Павел Иванович зачем-то поправил длинными и тонкими пальцами галстук, завязанный безукоризненным узлом, и окликнул нарядную даму, которая поглядывала на них с интересом. Дама подошла к ним, окинула Лину любопытным взглядом и пообещала прогуляться с ней по центру города, а заодно помочь с покупками.
Павел Иванович был мужчиной импозантным: высокий, худощавый, элегантный. Живые карие глаза и темные щегольские усики завершали его какой-то слишком раскованный, «несоветский» облик. Разумеется, как все дипломаты, он был вежлив и предупредителен с дамами, но не более того. В командировках вел себя так, словно не было ни долгого перелета, ни многочасовых переговоров. Министерские «кумушки» сплетничали: мол, Павел – бывший военный летчик, сделал в министерстве стремительную и блестящую карьеру, разбил не одно женское сердце. Дескать, всем хорош, кроме главного: к сожалению, давно и прочно женат.
«Эх, видно, бравый вояка сплетен испугался, – размышляла вечером в гостиничном номере Лина. – Ну и пусть. Не больно-то и хотелось! Впрочем, обидно: прогуляться по Парижу с таким эффектным кавалером было бы приятнее, чем с этой домашней расфуфыренной курицей».
С тех пор с Павлом Ивановичем они не виделись. Вскоре после возвращения в Москву возмутитель женского спокойствия перешел на другую работу, и Лина постепенно перестала думать о нем. Прочие же министерские мужчины, навсегда запуганные начальством, а пуще всего – партийными руководителями, по мнению Лины, совершенно не годились на роль кавалеров. Они все выглядели слегка траченными молью, как их вышедшие из моды пиджаки.
«Что ж, придется в командировках ходить после работы в кино с посольскими водителями и переводить им шепотом весь фильм без остановки. Ну и пусть! Эти парни, по крайней мере, без претензий и без того вечного ужаса в глазах, который не покидает ответственных работников нашего министерства даже во время свидания».
Как ни странно, Лина попала в Министерство иностранных дел без всякой "руки", благодаря лишь счастливой улыбке фортуны. Помогла проверенная пролетарская биография. В самом конце войны, в эвакуации, Лина работала на одном из уральских заводов. В пятидесятых элитному советскому министерству потребовались как раз надежные кадры пролетарского происхождения, и ее приняли по рекомендации заводского комитета комсомола на знаменитые мидовские курсы секретарей-машинисток. Там быстро выяснили, что у Лины врожденная способность к иностранным языкам, прекрасная память, отличная деловая хватка. И все это вдобавок к симпатичной мордашке, изящным ножкам и тонкой талии. В общем, ее карьера резко, как самолет-истребитель, пошла на взлет. После смерти Сталина железный занавес стал медленно, как в академическом театре, раздвигаться, и тщательно проверенные советские люди потихоньку потянулись в командировки за границу. Лина к своим тридцати годам успела увидеть полмира, о чем ни в своем довоенном селе, ни на уральском заводе, конечно, и мечтать не могла.
В свою первую длительную командировку в Китай молодая референтша отправлялась не без робости. Поработав в министерских приемных и побывав в краткосрочных командировках за рубежом, она успела понять: любая колония советских людей за границей – это особый замкнутый мир, в котором все следят за всеми. Попросту говоря, «гадюшник». К тому же, как твердили им на бесконечных политзанятиях, за границей ты представляешь не только себя, а первую в мире страну победившего социализма. В общем, надо каждую минуту сохранять бдительность и не терять достоинство советского человека. Китай, конечно, не форпост империализма, как Нью-Йорк, и все же… Лина понимала, что в колонии посольских сотрудников от глаз их внимательных жен не ускользнут ни новые туфельки молодой секретарши, ни кокетливый взгляд, брошенный в сторону кого-нибудь из сослуживцев (за границу посылали только женатых и морально устойчивых мужчин), ни самовольный поход с кавалером в ресторан. Словом, наслушавшись рассказов подруг, Лина готовилась к загранкомандировке, как к десанту в тыл врага: каждое свое слово и движение придется по нескольку раз обдумывать. Что ж, работа в министерских приемных давно научила ее скрывать эмоции за безупречными манерами. Огорчало одно: годы летят стремительно, а перспектив устроить личную жизнь -ноль. Вышколенные сослуживцы-мужчины дорожат собственной карьерой гораздо сильнее любых чувств! Для них «основной инстинкт» – это чутье чиновника. Допустим, у кого-нибудь из подобных сухарей внезапно вспыхнет страсть к симпатичной секретарше… И что же? Это событие, ничтожное в масштабе международных отношений, вряд ли заставит чиновника изменить жизнь, пусть даже его брак давно и безнадежно дал трещину. В колонии командированных все знали: адюльтер, а тем более второй брак для советского международного чиновника – одно из самых серьезных преступлений, за которое можно и партбилет положить. На загранкомандировках, а значит на карьере и на материальном благополучии придется поставить крест. О браке же с иностранцем в то время вообще старались не говорить. Даже шепотом, даже среди своих…