Да! Невинные девушки Вову прельщали.
«Дайте девственниц мне!
Мандавошек не нужно мне больше!» -
Говорил он продюсерам и рекламистам.
«Можно с плюсом не очень большим,
Но моложе не надо.
Слишком много врагов,
Всяких умников поразвелось.
А жениться на них
Или зону топтать
В мои планы не входит».
Разводили руками.
Да где же таких отыскать?
Знаешь сам же,
Со школьной скамьи
Приобщаются к этому делу.
К выпускному уж куча абортов.
Разве только дурнушки,
Что кривые, косые.
– Нет! Таких мне не надо! –
Владимир кричал.
– Подавай симпатичную целку!
Кто такую найдет
И ко мне приведет,
Награжден будет щедро!
За месяц таких находили
Одну или две. И не больше.
Загрустила звезда поп-эстрады.
И зачем ему слава и деньги,
Если скромное это желанье
Остается желаньем и только.
Тут приходит к нему сообщенье от Ксюши.
Когда-то два раза
Он в отелях ее отымел.
И с тех пор они стали друзьями.
К сексу больше уже не тянулись.
В клубах изредка пересекались.
Глава двадцать первая
ЛЮБА ИЩЕТ РАБОТУ
Сначала воспари, а после рухни.
Так вечер был хорош и откровенен.
О ней поговорили, обо всем.
А утром тетя Галя ей сказала,
Что прописать ее сюда не может.
Тогда она наследницей квартиры
Становится. Зачем же им такое?
И перетащит мать тогда свою
И брата. Очень хорошо!
– Конечно, можешь жить.
Но только без прописки.
А Люба лишь молчала и кивала.
И то уж хорошо: не гонят сразу.
Хотя нельзя их тоже осуждать.
Отец давно живет другою жизнью.
Уже ничто не связывает их.
Так что уж тут? Они чужие люди.
Позавтракали быстро. На работу
Собрались тетя Галя и отец.
И Люба тоже собралась.
– Куда ты?
– Ну, буду что-нибудь искать, – сказала.
Отец втихушку в коридоре сунул деньги.
– Прости, что мало так.
Все деньги у нее.
Ты вечером, Любаша, возвращайся.
И если что, звони.
И виновато
Он улыбнулся.
– Я плохой отец.
Но только прошлого-то
Не вернуть теперь.
– Не надо, папа! Всё нормально!
Не винись!
Никто не виноват.
Судьба разводит нас.
Пред нею мы бессильны.
И коснулась
Его плеча.
Отец махнул рукой.
– Ну, что стоим? – спросила тетя Галя.
– Удачи, Люба! Я тут не советчик.
А то ведь можно насоветовать такое,
Что виноватою останешься потом.
Ты девушка серьезная. Я вижу.
Сама во всем сумеешь разобраться.
А вечером уж к нам. Живи у нас,
Пока жилья другого не найдешь.
Куда поехать? В центр трудоустройства.
Конечно, поучиться не мешало б,
Но без копейки денег за душой,
Без помощи… Нет! Это невозможно.
К тому же маме с братом помогать
Должна. Так что
Искать работу!
Доехала. Попала на прием.
Вакансий много.
На заводах и на стройках.
– Мне с общежитием
Завод там или стройка.
Звонят. И им в отделе кадров
Сказали: общежитие дают.
Пусть приезжает оформляться.
Вот и славно!
Глава двадцать вторая
НАДЯ С ЛЕЛЕМ
«Поди ж ты! Я живу в капитализме.
Диктует рынок цены на товар.
Нет! Ваня дорогой! Букетами цветов,
Халявной ресторанною едой
Ты молодую плоть решил купить.
Не выйдет! Я ценю себя дороже».
Казалось, вот сейчас она ему отдастся.
Чуть-чуть… И вдруг отпор.
– Нет! Так я не могу!
Не любишь ты меня.
Мое лишь хочешь тело.
Тогда ищи доступнее девиц!
А без любви я не могу. Поверь!
Такая дура я! Отсталая, наверно.
Расстаться мы должны.
Не выйдет ничего.
А он, мужик, не знающий отказа,
То в бешенство впадет,
То просит, как пацан.
Готов упасть пред нею на колени.
Но Надя трезво рассчитала всё.
Нет! Не совсем еще созрел, мой милый!
Хочу, чтоб эту грань ты перешел
И был готов женой пожертвовать, детьми.
Конечно, тут переборщить легко.
