Работа для Бекки

Обменявшись с Гуго взглядами, Вепрь приложил к губам палец, дождался ответного кивка и только тогда подплыл к люку. Пистолет он держал над головой – на всякий случай. Взявшись за кромку входного проема, по грудь извлек себя из воды. Заглянул внутрь. Никого не увидел. Выбрался по пояс и заглянул глубже. Потом повернулся к Гуго, снова кивнул и одним движением забросил себя внутрь самолета. Пока Гуго в точности повторял его действия, Вепрь уже успел выяснить, в чем же была причина бездеятельности пилота, оставшегося на борту гидроплана. А причина была более чем банальна: пилот – худой, похожий на хиппи парень в очень маленьких круглых очках – мирно дремал, вытянувшись в кресле; в уши у него были вставлены синие шарики наушников, и довольно отчетливо было слышно, как надрывается в них некая экзальтированная рок-звезда. Вепрь понимающе покивал – с такой звуковой завесой пилот с легкостью мог пропустить и начало ядерной войны, не говоря уже о парочке каких-то там гранатометных залпов.

Ступая на цыпочках, стараясь не раскачивать самолет, Вепрь подошел к пилоту, воткнул ему в затылок дуло пистолета и сорвал наушники. Парень испуганно подскочил, но получил кулаком по очкам и рухнул обратно в кресло.

– Заводи свою этажерку, – приказал Вепрь. – Летим в Окленд. Гуго, я контролирую ситуацию, позаботься о Каттере и чемоданах.

Несколько минут спустя они уже были в воздухе. Гидроплан благополучно оставил позади остров и, никем не замеченный, двигался на юг, к берегу, где на перешейке меж двух гаваней раскинулся город Окленд.

На берегу расстались. Выделив Гуго приличные премиальные, Вепрь похлопал его по плечу и спровадил в город.

С Лесом они на прощание обнялись.

– Только не плачь, – на всякий случай предупредил Вепрь. – Слезы я не люблю. И целоваться мы тоже не будем!

Каттер усмехнулся.

– Ты уж извини, если я нарушил твои планы, – сказал он. – Да и дельце наше сложилось немного не так, как хотелось бы… Теперь нас будут искать, Вепрь. Мы сильно нашумели и слишком много народу положили, чтобы это прошло незамеченным. Вероятно, тебе опять придется срываться с насиженного места.

– Вероятно, да, – сказал Вепрь. – Но мне не привыкать. Терпеть не могу подолгу однообразия. Одно беспокоит: как объяснить все жене?

– Ничего, Славянка умная девушка, она поймет…

Но Вепрь не был в этом уверен так же твердо, как Лес. Поэтому к жилищу своему он подошел, обуреваемый самыми тяжелыми мыслями.

Войдя внутрь, сразу же прошел на кухню, где Славянка колдовала у плиты, прижав к пояснице руку и выпятив свой высокий живот. Она была на девятом месяце; они со дня на день ждали появления ребенка, и это усугубляло сложившуюся ситуацию. Услышав шаги, Славянка повернулась и критически осмотрела мужа. Покачала головой. Сказала, вздохнув:

– Только не говори, что ты украл миллион долларов и нам пора сматывать удочки, ладно?

Не в бровь, а в глаз. Вепрь поставил чемодан с деньгами на пол и развел руками.

– Нам надо поговорить, – заявил он.

– О чем?

– Помнишь, ты как-то сказала, что хотела бы рожать дома, в Сибири, а я за это назвал тебя дурой? Помнишь?

– Помню. Ну и что?

– Ты не поверишь! Только что я украл миллион долларов, и нам пора сматывать удочки!

Глава первая

Последнее воскресенье мая стало для Андрея тяжелым испытанием. Тот гнетущий, липкий страх, который он испытывал на протяжении последних недель, успел стать для него привычным и понятным, и он не предполагал, что столбик ртути в шкале этого страха найдет в себе силы подняться еще на одно деление. Это было невероятно, но это случилось – из хронического состояния страх вновь перешел в обостренную форму, в предкризисное состояние, вызывая тошноту и давящую пустоту в желудке.

Все это было связано с одним-единственным именем – Стэн. Оно ни на минуту не выходило у Андрея из головы, и он как-то подумал, что если бы имелись в природе единицы измерения страха, то наверняка они назывались бы «стэнами». «Впрочем, нет, – тут же отвечал он сам себе, с отвращением прислушиваясь к своему состоянию. – Скорее они назывались бы «андреями» и обозначались перекошенной от страха белобрысой физиономией в круглых очках с золотой оправой!»

