Прощай, Питер!

Не сказать, чтобы мотор был очень уж громким, однако его тарахтенье мешало нормально общаться даже на расстоянии вытянутой руки. Бородач и Лодочник обосновались на корме и были увлечены своим разговором, который здесь, на носу, было почти не слышно.

Лодка разрезала свинцовую гладь воды. Рассвета по прежнему не было. Они отошли уже довольно далеко от берега и сейчас повсюду, до горизонта, расстилалась одинаковая картина – черная вода с металлическим отливом и ночное небо, светящееся как будто изнутри и заливающее все вокруг равномерным сумеречным светом.

Раньше Никита не мог представить себе, что в темноте бывает так светло. Свет как будто исходил от всех предметов. И даже пол у них под ногами, казалось, не поглощал свет, а излучал или отражал его. Вот только сам этот свет был больше похож на сумрак. Никита достал смартфон и проверил уровень заряда. Все те же 84%. Связи нет. Он открыл архив записей дневника и начал читать первую попавшуюся.

***

Понедельник, 24 декабря 2012

Итоги года, часть первая.

Начну в обратном порядке, так будет легче вспоминать. С начала декабря я не работаю практически ни в каком виде. Готовлюсь к новому году. То есть как готовлюсь – просто отдыхаю, честно говоря. Мне нравится ничего не делать.

В ноябре упал на работе и повредил запястье. Решил, что работы в этом году с меня хватит. В октябре произошло несколько событий. Я полностью отказался от алкоголя с первого октября. Купил новый фотоаппарат, съездил в Москву, повидал Лиса. В Москве попал под ледяной дождь, он был тридцатого октября.

Был еще цирк с конями, который мне устроила бывшая. Она упорно подмазывалась ко мне несколько дней. Я уж думал, что еще немного и по старому заживем. Я же переживал, когда она от меня ушла полтора года назад. Даже йогой занялся – так припекло. Правда недолго занимался, но факт остается фактом. И на пол-головы я отшибленный с тех пор, малость сумасшедший. Все потому, что травма душевная приключилась, а сил уже не было, чтобы с этой травмой хоть как-то справляться. Так что я предпочел сойти с ума, это проще.

Конечно, я все простил когда она предложила встретиться снова, что за пафосный бред, про гордость и прочую чушь? Если любишь – все можешь простить. Но ей было мало один раз меня бросить, она бросила еще разок.

Сначала встретилась, погуляли по Ораниенбауму, она мне надежду дала, что снова начнем встречаться. А вечером началось. Позвонила, вся в слезах: «поговори с моим парнем». Парень, кстати, лет на тридцать ее старше. Я в тот момент решил, что сейчас решается все основательно, с парнем только разберусь и она ко мне обратно переедет. Но оказалось куда интереснее. Она хотела, чтобы я ее новому парню ее порекомендовал и рассказал, как мы с ней жили и как нам было хорошо. А то он ее называет сумасшедшей и хочет показать знакомому психиатру.

В итоге и она, и он были посланы. После такого номера ей, безусловно, стоит посетить врача. Не знаю уж, что там у них сейчас твориться, да и знать не желаю, честно говоря. Таким поведением она во мне всякое желание даже слышать про себя отбила, не то что видеть или специально интересоваться, как у нее там дела.

Красной нитью прошла через ситуацию ее фраза: «Я хотела сгладить все углы, нельзя просто так расставаться». Можно, детка, можно. Как видишь даже нужно. Чтобы вот такая гадость не вылезала на свет.

Порадовало то, что решение не пить больше ни грамма, принятое еще до этих событий, прошло закалку описанным бредом и я в этом решении только утвердился и уверился.

Сентябрь. Уехал от Саши, с квартиры на Московской. Саша ушел от жены и я жил с ним на съемной квартире с августа, чтобы он не натворил глупостей. В целом, было довольно интересно. Квартира съемная и до того сдавалась много лет кому попало. Вся мебель просто разваливалась, ремонта не было сто лет, а район был населен исключительно южанами и пьяными гопниками. Спал на полу, ибо на разваливающемся диване невозможно было спать.

