Разбойничья Слуда. Книга 2. Озеро

Не доходя каких-то полсотни метров до места, где еще недавно была привязана лодка Семена, она поднялась на угор. От увиденного у нее перехватило дух. Ее била сильная дрожь. От потрясения она чуть было не потеряла сознание, но справилась, хотя ноги все равно перестали слушаться, и Серафима опустилась на землю.

Огромная пожня в мысу Нижней Тойги была буквально разрезана рекой, а новое русло находилось как раз в том месте, где этой ночью спали люди Семена.

– Боже ты мой! Да разве такое возможно! – потрясенная зрелищем она не слышала, что говорит. – Вот оно как, река новое русло промыла. А люди? – еле шевеля губами, проговорила Плетнева.

С минуту она как завороженная смотрела на реку, пока не увидела на том берегу неподвижно стоящего мужчину. «Семен? Да, точно, он, – подумала Серафима, пытаясь понять, что ей делать дальше. – Судя по всему, мужики мои погибли. Нигде дорогой их не увидела. И следов нет никаких. Да и тем, что с Семеном, тоже не повезло и скорее всего, погибли. Всех разом стихия накрыла, когда Степан с Прохором к ним подошли. Не раньше и не позже. Да, уж. Такую смерть принять… А Семен живой, словно чувствовал, в самый мыс ушел. Хорошо, что лодку не перевернуло. Загружена мешками была, вот и устояла на воде, – взяв себя в руки, размышляла она».

Серафима еще немного постояла, глядя на постепенно обсыхающее старое русло реки, затем осторожно, но быстро ступая, зашагала обратно. Спустя полчаса она уже плыла в лодке вниз по течению. В какой-то миг ей показалось, что с берега кто-то на нее смотрит. Остановив лодку, Плетнева осмотрела противоположный берег. «Показалось что ли, – успокоила она себя и оттолкнулась шестом от каменистого дна.

После небольшого плеса за речным поворотом, после которого лодка Семена скрылась из виду, справа у берега она увидела затопленную лодку. «Ну, и к лучшему. Если Семен ее найдет, то решит, что золото волной смыло. Захочет искать, пусть ищет. Река промолчит, не скажет. А те, кто мог сказать, уже никогда не скажут. Утонули все, – поразмыслила Серафима и направила свою лодку к приближающемуся речному порогу. – Жаль, что эту посудину вчера не закропали. Не хватало утонуть вместе с ней, – в очередной раз с сожалением подумала она, глядя, как сочится из лопнувшего днища вода».

Вскоре после очередного поворота показалась речная мельница. «Ну, вот, скоро и деревня. Еще поворот и Ачем, – Плетнева причалила к берегу и кружкой долго вычерпала воду из лодки, осматривая окрестности. – Красиво тут, хоть оставайся, да живи, – усмехнулась она собственной мысли, рассматривая лодку. Осмотрев днище, Серафима поняла, что трещина стала больше. «Ты, подружка, не развались раньше времени. Мне этого сейчас никак не нужно, – мысленно обратилась она к лодке».

Взглянув в сторону мельницы, подумала: «Не должно бы быть там никого, хотя черт их разберет этих деревенских. Могут и без нужды прийти. Хотя вряд ли. Прошлогоднее зерно закончилось, а до нового урожая еще долго. В первую сторону Степан заглядывал и никого не видел. А вот в деревне люди уже наверняка стали просыпаться. Солнце-то вот-вот из-за леса выскочит, – размышляла Плетнева».

Серафима старалась понять, как ей поступить. Продолжать плыть сейчас или лучше переждать, и миновать деревню уже следующей ночью. Она так бы и поступила, если бы не Семен. «Хорошо, если он ничего не заподозрит и не пойдет вдоль реки. А если нет? – пыталась она решить, как дальше действовать. – Нет, оставаться нельзя. Лучше сейчас мимо Ачема проплыть. Нечего пока люду деревенскому у реки делать. Если кто и проснулся, так у печи суетятся, да со скотом обряжаются. Надо плыть, – решила она и оттолкнула лодку от берега».

