– Алекс, – отозвался Варкентин, – не торопись… Все деревья в лесу твои, они крепко сидят корнями в земле и никуда не убегут… И потом, на мой взгляд, ты выбрал не лучший товар. – Варкентин закашлялся.

Нексин про себя отметил, что Варкентин с Валксом на «ты», как давнишние компаньоны.

– На этом участке мы закончили, – продолжал Варкентин, – дай еще пару минут, перейдем в другое место… Я знаю, куда пойдем… Там стоят дубы еще лучше…

– Хорошо, – сказал Валкс, – но вот этот экземпляр, – настаивал он, стоя перед кряжистым дубом, – надо наметить… Алексей Иванович, что вы скажете?..

Нексин отозвался не сразу; глянул мельком на Либерса, занятого какой-то медитацией; на устало опустившего голову, сидящего неподвижно Варкентина; на стоявшего в десяти метрах от них Валкса – и мгновенно оценил обстановку, которая полностью соответствовала задуманному им дерзкому плану. Он как бы нехотя ответил:

– Какой вы, Валкс, неугомонный! Так и быть, сейчас подойду, – выдернул из валежины топор и пошел к Валксу.

Валкс стоял перед деревом, задрав вверх голову, прикидывая, видимо, сколько в нем будет кубов древесины. Потом стал что-то помечать в записной книжке. Лучшего момента для исполнения преступления выбрать было нельзя. Нексин подошел к Валксу со спины, не сводя глаз с его головы. Валкс продолжал увлеченно писать в книжке. Нексин, несший до этого топор в одной руке, ухватился за топорище обеими руками и, как при рубке поленьев, резко замахнулся и ударил что есть силы лезвием в затылочно-теменную часть, прорубив полголовы коммерсанта. Валкс только и успел издать протяжный звук, похожий на «о-о-х» и, опустившись сначала на колени, рухнул ничком с застрявшим в ране топором. В следующее мгновение Нексин стащил с него ружье и шагнул к другим жертвам, взводя на ходу курки, чтобы стрелять дуплетом. Не получилось. Либерс, наблюдавший время от времени за Нексиным, в эти несколько секунд успел с визгливым воплем броситься прочь в лесную чащу, поэтому первый выстрел, почти в упор, пришелся в Варкентина, в область средостения. Он не только не успел привстать с валежины, но даже что-то сообразить по поводу происходящего. (Как позднее скажет сам Нексин, в глазах Варкентина не было ни страха, ни ужаса, одно немое удивление.) Выстрел отозвался гулким эхом среди высоких деревьев. Откуда-то сбоку, из подлеска, взметнулась затаившаяся раньше огромная птица – боковым зрением ее успел заметить Нексин – и полетела в глубь леса. Нексину было не до нее, как и не до схватившегося обеими руками за живот Варкентина, потому как понимал, что Либерс может скрыться в лесу; и рванул вслед за пастором, проявившим удивительную прыть. И Либерс смог бы убежать, скрыться среди деревьев и кустов, но запнулся за наземную часть корня и упал; вскочил, чтобы дальше бежать, но этого было достаточно для Нексина, успевшего приблизиться: заряд картечи попал Либерсу чуть выше поясницы, в область почки, он снова упал; потом попытался в горячке подняться, чтобы бежать дальше, но уже не смог… Рана была не смертельная, жизнь человека в таких случаях, при своевременном врачебном вмешательстве, может быть вне опасности, но сам человек обездвижен и беспомощен. Нексин подошел к Либерсу, не глядя на него, молча достал два патрона и стал перезаряжать ружье, пустые гильзы предусмотрительно спрятал в карман. Либерс лежал на боку и громко стонал; было видно, как все сильнее разрастается на его одежде пятно крови. Тяжело раненный, поникнув головой, он не смотрел в сторону Нексина, а только негромко произнес:

– Не убивайте меня…

Нексин ничего не ответил, а подумал, что если пристрелит, то наделает дополнительного шума; но и оставлять в живых Либерса было нельзя. Он помедлил, развернулся и пошел назад к Валксу и Варкентину.