Вон сколько девок молодых вокруг!
Готовы даром что угодно сделать.
А вдруг махнет рукой:
Ну, не дает – не надо.
Тут главное момент не упустить…
И что взялось откуда – не поймешь!
Ведь из деревни, бывшая доярка,
А как искусством страсти овладела.
– А что ты хочешь, Ваня дорогой,
Чтоб в кабинете на исшарканном диване,
Отполированном до блеска, отдавалась
Тебе в неделю раза три – четыре.
А то в сексомобиль меня ты пригласишь…
Вон Светку позови или Наташку.
А от меня отстань! Поплачу и забуду.
А может быть, в общагу пригласить?
«Ах, девочки, немного погуляйте!
А мы чайку попьем. А комендантше
Бутылку дорогого коньяка
Подаришь. Чтоб она не возмущалась.
Иван скрипел зубами и молчал.
И вот чего
Далась девчонка эта?
Чего о ней он думает одной?
Бессонными ночами представляет
Себя в постели с нею?
Черт возьми!
Да это наваждение.
А может,
Влюбился он в нее?
Ну, право, как пацан.
Рассеян стал.
Порою в разговоре
Не слышит собеседника.
– Ах! Что? Задумался. Прости!
Что ты сказал?
Нет! Продолжаться так
Не может дальше.
Он должен что-то сделать
Непременно.
Иль ею овладеть,
Иль отказаться.
В тот вечер
Пригласил ее за столик.
Она как будто чувствовала
Что-то
Сегодня с ними важное случится.
В любимом платье,
Хоть оно неново,
Но так фигуру плотно облегает,
Подчеркивая прелести ее.
Налил вина.
– Давай, Надежда, выпьем
За нас!
– За нас?
А почему бы нет?
И звонко чокнулись.
С таинственной улыбкой
Он ключ ей протянул.
– Зачем? Что это значит? –
Спросила Надя.
И тепло такое
Пониже живота.
– Ты хочешь знать? Ну что ж
Пойдем, Надежда!
Приехали. Седьмой этаж.
Заходят.
Две комнаты. Балкон.
– Я на тебя оформил.
Ты хозяйка.
А в гости пригласишь
Чайку попить?
Как он нетерпелив!
Казалось его руки
Прожгут насквозь.
И всю обцеловал
От пяток до макушки.
А потом,
Как будто ураган.
– Ты просто сумасшедший!
– Да! Я с ума сошел,
Любимая моя.
И снова, и опять,
Как будто двадцать лет
Ему сейчас.
Насытиться не может.
Но наконец иссяк.
И рядом неподвижно
Лежит и дышит тяжело.
– Сейчас я побывал в раю.
Такого никогда
Со мною не бывало.
– А ты умеешь льстить.
– Нет, Надя! Я не вру.
Влюбился, как пацан.
– И я в тебя влюбилась.
Ты самый лучший в мире,
Мой мужчина.
Глава двадцать третья
ВЕРА ПОЛУЧАЕТ ОТКУПНЫЕ
У тебя целый мир,
Потому что у тебя он,
Единственный и неповторимый,
Красивый и гениальный.
Он носит тебя на руках.
Он прекрасен, как Аполлон.
Он на других не глядит.
Для него в мире только ты.
Упало с неба счастье.
Каждой своей частицей
Чувствует Вера его.
Он берет ее на гастроли,
Ничего для нее не жалеет.
Дорогие подарки ей дарит.
И на страницах журналов
Глянцевых вместе они.
И кажется, даже голос
Стал у него мелодичней.
Каждый концерт кончается
Радостным воплем: «Люблю!»
Но Вера порой заплачет,
Когда одна остается
И грустно думает; «Счастье
Не может быть долговечным».
И чувствует, что-то ужасное
Случится. И может быть, скоро.
Что-то ей делать нужно,
Чтоб счастье свое сохранить.
И скоро нашлось решение
Само собою. Узнала
Вера, что стала беременной.
Так вот же он выход, конечно!
Теперь узаконят брак.
Но надо об этом Вове
Сказать не будничным тоном
Никак о чем-то обычном,
А как о великом событии,
Что скоро случится с ними.
И случай такой подвернулся.
Давал он концерт юбилейный.
А после, само собою,
Был ресторан. И Вера,
Тесно к нему прижавшись,
Шепнула на ушко:
– Милый,
Скоро нас будет трое!
И чмокнула в щеку. Он сразу
Переменился. Улыбка
Исчезла с лица.