Деревню миновала довольно быстро, держась ближе к берегу от случайного глаза. Как она и предполагала, никого из крестьян у реки не было. И в огородах, что выходили к реке, никого не заметила. Уже проплывая мимо кладбища, что с полкилометра от Ачема, она, как ей тогда показалось, почувствовала на себе чей-то взгляд. Осмотревшись вокруг и не заметив ничего подозрительного, поплыла дальше. «Да, вроде бы нет никого. Показалось. Кому тут быть», – успокаивала она себя.

***

Весна в тот год выдалась ранняя и теплая. Уже в конце мая деревья покрылись листвой, а вода в Нижней Тойге после половодья остановилась и даже стала понемногу спадать. Деревенская молодежь любила это время. Солнце, не успев скрыться за горизонтом, словно во что-то уткнувшись, тут же возвращалось обратно. Из-за этого ночью было довольно светло, а день, казалось, длился круглые сутки. К этому времени зимние заботы у крестьян закончились, а летние же еще по-настоящему не начались.

Взрослые с умыслом или невольно в это время редко нагружали молодежь домашними делами, словно давая парням и девкам отдохнуть перед предстоящей посевной и сенокосом. А потому молодёжь, что постарше, не уставшая от дневных забот, вечерами собиралась вокруг разведенного у реки костра или прогуливалась по деревенским улицам.

Вот и Пашка Гавзов отужинав с родителями, накинув поверх рубахи пиджак, быстрым шагом направился через всю деревню к реке. В прошлом году перед самым Новым Годом, ему исполнилось двадцать лет. А сегодня с волости в Ачем приехал урядник. Пристав не торопясь прошелся по деревне, время от времени останавливаясь и беседуя с крестьянами посреди деревни или заходя к ним в дом для разговора. В конце дня постучался он и к Гавзовым. Не дождавшись ответа, уверенно шагнул через порог. Притворив за собой дверь, перекрестился на образа, что стояли в углу комнаты, после чего, представившись, спросил Гавзова Павла Николаевича.

Убедившись, что стоящий перед ним смуглый широкоплечий парень тот, кто ему нужен, предъявил Павлу мобилизационное предписание, подписанное уездным воинским начальником. Гавзов прочитал документ, в котором было написано, что ему Павлу Николаевичу Гавзову, одна тысяча восемьсот девяносто четвертого года рождения, уроженцу Сольвычегодского уезда Вологодской губернии надлежит явиться в полицейский участок Нижней Тойги для отправления на сборный пункт. Последнее предложение он прочитал вслух отчего его мать, сидевшая до того молча, заревела в голос. Павел, не обращая на нее, продолжил читать. Дойдя до конца бумаги, проговорил:

– Я так понимаю, нужно явиться 10 июня 1915 года?

– Правильно понимаешь, – подтвердил урядник. – Уже почти год война идет, а значит, вместо обычной воинской повинности предстоит тебе голубок Россию защищать. От германца и другого досаждающего отечеству врагу.

– Я так понимаю, срок службы – бессрочный? – спросил Пашка, пытаясь успокоить причитающую мать.

– Либо день, либо год, либо всю оставшуюся жизнь, – проговорил сидящий на лавке дед Афоня свою любимую поговорку.

И истинный смысл и суровая правда, ранее для Пашки не ведомая, с этой минуты стали отчетливо понятны. «Могут и сразу убить на войне. Могут и через год. А значит, вся жизнь теперь может только войной и ограничиться. На ней продолжиться, и там и закончиться, – пришел он к неожиданному выводу, осознав сказанное его дедом Афанасием Григорьевичем».

«Никифору Ластинину тоже такое же предписание, наверное, урядник вручил, – подумал Павел, идя по деревенской улице. – По крайней мере, спрашивал же он, где Никишка живет». Тут он едва удержался на ногах, запнувшись за кем-то брошенную на дороге чурку. «Обратно пойду, заберу ее, – потирая ушибленную ногу, решил Пашка». Размышляя, как ему вести себя с приятелями, когда увидит их у костра, он миновал деревню. На службу, а тем более на войну, не каждый день забирают. Но более всего его волновала встреча с Лизкой. «Знает или нет? Если не знает, как сказать? – подумал он. – Весело и беззаботно? Ну, да, конечно, только так. Хотя, а вдруг не понравится? Вдруг подумает, что радуюсь разлуке с нею. Или с сожалением? Нет, пожалуй, подумает, что воевать боюсь. Вот, черт! – выругался Пашка, так ничего и не придумав».