Только несколько минут назад оба этих человека были полны жизненных сил, поэтому Нексин, словно не веря, что они мертвы, и чтобы убедиться, подошел ближе к одному, потом к другому. Жуткое зрелище – дело его рук – сомнение развеяло. Он подумал, что от вида мертвых ему, как всегда, станет плохо, но они не были похожи на тех покойников, прибранных по ритуалу, что скорбно, чинно и аккуратно лежат в гробу, вызывая у него страх до тошноты и потери сознания. Он удивился себе, что вовсе не страшится только убитых им людей. Нексин стал переворачивать Валкса, глаза его были закрыты; пока переворачивал, из раны вывалился топор. Стараясь не смотреть на убитого, залез во внутренний карман плаща и достал целлофановый сверток; отошел в сторону и его размотал – в пакете была пачка из долларовых купюр, их считать не стал, снова замотал в целлофан, положил в свой карман рядом с пустыми гильзами и аккуратно застегнул на пуговицу, чтобы не выпал. Потом достал из другого кармана плаща Валкса ключи от автомобиля, забрал их, подобрал топор и пошел назад к Либерсу. Топор показался тяжелее, чем ранее. Нексин держал его, слегка отстраняя от себя, брезгливо, и подумал: как трудно будет им ударить еще раз, чтобы добить Либерса. Проходя около Варкентина, увидел лежавшую рядом с ним сумку и неожиданно сообразил, как поступит с Либерсом. Тут же бросил топор, а из сумки достал веревку, которую так и не использовали по назначению для обмера деревьев.

– Использую ее для другого… – сказал вслух Нексин.

Либерс был в том же положении, его одежда еще сильнее пропиталась кровью, он продолжал стонать, но уже тише, потому что медленно «засыпал» из-за потери крови, веки его были прикрыты. Услышав шаги, открыл глаза, увидев снова Нексина, затрясся от страха и заплакал.

– Не плачьте, пастор, – сказал Нексин негромко и спокойно, словно вернулся его утешить.

Душегуба ни на секунду не покидали холодный расчет и стремление скорее закончить начатое; не было в нем ни страха, ни рассеянности, возникающих у рядовых бытовых убийц; не было хоть какого-то желания все бросить как есть, оставив тихо отойти в иной мир третью жертву, бежать отсюда подальше, спрятаться и забыться… Нексин сказал:

– У меня нет выхода…

– За что?.. – тихо спросил Либерс.

– Так получилось… Вас я не хотел убивать… Если бы вы не поехали в лес с Валксом и Варкентиным, то этого не было… Теперь по-другому не могу… Вы должны меня понять…

Последние слова прозвучали особенно цинично, и Либерс обреченно закрыл глаза.

Нексин тем временем продолжал:

– Пастор, а помните, что передали через Александру для меня по поводу Авеля и Каина?..

Либерс не отвечал.

Нексин от него ответа и не ждал, а стал говорить, стараясь унизить несчастного даже в эти жуткие минуты и высказать ему, что тот не прав, а прав он, Нексин:

– Вы, Либерс, передали через Сашу мне такие слова: «Один Бог знает, что есть каждый из нас…» Так вот, нечто подобное происходит сейчас… Можете считать себя Авелем, а меня Каином… Считайте, как угодно… Но ваш Бог так именно решил… Он ведь знает, кто есть кто из нас… Впрочем, я не разделяю этого суждения… Все это навыдумывали такие, как вы… Хотя вы не ответили на мой вопрос: почему все-таки Бог призрел Авеля и отверг Каина?.. – Либерс не отвечал, молчал. – А знаете, что я решил?.. – продолжал Нексин. – Я решил, что жрецы, говорившие от имени вашего Бога, жрецы кочевого народа, каким были евреи, больше любили подношения из мяса, а не из зелени и кореньев, и, когда выдумывали сказку про Авеля и Каина, их Бог, разумеется, как и они сами, не взял его плоды труда из зелени и кореньев, а взял мясо… В результате – «обидел» Каина… Что после этого можно было ждать от Каина?.. Покаяния?.. Как бы не так… Он живой человек и за себя постоял, как мог… Он не мог смириться с тем, что его сочли за человека менее значимого, чем Авель… Не он один такой… А всего-то навсего не надо было его обижать… Меня тоже хотели унизить… С этого все и пошло… И Бог здесь ни при чем…»