Я там оторвался, конечно. Не стоило этого делать, но так уж получилось. Были и приятные моменты, и светлые были. Например, с племянницей его пообщался – замечательный ребенок. Но много пил. Слишком много пил. И план курил. В общем, к концу месяца такой жизни я уже был близок к белой горячке. Практически, я ее достиг. По крайней мере, острый алкогольный психоз и алкогольный бред я пережил точно.

Саша со мной теперь не разговаривает и не берет трубку. Впрочем, наверное это правильно. Я удалил все его номера, потому что знаю, что буду ему звонить, писать и при этом чувствовать себя дураком, когда он не отвечает. Пил, работал, спал. Примерно так.

***

– Подожди-подожди, – Наташа наклонилась к уху Никиты, – Что опять за девушка? Та же самая?

– Нет, это уже другая, – улыбнулся Никита.

– Бабник! – в глазах Наташи зажегся огонек.

«Ну конечно, кто она такая она не помнит, а кто такой “бабник” она помнит. Все как положено», – промелькнула мысль в голове Никиты.

– Не сказал бы. У меня в жизни было не так много девушек, чтобы носить подобное звание.

– Тогда откуда она взялась?

– Знаешь, это довольно милая история. Она сама со мной познакомилась на одном из концертов, где я выступал.

– Так ты еще и выступал на концертах? – в глазах Наташи нарастало удивление.

– Бывало и такое. Помнишь, я рассказывал о том, как собирал свою группу? Та группа была не единственной и не последней. После нее были еще. Да и девушки еще тоже были. Я давно живу, Наташа.

– А что сейчас?

– Сейчас я счастливый муж и отец, который вынужден был бросить семью и ехать к матери только потому, что она не соглашается ехать в больницу. Хотя я не очень уверен, что приедем мы именно в тот Питер, в который мне было нужно.

– Ну хорошо, а алкоголь?

– Что алкоголь?

– Сейчас ты также все время пьешь?

Никита вздохнул.

– На этот вопрос я всегда отвечаю одинаково. Я алкоголик, Наташа. Алкоголиков бывших не бывает. Есть только те, кто ушел в ремиссию. Моей ремиссии уже много лет. Но нет никаких гарантий, что однажды я не сорвусь обратно в штопор. Да и сейчас я периодически позволяю себе крепко выпить. Последний раз был в позапрошлом году, когда я чуть не утонул в пруду, решив искупаться в нем по пути домой. Прямо как был – в одежде, с деньгами и телефоном.

– Не очень веселая получается история.

– А разве я говорил, что история будет веселой? Читаем дальше?

– Конечно, – Наташа подсела поближе, – Хочется узнать, чем там все кончилось.

***

Понедельник, 24 декабря 2012

Итоги года, часть вторая.

Август, июль, июнь. Мало что помню, ничего особенного не происходило. Лето.

В мае устроился на работу где нужно было таскать холодильники и продавать их. Неплохая зарплата, хороший коллектив. Только вот со временем достали проверками и огромным объемом работы. Устал и уволился. Все просто же.

Апрель. Сидел дома, пил, искал работу. В марте уволился с и купил нетбук, с которым теперь не расстаюсь и с которого все это и пишу. Взял еще одну кредитку. Потому, что платили мне там не очень много, а я тогда все тратил на вино и сигареты.

Февраль. Перенес острый трахео-бронхит. Неприятная штука. Три недели больничного. Что характерно, решил бросить пить. Поставил даже точку в календаре, а потом вдруг напился и простыл. Результат так себе. На третий этаж в поликлинике поднимался 10 минут. И полчаса потом отдыхивался. Легочные заболевания страшная зараза. Никому не пожелаю. Когда организм не в порядке, особенно ключевые органы – это практически смерть. Я до сих пор удивляюсь, что жив и здоров после всего, что творил с собой.

Январь. Новогодние каникулы провел трезво, все пятнадцать дней. Зато сразу после них ушел в недельный запой. Гусар, ни дать ни взять. В остальном ничего особенного.