Миновав деревню, он прямиком зашагал в направлении густого дыма, медленно поднимавшегося от скрытого косогором костра.

– Привет Ачемской честной компании, – подойдя ближе, крикнул Пашка. – Не много ли вас, не надо ли нас? – продолжил он беззаботно, глазами выискивая среди ребят Лизку Гавзову.

– Привет, будущему защитнику отечества! – услышал он голос Никифора Ластинина, высокого русоволосого сверстника. – Заждались тут все тебя. Война идет, а главного вояки нет, – пытаясь подшутить, добавил он.

«Ну, всё понятно. Знают уж все, – с некоторым облегчением подумал Пашка». Обведя всю компанию взглядом, он, улыбнувшись, ответил приятелю: – Да, вот такие-то дела.

Он выдержал паузу и, желая показать и свою осведомленность, произнес:

– Так тебе, Никишка, я слышал, тоже недолго тут небо коптить осталось?

– Ну, долго, не долго, а с неделю еще поживем, – ответил Никифор с некоторой бравадой. – Пошли после гулянки, уток погоняем, а то когда еще душу отведем! – предложил он Пашке.

– Шинель оденешь, так настреляешься, – громко крикнул кто-то из собравшихся у костра ребят.

– Какие утки, Никифор! На яйцах уж птица, а то и с птенцами, – Пашка с удивлением посмотрел на приятеля.

– А селезень-то не сидит, – не унимался Никифор. – Он свое дело сделал. Да, хотя бы просто с ружьишком посидеть у озера.

– Не, я не пойду. Домой надо раньше, – слукавил Павел. – Да и отец сказывал, что дроби нет почти, – не понимая, шутит Ластинин или нет, и пытаясь, отговорится, произнес Павел.

– А я на Вандышевское озеро схожу. На войне убьют, тогда уж не сходить будет.

И уже обращаясь к сидевшему рядом щупленькому пареньку, добавил:

– Миха, может с тобой сходим? Пошли, посидим пару часиков…

Павел хотел еще что-то сказать по поводу затеи приятеля и уже открыл рот, но тут увидел Лизу, и на какое-то время так и стоял с приоткрытым ртом. Среди собравшихся у костра он ее не увидел, думая, что Лизка не пришла, или как часто бывало, совсем не придет. И тогда опять ему придется лезть на черемуху, что возле ее дома, заглядывая в окно на втором этажа огромного пятистенка местного кузнеца и отца девушки. А она вместе с подружкой своей Тоней Фокиной сидела чуть поодаль у самой реки. Из-за густых ивовых веток с того места, где горел костер, их не было видно. Тоня первой услышала голос Павла и толкнула подругу в бок.

– Пришёл твой, – с легкой девичьей завистью и, вздыхая, проговорила она. – Иди, я тут посижу.

– Ага, – кивнула Лиза, и вскочив пошла к костру.

Увидев идущую девушку, Павел поспешил к ней навстречу. Не дойдя до нее двух шагов, остановился. Лиза, опустив взгляд, замедлила шаг.

– Лизка, привет! – Павел дотронулся до плеча девушки.

– Это правда? – не поднимая глаз, спросила Лиза.

Павел сразу понял что она имеет ввиду, и сразу ответил:

– Да.

Веселое пение сидящей на старой черёмухе стайки птиц прервал крик деревенского петуха. Птички замолчали, пережидая зычный возглас проснувшегося хозяина двора. Затем снова защебетали, но не надолго. Вскоре их заставил замолчать еще более громкий петушиный крик, раздавшийся из соседнего двора. Затем проснулся петух на краю деревни и тут же ему ответил первый певец. С черемухи спорхнула пестрая пичужка, словно осерчав на деревенских горлопанов с большими красными гребнями. Чуть помешкав, за ней в знак солидарности, взлетела другая, а мгновение спустя вся стайка вспорхнула и понеслась вдоль пустынной улицы. Птицы летели, меняя направление, будто надеялись найти в деревне местечко, где никто им не будет мешать. Порхали из стороны в сторону, вероятно уверенные в том, что не все петухи в деревне еще проснулись, и они смогут похвастать друг перед дружкой своими певческими способностями.

