– А ведь работенка была очень даже пыльная. И даже грязная, я бы сказал… – Предавался размышлениям парень. – И руки пришлось конкретно замарать… За подобные дела люди хорошие деньги башляют. А мокруха – дело такое… Это не просто ящик водки со склада умыкнуть. И статья куда весомее. Не-е-ет, ничего я тебе, Алка, не отдам. Сама виновата… Не нужен я тебе? Вот и справляйся сама – как хочешь! А это оплата за мои услуги! И к кому ты теперь пойдешь, а? К папке? А нету больше папочки – сожгли мы его, ага!
В лесу было умиротворенно и тихо – ласковый ветер шептал кущей, птицы перекликались, играя в прятки друг с другом; по ковру изо мха, туда-сюда деловито сновали муравьи и другие букашки. Вовка курил и бродил где-то глубоко в своих горестных думах. Когда пиво в бутылке подошло к концу он поднялся за новой, но сперва решил опорожнить переполненный мочевой пузырь. Далеко не пошел, а просто завернул за угол и начал справлять нужду прямо на стену избушки. Пока стоял, наткнулся взглядом на что-то блестящее – прямо под окном, в складках мха выглядывал край какого-то предмета, красного цвета. Володя поднял его двумя пальцами, подбросил несколько раз на ладони и чертыхнувшись убрал в карман. Он помнил – где совсем недавно видел эту вещь, и кто был её владельцем.
***
Павлик долго ворочался в постели с тягостными мыслями. Они вертелись и кружили, окутывая мальчика вязкой паутиной непонимания и опасений; и вот он уже окончательно запутался – уж очень тяжелая ноша, для юного подростка. Умаявшись от этой карусели, мальчик решил просто помолиться и попросить помощи у того, кто не мог в ней отказать:
– Господи, прости раба своего, ибо грешен он. И наставь его на путь истинный! – Зазвучал в голове голос матери, столько раз причитавшей эти чудотворный слова. Но, дальнейший смысл не совпадал с тем, что хотел сказать Павлик и поэтому мальчик продолжил в свободной форме: – Боженька, просто дай мне хоть какой-нибудь знак – что я должен делать? Ведь ты учил прощать всякого, ибо каждый достоин царствия твоего – значит, и это тоже нужно простить? А если прощать все, кто тогда будет карать злодеяния: душегубов, или воров; или террористов… А живущих во грехе? Зачем тогда нужны милиционеры? А если не судить – почему есть судьи? А если спортивный судья – он тоже грешник?.. А солдаты считаются убийцами? А как тогда защищать свою родину? Что мне делать, Господи? Подай мне какой-нибудь знак, пожалуйста, а?..
Сон подступил незаметно, где-то в районе вопросов о смерти и пожелании здоровья всем близким и людям вообще.
Резко залаял Бабай. Громко и очень настороженно. За окном еще ночной полумрак – Павлик вслушался, но уже положил голову обратно на подушку и сомкнул глаза – наверное еж… Или кошка – нет, на кошек Бабай не лает, просто игнорирует… А может заяц пробегал… Вроде утих… Значит заяц…
Бабай заливался лаем. Даже было слышно, как он мечется на цепи – хрипит и неистово кидается. Что-то было не так. Пашка сел на постели и начал шарить ногами по полу. Кто-то зашел на территорию и это точно был не заяц. Вдруг собака громко завизжала, затем опять залаяла и бросилась на кого-то… И снова завизжала, так громко и сильно, что Павлик чуть сам не завопил от испуга. На Бабая кто-то напал. Ему нужна помощь.
Снова визг и пес, поскуливая, забился в будку, под крыльцо. Глухой удар по деревяшке чем-то тяжелым… Бабай тявкал из конуры и скулил, непонятно – от боли, или от страха… Еще несколько ударов чем-то тяжелым по будке. В маминой комнате зажегся свет. Татьяна, в одной ночнушке выскочила в прихожую, где столкнулась с сыном, на котором были только трусы – мальчик крутил в темноте ручки замка, стремясь вырваться из дома на помощь другу.
– Павлик, сынок, не ходи туда… – Встревоженно зашептала женщина.
– Там на Бабая напали!.. – Закричал Пашка.
– Погоди, не суйся пока… Господи, спаси и сохрани… Спаси и сохрани… – Татьяна неистово крестилась, силясь прижать к себе сына свободной рукой. – Сыночек, не ходи туда, слышишь?..
