе! – в меня полетели маленькие коробочки.

Три штуки. Я села, все еще ничего не понимая.

Байрон вышел, обошел маму и сел за руль. Мама прошлась туда-сюда у машины и села ко мне на заднее сиденье.

– Что это? – спросила я, прижимая коробочки к груди.

– Тесты на беременность! – громко объявила мама.

– Три штуки? – шепотом спросила я.

– Чтобы все было точно! Тебя тошнит по утрам? Тошнит! Тебя раньше никогда не тошнило! Ты, правда, срыгивала до шести месяцев, но это делают все младенцы. Тебя никогда не укачивало в транспорте, ты всегда была хорошей девочкой, послушной... доброй... – она закрыла лицо ладонями.

Байрон молча протянул назад уже знакомый мне платок. Мама от души в него высморкалась и зловредно заметила:

– Я все равно на тебя заявление напишу. О совращении... малолетней! Вот проверим дома тесты и сразу же напишу! Я тебя посажу! Пока ты совсем не поломал жизнь моей девочке!

– Не успеешь, – заметила я. – На днях мне стукнет шестнадцать.

– Нелогично будет, – поддержал меня и Байрон. – Если Текила беременна, жениться надо, а не судиться.

– Я согласна! – крикнула я до того, как мама открыла рот.

Мы сидели тихо минут десять. Потом мама начала возиться в сумочке, достала уже знакомую мне фляжку и потрясла ее. Пусто.

Байрон внимательно посмотрел на нее в зеркало, открыл бардачок, достал початую бутылку коньяка и стопку пластмассовых стаканчиков в упаковке.

– Добить меня решили, да? Давайте, навалитесь дружно и весело... – мама выковыряла стаканчик и подставила его Байрону. – Что у тебя там еще есть? Парочка заряженных шприцев?

– Это коньяк отца, – сказал Байрон, наливая. – Французский.

Я смотрю, как мама пьет, и прошу:

– А мне шприц, пожалуйста.

Мама с хрустом мнет стаканчик и кричит:

– Прекрати свои издевательства!

– А ты прекрати пить! – кричу я в ответ.

Байрон нажал на клаксон. Мы с мамой замолчали.

– Я опаздываю на важную встречу, – сказал Байрон. – Давайте подброшу вас домой, а потом подъеду. Часа через два.

Мама смотрела в окно и молчала.

– Поехали, – тронула я ее за рукав пальто. – За два часа мы успеем поругаться и помириться, после того как я разберусь с тестами.

* * *

– Он не приедет, – сказала мама через два часа. – Сколько денег вы нагребли своим воровством?

– Суммы и способы получения вознаграждения никогда и нигде не обговариваются вслух, – еле ворочая языком, я процитировала пятый пункт нашего с Байроном соглашения.

– Значит, много, – кивнула мама. – Он смоется с вашими деньгами. Больше ты его не увидишь.

Мы сидим на диване в разных углах. Между нами валяются использованные тесты. Все – положительные. На полу стоит бутылка виски и мамина рюмка.

Во входной двери щелкнул замок. Возня в прихожей, потом в комнату вошел Байрон. Мама посмотрела на меня.

– Какого черта?..

– У Байрона есть ключи от нашей квартиры.

– Это еще зачем? – повысила голос мама.

– На всякий случай. У меня тоже есть ключи от его квартиры.

Байрон подошел к дивану, посмотрел на валяющиеся коробочки.

– Я звонил в дверь. Долго. – Он щелкнул выключателем торшера рядом с диваном. – Света нет. Но я решил, что вы обе после таких результатов изобразили массовое самоубийство, – кивает на диван. – А где у вас счетчик?

Я смотрела на Байрона снизу и обмирала от любви и тоски. Он так хорош! А я – пигалица с пучками крашеных волос и обгрызенными ногтями!

– Какой у тебя рост? – мама тоже обшаривала взглядом фигуру Байрона.

– Метр восемьдесят семь. Семьдесят восемь килограммов. Группа крови вторая, резус отрицательный. Вы что-нибудь ели с утра? Я голодный.

Мы с мамой удивленно посмотрели друг на друга.

– Готовит каждый сам себе, – почему-то виновато объяснила я. – Последние полгода мама по утрам пытается изобразить гренки, но они получаются несъедобными.

– Я еще кашу варю! – возмутилась Мамавера. – Гречневую...

Байрон вышел на лестничную площадку. Торшер тут же засветился желтым абажуром. Потом он сходил в кухню. Вернулся с открытым пакетом кефира и булкой. Сел жевать в кресло перед выключенным телевизором, закинув ногу на ногу. Мы с мамой опять переглянулись. Сзади нам был виден его затылок с хвостиком волос, перетянутых резинкой, и большая ступня в черном носке.