– О чем ты?
Какие трое?
Что-то тебя не пойму.
– Я беременна, Вова.
Он отодвинулся молча.
И поглядев сурово,
Сказал ей:
– А знаешь ли ты!
Врачи мне давно сказали,
Что у меня не будет
Детей никогда. Вот так-то!
– Как? – воскликнула Вера.
– Ношу твоего ребенка.
– Значит, не мой ребенок.
– Тебе я досталась девушкой.
– Да мало ли что бывает!
С кем-то еще траханулась.
Может, с моим водителем.
Он симпатичный парень,
Охочий до этого дела.
– Клянусь тебе, Вова!
– Не надо
За лоха меня держать.
Хлынули слезы градом.
Он брезгливо поморщился.
И больше ни разу за вечер
К ней он не подошел.
Одна в роскошном номере
Ночь провела Вера.
А утром пришла записка:
«За целку три тысячи евро
Получишь. Бай-бай! Владимир!»
Глава двадцать четвертая
ЛЮБА ПРИХОДИТ НА ЗАВОД
Пришел апрель. И все свои березы
Пересчитал он в первозданной наготе.
Как воздух напоен флюидами любви!
Так счастья хочется. И в ход идут колготки
И мини-юбки. Ошарашены мужчины,
Как будто совершилось нечто,
Что пробуждает в них охотничий инстинкт.
Но Люба в робе и косынке темной
Всю смену у огромного станка.
Порою некогда убрать ей прядь волос
И пот со лба стереть. Она похожа
Скорей на медвежонка. Хоть и ловко
Всю смену крутит, ставит, убирает.
И бригадир доволен очень Любой.
И как-то ей сказал: пора экзамен
Сдавать ей на разряд. И станет
Тогда и получать она побольше.
«Чудесная девчонка! – он подумал.
– Не то, что вертихвостки, у которых
Лишь парни на уме, ночные клубы
Да сэлфи, да одеться помодней.
Эх, будь я молодым, на ней женился б!
Характер золотой. Не злится никогда.
Не скажет ни о ком она плохого.
Когда обидят, лишь заплачет молча.
И комендатша хвалит. Жениха
Тебе б, Любаша! Парня трудового!
А то в компанию дурную попадет –
И всё! Испортят ведь девчонку негодяи.
А кто работать будет на заводе?
Лишь старики, которые не станут
Уже менять профессию свою.
Их барахольная торговля не прельщает,
Они гордятся мастерством своим.
И девяностые лихие пережили,
Когда зарплату по полгода не платили.
А если платят, то лапшою, то крупой,
А то гуманитаркою заморской,
Где чечевица черная, что свиньям
Американцы бы давать не стали,
Печенья пачка и конфеток горсть.
Уже завод хотели закрывать,
Он стал не нужен зарубежным фирмам.
Зачем им конкурент? Да и России
Промышленность не нужно оставлять.
Пусть нефть качают, добывают уголь
И валят лес. И населенья нужно
Оставить миллионов тридцать – сорок.
Цивилизованные страны обеспечить
Должны они сырьем, водой и лесом.
Того, что Гитлер сделать не сумел,
Они почти сумели. Ликовали.
Свершилось! Ненавистной Рашки нет!
И вдруг как будто черт из табакерки,
Какой-то невысокий человек,
Которого всерьез не принимали,
Сказал отчетливо и внятно;
– Всё! Шабаш!
Мы не холопы, не подстилка вам
И не позволим, чтоб за нас решали.
Не для того трудились наши предки
И погибали в бесконечных войнах,
Великую державу создавали.
Мы возродим страну и кланяться не будем
И милости от Запада просить.
И на завод, что уж дышал на ладан
Пришли другие люди. И позвали
Вернуться тех, кто здесь уже работал.
Пришли не все, конечно. Кто-то умер,
А кто-то слишком стар. А молодые
– Увы! И калачом их не заманишь.
Все быть хотят банкирами. Юристов
И финансистов столько развелось,
Что их хватило бы с лихвою на полмира.
И все хотят сниматься в сериалах,
Быть топ-моделями, владельцами заводов,
На содержанье быть у олигархов.
Ну, на худой конец – прислугой в их дворцах.
Глава двадцать пятая
НАДЯ РАДУЕТСЯ. ЗАБЕРЕМЕНЕЛА
По какой-то причине житейской
Выпадет порой такой кульбит,
Что стоишь и лишь разводишь руки:
Неужели это сделал я.