Пашка лежал на спине, щурясь от невесть откуда взявшегося солнечного лучика, и слушал все это птичье разноголосье. Наконец, солнце ушло, и он стал разглядывать новую крышу Лизкиного дома. Лизка лежала рядом, положив голову ему на грудь и обхватив руками его шею. Этой весной они не в первый раз забирались на сеновал ее дома. Здесь было достаточно тепло и уютно. И что более важно то, что сюда можно было незаметно пробраться с улицы по добротному бревенчатому настилу. Данное обстоятельство было удобно им обоим. После свиданий Лиза тихонько через небольшую дверь проникала в коридор второго этажа, а оттуда прямиком в свою комнату, и спустя какое-то время уже лежать в своей постели. А Павлу в свою очередь не нужно было идти провожать девушку домой, чего он очень не любил.

– Идешь, как козел на привязи, – как-то поделился он своими ощущениями с Никифором.

На что услышал от приятеля очень интересный и неожиданный ответ:

– Дурак ты, Пашка. Если бы меня Лизка в дроли¹³ выбрала, я бы хоть в саму Нижнюю Тойгу ее провожал. А ты говоришь, козел. Да он и есть ты. Вернее, ты и есть он, в таком случае.

Лиза приподняв голову от груди Павла, прервав затянувшееся молчание, проговорила:

– Что же теперь будет, Паша? Скажи, зачем эта война? Нам то что от нее?

– Да, не переживай ты так. Что война! Скоро кончится война. Я, может, и на фронте то не успею побывать, как кончится. Вон, дядька Васька Крохалев на днях с города приехал и сказывал, что германца и австрияков там всяких наши бьют на фронте. Да еще как бьют. И что уж к осени-то точно война закончится!

– Ой, Паша, – вздохнула Лиза.

– Ну, ты, чего в самом деле. Ну, не война, так всё одно в армию бы призвали сейгот, – накручивая на палец ее растрепавшие светлые волосы, ответил он.

– Так, армия-то совсем другое дело. Отслужил бы и вернулся. А война, Паша, война это – совсем другое. Вон у Грани брат с Высокого Поля¹⁴ с месяц назад погиб же на войне, – девушка всхлипнула.

– Ну, ты и нашла, о чем говорить. Он и не с Высокого Поля совсем. В той деревне и не жил никогда. С Керги¹⁵ он. И не убили его. А без вести пропал. Может, да, скорее всего, и объявится. Так часто на войне бывает, – Пашка притянул девушку к себе и крепко обнял.

– Паша, а, Паша! – Лиза приподнялась и заглянула ему в глаза.

Она любила поспорить с Павлом. Но сегодня ей этого делать не хотелось. Голова совсем другими мыслями была занята.

– Паша, скажи еще раз…

– Чего сказать? – не понял Павел.

Девушка смотрела на него не отрываясь, и тут до Павла дошло.

– Люба ты мне, Лизонька. Люба, – он приподнялся и поцеловал ее. – Ты, жди меня. Вернусь, свадьбу сыграем. Батька сказывал, что твои не против будут.

– Не против. Ну, конечно же, не против, – еле слышно повторила Лиза.

Они снова замолчали. От повисшей тишины у Павла зазвенело в ушах. Но тут на сеновал пробрался один из первых нынешних комаров, о чем и поспешил уведомить всю округу своим противным писклявым голоском.

– Я вот сейчас подумал о женщине на реке, что напротив кладбища видели сегодня, – Пашка не любил сентиментальности и постарался сменить тоскливую на его взгляд тему. – Не из наших она вроде. Может с Высокого Поля кто или с Керги. Хотя таких в тех деревушках вроде нет.

– Каких таких?

– Ну, как бы тебе объяснить… Вот, вроде и далековато было, а все одно, сразу видно и стать и выправку. Хоть и в долбленке была, но не нашего, не деревенского она роду, – попытался как мог объяснить Пашка.

– Я думала ты обо мне, а ты о женщине какой-то думаешь, – с наигранной обидой ответила Лиза. – По-твоему девки у нас, значит, способны только на то, чтобы со скотом обряжаться да навоз лопатой с назему выгребать?

– Ну, Лиз, чего ты! Ну, в самом деле! Вечно к словам вяжешься, – Павел убрал с шеи Лизкины руки, слегка отодвинулся от нее и сел, обхватив руками колени.