Год принес понимание. Я стал лучше жить, лучше себя чувствовать. Прошла, наконец, многолетняя депрессия. Пробудился интерес к жизни и появилась мотивация. Жизнь стала такая насыщенная, столько всего в ней.

***

– А может мы умерли? – Наташа смотрела на него блестящими глазами.

– Может и умерли, – просто ответил Никита, – Не очень хочу об этом думать. Мне нужно было доехать до конкретного места и мы туда направляемся. Надеюсь, что по прибытию все станет ясно.

Свинцовые воды залива расстилались под сумрачным небом. Вдали уже появлялись очертания величественного города. «Еще одна странность», – отметил про себя Никита, – «Я вижу вдали очертания города, но не вижу огней».

Лодка приближалась к береговой линии, но ответы, которые должны были приближаться вместе с ней, снова ускользали и растворялись в застывшем сумраке, пронзающем этот мир насквозь.

***

Мы с Котом начали молодеть. Это произошло как-то сразу. Вдруг мое тело стало легче на десяток кило, лицо распрямилось, пропали морщинки вокруг глаз, немного уменьшился нос. Да и морда Кота тоже изменилась и стала вытянутой, наразлет. А глаза живые-живые.

И солнце светит, и все как будто замерло. Тут я понял, что вот оно и случилось. Все. Произошло. О чем писали много и говорили. 2012 год, конец света, все такое. А я не верил сначала. Но теперь-то все стало очевидным.

Так мы с Котом и войдем в историю. Молодыми и стройными, наразлет. И все уже не важно, потому что просто теперь все не важно. Все уже случилось. Это он так и пришел к нам – конец света. Теперь нас с котом нет. Ничего нет вокруг и кроме нас. Да и нас нет. Потому, что мы теперь там. Молодые и стройные, лежим на залитом солнцем диване.

Я с нетбуком перед собой и Кот, вылизывающий под хвостом. Так мы и исчезли. Так и вошли в историю. Как жители Помпеев. Только им помог пепел, а нам никто не помогал. И никто не оценит нас больше – никого ведь нет.

– А что, Кот, неплохо мы устроились? – спросил я.

– Да-мурр вполне неплохо. Не хуже других, во всяком случае, – ответит Кот.

Мы смотрели друг на друга молчали. Ведь мы с Котом теперь вечны и нереальны. Мы блики света, играющие на стенках мыльного пузыря, который всегда раздувается, но никогда не рвется.

ГЛАВА V. Здравствуй, Питер!

Вторник, 31 января 2012

В такие дни, как этот, когда на город спускается туман, а влажность достигает своих пределов, я кажусь себе особенно постаревшим, располневшим и страшным. Все меньше ракурсов, в которых я выгодно отражаюсь в зеркале. Все плотнее сидят на мне старые вещи, превращая меня в некое подобие воздушного шара.

***

Они причалили к пирсу, стрелой уходящему в глубокую темную воду от Морского вокзала. Никита помнил, как любил заходить внутрь вокзала, подниматься по мраморной лестнице на третий этаж и смотреть на розу ветров, выложенную из гранита и мрамора на полу в холле.

Вокзал был типичным образцом поздней советской архитектуры и состоял из множества уровней, переходов и эстакад. Само по себе это было довольно интересное место. Отсюда хорошо просматривалась территория ЛенЭкспо, где Никита провел много времени, сбегая из школы, чтобы любоваться рябью на воде и слушать, как ветер шумит в навесах, флагштоках и редкой листве.

Никита с Наташей вылезли из лодки и неспеша осматривались, когда тишину нарушил голос лодочника:

– Ну что, я свою часть сделки выполнил…

– Верно, – Никита достал из кармана телефон и протянул его в сторону лодки.

– Я передам, – сказал Бородач и забрал трубку.

Лодка начала отчаливать от пирса.

– Разве вы не пойдете дальше с нами? – спросила Наташа.

– Мне нечего здесь делать. Дальше вы и сами справитесь.

Катер отходил от пирса и две фигуры смотрели на то, как он уменьшается в размерах и медленно растворяется в сумраке, оставляя на воде короткий пенный след.

– Это и есть тот самый Питер, про который ты говорил? – спросила Наташа.