После этих слов сделал скользящую петлю, накинул Либерсу на шею, отвернулся, чтобы не видеть задыхающегося, и потащил его волоком к первым двум жертвам… Когда дотянул и бросил, Либерс был тоже мертв…

Нексин почувствовал, что устал, огляделся вокруг злым взглядом, – картина была такая, что навела бы леденящей жути на кого угодно, но не на него. Он вспомнил, как недавно раздавил жука. Тогда ничего в мире не изменилось. Теперь перед ним лежало три бездыханных человеческих тела. Совсем недавно эти люди с ним разговаривали, жили какими-то интересами, мыслями, надеждами и вмиг перестали дышать и существовать… Но в мире по-прежнему ничего не менялось: таким же, как и час назад, было небо, поскрипывали высокие сосны, куда-то спешил крупный лесной муравей…

– Никогда бы не поверил, что так легко убить троих, – сказал Нексин вслух, как подытожил.

Следовало торопиться. Он за ноги стащил трупы в небольшую ложбинку, сложил их кучно и забросал буреломом, чтобы со стороны не были приметны. После по малозаметной тропе вышел к машинам.

Начал накрапывать дождь, и Нексин подумал, что это хорошо, дождь может усилиться и смоет на дороге следы от колес его машины. А что касается места преступления, то он следов никаких не оставил, потому что все тщательно продумал: стреляные гильзы забрал, топор, на ручке которого разве что только теоретики-криминалисты могли обнаружить следы его рук, на всякий случай тоже заберет с собой. Нексин перешел на другую сторону просеки, нагнулся к придорожной канавке, в которой были остатки талой воды, чтобы ополоснуть топор и вымыть руки, которые тоже запачкал. Как только нагнулся к воде, вздрогнул от испуга: прямо напротив него в ельнике сидела большая серая птица. В этот раз он разглядел ее – это был филин, ничуть не меньше чучела того, что стояло в его кабинете. Сова неспешно, ничуть не боясь человека, поднялась и полетела, села совсем недалеко. Нексин проводил ее задумчивым взглядом. В нем в какой-то миг при виде необычной птицы возник охотничий азарт, но тут же исчез – было не до охоты. Нексин вспомнил рассказ Борец о филине, который своим криком наводил ужас на людей именно в этих местах, и вместо азарта появилось нечто похожее на первобытный страх, что вселяется в человека при встрече с чем-то загадочным. Нексин побежал к машинам. Сел в машину Валкса, обмотав предварительно кисти рук тряпками – боялся оставить следы на руле и дверце – и лавируя между деревьями, отогнал ее подальше в чащу леса, чтобы не была видна с дороги. Затем переоделся: сапоги и охотничью одежду, на которых могли быть следы крови, рассовал по разным пакетам; отдельно завернул топор и поехал окольными просеками, стараясь незамеченным выехать на шоссе, ведущее в областной центр.