Увиденная в лодке незнакомка не выходила у него из головы. Он сладко потянулся и снова заговорил:

– Эх, надо было всё-таки окликнуть её. Странно как-то. Кто такая? Откуда плыла?

Этой ночью они долго гуляли вдоль реки. С Нижней Тойги тянуло холодком, но уходить им никак не хотелось. Уже и остальная молодежь вся по домам разбрелась, а они всё ходили и ходили, ведя неспешный разговор. В этот момент и увидели они, как вниз по реке, держась ближе к тому берегу, где было деревенское кладбище, плыла в лодке незнакомая женщина. Особого внимания она у них в тот час не удосужилась, потому, как заняты они были друг другом, и было им не до нее.

Лиза той ночью была немногословна и задумчива, словно пыталась принять какое-то очень важное для нее решение. А Павел, наоборот, всё говорил и говорил, мечтая, как вернется с войны, сыграют с ней свадьбу и будут жить одной семьей. И обязательно дом новый поставит, чтобы никто не мешал их счастью.

– И фамилии у нас с тобой одинаковые, будто мы уже сейчас муж да жена», – не унимался он. – Гавзова Елизавета и Гавзов Павел! Звучит, а?

– Звучит, – только и всего ответила Лиза.

– И по двадцать годов обоим, – не унимался Пашка.

– По двадцать, – задумчиво проговорила девушка.

К утру стало совсем прохладно, и Павел предложил немного посидеть на их месте. Они еще в прошлом году облюбовали сеновал в доме Лизы, и когда на улице было прохладно, забирались туда. Благо на сеновале было тепло от непонятно откуда взявшейся здесь печки. По словам Лизы отец ее, Тимофей Петрович, в своё время хотел в этом месте сделать еще одну комнату, и предусмотрительно печь сложил так, чтобы часть ее с первого этажа проходила через второй. Но со временем отказался от затеи, увеличив за счет нее площадь сеновала, а часть печи вместе с трубой так и осталась стоять здесь.

В тот же год Лизка позволила Павлу и первый раз ее поцеловать. Не как раньше в щечку, а по-настоящему, в губы. Сразу предупредив парня, что дальше их отношения зайти не могут. «До свадьбы ни-ни, – очень твердо тогда сказала она Павлу. – В армии отслужишь, тогда и…, – смутившись, многозначительно подытожила Лиза.

Но сегодня она сама нарушила своё слово. И когда они как всегда устроились на мягком душистом сене, не сдержалась и дала волю чувствам. «Так вот о чем она сегодня всё время думала, – догадался Павел. – Не зря говорят, кому война, а кому мать родная, – не совсем удачно, но понятно себе самому объяснил он поведенье девушки, когда она стала не просто Лизой, а его Лизой.

– Паш, а Паш! А лодка-то на вашу, старую похожа, – неожиданно проговорила девушка. – Ты сказывал, она у вас в прошлом годе пропала. Ну, тогда… когда полиция еще грабителей искала. Помнишь?

– А я и не разглядел чего-то. Ну, да. Точно! Она это. Когда лодка пропала, незадолго перед тем полицейский к нам в дом приходил, всё расспрашивал и расспрашивал. Страху нагнал, будто мы виноваты в том, что бандюки те в нашей деревне были. Ну а после них уж лодка-то пропала.

Пашка зевнул. Стряхнул сенную труху с груди и прикрыл глаза.

– Надо батьку сказать. Мало ли чего. Ну, да Бог с ней. Батько уж новую делать начал. Осину под весну на лошади привез… Ты иди давай, а то уж рассвело совсем, – он потянулся, сминая солому над головой. – Опять меня Тимофей Петрович ругать будет, что покою тебе не даю, – уже строже добавил он, и не открывая глаз, улыбнулся.

– Паш, а Паш? А ты не осуждаешь меня? – поднимаясь, спросила Лиза. – Может зря мы…

– Ну, что ты Лизонька! Всё у нас будет хорошо! Иди в дом, да и я тоже пойду. С утра в лес с отцом поедем. Береста нужно насымать. Отец, поди уж чай пьет. Завтра, ой, сегодня уже вечером к бане нашей приходи. Я там буду тебя ждать, – последние слова Лиза услышала уже, когда закрывала за собой дверь с сеновала.