Мама со второй попытки встала с дивана, обошла кресло и стала смотреть, как Байрон ест. Я прилегла, не сводя взгляда со ступни, и чувство умиления от вида его ноги разлилось теплом по телу.

Байрон доел, поставил пакет на пол и развернул кресло. Теперь мама оказалась сбоку от него. Она стояла у подоконника с унылым видом потерявшегося человека и не сводила взгляда с пакета на полу.

– Давайте обсудим нашу проблему, – предложил Байрон.

– Да уж!.. – очнулась мама. – Хотелось бы услышать, что ты считаешь проблемой.

– Текила беременна, – просто ответил Байрон. – Я, конечно, могу на ней жениться, но постоянно жить вместе – вряд ли.

– Как интересно, – завелась мама, – где это вы собираетесь жить вместе?

Меня насторожило другое:

– Не можешь постоянно? Почему?

– Я полигамен, – буднично объяснил Байрон.

Мама изобразила свою кривую усмешечку, но глаза ее растерянно шарили по лицу Байрона.

– Лилька, – заметила она, – тебе стоит призадуматься. Если исходить из твоего сексуального опыта, то наш мальчик, похоже, не любит презервативы. Для полигамного самца это весьма неосмотрительно. У твоего ребенка может оказаться много братиков и сестричек.

– Я сама виновата. У меня перебои с месячными. Я перестала обращать на это внимание.

– А потому что ты истощена! – повысила голос Мамавера. – Нехватка веса, зато как удобно пролезать в форточки!

– Ты можешь быть рядом со мной каждый день часов по пять? – униженно попросила я Байрона. – Хотя бы первое время, пока мой организм этого требует.

– Я постараюсь, – кивнул Байрон.

– Вы ненормальные, – шепотом сказала Мамавера. – Эй, детки! Это не компьютерная игра, это девять месяцев распухания, потом – роды, пеленки, памперсы, болячки и постоянный недосып! Для остроты ощущений добавьте к этому насущную необходимость получения образования! И где вы собираетесь проводить столь увлекательный гейм? В нашей двухкомнатной?

– Текила, ты хочешь жить с матерью в твоем состоянии? – спросил Байрон.

Я ответила, не раздумывая:

– Нет.

– Все-таки помощь, совет и присутствие родного...

– Нет! – перебила я его.

– Лилька! – возмутилась Мамавера.

Байрон пожал плечами:

– У меня жить нельзя. Моя мать сумасшедшая. Оставить ее я тоже не могу, психушка исключена. Предлагаю купить тебе квартиру. У нас хватит на однокомнатную в хорошем районе.

– Сумасшедшая? – мама вцепилась пальцами в подоконник. – Полигамный самец с дурной наследственностью! В моем доме?! С моей дочерью!.. Лилька, я тебе настоятельно рекомендую подумать...

– Нет! – перебила я. – Никаких абортов.

Мама прошлась по комнате.

– Напомните, пожалуйста, как вы вообще нашли друг друга, – вдруг попросила она и постучала себя по лбу пальцами: – Я не могу понять, как такое могло произойти!

Я пожала плечами, посмотрела на Байрона. Он улыбнулся и кивнул.

– Зимний лагерь три года назад, помнишь? Ты еще не хотела меня отпускать, – сказала я.

– Прекрасно помню, – кивнула мама. – А разница в возрасте? Восхищенная старшеклассником семиклассница – это понятно, но ты-то почему обратил на нее внимание? Ни намека на половые признаки, всегда одна, замкнута, огрызается!

– Оказалось, что у нас есть нечто общее, – улыбался Байрон. – Шпионское прошлое отцов.

– Прекрати-и-и... – протянула мама и села ко мне на диван.

– Нет, серьезно. Я сказал, что мой отец был шпионом и погиб, выполняя важное задание. А Текила вдруг спрашивает: «Награжден посмертно?» Нет, – говорю, ничего об этом не знаю.

– А я тогда спросила, видел ли он могилу своего отца? Оказалось – не видел. И я не видела. У меня нет фотографий отца, и у него – ни одной. Мы с Байроном отошли от толпы подальше и обменялись имеющейся у нас информацией. Информации было минимум, сама знаешь. Но из шеренги других отцов этого заезда – менеджеров, охранников, научных сотрудников и предпринимателей – наши отцы явно выпадали. Так мы и познакомились. А на другой день...

– А на другой день я замутил такую бучу: предположил, что Текила – моя сестра. Раз уж так все сошлось.

– Да, – вздохнула я, – было смешно.

Мама покачала головой:

– Детский сад, да и только! Хочешь посмотреть на могилу своего отца? – она сказала это вполне серьезно.