Самое страшное, что может совершить человек, было совершено. Нексин знал, что пройдет несколько дней и пропавших начнут искать, к этому подключится много людей, участником поисков станет также и он, как директор лесхоза, на территории которого последний раз видели пропавших. Будет возникать немало версий по поводу исчезновения людей, что обычно происходит, когда внезапно пропадают люди; будут появляться нелепицы, похожие на те комментарии и откровенный бред, которыми в таких случаях потчуют с телеэкранов малахольные ведущие, обсуждающие на полном серьезе тему с такими же малообразованными мошенниками, называющими себя колдунами и ведунами. Нексина, впрочем, будет устраивать и то, и другое, главное, чтобы прошло как можно больше времени после исчезновения, а когда обнаружат погибших и станет понятно, что их не украли инопланетяне, они не ушли в другое измерение или астрал, не сбежали в Америку, как шпионы, выполнившие свою задачу, а убиты (причем убийц было минимум двое, поскольку убиты разными способами, и убитых трое), то у него будет своя, совершенно реалистичная и прагматичная версия. Он как-нибудь выскажет предположение, что иностранец Валкс с другим иностранным агентом, небезгрешным клерикалом Либерсом, сошлись на воровстве леса с Варкентиным – завсегдатаем секты, возглавляемой тем же Либерсом; с ними, возможно, был еще кто-то… Нексин подкрепит это бумагами, когда всплывут документы, из которых станет видно, что с Валксом заключались договоры на один сорт древесины, а Варкентин сбывал ему совсем другой, более дорогой, но по дешевой цене, что, понятное дело, не могло быть бескорыстно.

Происшедшая час тому назад жуткая трагедия, участниками которой были не птицы и пауки, которых не так давно наблюдал Нексин, а люди, не вывела его из психологического равновесия – не для того он пошел на преступление. Да, мозг его был воспален и болезнен, но не из-за отчаяния от безысходности и непоправимости совершённого, не вдруг забрезжившего в глубине сознания намека на покаяние, а вследствие чудовищных событий, которые нужно было пережить, и беспрестанно работающей мысли: как все пойдет далее и как ему себя вести?.. От содеянного, от страшной картины, сравнимой с апокалипсисом отдельно взятого человека, мог сойти с ума кто-то, но не Нексин. С ним было все в порядке. Его заставили страдать и хотели унизить, но гордыня и ущербное самолюбие, требовавшие отмщения, не допустили этого; накопившееся в нем зло он выплеснул наружу для самосохранения, поэтому ни смерть жертв, ни несчастье их близких не могли вызывать в нем угрызений, страданий или переживаний, как у политических деятелей. Нексин чувствовал себя победителем и гордился собой особенным, что он не такой как все.

В город он приехал к концу рабочего дня. Первое, что сделал, – позвонил Оашеву. Встретиться они договорились через два часа. Такое время устраивало Нексина; он тут же отправился в сберкассу, чтобы снять со своего счета какую-нибудь сумму денег. По его мнению, это было хорошим алиби на случай проверки того, где он был в день убийства. «Конечно, конкретный день эксперты вряд ли установят, – рассуждал он, – а чем дальше, тем еще меньше будет точности для определения времени смерти. Но дата гибели, разумеется, будет принята как наиболее вероятная на день исчезновения». Он в это время был далеко от Залесья, в областном центре.

По дороге к сберкассе в разных местах три раза останавливал автомобиль и в разные баки для мусора выбросил сапоги, одежду и топор. С уничтожением следов, как считал, покончил, в багажнике оставалось лишь ружье, но его гладкие стволы практически невозможно было идентифицировать с картечью, которую извлекут из убитых. После сберкассы Нексин поехал на свою квартиру, в которой не был несколько месяцев, оставляя под пригляд соседей.

У него была двухкомнатная квартира, полученная от обкома партии в новом доме незадолго до смены режима в стране. В квартире совсем мало успел пожить, находясь больше у Елены Аркадьевны, и жилье так и стояло со следами незавершенных отделочных работ, не обжитое и неуютное. Но для него она была чем-то вроде фетиша, олицетворением его недавнего прошлого, успешной и понятной жизни, которую никогда не вернуть; и за это именно он любил свою квартиру.