Была в этом если и не вся истина, то большая ее часть. Андрей не считал себя трусом, да и не был им никогда, но если такой человек, как Стэн, ставит перед тобой условия в самой жесткой форме и ты изначально знаешь, что не сможешь эти условия выполнить, – тут есть над чем призадуматься. И трусливые мысли о бегстве из города уже не кажутся столь неприемлемыми, как раньше, – быстрее, без оглядки, куда угодно, лишь бы нашлось местечко, где Стэн ни за что не станет тебя искать. В деревушку, где два дома и полторы калеки; в таволган, с рюкзачком за плечами и карабином в руке, где все твои деньги абсолютно ничего не значат и где сытость желудка вечером зависит лишь от удачного выстрела утром! Но ты быстро понимаешь, что в деревушке на два дома толку от тебя будет немного, не выдюжишь ты долго в деревушке той; а таволган – он, дело понятное, чужаков не любит, да и видел ты его лишь с высоты пятидесяти метров, с вертолета, когда подраненный сохатый ломился сквозь заросли, напуганный шумом винтов, выстрелами и пулей в левой лопатке, а ты, трепеща от азарта, пытался удержать его в центре оптического прицела!

Вот и ты сейчас, Бубнов, что тот сохатый. Некуда тебе бежать. Нет у тебя, Бубнов, надежды ни на глухую деревушку, ни на таежные дебри, ни даже на арктическую метеостанцию (была у тебя и такая мысль, довольно жалкая, кстати), и остается тебе, Бубнов, надеяться только на собственный ум, скорее даже не на ум, а на резвость языка, чтобы наобещать Стэну золотые горы в самый короткий срок и чтобы он тебе поверил, и еще на то, что Стэн проявит снисхождение и сохранит тебе жизнь.

Жизнь, жизнь, только бы оставил жизнь! Ты ему все отдашь, Бубнов, все, что у тебя осталось, и будешь вкалывать на него без продыху, не разгибая спины; и ты, Бубнов, даже не будешь проявлять ложного мужества – кому оно нужно, мужество твое? – и ни слова не скажешь, даже если Стэн будет угрожать, что навредит каким-то образом Бекки и Пашке. Пусть говорит – слова ничего не значат. Главное – чтобы он оставил тебе жизнь. А потом, Бубнов, ты что-нибудь придумаешь…

Да, сегодня было последнее воскресенье мая, а завтра должен быть первый понедельник июня, и это означало для него – расплата. И что самое страшное – Стэн прекрасно знает, что он, Андрей, так и не смог выполнить его условия, и, должно быть, уже потирает руки, предвкушая предстоящую расплату.

Страшно. И тошно. И даже вдвойне тошно от того, что ты сам напросился к Стэну, приглашал его в баню, стегал его, волосатого, распаренным веником, поил его, ненасытного, хорошим пивом и отличной водкой. Чуть ли не обнимался с ним. И только хихикал, когда он подталкивал тебя локтем, раздирая жирными пальцами копченого кижуча, и подмигивал тебе, говоря: «Расскажи мне, Андрей, где ты умудрился такую бабу себе откопать? Колись, очкарик! Если бы я встретил ее раньше тебя, то ни за что бы не упустил…»

Да уж, он бы не упустил. Сколько их у него было, и где они все теперь? Не знаешь. И никто не знает. А если кто и знает, то молчит, и не вытянуть из него ни слова даже каленым железом, потому что каленое железо – это всего лишь боль, а Стэн – это еще и страх…

Но тогда, четыре месяца назад, ты об этом совершенно не думал. А думал только о выгоде, которая светит тебе, если затеянное дело пройдет, как рассчитано, и еще о том, какой авторитет завоюешь себе в этом случае. Ты даже стал представлять себе тогда, как откроются перед тобой двери тех домов, о которых ты раньше и мечтать не мог, как будут расшаркиваться перед тобой те многие, кто прежде смотрел на тебя свысока.

Дурак, на кой черт тебе нужно было все это? Да и Бекки, жена твоя, умница, не раз говорила: «А ты уверен в себе, Андрей? Может, не стоит связываться с этим человеком? Конечно, я его не знаю, но мне совсем не понравилось, как он с тобой разговаривал. Может, не надо иметь с ним дел?»

Не надо было. Но ты не слушал ее, умницу. Только смотрел, как на полную дуру, и убеждал, брызжа слюной во все стороны, что эта связь – светлое будущее для вашей семьи.