– Да, это он. Только я не уверен, что это именно тот Питер.

– Что ты имеешь в виду?

– Все происходящее довольно странно. По моим ощущениям, мы провели примерно сутки в этом мире, а солнце так и не взошло. Ты хочешь есть?

– Я не знаю.

– А я знаю. Я не хочу ни пить, ни есть, ни спать. Посмотри на этот город. Где люди? Где машины? Где огни? Где хоть какой-то шум? Это все одна большая декорация.

– Что же нам делать дальше?

– Не знаю. Это не город, а какая-то тень от него. Конечно, Питер не лучшее место на земле, и я от него не в восторге, но даже здесь бывали солнечные дни. Тот город был полон художниками, артистами, писателями, учеными, музыкантами, архитекторами. Здесь царила неповторимая атмосфера. А сейчас перед нами словно тень или отражение настоящего города.

Внезапно поднялся резкий порывистый ветер. Ощутимо похолодало. Никита и Наташа все еще были на пирсе. На небо стали набегать серые тучи, в воздухе запахло сыростью, по поверхности воды побежали довольно крупные волны, а на сухой асфальт пирса посыпались первые капли дождя.

– Знаешь, мне кажется, что нам лучше спрятаться от непогоды, – сказала Наташа.

– Да, пожалуй. Хотя я и не горю желанием заходить в этот город, войти в него придется. Так, или иначе.

– Куда же мы пойдем?

– Мне нужно было домой, это недалеко отсюда. Пойдем!

Они прошли в конец пирса и перешли наискосок площадь Морской Славы, оставив по правую руку вокзал, а по левую выставочный комплекс. Никита был рад, что оказался здесь не один. Этот город пугал его. С одной стороны, сомневаться что это Питер не приходилось. Прежде Никита сотни раз ходил по этим местам. Здесь все было как раньше, за исключением того, что на горизонте за их спинами не было кольцевой дороги и вантового моста, по которому Никита уезжал из города несколько лет назад. Но это было скорее положительной деталью. В Питере, каким его помнил Никита, ничто не портило вид на залив с набережной Морского вокзала.

С другой стороны они до сих пор не встретили ни одного человека. Здания вокруг были темны и обесточены, машины стояли брошенными вдоль дорог, а сумеречное освещение создавало иллюзию, что из любого темного угла может надвигаться опасность. Как будто кто-то следил за ними из темных окон. От этого становилось не по себе. Никита и не ждал нападения. Он давно уяснил, что самым страшным зверем в темноте являешься ты сам, а все остальное сказки и выдумки. Он был готов дать отпор любой опасности, но сама обстановка вокруг была довольно нервной. А еще было очень тихо. Непривычно тихо для такого большого города.

После площади свернули в парк и прошли его наискосок. Затем очутились на Среднегаванском проспекте, прошли почти до конца свернули налево – на улицу Шевченко. Дорога заняла около пятнадцати минут. За это время они успели основательно замерзнуть. Сырой порывистый ветер словно вдавливал капли дождя в их сосредоточенные лица. Холод, казалось, пробирал, до костей. Шли молча и довольно быстро. Лишь один раз Наташа стросила:

– Еще долго?

На что Никита ответил:

– Почти пришли.

Повернув на Шевченко они ускорились, Никита взял Наташу за руку. Ветер стал настолько сильным, что почти сбивал с ног и возможности глазеть по сторонам или говорить уже не осталось. Нормально идти можно было лишь опустив взгляд себе под ноги. Пройдя вдоль нескольких домов они свернули во двор. Затем повернули направо и направились к дальнему подъезду желтого пятиэтажного дома.

Дверь в парадное была открыта. Они зашли внутрь быстро и без размышлений. Чтобы не ждало внутри, оно не могло быть страшнее дождя и ветра бушеваших снаружи.

Внутри было темно. Окна в парадном подъезде дома 1905 года постройки давно заложили, ради пристройки лифтовой шахты. Лишь одно небольшое окно осталось на последнем этаже. Туда и предстояло подняться. Впереди было пять пролетов темноты. Отступать было некуда.