Свет заходящего солнца косыми лучами проникал сквозь давно не мытое, пыльное окно, без штор и занавесок, и ложился на линолеум неровными светлыми ромбами. Большая комната была меблирована стандартным набором холостяка; здесь стояли раскладной диван, телевизор и стол. Спальня, если не считать несколько больших картонных ящиков с книгами и разной бытовой мелочью, была пуста. И только в кухне имелся недешевый, из натурального дерева, гарнитур со встроенными плитой и холодильником. Нексин машинально открыл холодильник, словно там могло что-то находиться, но, отключенный от сети, он внутри был темен и пуст. Нексин прошел в ванную, оглядел себя со стороны: ничего заметного в лице и внешности, что могло выдать совершение кровавого преступления, не было. Его это успокоило, он освежил лицо под краном, подолгу удерживая в ладонях воду. После сел за стол и высыпал содержимое пакета, похищенного у Валкса. В пакете находилась перехваченная аптечной резинкой стопка пятидесяти- и стодолларовых купюр. Сумма оказалась значительной. «Валкс, возможно, приготовил валюту не только для меня, еще для каких-то целей», – решил Нексин, пересчитывая банкноты.

Позвонили в дверь. Нексин быстро сложил деньги в пакет и спрятал его в холодильник. «Видимо, соседи», – решил он. Осторожно подошел к двери и посмотрел в глазок. На площадке действительно стоял сосед из квартиры, что была напротив. Его он и просил по возможности присматривать за своей квартирой, давал соседу номер рабочего телефона и домашний Хромовой. Нексин не знал фамилию соседа, обращался по имени-отчеству: Феликс Францевич. Был он, видимо, из западных белорусов, которых было немало в области, потому что говорил на какой-то жуткой смеси русских, польских и белорусских слов. Вот и теперь, как только Нексин открыл дверь, услышал:

– Так, так… Я поправне розумел, цо до хаты сам пан вертался…

Сосед был маленького росточка, ниже Нексина, седой и с постоянно красным, как у пьяниц, носом и с шелушащейся на носу кожицей. Пьяницей, однако, не был, наоборот, был аккуратен и набожен, что, впрочем, компенсировалось чрезвычайной активностью и любопытством до всего. Нексин, видя его, всегда думал, что соседу, наверное, и нос когда-то прищемили дверью за излишнее любопытство, потому он такой красный и облезлый. Вот и теперь сосед так и норовил заглянуть сквозь приоткрытую дверь в глубь квартиры.

– Феликс Францевич, вы очень бдительны.

Я пришел тихо, но вы все равно меня услышали.

– А як же! Таки слух маю, цо щпеваю у нашем кощчуле.

«Было бы интересно послушать, – подумал Нексин, – как он поет в своем костеле?»

– Спасибо, Феликс Францевич, вы очень добры… – сказал Нексин. – Я ваш должник…

– Для людив зараз стараюсь. Я розмовел до пана на работу, но телефон молчал. Розмовел пани Елене, пани мовила, що пан у командировке, а потом пшыйщчла и пшынесла две торбы… Една минута…

Сосед ушел к себе; вернулся с двумя сумками, которые ему принесла Елена Аркадьевна.

– То для пана…

Нексин взял у него сумки и поставил в прихожую:

– Спасибо еще раз, Феликс Францевич.

– До побачене! – Старик ушел к себе.

Заперев за ним дверь, Нексин открыл сумки.

В них были сложены его личные носильные вещи. – Наверняка этот чудак, Феликс Францевич, заглянул в сумки; если даже Елена ему не сказала, что со мною рассталась, то сам все понял… Поэтому так быстро и ушел к себе в квартиру, иначе еще с полчаса болтал бы ни о чем… – сказал вслух Нексин. – Хотя какое теперь мне дело до этого всего?..

Он ногой отодвинул к стене обе сумки и вернулся в кухню.

При упоминании Хромовой у него сердце сначала сжалось от тоски и безысходности, как у покинутого человека, но это мимолетное чувство исчезло, вместо него из-за уязвленного самолюбия снова появились жестокость и желание мстить, потому что именно эта женщина была в первую очередь причиной проблем и бед, случившихся с ним в последние месяцы.

Нексин стал раскладывать на столе доллары. Отложил сумму, необходимую Оашеву, оставались еще доллары, он их сложил, стянул резинкой и, решив, что они понадобятся здесь, в городе, огляделся: куда их убрать?.. Положил снова в холодильник.