Вот тебе и светлое будущее. Вот тебе и сияющие перспективы, Бубнов Андрей Павлович, черт бы тебя подрал…

Трах! В сердцах Андрей смахнул со стола стакан, в котором на самом дне еще оставалось на мизинец дешевого портвейна. Пол в забегаловке, где Андрей в одиночестве сидел за круглым столиком, был покрыт потрескавшимся линолеумом без определенного рисунка, и стакан не разбился, лишь глухо стукнул, как деревяшка о деревяшку, а вот портвейн вылился, растекся кривой кляксой и стал похож на лужицу крови. От вида ее захотелось плакать. Да Андрей и заплакал бы, будь он один в этом зале, но сидели за соседним столиком еще несколько выпивших посетителей, да и официантка была тут настолько роскошной, что даже в таком состоянии не хотелось терять перед ней марку.

Впрочем, тьфу на нее, не о том ты думаешь, кобелина позорный. Не о бабах думать надобно и не о марке своей, от которой осталось одно воспоминание, кстати, а о том, как выпутаться из создавшейся ситуации. Значит так – ты скажешь ему уверенно: «Я все продумал, Стэн, все просто отлично. В ближайшие месяцы я могу гарантировать тебе в два раза больше обещанного первоначально!», и при этом тебя будет распирать бросающийся в глаза оптимизм. Ты будешь розовощекий и ясноглазый, и от тебя не будет вонять перегаром. Стэн не любит, когда на него воняют перегаром. Для него это лишний повод подозревать, что на самом деле ты думал вовсе не о делах, а заливал свою беспомощность дешевой бурдой в дешевой забегаловке, не в силах позволить себе что-нибудь получше.

– Тебе еще принести, Андрей?

Поначалу Андрей не воспринял это как вопрос – показалось просто, что жужжит над самым ухом какая-то назойливая муха, и захотелось даже отмахнуться от нее, чтобы не приставала, но спустя секунду он поднял – полупьяный взгляд и увидел прямо перед собой лицо роскошной официантки.

– Ты уронил свой стакан, Андрей. Принести еще вина?

Впрочем, вблизи, с расстояния всего сантиметров в тридцать, она уже не казалась такой роскошной. Поры на лице крупные, совсем не женские, на носу забиты пылью, отчего он казался весь в черную крапинку, и была официантка покрыта слоем блестящего пота. Помада на губах была наполовину съедена, что не прибавляло ей красоты. А вот лицо ее показалось почему-то ужасно знакомым. Но – где и когда?

Тяжело выдавив в щеку винную отрыжку и выпустив воздух в сторону, Андрей спросил, набычившись:

– Откуда ты меня знаешь?

Официантка подняла стакан, распрямилась и вдруг широко улыбнулась. Зубы у нее были широкие, большие, где-то в глубине рта блеснула металлическая коронка. Передние нижние резцы росли в разные стороны, веером, и это тоже показалось ему знакомым. И знакомы были ее глаза. Раскосые, большие, какие-то печальные, как у коровы.

– Ты меня не узнал, Андрей? Я Вика. Вика Першина, мы вместе учились. Торговый институт, общежитие на проспекте Маркса.

Вика Першина. Ну точно, Вика-Коровушка. Она была деревенской девчонкой, с Алтая, кажется. Развеселая, каких поискать, и простая, каких поискать, – без всяких условностей. С ней, помнится, половина парней с потока успела переспать на первом же курсе. И он, помнится, умудрился попасть в эту половину. Вагоны потом пришлось разгружать на Сельмаше, чтобы собрать деньги на лекарства…

– A-а, ну как же, как же! Здравствуй, Вика, прости, что сразу не признал. Вообще-то я тут в первый раз. А ты, надо же – признала!

Вика торопливо обтерла стакан передником, который вблизи оказался мятым и порядком засаленным, поставила стакан на стол и присела на стул.

– Да вот, признала, – сказала она не очень уверенно. – Только не ожидала тебя здесь увидеть. Я слышала, ты многого добился.

– Да уж, постарался! – на какое-то мгновение он даже позабыл о предстоящем разговоре со Стэном и вновь почувствовал себя прежним Андреем Бубновым, очень перспективным молодым бизнесменом и вообще – свойским парнем, в чьих кобелиных достоинствах не сомневалась ни одна знакомая барышня.

– А у тебя как дела, Виктория? – Андрей уперся локтями в столешницу, а кулаками в подбородок. – Официанткой, я смотрю, трудишься. Или просто подрабатываешь?

