Избранная лирика

* Весна здесь ни при чём… *

 
Весна здесь ни при чём,
она ещё младенец,
не сбросивший
пелёнок белизны.
А беспокойства
никуда не денешь,
на этот раз
оно не от весны.
 
 
Без объяснений, без причин,
а так бы —
рукой с перрона
только мне махни —
смотреть в окно,
обкуривая тамбур,
как город весь распался на огни.
 
 
На дым смотреть,
тягучий и белёсый,
покорно отползающий назад.
Секунды,
как петарды под колёса,
ложатся без расчёта на возврат.
 
 
И нет тебя.
И неизвестно – где ты?
 
 
И только путь-дорога далека…
Издалека,
как бы с чужой планеты,
зовёт сигнал путейского рожка.
 

ДЕСЯТЫЙ ВАЛЬС

Евг. Колесниковой

 
На самом утре
жизненных дорог
шли облака
с цветистыми краями.
Шопеновского вальса ветерок
летел по лёгким
клавишам рояля.
Смешно,
что я полжизни берегу
тебя такой,
как в первый день потери.
Что жизнь прошла —
поверить я могу,
что ты прошла —
я не могу поверить.
Пока я жив,
ты будешь всё такой —
немеркнущей,
единственной в природе,
с застывшею на клавишах рукой,
с тоскою
нерассказанных мелодий.
И до конца
моих земных дорог,
богатых болью,
дружбой, именами,
шопеновского вальса ветерок
пусть кружит пыль
моих воспоминаний.
 

* Не знаю, сколько ты ждала… *

 
Не знаю, сколько ты ждала,
а, может, не ждала нисколько.
Но ты единственной была,
одна была, одна лишь только.
 
 
Но время – страшная беда —
оно свинцом на сердце ляжет,
и если скажет: навсегда,
то навсегда об этом скажет.
 
 
Листались горькие года,
летели яростно навстречу,
а ты исчезла навсегда,
я никогда тебя не встречу.
 
 
И не осталось ни следа —
одна тоска, одна лишь мука.
Ты понимаешь:
никогда!
Какая долгая разлука!
 

* Я не хочу тебя забыть… *

 
Я не хочу тебя забыть…
Но с каждым днём (куда же деться?)
упрямей прячется за быт
тобой обманутое сердце.
 
 
Я не считал в разлуке дней,
здесь даже час приносит муки,
но с каждым часом холодней
твои протянутые руки.
 
 
И вот письмо, где ты не та,
в нём равнодушье поселилось,
за каждым словом пустота,
и поцелуй звучит, как милость.
 
 
Слова любви в твоих строках,
как полный вдох перед удушьем.
Я разгадал твой тайный страх
перед идущим равнодушьем.
 
 
А он придёт – нежданный час.
Поймём с натянутой улыбкой,
что всё, скрепляющее нас,
лишь было горькою ошибкой.
 
 
Не бойся! Есть всему черёд.
А жизнь, быть может, интересней,
лишь оттого, что все пройдёт:
любовь, и молодость, и песни.
 

И НЕТ КОНЦА

…Будут ливни, будет ветер с юга,

Лебедей влюблённое ячанье.

(Последние строчки Э. Багрицкого)

 
Кто сказал,
что будто бы случайна
жизни нескончаемая вьюга —
лебедей влюблённое ячанье,
грохот ливней,
тёплый ветер с юга?
 
 
Мы травою были до рожденья,
радугой,
лесными сквозняками
и в гордыне самоутвержденья
сотни раз,
погибнув, возникали.
 
 
Студенистым сгустком протоплазмы
собирались
в корчевой водице,
чтобы вновь
дыхательною спазмой
в этом шумном мире возродиться.
 
 
Чтобы застучало
сердце туго,
чтобы вновь – и радость и печали,
снова ливни,
снова ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.
 
 
И опять,
взлохмачен и неистов,
ты нальёшься беспокойной кровью.
Пеночки двухоборотным свистом
грянешь
по лесному Подмосковью.
Среди трав,
до лаковости мокрых,
среди звёзд,
зелёных и высоких,
молнии пронзительный автограф
впишется в твои тугие строки.
Море,
как бессонница, нахлынет,
ветер прозвенит
по струнам просек…
 
 
День придёт —
и ты на половине
строчку недописанную бросишь.
В старом кресле
грузно оседая,
ты рванёшь рубахи тесный ворот.
За окном
мигнёт огнями город,
голова опустится седая…
Улыбнёшься тихо,
без испуга
и пожмёшь тяжёлыми плечами.
 