Я задумалась.

– Не знаю, стоит ли мне сейчас ходить по кладбищу...

– Конечно, стоит, – уверила меня Мамавера. – Убедишься, по крайней мере, что фамилия твоего отца не Бирс. Кстати, о твоем отце, – мама ткнула пальцем в сторону Байрона, – недавно ты говорил, что он сидел и ни слова о смерти.

– Это отдельная история. Больше касается матери, чем отца. Когда его посадили за измену Родине, ей предложили сменить фамилию и вообще забыть этого человека. Мать его и похоронила. Во избежание позора. Она была тогда известной арфисткой. Полтора года назад отец приехал в Питер. Мать съехала с катушек. Никак не может для себя решить – живой он или мертвый. Ну так что, едем? – Байрон встал.

– Куда? – спросили мы с мамой хором.

– На кладбище.

Жертва

На кладбище в субботу было много народа. Громкие крики ворон – уже смеркалось, и они кружили плотными стаями над старыми деревьями, готовясь к ночлегу. Бесконечно длинные проходы между оградами в поисках нужной могилы. Мама два раза выходила не на ту линию. Потом вдруг оказалось, что мы уже на месте: никакой ограды, два почти одинаковых камня – темный и светлый. На темном – выпуклый мужской профиль, имя, годы жизни.

– Марк Яловский, – прочитала я вслух. – Умер в сорок четыре года.

Провела рукой по камню там, где нос выступает, и посмотрела на маму вопросительно:

– Яловский?..

– Бондарь – моя девичья фамилия, – на кладбище мама вдруг стала спокойной и веселой. – И твоя тоже.

– А рядом женщина похоронена, – сказал Байрон. – Странно, тот же год смерти. Вы ее знали?

– Нет, – ответила Мамавера, покосившись в его сторону.

– Марина... – он замешкался, – Марина Яло...

Я вздрогнула.

– Яловега, – прочел наконец Байрон и постарался успокоить меня улыбкой: – Извини, плохо видно. Странная фамилия.

– А на памятнике слева фамилия Замахнибейся, – показала мама рукой. – Достаточно, или еще погуляем? Почитаем, так сказать.

Мы медленно пошли к выходу. Мне что-то мешало дышать. Не хватало еще разреветься. Хватаю Байрона за рукав. Он тут же лезет в карман и достает... свой большой носовой платок.

– А может такое быть, что отец вез орхидею этой Яловеге? – спрашиваю я, отвергая платок, и шепчу Байрону: – Ты вообще его стираешь?

– Нет, – он убрал платок. – Но сегодня, похоже, придется.

– Не может такого быть, – категорично отмела мою версию мама.

– Но ведь дата смерти одна и та же! Вдруг эта женщина была с ним в гостинице в момент убийства и похищения орхидеи, – упорно продолжаю я. – Их могли убить вместе.

– Женщина, орхидея... – вздохнул Байрон. – Мой отец ограничился заглатыванием микропленки. А у вас все так романтично.

– Говорю же, – настаивала мама, – он вез цветок тебе.

– И что это была за орхидея? – спросил Байрон.

Я открыла было рот, потом покосилась на маму.

– Хватит, – сказала она устало. – Хватит на сегодня физиологии.

Что-то заставило меня обернуться. Между двух камней стояла девочка. Маленькая.

– Смотрите, на эти могилки ребенок пришел. Почему-то один, без взрослых, – я показала рукой.

– Где? – прищурилась Мамавера.

– Вон же она стоит в белом платьице, рукавчики фонариком.

Байрон обнял меня за плечи, крепко прижал к себе и заметил:

– Холодно ей небось в одном платьице.

– Я никого не вижу, – отвернулась мама.

– Это она, – шепчу я.

– Да кто – она? – раздражается мама.

– Яловега.

– Нет, это не Яловега! – рассердилась вдруг Мамавера. – По датам на памятнике она умерла в 31 год! У тебя уже галлюцинации от истощения! Хочешь проваляться ближайшие месяцы в больнице на сохранении?! Ты должна есть! Есть и спать, а не шастать по ночным клубам!

– А мы немедленно, прямо сейчас, пойдем есть, – Байрон развернул меня к себе и наклонился. – Быстро говори, что ты хочешь съесть.

– Блины, – сказала я, подумав. – С черной икрой. Вишневый пирог со взбитыми сливками, черный кофе и яблочный сок.

– С какой икрой, я не расслышала? – спросила мама.

– Без проблем, – успокоил ее Байрон. – Мы еще не обмыли нашу... – он замялся.

– Ваше воровство, – ехидно заметила мама.

– Это называется нелегальный слив информации, – поправил Байрон.

– Ладно, – сдалась мама, – будем обмывать слив.