Если б Наде год назад сказали,
Что ей купит в городе мужчина
Целую квартиру. Посмеялась:
Хорошо рассказываешь сказки.
Где уж ей, дурехе деревенской!
Ей бы лишь коров за сиськи дергать
Да с другими сплетни обсуждать.
А теперь она почти богиня!
Визажисты делают прически,
Ходит в фитнес-класс и дорогие
Рестораны может посещать.
Драгоценности, которые не снились
Деревенским бабам и девчонкам,
Вешает она себе на шею,
На таких машинах рассекает,
Что лишь в фильмах видела деревня.
Вроде б Наде надо петь от счастья.
Выиграть в такую лотерею,
Что одной из многих-многих тысяч
Выпадает в жизни только раз.
Но она не прыгает от счастья,
Не кричит: «Смотрите, я какая»,
А когда звонит к своим в деревню,
Ничего об этом не расскажет.
Гложет червячок ее и гложет.
Не надежно это положенье.
Вот она сегодня на Олимпе,
Ну, а завтра свергнется на землю.
Сколько вокруг Вани бродит хищниц.
Все мечтают стать его подстилкой.
Вот сегодня он в любви клянется,
Завтра охладеет. И конец!
И с женой не хочет разводиться.
Не желает слышать про такое.
– Понимаешь, Надя, сколько бабок
Потеряю, если разведусь!
Да и чем она тебе мешает?
Я уж с ней не сплю который месяц.
И как к женщине, к ней совершенно равнодушен.
Так что сохраняем статус-кво.
Я люблю тебя. И это только важно.
– А жена о нашей связи знает?
– Да. Конечно. Но она ж не дура.
И ее устраивает это.
Только чтобы резкие движенья
Я не делал. Вот и всё, пожалуй,
Что ей надо.
«Значит, мне не быть его женою.
Я сегодня в роскоши купаюсь
И ни в чем не ведаю отказа.
Ну, а завтра, может, стану нищей.
Значит, надо что-то предпринять.
Надо сделать что-нибудь такое,
Чтобы разом всё переменилось.
Что же мне придумать? Я не знаю.
Стоп! Конечно! Что быть может лучше!»
Аккуратно Лель предохранялся.
Дорогие покупал кондомы.
И при этом безо всякого стесненья
Перед сексом это надевал.
– Милый! Можно нам без этого сегодня.
Для меня сегодня безопасно.
Для тебя же больше наслажденья.
Так же?
– Ну, конечно, мой котенок.
Раз, второй и третий, и десятый
Утешались без презервативов.
А потом обследовалась Надя.
Залетела. Ах, как хорошо!
Как же Лелю рассказать об этом
Так, чтобы обрадовался он?
Тут сперва прощупать надо почву.
Обухом по голове нельзя.
Подготовить потихоньку, помаленьку,
Чтобы сам он захотел ребенка,
Чтобы сам стремился стать отцом.
А иначе под плохое настроенье
Попадешь, и все пойдет насмарку.
Как русский мед,
Чья сладость проникает
И в кровь, и в мозг,
Так вкус богатой жизни
Нас делает другими совершенно.
Тогда иначе
Смотрим мы на мир
И видим только блеск,
Роскошные витрины
одежду модную
От лучших модельеров,
В глазах чужих
Готовность выполнять
Любой приказ.
И угождать капризам.
Да, богачи – совсем иная раса,
Они, как марсиане,
В этом мире.
Живут в хрустальных замках,
До которых
Не долетают
Стоны и проклятья,
И плач несчастных,
И зубовный скрежет.
Два мира,
Разделенные стеной,
Две плоскости,
Что не пересекутся.
Глава двадцать шестая
ВЕРА И ВАДИМ
«Я идущий, потому что
Не могу стоять на месте.
Славы много не бывает,
Денег много не бывает,
Женщин много не бывает.
Я хочу, как можно больше.
Я любил девчонку эту,
Я хотел ее безумно,
Был уверен, что не будет
Лучше в жизни никогда.
Как обманут был я подло!
Как фанера над Парижем.
Пролетел я с этой Верой!
Вот она тебе деревня,
Деревенская девчонка!
Вокруг пальца, словно лоха,
Обвела она меня».
Вова горько усмехнулся,
Выпил виски, сбросил плавки
И к грудастой топ-модели
Повалился на кровать.
Ну, а что же наша Вера?
Долго плакала девчонка.