***

Вода в лодке стала прибывать слишком быстро. «Трещина стала больше, – Серафима уже еле справлялась, отчерпывая воду. – Надо что-то делать, – она пыталась собраться с мыслями, но ничего в голову не приходило». Вдруг лодка, резко чиркнув по камням, остановилась. Плетнева еле удержалась на ногах.

– Всё, приехали! – вырвалось у нее.

Несмотря на весеннее половодье, вода в этом месте лишь едва скрывала дно. До берега было не более двух метров. Выйдя из лодки, она взяла конец веревки и на всякий случай привязала ее к прибрежному кусту. «Застряла тут надолго. Недалеко я от Ачема уплыла. Версты три-четыре, не больше», – Серафима, оглядываясь вокруг, пошла к берегу.

Прямо перед ней была красивая ярко бурая слуда. А чуть левее видна была небольшая лощина. К ней Плетнева и направилась. Еще не ясно представляя, что ей делать, она проворно забралась на угор. Сверху открывался удивительный вид на реку. Залюбовавшись весенней красотой, она на мгновение даже забыла, зачем она тут. От души потянувшись, она выгнула уставшее за эти дни тело и закрыла глаза.

От минутной расслабленности ее отвлекло, доносящееся откуда из леса, кряканье уток. Серафима оглянулась. Птицы галдели совсем рядом. «Река так что-ли петляет», – она интуитивно шагнула вглубь соснового бора, время от времени оглядываясь и пытаясь запомнить место, где идет. Только подумав о том, чтобы не заблудиться, как буквально через несколько шагов сквозь редко стоящие сосны она разглядела водную гладь. Подойдя поближе, женщина вышла на берег небольшого лесного озера. Крик птиц внезапно смолк, и тут же совсем рядом с шумом взлетели несколько птиц. «Селезни. До чего красивые паразиты. Мамки на яйцах сидят, а этим ничего не делается», – глядя вслед улетающим птицам, подумала Серафима.

В голове у нее вдруг промелькнула какая-то мысль, но она не успела ее ухватить и продолжала смотреть на ослепительно яркую в лучах утреннего весеннего солнца гладь озера. Ее внимание привлекла необычного вида сосна, стоявшая чуть поодаль от озера. «Молнией ее так разукрасило что ли? – отметила она про себя, рассматривая расщепленную на три части верхушку дерева». Постояв еще немного, Серафима повернулась и быстро зашагала обратно к лодке. Выйдя к реке, она уже понимала, что ей делать дальше. Спустя полчаса всё, что находилось в лодке, она перенесла на берег.

После того, как лодка была разгружена, она немного приподнялась, и этого было достаточно, чтобы Серафима оттолкнула ее от берега. Осиновку тут же подхватило течением, закрутило и понесло вниз по реке. «Далеко не уплывет, но это не так и важно теперь», – проводив взглядом скрывшуюся за поворотом лодку, подумала Плетнева.

Спустя час все мешки были перетащены ею к озеру. Она уронила рядом стоящую сухую осину и измерила глубину у берега. После чего взяла моток веревок и стала распутывать. Веревки оказались короткие, длиной около метра, поэтому ей пришлось связать их между собой. На каждой веревке получилось по несколько узлов. «Ну, и хорошо. Слава Богу, что хоть такие обрывки оказались, – удовлетворенно отметила она и присела отдохнуть». Минут пять сидела, не шевелясь, всматриваясь в сторону противоположного берега. Затем слегка кивнув головой, словно соглашаясь с принятым решением, Серафима развязала каждый мешок и внимательно осмотрела содержимое. Не полагаясь на память, сделала несколько пометок карандашом. Но записи на бумаге показались ей ненадежными и она, разорвав бумагу на мелкие кусочки, втоптала обрывки в мох.

Она решила не брать с собой ничего из содержимого мешков – мало ли что может в дороге случиться. Еще раз внимательно, осмотрев берега озера и, не заметив ничего подозрительного, Серафима завязала мешки. Стянув горловину каждого мешка узловатой веревкой, аккуратно столкнула их в озеро.

«Глубина у берега в самый раз будет. Пусть полежит теперь тут, раз уже так случилось. Вернусь скоро. В лесу нельзя прятать – еще зверь какой выроет, или кто-то из деревенских наткнется. Частенько они сюда наведываются. Вон, сколько тропинок натоптано вдоль берега, – размышляла Серафима».