– Подрабатываю. – Вика снова продемонстрировала свои «зубы веером». – Но вообще я здесь хозяйка. А заодно бухгалтер и шеф-повар. Не самые лучшие времена сейчас у меня, но пытаюсь удержаться на плаву.

– Ну-ну, – сказал Андрей. – Не зря, наверное, торговое образование получила. А времена сейчас у всех не самые лучшие.

– И у тебя?

– Я – исключение, – бахвалясь, соврал он.

– Ты всегда был исключением, – польстила она, и оба рассмеялись.

«И как же я ее сразу не узнал? – подумал Андрей. – Она ведь почти совсем не изменилась. Такая же, как и была. И даже красится так же, как раньше…»

Вика принесла бутылку «монастырки», чистые стаканы («жахнем по полному!»), и они выпили. Быстро разговорились, вспоминая студенческие годы. Вика, оказывается, прекрасно все помнила. В отличие от Андрея. Она то и дело толкала его в плечо своей на удивление тяжелой рукой, закатывалась в смехе, а просмеявшись, выдавала какую-либо историю из тех лет, которую он, как ни силился, вспомнить не мог. Практически ни одной. Чтобы не выглядеть перед ней полным кретином, он время от времени обрадованно вскрикивал: «Ах да, помню-помню!» – и заходился в натянутом смехе, а Вика радовалась, как ребенок, всплескивала руками и заводила новый рассказ, не отводя от него обожающего взгляда своих коровьих глаз.

Андрей сразу заметил этот взгляд. Заметил, оценил и словно мимоходом подумал: «Стоит чуть поднажать, и она – моя. Хотя даже и нажимать не надо – она и так моя…»

Он уже порядком опьянел. Сознание настолько затуманилось, что проблема со Стэном уже не казалась столь ужасной и мрачной, как всего час назад. Нет, Стэн не может поступить с ним, как поступал со многими своими должниками. Они так хорошо ладили, и к тому же Андрей не простой должник, он – самый крупный его должник, с большой, так сказать, буквы, и вряд ли Стэну захочется терять кровные полмиллиона долларов только ради того, чтобы не изменить своему глупому принципу: не заплатил – значит, обманул, а обманщик должен быть наказан.

Когда речь идет о таких суммах, этот принцип не годится, нужен другой: не заплатил – значит, не хватило времени. Потерпи и получишь больше.

От этой внезапно пришедшей ему в голову мысли Андрей едва не подпрыгнул на стуле. Да, конечно – Стэну незачем его убивать. Стэн не такой кретин, чтобы терять полмиллиона. Стэн смирится и даст ему еще время, а уж он, Андрей Бубнов, постарается расплатиться, отдаст все до последнего цента, до последней копеечки, будет работать без продыху в ущерб самому себе, лишь бы выйти из этой истории чистым и живым.

Вместе с этой мыслью он почувствовал вдруг удивительное облегчение, словно все последние дни носил на плечах непомерный груз и не имел возможности от него избавиться, а тут вдруг – плюх, еще вина в желудок – и груз в одночасье испарился, словно его и не было.

Если бы Андрей умел летать – взлетел бы. Это было прекрасное чувство. Обретение второй жизни. Господь бережет его, Господь не даст ему умереть!

Воодушевленный, Андрей наполнил «монастыркой» свой стакан, забрал у Вики ее стакан с недопитым вином и тоже наполнил.

– Выпьем за нас, Виктория! – объявил он, чувствуя, как лицо разрывает напополам широкая улыбка. – Брудер, так сказать, шафт… Не возражаешь?

Андрей вложил стакан с вином ей в пальцы, поднял свой, и они скрестили руки. Глядя друг другу в глаза, выпили все до дна. Крепко, взасос, поцеловались и одновременно отпрянули друг от друга, отвернулись, чтобы тихонько отрыгнуть в сторонку дешевое вино. Потом Андрей взялся за сигареты, прикурил одну, отдал Вике, прикурил вторую – для себя. Задал вопрос, который сейчас считал самым главным:

– У тебя есть семья, Виктория?

Чтобы подчеркнуть крутость своего нрава, Андрей хотел пустить перед собой несколько дымовых колец, но это ему не удалось – сказалось долгое отсутствие практики, – и только закашлялся. Поморщившись, отмахнулся от дыма. Вика, глубоко, по-мужски, затягиваясь, помотала головой.