– Там на Бабая напали, мама!!! – В глазах стояли слезы, а пальцы лихорадочно хватались за все подряд: крутилку верхнего замка – ручку двери – затем ключ в нижнем замке. Наконец, дверь распахнулась, и мальчик выкатился на крыльцо, вырвавшись из объятий матери: – Баба-а-ай! Бабай, иди ко мне… Иди мой хороший…
Снаружи было пронзительно тихо. Бабай уже не лаял, а просто забился в углу будки зализывая раны, но, услышав голос хозяина заскулил и заерзал, вылезая наружу. Вокруг никого больше не было. Кто бы ни приходил – он уже ушел восвояси.
Бабай, сильно хромая и виновато опустив уши, плелся на крыльцо, сметая хвостом по земле – всем видом извиняясь за свое поражение. Возле ступенек валялись несколько тяжелых булыжников. Пес боком обошел их и, проворчав какое-то проклятие, аккуратно поднялся. На верхней ступеньке он встал и пригнув голову принялся что-то опасливо обнюхивать, вытянув шею и тихонько пофыркивая. Недавняя схватка еще не отпустила, и пес ко всему относился с обостренным подозрением.
– Бабайка, ну ты чего? – Павлик опустился на колени и обхватил морду приятеля двумя руками, затеребив его за ушами. – Ну как ты, мой хороший? Живой? Крови нет? Сильно тебя, да? Ты ж мой бесстрашный…
Собака довольно повизгивала и облизывала соленое лицо хозяина. Все обошлось и бояться ему больше нечего. А лапа заживет. И не такое бывало. Все хорошо, хозяин! Можно спокойно спать дальше – Бабай всегда на посту!
Мама позвала в дом. Пашка, напоследок, еще раз обласкал верного пса, и уже встал, собираясь идти вовнутрь, как в предрассветном сумраке невзначай обратил внимание на необычную вещицу, которую он не заприметил ранее – что-то торчало из ступеньки, какой-то инородный предмет. Он сделал шаг ближе и под другим углом смог разглядеть эту штуковину – компактный перочинный ножик «мультитул», с шестью инструментами, в виде отверток, ножниц и даже лезвия-пилы. Производства знаменитой швейцарской марки, о чем указывала эмблема в виде небольшого креста, заключенного в рамки герба. Рукоятка ножа была красного цвета.
Это был его собственный нож.
Нож, который он потерял два дня назад.
Часть четвертая.
Мост
Практически всю неделю шли дожди. Пашка соорудил себе шалаш на поляне и каждый день проводил там в одиночестве, вымокая до нитки. Погода была теплая и заболеть он не боялся. Матери Павлик так ничего и не рассказал.
Был ли это знак свыше, или нет, но мальчик решил, что лучше не вмешиваться в замысел Господа и не мешать ему самому творить правосудие. А лично он простил. Как делал всегда. Как Боженька велел.
Через несколько дней дожди поутихли и Пашка стал пропадать с удочкой на речке. Путевым рыбаком его трудно было назвать, но зато это помогало ему хоть как-то скоротать время. Если он ловил какую-нибудь рыбешку, то с грустным видом выкидывал добычу обратно в реку.
После таких обильных ливней река раздулась и течение ее усилилось. Иногда по ней проплывали стволы деревьев. Пашка был превосходным пловцом и частенько плескался в темной, прохладной воде, где-нибудь в укромном закутке, подальше от любопытных деревенских мальчишек.
Как-то он сидел на берегу и вдруг услышал, на противоположной стороне реки, чуть поодаль, громкие голоса и смех. Наверное, опять деревенские пришли купаться. А это значит, что рыбалке пришел конец – они по-любому распугают всю рыбу. Пашка, не спеша собрал удочку и двинулся вдоль берега. Чтобы вернуться в деревню, ему было необходимо пройти через мост, на другую сторону, куда он и направлялся.
Поравнявшись с местом, напротив шумной компашки мальчик остановился. Ему послышался знакомый голос. Постояв еще немножко, он удостоверился – голос принадлежал Иркиному брату Вовке. Тот, что-то громогласно рассказывал и каждую минуту воздух сотрясал оглушительный хохот. Видимо, отдыхал с дружками. Пашка поежился и побрел к мосту.
Подойдя к переправе, он заметил на другой стороне девочку в светлом сарафане, она полоскала ноги в воде. Конечно, это была Ирка. Пашка остановился, не зная, как ему поступить – если перейти мост, то он обязательно с ней столкнется. А другой переправы на тот берег поблизости не было. Понаблюдав за Иркой несколько минут, Пашка обреченно вздохнул и поплелся через переправу. Она тут же его заприметила, хотя не сразу поняла, что это, собственно, он.