У разбитого корыта
Оказалась вновь она.
Ни любимого, ни денег,
Ни жилья. Куда податься?
Не идти же в проститутки!
Ни за что и никогда!
И она собрала сумку,
Денежки пересчитала.
Да, осталось ровно столько,
Чтоб домой назад вернуться.
Нет! Не принял ее город,
Обманул ее надежды.
И выходит, городская
Жизнь совсем не для нее.
Как ни горько, ни позорно,
Ничего не остается…
Что ж, деревня посудачит,
Посмеется и забудет.
За окном дома мелькают,
Кавалькады иномарок,
Супермаркеты, заправки,
Магазины, СТО.
Сколько всякого здесь много!
И чего здесь только нету!
А зачем оно, скажите,
Если счастье мимолетно,
А любовь твою отвергли,
Надсмеялись, растоптали?
Для чего ей этот город?
Нет! В деревне всё же лучше.
Вот она родит ребенка,
Будет нянчиться, смеяться,
Огород садить, картошку,
Драить школьные полы.
Ну, и что же здесь такого?
Ничего здесь нет такого.
Так живут везде. А звезды
Светят по ночам для всех.
Настоящие, без фальши,
Им пустой не надо славы,
Не нужны им кучи денег,
Поклонение толпы.
В Кочках сделал остановку
Их автобус. Рядом с Верой
Сел на кресло у прохода
Молодой высокий парень,
Толстогубый и усатый,
Не обмолвился ни словом,
Не взглянул на Веру даже,
Будто бы пустое место
Рядом с ним. Ну, и урод!
Вера фыркнула сердито.
И бывают же такие!
Симпатичная девчонка
Рядом. Он же
Ноль вниманья.
Фу! Конечно, он из этих.
Ну, тогда с ним всё понятно.
Успокоилась. В окошко
Вера смотрит на пейзажи,
Что мелькают вдоль дороги,
То поля, то перелески.
Всё же лучше, чем громады
Этих каменных чудовищ.
Боковым же зреньем Вера
За соседом наблюдает.
Тот достал блокнот и ручку
И чего-то стал писать.
Удивительно для Веры.
Ведь сейчас почти не пишут,
Разве только эсэсэски
Да постятся в интернете.
Что же он такое пишет?
Очень даже любопытно.
Всё же парень необычный,
Непохожий на других.
Интересно, кто он. Вера
Всё в блокнот его косится.
Строчки ровные. Но что в них
Прочитать она не может.
И сдалась она.
– Наверно,
Вы писатель? Всю дорогу
Что-то пишите в блокноте?
Юноша взглянул на Веру.
– Так! А в прочем, ерунда.
– Не желаете ответить?
И не надо! Больно нужно!
Отвернулась Вера, смотрит
На пейзажи за окном.
– Вы не думайте, нисколько
Не хотел я вас обидеть.
Ну, стишки пишу о разном.
– Вы поэт?
– Какой поэт!
Не смущайте меня, право!
Пушкин – вот поэт. Есенин,
Лермонтов, Некрасов, Блок…
Где уж нам! Но как-то тянет.
Чувства, мысли, ощущенья
Выразить желаешь в слове.
И без этого никак.
Стихотворение Вадима,
Вериного попутчика в автобусе
Нарисуйте, Пизанелло,
Мне портретную медаль.
Лучше вас не нарисует
И учитель рисованья.
Он по клеточкам рисует
Репродукции. Расчертит,
А потом на лист бумаги
Переносит поквадратно.
А потом он ставит в рамку,
В кабинете рисованья
На стене ее повесит.
Любо-дорого смотреть!
Нет уж! Лучше к Пизаннелло –
Я отказ не принимаю –
Нарисуйте, Пизанелло
Мне портретную медаль!
А потом берут медали
И торжественно вручают
Вместе с удостовереньем
Тем, кто подвиг совершил.
Таковых я не имею
Ни одной. Не разу подвиг
Не сумел я совершить.
Я хочу медаль иную,
Чтоб на ней портрет любимой,
Чтоб он крышкой закрывался
И был виден только мне.
И когда мне станет грустно
Или там тоска с печалью,
Я открою эту крышку,
Поцелую я портрет.
И ее глаза увижу,
И ее вдыхаю запах.
Что мне горе-неудача,
Если есть она на свете.
Нарисуйте, Пизанелло!
Ну, чего вам, мастер, стоит?
Может, час – другой работы.
Мне же память на всю жизнь.