Она связала свободные концы веревок и примотала их торчащим под водой корням деревьев.

***

От Ачема до Вандышевского озера Никифор Ластинин дошел быстро. Он добрался бы намного быстрее, но по пути встретил знакомого с соседней деревни. Правда, Высокое Поле деревней назвать можно было с большой натяжкой. Меньше десятка одноэтажных рубленых изб, да несколько надворных построек – вся и деревня. От Ачема до нее версты две по лесной дороге будет.

Гришка Конюхов был ровесником Никифору. Его родители поселились здесь через полгода после возвращения отца с русско-японской войны. Не заладилась у старшего Конюхова жизнь в Ачеме. Он и до войны то мягкостью характера не отличался. А как с войны пришел, то и того хуже стал. Разражался по малейшему пустяку. Дня не проходило, чтобы он не поругался с кем либо из деревенских. Все норовил командовать, да руководить. А в Ачеме это не все любили. Вот и перебрался он с семьей в Высокое Поле, в дом, где до недавнего времени жила его мать. Не дождалась она сына и незадолго до его возвращения с войны умерла, оставив пустовать еще добротный дом.

Поделившись с Григорием ачемскими новостями, Никифор спустя полчаса удобно устроился в узком мысу на берегу озера. Прибрежные кусты надежно скрывали его укрытие. У противоположного берега плавала стайка уток, но идти к ним большого смысла не было. Не то чтобы ему было лень. Никифор был заядлым охотником и подбираться к дичи на расстояние выстрела ему всегда нравилось, и особого труда не составляло. Просто в этот раз определил, что птицы наверняка близко не подпустят и улетят. По опыту знал, что в таких случаях лучше затаиться и ждать, когда утки сами подплывут. Может и зверь какой лесной их вспугнет или самим надоест в одном месте кормится. Дерево скрипнет, или еще что насторожит. Да мало ли что в лесу может случиться, вот и прилетят к нему поближе, чтоб из ружья достать можно было.

Но, честно говоря, сегодня ему было лень их скрадывать – бессонная ночь давала о себе знать. Никифор, разомлев на утреннем солнышке, задремал. Очнулся от характерного шума, который издают утки при посадке на воду. Птицы подлетели близко и зашуршали по озеру буквально в шагах двадцати от него. Не задумываясь над тем, что могло потревожить птиц, он аккуратно потянулся к ружью.

Утки не чувствовали опасности и спокойно плыли в его сторону. Когда взял одностволку, стрелять не торопился. В таких ситуациях он любил одним выстрелом попасть сразу в несколько птиц. Никифор спокойно наблюдал, глядя вдоль прицельной планки, когда несколько птиц окажутся в зоне поражения выстрела. Вот уже две утки плыли вплотную друг к другу. А вот к ним не спеша направилась третья. «Ну, давай, давай, дружок, еще немного, – мысленно подгонял он неторопливого селезня».

И вот уже три красавца почти слились воедино. Никифор медленно положил палец на спусковой крючок, готовясь выстрелить. Но тут краем глаза он увидел какое-то движение на берегу озера, недалеко от него. Палец замер на крючке. Ластинин невольно отвел взгляд от стаи птиц и увидел на другом конце мыса силуэт женщины. Он попытался распознать, кого это занесло в такое время сюда, но не смог. Солнце только вышло из-за леса и слепило прямо глаза.

Вдруг птицы с шумом поднялись с поверхности воды. От неожиданности Никифор чуть было не выстрелил. «Эх, черт! – выругался он, глядя, как добыча взвилась над озером. – Ну, принесла же тебя нелегкая, – и про себя добавил несколько крепких словечек в адрес незнакомки».

Никифор отложил ружье, и уже хотел было крикнуть ей, мол, чего ты тут делаешь в такое время. Благо до нее было не так и далеко. Но сдержался. В конце концов, она-то тут причем. Он же сам отвлекся на нее и не выстрелил во время. Ластинин еще какое-то время наблюдал за несколько странным поведением незнакомой женщины. «Что она там копошится. Бродит туда-сюда. Потеряла что ли чего? – размышлял Никифор. – Да, и кто ж такая-то? Подожду немного. Уйдет, так, может, схожу, посмотрю».