Примерно, когда он был на середке моста, Ирка замахала ему рукой и поднявшись с берега, побежала навстречу.
– А я думаю – кто это вышагивает? Такой важный, с удочкой. – как ни в чем небывало, защебетала она. – Поймал чего-нибудь?
– Нет…
– А чего так, не клюет? – не отставала девочка.
– Нет… – понурил взгляд Павлик. – Да я и не люблю.
– Чего не любишь? – удивленно переспросила Ирка.
– Рыбу ловить не люблю! – выпалил он.
– А зачем тогда удочка? – Иркины глаза расширились.
– Просто так…– пожал плечами Пашка.
– Разве так бывает? – улыбнулась она.
– У меня бывает…– он грустно вздохнул. – У меня все бывает…
Возникла пауза.
– А я здесь с братом и его друзьями. – сообщила Ирка. – Купаться пришли!
– А чего ты не с ними? – глаза Пашки забегали.
– Да ну их… С ними скучно… Они все взрослые, им только пиво пить интересно. Никто со мной возиться не хочет. – уныло заявила Ирка. – А одной мне купаться запрещено – я плавать не умею… Только совсем чуть-чуть – по-собачьи… А ты умеешь?
– Умею…
– А кролем умеешь?
– Умею…
– Здорово!!! Вот бы мне научиться…– Ирка мечтательно прижала ладони к груди. – Я так люблю купаться.
– Я могу… – Пашка осекся.
Они оба вздохнули. Ирка грустно сказала:
– Меня теперь Вовка никуда не отпускает. Только если с ним…
– Угу…
– Я так скучаю по лесу. А как там птенцы? Они уже научились летать?
– Не-а, но уже все покрылись пухом. – Пашка оживился. – А еще я видел косулю.
– Ух ты-ы-ы!!! Красивая?
– Ага, молодая. И совсем недалеко от нашей…– он опять осекся. – Гхм… От поляны…
– Везет же…Хотела бы я на нее посмотреть. – Ирка выпучила глаза.
– Ну…Может… Когда-нибудь…
– Ага-а-а…
Откуда-то, из-за Иркиной спины, донёсся шум. Несколько голосов вразнобой закричали:
– И-и-ирка-а-а!!! И-и-ирка-а-а!!!
Дети засуетились.
– А давай спрячемся? – вдруг весело предложила она.
– Куда? – удивленно спросил Павлик.
Они осмотрелись.
– А вон, под мост. – показала Ирка рукой.
– Давай!
Как только дети укрылись, из-за кустов на дорогу вышел Вовка. Следом за ним шагали еще несколько парней. Вся компания поднялась на мост.
– Ну и где ее черти носят? – в голосе Иркиного брата слышалась злость.-Что за ребенок такой, отвернутся не успею – ее уже нет.
– Да ладно тебе, Вован…– подал голос кто-то из его друзей. – Куда она денется…С подводной лодки!
Все засмеялись.
– Я ща бутылкой по котелку тебе ка-а-ак двину, сразу шутить перехочется. – Зашипел Вовка.
– Да че ты…Ничего с ней не случится. Она же не полезет в воду – не дура совсем. Плавать-то не умеет. – подбадривал его тот же голос.
– Да кто ее знает…Она иногда такое вытворяет…
– Ну давай по берегу дальше пройдемся, вон до поворота. Если ее там нет, то она, наверное, домой удрала.
– Да не могла она домой уйти, ничего не сказав. А если ушла – я ей такое устрою…
Компания с топотом начала возвращаться. Ирка сидела, уткнувшись в Пашкино плечо. Сердце ее громко стучало. Казалось, так громко, что его биение громче топота ног всей Вовкиной братии. Она еще крепче вцепилась в Пашку.
Через две минуты чья-то голова просунулась под мост.
– Да вот же она! – и еще громче: – Я наше-е-ел! Тут она… А это еще кто с ней?
Детям пришлось вылезти. Парни обступили, а сам Вовка стоял перед ними, с красным от злости лицом, одну руку он упер в бок, а в другой держал бутылку пива.
– И кто это тут у нас?
– Да это же «блаженный» – воскликнул кто-то из толпы. – А он то что здесь забыл?
– А, это местный «донжуан» – с издевкой изрёк Вовка, сверля Павлика ненавистным взглядом. – Любитель острых ощущений. Ему мало было в прошлый раз, наверное понравилось, вот он и явился за добавкой.
– Не трогай его!!! – закричала Ирка и попыталась оттолкнуть брата.