Было слышно, как дышит Наташа, как бушует ветер на улице и капли дождя дубасят в жестяной козырек. А еще их шаги, когда Никита нащупал перила и начал подниматься домой, увлекая за собой Наташу. Он все еще держал ее за руку.

Шли медленно. Никита знал свой подъезд и хорошо ориентировался в темноте, но про Наташу нельзя было так сказать. Девушка боялась отпускать руку Никиты. Перила были от нее с другой стороны и взяться за них нормально Наташа не могла. В результате девушка практически повесилась на Никите, вцепившись в него двумя руками. Они двигались очень медленно. Один раз Наташа почти упала, чуть не утянув за собой Никиту.

Мелькнула шальная мысль – постучать или позвонить в чью-нибудь дверь. Но Никита быстро от нее отказался. Он и раньше не особо общался с соседями, а кто мог открыть на стук сейчас думать не хотелось.

Поднялись. Дверь его квартиры оказалась закрыта. Ключей не было. В тусклом свете, проникающем в подъезд от единственного небольшого окна, виднелись две фигуры, сидящие на лестнице в тишине.

– Прости, что втянул тебя в это.

– Не извиняйся. Какая разница, сидеть здесь или в глухом лесу у огня? Вдвоем даже лучше. Если честно, меня пугает этот мир.

– А тебе удалось что-нибудь про себя вспомнить?

– Нет.

– Вот и я как будто начинаю забывать.

Дождь барабанил в небольшое оконце, ветер громыхал жестью на крыше, до которой оставался один пролет. Двое сидели на лестнице возле закрытой двери и не знали, что делать дальше.

***

Ветер бушует в Петербурге. Гроза носится над городом! Дождь заглядывает в каждую щель и выплескивает ее содержимое наружу! Безумные массы воздуха, гонимые со скоростью выше разумных пределов, кружат адовы хороводы, дребезжат стеклом окон и металлом крыш, завывают в трубах.

Будто кто-то умрет этой ночью. Посмотрит последний раз из под полуприкрытых век на этот мир, захочет набрать воздуха, но силы оставят его. И легкий холодок смерти поползет по ногам, приближаясь к горящему сердцу, остужая все на своем пути, принося покой и тишину.

Не будет уже детского смеха и солнечного света по утрам. Время растворится в липком небытии. Темнота сожмет своими лапами того, кто еще минуту назад так отчаянно цеплялся за жизнь. Чего боялся, кого любил, о ком плакал – где это все теперь? Иллюзия, миг. Маленький отрезок затерянный в вечности.

И хлопнет дверь, и раздадутся шаги, и острая игла пронзит остывающее сердце. И адреналин разбудит тело и толкнет душную кровь по венам рук, а чьи то сухие губы на лице покрытом щетиной вонзятся в бледный рот остывающего мертвеца.

И услышит он, возвращаясь назад, в полубреду: «Твой век скор! Ты никуда не уйдешь, конец твой известен. Так дрожи, трясись и плачь по ночам в свои последние минуты рассудочной жизни. Скоро ты снова и окончательно, навсегда окажешься здесь!».

И губы оживающего тела начнут шептать. Сначала тихо, потом все громче и громче, до спазмов, до колик и судорог, царапая ногтями пол, только одно слово: «Жить!».

Лишь спустя несколько дней человек этот сможет забыться. Теперь можно просто жить, дышать и радоваться. Радоваться снегу, который белым ковром покрывает землю, красивым фонарям, которые освещают город, кружке горячего чая, Коту и пока сохранившейся жизни.

***

Никита колотил в свои двери до тех пор, пока не стало окончательно ясно: никто не откроет и не придет на эти звуки. Наташа сидела на ступеньках и молча смотрела на капли дождя, которые становились более редкими, а затем и вовсе перестали падать на стекло. Ветер высушил маленькое окно. Время текло.

– Знаешь, – сказал немного запыхавшийся Никита, садясь с нею рядом, – Мне кажется, что здесь делать нечего. Ключа у меня нет, там тоже никого нет. Это совершенно точно. Если бы там кто-то был, я бы услышал из-за двери хоть что-нибудь. А значит и оставаться здесь нет никаких причин. Можно идти дальше. Вот только куда и зачем?