Оашев ждал Нексина в том же ресторане, что и раньше. За окном начинало темнеть, после дневного тепла вечерняя прохлада сгущалась над городом серым туманом. У Нексина был вид человека сильно уставшего и задумчивого, мыслями находящегося где-то, а не со своим визави. Это не могло ускользнуть от Оашева.

Нексин, поздоровавшись с Оашевым, когда они присели за стол, пытаясь придать себе настроения и непринужденности, сказал:

– Надо же, какой за окном туман, вернее – это городской смог, а не туман. Вспомнил анекдот…

– Какой?

– Гостиница. Утро. Официант занят приготовлением завтрака в ресторане. Входит седой господин, ночевавший в гостинице. Идет к окну, за которым сплошная пелена… «И сегодня смог!» – произнес господин. «О, я рад за вас, сэр!..» Оашев улыбнулся:

– У вас, Алексей Иванович, слишком серьезные и задумчивые глаза, чтобы рассказывать такие анекдоты. С вами ничего не случилось?

– Что вы, наоборот, все хорошо. Может быть, устал, еще утром приехал в город, были дела, но все сложилось удачно… Я, как тот сэр, тоже смог, правда другое – достать деньги… Банально… Но для меня важно… Поэтому, наверное, вспомнилось из тонкого английского юмора…

– Понимаю… Честно говоря, не думал, что так скоро встретимся… Чашечку кофе?..

– Нет! Спасибо. – Нексин посмотрел на часы. – Приношу тысячу извинений, что так неожиданно и несколько поздно объявился… Но, поверьте, для меня очень важно решение моего вопроса, чтобы была уверенность в завтрашнем дне… Старался как можно раньше привезти… Сказать откровенно, деньги перехватил у знакомых, – врал привычно Нексин. – Поэтому, наверное, и озабоченность такая на моем лице, еще вчера не был совсем уверен, что дадут нужную сумму.

– Верю, это всегда проблема. Но вы молодец! Соблюдать деловые отношения в наше время – большая редкость… А давайте пройдемся немного, на улице и поговорим, сегодня здесь душновато…

Они вышли на улицу. В этом был весь Оашев – старый и опытный взяточник: даже чувствуя, что все идет у него по плану, лишний раз перепроверял человека. Они неспеша пошли по малолюдной улице, свернули в другую. Оашев в несвойственной ему манере начал долго и сложно говорить о партии, в которой оба состояли, о нынешней политической обстановке, и Нексину стало понятно, что он делает это из осторожности, умышленно тянет время, побаивается… Наконец, заговорил Оашев о директорстве Нексина, стал его успокаивать, говорить, что вопрос решил, опасаться, что сместят с директорства, не нужно, но от Нексина требуется в дальнейшем должная мера осмотрительности в делах. Нексин, слушая его, заметил, что на протяжении их маршрута за ними медленно следовал автомобиль.

Оашев вдруг остановился и жестом предложил Нексину сесть в подъехавшую машину. Они сели на заднее сиденье. Оашев сказал водителю, что его товарища нужно довезти до дома, достаточно у них для этого времени. Он ответил, что есть. Это был пароль, означавший, что никаких помех нет, посторонних за время их встречи не было. Нексин сказал, что сам доберется домой, ему недалеко.

– Хорошо, – сказал Оашев. – В таком случае, Алексей Иванович, давайте документы, что принесли. Я их внимательно изучу и постараюсь как можно скорее сообщить вам свое мнение.

До Нексина только в этот момент дошло, к чему была их прогулка, пустой разговор с дурацкой, чуть не шпионской конспирацией, и передал Оашеву сверток. Они распрощались, пожелав друг другу хорошего вечера.

Автомобиль очень быстро уехал, увозя Оашева, который и в этот раз был на сто процентов уверен, что у него и с Нексиным «все срослось», как любил говорить. Поспешил на свою квартиру и Нексин, чтобы быстрее уехать из города и вернуться за полночь в Залесье.