– А ты заткнись и не встревай. – Он схватил ее за руку и выпихнул из круга. – Я с тобой позже разберусь.
И, глотнув из бутылки, он снова повернулся к Пашке:
– Слышь, партизан…Ну, я ведь тебя предупреждал!.. Предупреждал, а???
Пашка молча смотрел под ноги.
– Я не слышу ответа. – Вовка заводился все сильнее. – Ты че, глухонемой?
Пашка поднял голову и с вызовом взглянул ему в глаза, но так ничего и не ответил.
– Слышь, а ты чего такой борзый, партизан? Тебя мало били? Решил в «Зою Космодемьянскую» поиграть, да?
Он выдернул из рук Пашки удочку и швырнул ее в реку.
– А если так?
Пашка тяжело смотрел ему в глаза не отрываясь. Ноздри его раздувались, скулы на щеках ходили ходуном.
– А я вот что придумал, – вдруг весело заявил Вовка, – а давайте мы его в плаванье отправим? Следом за удочкой!
Толпа одобрительно загудела. Вовка сгреб Павлика за шею и повел на мост.
– Ты умеешь плавать, партизан?
В ответ тишина. Вовка не выдержал и с размаху вкатил Пашке увесистую оплеуху. У того помутнело в глазах.
– Я тебя еще раз спрашиваю – ты плавать умеешь?
– Умею…– Тихо прошелестело в ответ.
– Ну вот и отлично! – осклабился Вовка. – Сейчас ты нам это и продемонстрируешь!
Он выволок Павлика к поручням.
– Ты сам нырнешь? Или тебя подтолкнуть?
Павлик опять молчал и только громко сопел, глядя на мутные потоки воды. Посреди реки течение было очень сильное, пересекать реку вплавь опасно – могло унести далеко вниз. А прыгать с моста, было и вовсе страшно. К тому же, в метрах ста от моста, рукав реки совершал поворот, а за ним был небольшой порог из валунов, на котором всегда скапливалась куча речного мусора – ветки и бревна, сносимые вниз по течению. Шанс достичь берега быстрее, чем тебя вынесет на это препятствие – было крайне невелик. Но унижаться и просить пощады Пашка не мог. Он неспешно вскарабкался на поручень, и стоя на предпоследней перекладине – уперся коленками в перила. Вовка издевательски медленно начал считать:
– Ра-а-аз…
– Два-а-а…
Пашка поднял одну ногу на перила и зажмурился в ожидании «три». Но чья-то рука толкнула его без предупреждения в спину и он, кувыркаясь, ухнул в пустоту, вытянув вперед руки. Перед самым погружением в воду он услышал оглушительный Иркин визг. Затем, его поглотила мутная река.
Очутившись в воде, Пашка быстро заработал руками и ногами, стараясь всплыть. Как только это удалось, он стал оглядываться, пытаясь сориентироваться – куда несет река и в какую сторону лучше грести. Взглянув на мост, он увидел движение – люди что-то вопили и размахивали руками. Несколько человек уже бежали на берег. Светлого Иркиного сарафана среди них не было. Сердце Пашки ушло в пятки. Краем глаза он заметил какое-то движение в воде, слева от себя – и с ужасом понял, что это была Ирка. Это она визжала, когда прыгала за ним с моста.
Он стремительно погреб в ту сторону, где только что всплывала Иркина макушка. И вот уже через секунду, белесая голова снова показалась из воды, но уже метров за пять от того места, где он видел ее раньше. Борясь с течением, Пашка плыл наискосок. А Ирка то и дело всплывала как поплавок, отчаянно барахтаясь и размахивая руками. И вот ее уже пронесло мимо Пашки. Поворот реки все быстрее приближался, уже виднелось что-то большое и черное, опасно пробивающее мутный поток, сразу за изгибом. Это были стволы поваленных грозой деревьев. Они перекрывали путь всему, скапливаясь в одном месте и перегораживая половину всей реки. Ничто не могло проскочить мимо них, это была натуральная плотина из мусора, толстых бревен и острых веток, торчащих в разные стороны. Между этой жуткой преградой и Пашкой оставалось метров двадцать. А посередине, то и дело всплывала Ирка, которую несло в самую гущу нагромождений.
Мальчик изо всех сил заколотил руками по воде, стараясь плыть в бурной струе, по течению. Было уже понятно, что ему не успеть – только отметил, где примерно последний раз показались Иркина макушка, и тут же пришлось нырнуть, чтобы течением не наткнуло на острые ветки.