– Ты можешь показать мне город. А если повезет, мы что-нибудь найдем или кого-нибудь встретим.

– Согласен. Тогда пойдем? Тем более, что дождь и ветер перестали?

Все в той же кромешной темноте они спустились вниз и вышли на улицу, дошли до угла и повернули на Шевченко. В этот раз Наташа уже не держала Никиту за руку, а держалась за перила сама. Перед тем как выйти из двора Никита остановился и некоторое время пристально вглядывался в свои окна, чернеющие в сумерках также, как и любые другие окна в городе.

Двинулись в сторону набережных. Шли проулками и дворами, направляясь к Большому проспекту. Никита шел на автопилоте и думал. Наташа молча шла рядом. Получается, что они застряли в этом непонятном мире абсолютно без понимания, куда двигаться дальше. Во дворе справа промелькнула рыжая тень. Стоп! Что?

Никита повернул во двор дома, стоявшего одним углом на Большом проспекте, а вторым на улице Шевченко. Дождь уже прошел, ветер подсушил асфальт и затих. Потеплело. Облака теперь закрывали небо ровной плотной серой светящейся сумрачным светом коркой, создавая ощущение потолка, висящего низко над головой.

Кот! Это был его кот! Никита знал наверняка, что это он. Кот потерялся еще до переезда, когда к дому были приставлены строительные леса. Он убежал в форточку и не вернулся. Тогда Никита сильно переживал по этому поводу. Потом забыл. А сейчас он встретил здесь того самого Кота! Это казалось невероятным. Особенно радовало то, что это была хоть какая-то живая душа кроме них двоих. Причем такая, которая знала Никиту, а Никита знал ее.

Осторожно дойдя до угла флигеля, за которым скрылся Кот, Никита заглянул за него. Кот сидел неподалеку и смотрел на него.

– Кеша? – спросил Никита.

– Пррривет! – ответил кот.

***

Суббота, 23 июля 2016

Никому и ничего не хочется писать. Звонить, встречаться, заводить новые знакомства. За последние пару лет я превратился в интроверта. Хотя раньше это казалось невозможным. Я больше не слушаю любимых когда-то песен, не задумываюсь над своей судьбой, не ищу понимания и поддержки. Не пишу стихов. Я потерялся для мира и нашелся для себя.

Поэтому я почти не пишу в дневник. Честно говоря, особо и некогда. Говорить о своих проектах? Обычно они все забываются через какое-то время либо откладываются по разным причинам. Говорить о чувствах? Мне есть, с кем это делать. Делиться мнениями тоже нет необходимости, как и вступать в бессмысленные разговоры. Может быть потому, что у меня наконец все в порядке?

Старые люди уходят из моей жизни, новые не приходят на их место. Я сам заботливо расчищаю пространство вокруг себя от старых знакомых. А кто-то из них расчищает свое пространство от меня.

Егор не звонил с апреля, с того самого, когда я перестал звонить ему сам. Саша звонит иногда. Но чаще не звонит или не берет трубку. Лис почти перестал писать. И это естественный порядок вещей. Я превратился в одного из тех самых взрослых, которые живут невидимой миру жизнью – занимаются личными делами и придерживаются политики невмешательства. Мне это вполне нравится.

Гея все еще движется по своей орбите, на семь тысяч каком-то году от сотворения Мира. На данный момент это безусловно самый древний и точный механизм, не считая циркониевых часов, установленных в РАНе. Древние звезды согревают нас своим светом, а человек, проникший в тайну атома, пытается расщепить теперь элементарные частицы, попутно изобретая электронные сигареты. Казалось бы, что еще можно желать?

***

– Устал?

– Немножко.

– Приляг, отдохни с дороги, – Кот смотрел на Никиту желтыми как огонь глазами.

– А где мы?

– Ты что, ничего не помнишь?

– Не особо.

– Ты ведь сам наколдовал это место. Возомнил себя великим магом. Сказал, что теперь будешь создавать миры, и начнешь отсюда.