Пуля облетит сторонкой,
Нож убийцы не достанет.
Даже в автокатастрофе
Обойдусь ушибом я.
И когда вдали от милой,
Даже на другой планете,
Всё равно я рядом с нею,
На груди моей она.
Нарисуйте! Нарисуйте!
Я отдам все накопленья.
И хотя совсем их мало,
До копейки всё отдам.
И вздохнув, старинный мастер
Вытер кисти о фланельку
И положил их на столик,
Там, где краски он мешал.
У меня мороз по коже.
Да! Ужасная картина.
Там повешенные двое.
Смерть в своем обличье грозном.
И штаны у них спустились,
Обнажились ягодицы,
Потому что в миг смертельный
Всё извергло чрево их.
Даже в воздухе миазмы.
Нет! Бежать скорей отсюда!
Как же так, великий мастер!
И такое создавать!
Разве людям это надо
Видеть смерть в обличье грязном
И у виселицы вонью
От повешенных дышать?
И выходит, что не только
Радость людям мастер дарит.
Ужас в сердце поселяет,
Безграничный ужас смерти.
Я бежал и задыхался.
Нет! Сюда я ни ногою.
Тут прижал к груди я руку.
Это что еще? Медаль!
Отдышался я. И крышку
Медленно я открываю.
Вот оно мое спасенье!
Вот она моя любовь!
Я открыл. Застыл на месте.
Не могу пошевелиться.
На меня, оскалив зубы,
Череп пристально глядел.
Глава двадцать седьмая
ЛЮБА ПОМОГАЕТ СВОИМ
Убить героя – значит, пощадить.
Тогда ему неведомы сомненья.
Так получается, он выбора лишен,
Который нас всегда в тупик поставит
И доставляет страшный дискомфорт.
Приносит нам душевные мученья.
И хочется махнуть рукой,
Послать всех дальше,
Забыться, успокоиться, уснуть.
Но не получится…
И если даже вступим
На этот путь,
То будем сомневаться:
А правильной дорогой мы идем.
Быть может, лучше,
Если бы свернули
Налево или же направо,
А, быть может,
На месте лучше б было оставаться,
Ведь неизвестно же,
Куда ведет дорога…
Так Люба сомневалась.
И порою
Считала, что она зашла в тупик.
Ведь ни одной девчонки на заводе.
Да и вообще здесь молодежи нет.
Все пожилые, женщины, мужчины,
Которым никакие перспективы
Уже не светят. Доработать и уйти
На пенсию. И внуками заняться.
Вот их удел. О большем не мечтают.
В деревне будущего Люба не имела.
И в городе такая ж канитель.
Когда другие люди узнавали,
Что фрезеровщицей работает она,
Глядели на нее, как на больную.
Ну, в продавцы, в кассиры, на заправку,
Ну, на худой конец, в уборщицы пойти…
Но на завод, чтоб у станка стоять?
Наверно, нужно быть последней дурой.
И Любе приходилось уклоняться
И что-нибудь невнятно бормотать.
Но больше о заводе никому
Она не говорила. Стыдно было.
Ушла б с завода. Но тогда жилье
Искать ей надо. И зарплата не плохая.
По крайней мере, больше, чем на кассе.
А про техничек что уж говорить!
В деревню Люба деньги посылает.
И мать ее была так благодарна.
Теперь лекарства может покупать
И сына одевать других не хуже.
В кредит вот взяли плоский телевизор.
Такая красота! Все вечера глядят
Теперь они с Серёженькой программы.
И радовалась Люба каждый раз,
Поговорив по телефону с мамой.
И голос-то у мамы стал другой,
Каким-то громким, бодрым и веселым.
Однажды к ней Степаныч подошел.
С ним парень молодой лет двадцати пяти.
Глава двадцать восьмая
НАДЯ: ТЫ БУДЕЕШЬ ОТЦОМ:
Вспять не бежит к истокам
Даже простой ручей.
То, что с нею случилось,
Уже изменить нельзя.
К Лелю она привязалась.
Наверно, влюбилась даже.
Казалось, что лучше мужа
Ей уже не найти.
Только одна преграда.
Зато какая преграда!
Мешала соединиться.
Это его семья.
Надя уже понимала,
Что напрямую не надо.
Только испортит дело.
Надо быть осторожней.
И потихоньку, не прямо,
Путями окольными Леля
Вывести к точке конечной,
Чтобы расстался с женой.