Вытянул руки вперед, пытаясь хоть как-то отгородится от чего-то неизведанного перед собой. Что-то сильно оцарапало спину, Павлик завопил, выпуская пузырями драгоценный воздух и открыл глаза. Вода была слишком мутной и ничего не было видно. Все происходило очень быстро. Его начало крутить, несколько раз больно ударило о какие-то камни и сильно протащило по дну, оцарапав весь живот и левый бок. Воздуха катастрофически не хватало, но не было уверенности, что можно вынырнуть и не наткнутся головой на бревна. Хотя другого выбора у него не было, и он рванул наверх. Течением его вытолкнуло из глубины, как пробку из бутылки шампанского на Новый год. Пашка с жадностью вдохнул воздух и вместе с кислородом заглотнул в легкие воды. Закашлялся и его чуть не стошнило прямо в воду. Хорошо, что после «плотины» течение заметно поубавилось, и ему уже не надо было с ним бороться как раньше, иначе бы он точно захлебнулся и пошел ко дну.
Павлик огляделся – порог остался позади, в метрах тридцати, и его почти вынесло к берегу. Ирки нигде не было видно. Он погреб непослушными руками к суше. Все тело жгло огнем, несмотря на то что вода, прохладными струями, обтекала его, а нижнюю половину туловища неподъемным грузом тянуло ко дну. Неожиданно, измученный пловец почувствовал, как ноги заскребли по камням. Попробовал встать и его опрокинуло течением. Он снова сделал несколько гребков и опять попытался подняться. Получилось с трудом.
Неподалеку, в кустах у самого берега, он заметил что-то белое. Расталкивая воду, Пашка как безумный устремился туда, стараясь не потерять место, где он увидел светлое пятно. Сердце бешено колошматилось в груди, пытаясь пробить ребра и вырваться наружу. Через несколько секунд мальчик добрался до кустов – там в воде, между веток плавало Иркино тело, одетое в рваный светлый сарафан и окутанное нитями белых волос. Он судорожно ухватился за нее одной рукой и потащил сквозь кусты, стараясь уцепится второй рукой за глинистый берег. Соскальзывал, падал, вновь поднимался, хватаясь рукой за ветки кустов, и тащил за собой Ирку. Наконец, ему удалось наполовину запрокинуть ее обмякшее тельце на скользкую сушу и самому повалиться рядом с ней.
Девочка лежала на боку, глаза ее были закрыты, а лицо покрыто глиной и спутанными прядями мокрых волос. Левая рука неестественно вывернута за спину, а ноги свободно плавали в воде. Павлик судорожно начал её трясти.
– Ирка-а-а… Ирка-а-а…
По щекам ручьем текли слезы вперемешку с грязью. Он размазывал их по лицу, тыльной стороной левой руки, а правой продолжал трясти неподвижную Ирку.
– Ирка-а-а… Ирка-а-а… Ирка-а-а…
Вдруг она дернулась и закашляла. Изо рта и носа хлынула вода. Павлик начал убирать ей волосы с лица трясущимися пальцами, растирая глину по ее щекам и лбу. Через несколько секунд она открыла глаза.
– Ирка… Ирка…– Только и мог бормотать Павлик. – Сейчас, Ирка… Сейчас…
– Пашка…– Выдавила она тихо из себя.
– Ирка… Ты зачем… Прыгнула… Дуреха…– губы Павлика дрожали, то ли от холода, то ли от плача.
– Я знала…– Выдохнула она снова.
– Что?.. Ч-ч-что знала?
– Что ты… Меня спасешь… Ты помнишь? – ее глаза вспыхнули светом. – Ты помнишь?
– Ч-ч-что? – простучал зубами он. – Ч-ч-что помню?
– Ты обещал мне… Что спасешь меня… От любой беды…
– Помню… Я… Помню…
– Я знала… Ты же… Мой рыцарь…
Она чуть-чуть повернула голову к небу, неслышно выдохнула и навсегда затихла.
В ее широко раскрытых голубых глазах отражались бегущие по небу воздушные замки.
Пашка лег к Ирке поближе, так чтобы их головы прикасались, взял ее за руку и срывающимся тонким голосом запел:
– «Ясно солнышко устало,
Целый день оно играло,
Всем дарило теплый свет,
А под вечер сил уж нет.
Баю-ба-ай, баю-бай,
Глазки крепко закрывай.
Братец месяц ее сменит,
Звезды он зажжёт на небе.
Ангел светлый помоги,
Сон малютке подари.
Баю-ба-ай, баю- бай,
Спи малыш мой, засыпай».