 
Вечны ливни,
вечен ветер с юга,
лебедей влюблённое ячанье.
 

ВОКЗАЛЫ

 
И всё, что жизнь нам показала,
теперь как будто и не страшно.
Сороковых годов вокзалы
остались
в дне позавчерашнем.
 
 
И там, в прокуренных столовых,
на наши нужды отвечая,
нам отпускали без талонов
короткий сон
над кружкой чая.
 
 
Стояла ночь,
как изваянье,
и листья хлопали в ладоши,
слепой парнишка
на баяне
играл про синенький платочек.
 
 
И бабы слёзно голосили,
и сквозняки ползли по залам…
Как будто сразу
пол-России
сошлось в разрушенных вокзалах.
 
 
Воспоминанье беспокойно,
как кровоточащая рана…
Нам вспоминать об этом больно,
нам забывать об этом —
рано.
 

*На исходе северное лето *

 
На исходе северное лето —
по десятку видимых примет.
Весь одет в парной туман рассвета
август —
хлебосол и густоед.
 
 
Осень, ветровая и рябая,
явится, немного переждя,
по сгоревшим листьям барабаня
нахлыстом ядрёного дождя.
 
 
Я пока ещё в неё не верю.
Всей упрямой силой естества
на последнем солнце огневеет
яркая, чеканная листва.
 
 
Как грибник
заправского закала,
туесок подвесив лубяной,
ты идёшь
и, чтобы не мешало,
солнце оставляешь за спиной.
 
 
На плече покатого оврага,
что колючим ельником порос,
рыжиков оранжевых ватага
в бусинах невысушенных рос.
 
 
В войлоке багульника окреп он,
словно ярким солнцем обожжён,
подосиновик, тугой, как репа,
хрустнет под охотничьим ножом.
 
 
Не ленись почаще нагибаться —
на тебя глядит со всех сторон
обложное русское богатство
леса удивительных даров.
 
 
Говорят у нас —
и это правда —
хоть кого возьмёт она в полон,
та земля,
что щедрою наградой
отмечает каждый твой поклон.
 

* Жухлый лист с оголённой крушины… *

 
Жухлый лист с оголённой крушины
в коченеющих пальцах зажав,
ты увидишь —
дожди потушили
беспокойный осенний пожар.
 
 
И не то чтобы грусть
или жалость, —
не могу равнодушно смотреть,
как к садовой решётке прижалась
палых листьев холодная медь.
 
 
Это всё,
что осталось от лета,
бушевавшего только вчера.
И печальную осень в букеты
собирает, смеясь, детвора.
 
 
Сад стоит,
под ветрами и стужей
потемневший, сквозной и нагой.
И мальчишка хрустящую лужу
с нетерпением тронет ногой.
 

* Как бы грозя какой бедой… *

 
Как бы грозя какой бедой,
седые ели машут лапами.
Падучей сонною звездой
ночное небо процарапано.
 
 
А над дорожною судьбой
луны источенное лезвие.
И мы опять вдвоём с тобой,
ночная спутница-поэзия.
 
 
Просёлком вытоптанных чувств
бредём, дорогой озабочены…
И нас зимы капустный хруст
сопровождает у обочины.
 

* Нас вниманьем дарили… *

 
Нас вниманьем дарили,
поощряли кивком.
Нам в глаза говорили,
что пойдём далеко.
Нам друзья толковали,
закусив удила,
голубыми словами
про большие дела.
А потом, на вокзале,
жали руки друзья…
 
 
И сбылось предсказанье
так, что лучше нельзя.
Подпоясанный туго,
с захребетным мешком,
до Полярного круга
доходил я пешком.
Север бродит по коже…
Редколесье, пурга,
бледный ягель, похожий
на оленьи рога.
Годы – необратимы,
но, живя на бегу,
вас, мои побратимы,
я забыть не могу.
 
 
О каменья расколот,
в мёрзлой каше воды
зимовал наш плашкоут
в двух шагах от беды.
Ничего не забыло
сердце в трудном пути.
Все, что было, то было,
все, что ждёт – впереди.
Люди верно решили,
что судьба нам дала
и дороги большие,
и большие дела.