Был он прекрасный любовник,
Ярый, неутомимый
И потому огорчался
Паузам в несколько дней.
Он предложил ей способ
Другой. И что здесь такого?
Многие это делают.
Здесь извращения нет.
Надя сопротивлялась,
А как-то его спросила:
– А вот тебе, интересно,
Делала это жена?
– Да так! Пару раз случилось.
Да как-то бледно! Без страсти!
– Ну, ладно! – кивнула Надя.
– В любви не бывает запретов.
Хотя мне ужасно стыдно.
Наверно, я не сумею.
Сумела! И как сумела!
Он выл и стонал от блаженства.
– Такого со мной не бывало,
Наденька, никогда.
– Послушай, мой принц любимый!
Но так ведь детей не будет.
– Детей? А при чем тут дети?
О чем ты, моя любовь?
– Да знаешь, а я мечтаю
Родить от тебя ребенка,
Чтоб был на тебя похожий.
Я так бы любила его.
Ведь он твое продолженье,
Частица твоя, любимый.
И знаешь, последнее время
Я думаю часто об этом.
Задумался Ваня.
– Надюша!
Я как-то об этом не думал.
И правда, иметь от любимой
Ребенка – хорошая мысль.
– Так значит, что ты не против?
– Конечно, согласен, Надя.
Она обняла его крепко
И долго его целовала…
– А с отчеством можно, Ваня,
Твоим записать ребенка?
– Ну, ясно! А то с каким же,
Когда я его отец?
Не стали предохраняться.
Случилось, что должно случиться.
Но Наде этого мало:
Он нужен ей целиком.
Она без истерик, мягко
С ним разговор заводила
Всё чаще на эту тему.
– А знаешь, Ваня, ребенок
Спрашивать будет маму:
«Мама! А что наш папа
Так редко бывает дома?
Куда-то всё время уходит,
Приходит лишь только на ночь
Или даже на вечер».
Что мне отвечать тогда?
– Ну, я и не знаю даже.
Что-нибудь там придумай.
Ты не волнуйся, Надя!
Я всем обеспечу вас.
Ведь это же мой ребенок.
– Спасибо тебе, любимый.
А, может, сказать мне прямо:
У папы другая жена.
Он с нею живет. А мы же
Совсем не семья, а так.
– Ну, это, конечно, слишком.
Зачем же такое, Надежда?
– Да, ладно, совру, мой милый.
Ты даже не беспокойся.
Но эти иголки всё больше
Боль доставляли Лелю.
Глава двадцать девятая
ВЕРА ЖДЕТ РЕБЕНКА
Утром срезать ветку вербы
И на стол ее поставить.
В доме сразу станет краше
И светлее, как на Пасху.
Гонит Юра-матерщинник
Вдоль по улице коров.
И собаки замолкают.
Словно чувствуют собаки
В Юре родственную душу.
Выйдет Вера, улыбнется.
Солнце светит, ветер гладит.
Петухи кричат задорно
И стрекочут воробьи.
И чего еще нам надо,
Что ж мы бьемся неустанно,
Суесловим и злословим,
Нервы наши, словно струны,
Лишь ударь по ним сильнее
И порвутся. И не песня
Зазвучит, а визг, как будто
Поросенка кто-то режет.
Вере же спешить не надо.
Переделает по дому,
А потом она присядет
И мечтает о ребенке.
Ей сказали: будет мальчик.
А какой? Похож на Вову
Только б не его характер,
Не болезненная блажь
Быть всегда на первом месте,
Чтобы все кругом визжали,
Чтоб цветы тебе бросали
И бюстгальтеры на сцену.
Это даже очень славно,
Что вот так всё обернулось.
Что ее ждало в грядущем?
Ссоры, ненависть, измены.
А ребенок всё бы видел,
Их скандалы он бы слышал.
Стал бы нервным, огрызался
И в истерику впадал.
А живот уже заметен.
А когда она выходит
В магазин, сто раз услышит:
– Ну, когда рожаешь, Вера?
– Срок придет, тогда родим.
Может, кто-то и злословит
И злорадствует, быть может.
«Стать хотела городскою,
А домой вернулась с пузом».
Может. Каждому платочком
Рот, конечно, не закроешь.
Но не слышала ни разу
Над собой она насмешки.
Дома мама не кричала.
Ни единого упрека.
Ну, вернулась и вернулась.
Значит, так уже получилось.
Сколько девок незамужних
Так детишек нарожали!
Ничего! Живут не стонут,
С голоду не умирают.
Потихоньку подкупают
И пеленки, и одежду.
С рук в селе коляску взяли.
Как-то вечером сидели
И смотрели телевизор.
Там со звездами эстрады
Шел очередной концерт.
И внезапно побледнела,
Сжалась и застыла Вера
И глядит, не отрываясь,
На экран.
«О! мой зайчик! Я люблю тебя безумно!
Целый день тебя я глажу.
День и ночь тебя целую,
На руках тебя ношу».
С волосами голубыми,
В куцем пиджачке, колготках,
Чтоб бугор еще рельефней
Выделялся среди ног,
Он козлом скакал по сцене
В окруженье подтанцовки
И такую ахинею
Нес он голосом козлиным.
– Что с тобой случилось, дочка?
Смотрит мама напряженно.
– Может, что-то заболело?
Затошнило? Что с тобой?
– Ничего! Нормально, мама.
Выйду лучше на крылечко.
Вышла Вера и вздохнула
С облегченьем на крыльце.
Словно груз с нее свалился.
Разогнулась, распрямилась,
Улыбнулось серой тучке.
– Ой! Какая всё же дура
Я была!
И засмеялась.
Глава тридцатая
ЛЮБА ЗНАКОМИТСЯ С САШЕЙ
И растворился мрак во мраке,
И снова осветился мир.
Всё стало ярким, разноцветным.
Всем людям добрые слова
Сказать ей хочется.
– Забудьте
Ненастье!
Жизнь – такой подарок
Чудесный. Нет его дороже.
Когда она увидит Сашу,
То прыгать хочет, как ребенок.
О нем подумает, и сразу
Всё забывается плохое.
Да, он немного неуклюжий,
Порою даже несуразный,
При ней краснеет, как девчонка.
То замолчит, то что-то мямлит.
Такой смешной и очень милый.
А мастер как доволен Сашей
И нахвалиться им не может.
– Вот никогда бы не подумал,
Что молодой парнишка может
Так разбираться в производстве.
А как станки он понимает!
Лишь в цех заходит, неполадку
Определяет он на слух.
И сам работы не боится.
Засучит рукава и быстро
Он неисправность устранит.
Да за такого нам держаться
Руками и зубами надо!
Скорей бы институт закончил
И к нам. Да только
Слишком скромный,
Застенчивый и угловатый.
Повысить голоса не может.
А здесь без этого нельзя.
Молчала Люба. Но такие
Приятно слушать ей слова.
Душа прекрасная у Саши.
Он добр, как агнец. Никому
Не скажет злого слова парень.
Глава тридцать первая
НАДЯ НА СТАНЦИИ
Когда над пригородной станцией,
Как искры, звездочки горят,
Она порой сюда приходит
И на скамейке привокзальной
Сидит и думает своё.
Людей немного в это время.
Никто ее не беспокоит.
Лишь слышно лязганье вагонов,
Диспетчера суровый голос
Да сердца собственного стук.
Зачем она сюда приходит?
О том сама не знает Надя.
Ей хорошо здесь, потому что,
Как ни хитро было задумано,
Но всё завязло, как в болоте.
Пока одну поднимешь ногу,
Другой завязнешь, и ни шагу
Не продвигаешься вперед.
И вроде бы ребенка хочет,
И вроде любит, не скупится,
Но чтоб жениться – извините.
Весь извивается, как уж.
И то и сё ему мешает,
Пока не стоит торопиться,
Решенье этого вопроса
Пока оставим на потом.
Как бюрократ, волынку тянет.
Уж так ей измотал он нервы,
Что сдерживаться всё труднее.
Вот так сорвется как-нибудь.
Она все это понимает,
Хоть от бессилья вой волчицей.
Глава тридцать вторая
ВЕРА
«Твои глаза – два океана,
В которых можно утонуть!» -
Шептал когда-то ей любимый,
А ныне чуждый человек.
Ничто в душе не всколыхнется,
Когда подумает о нем.
А ведь любила, обожала,
За ним бежать была готова
Куда угодно, на край света.
Пожалуйста, хоть босиком.
Вот значит в жизни как бывает.
Любовь придет, про всё забудешь
И веришь до окончанья века
С любовью этой проживешь.
«Какою глупой, романтичной!
Как верила я в эти сказки
По-детски в вечную любовь.
Войди сейчас он, побежала,
В слезах на грудь его упала.
И целовала, и шептала