– Была, – сказала она. – Не очень долго. Ты его должен помнить – Славка Батурин с нашего потока. Помнишь, темный такой, мрачноватый, он еще с Сахалина в Город приехал. Мы с ним чуть больше года прожили. Промучились, вернее. Ну что поделаешь, если не создана я для семейной жизни. Мне разнообразие нужно, а он: Вика, подмети пол на кухне; Вика, помой посуду, чистых тарелок ему, видите ли, не осталось; Вика, постирай белье – к нам, видите ли, его родня из Анивы прилетает! Вика то, Вика се. В общем, загуляла я с горя, а он возьми да застань меня в такой позе, когда остается только сказать: «Милый, это совсем не то, что ты думаешь!» Короче, я не Першина больше, а Батурина, хотя и развелась.

– Живешь-то где? – продолжил допрос Андрей.

– Комната у меня в Кировском. Денег скоплю, квартиру куплю, недолго уж осталось. Бизнес хоть плохонько, да идет.

– Может, нам навестить твою комнатку? – с кривой улыбкой предложил он, словно бы шутя.

Андрей наперед знал, что Вика согласится, – она всегда соглашалась. И он не ошибся. Вика игриво погрозила ему пальцем и сказала, смеясь:

– На старое потянуло, проказник?

– О, я шалун еще тот! Переодевайся, поехали, я на технике, – Андрей уже не просил и не заигрывал – он приказывал, и тон его не допускал никаких возражений.

О Стэне он забыл окончательно, и о страхе своем забыл, и о Бекки с Пашкой тоже, остались только кипящие гормоны, которые ему немедленно надо было куда-то излить. И Виктория лучше всего подходила для этой цели.

– Но как же я поеду, Андрюшенька? – заволновалась Вика. – Мне еще два часа до закрытия.

– Хозяйка ты здесь или нет, в конце концов? Закрывай свою богадельню и едем. Живо.

Вика безропотно подчинилась. Она столь резво бросилась исполнять приказание, что Андрею показалось: прикажи он ей сейчас облить все здесь бензином и поджечь, она подчинилась бы ему столь же безропотно и столь же быстро. Это ему понравилось. Он даже рассмеялся во весь голос и почувствовал жгучее внутреннее нетерпение: ну что же ты так долго возишься, шалава? Поторопись, я тебя помурыжу пару часиков, и мы по-доброму расстанемся. Секс обещает быть бешеным, как тогда, в студенчестве. Как и с тобой, и с подружкой твоей, той, большеносой… И как с Бекки поначалу. А впрочем, поначалу со всеми так…

Вика выбежала из-за стойки буквально через минуту. Засаленного передника на ней уже не было, была белая блузка и длинная белая юбка, из такой тонкой ткани, что даже здесь, в отсутствие солнечного света, сквозь нее просвечивали стройные ноги. И белые трусики тоже, да что там трусики – даже невесть откуда взявшиеся синяки на ляжках можно было видеть сквозь эту прозрачную ткань. Андрей немедленно вспомнил, как разгружал вагоны на Сельмаше, и впервые засомневался: а верно ли он поступает? Но длилось это недолго. Через секунду он уже ни о чем подобном не думал, а думал только об одном: быстрее, быстрее же ты, шалава!

Вика весьма бесцеремонно подняла из-за соседнего столика компанию выпивох: «Все, мужики, закрываюсь, меняйте дислокацию!», ловким движением собрала в одну руку все пять стаканов и катнула на стойку. Серой тряпкой смахнула со стола на пол хлебные крошки. «Виктория, но время еще детское, – послышались недовольные голоса. – Налей нам еще по стаканчику, будь ласка!» – «Все, закрываюсь, я сказала. Кассовый аппарат сломался, не имею права работать». – «Какой аппарат, Вика, ты с этим очкариком на случку собралась!» – «Заткни пасть, теребень кабацкая!» – «Вика, ласточка, налей нам по пять капель, и мы удалимся». – «Вот вам «Агдам», черти, и мотайте отсюда!»

Довольно погуживая, выпивохи удалились, косясь на Андрея, гыгыкая и переговариваясь, явно обсуждая просвечивающие Викины прелести. Когда двери за ними закрылись, Вика предстала перед Андреем невероятно довольная, цветущая, пахнущая дешевой туалетной водой. В руке у нее была худосочная сумочка.

– Поехали? – спросила она.

– Поехали, – кивнул Андрей.

– Ой! – она вдруг перестала улыбаться. – Как же ты за руль сядешь, пьяный такой?

– Ха! – только и ответил он.

– Может, все-таки я сама поведу машину?

– А ты умеешь? – удивился Андрей.

– Конечно. У меня у самой «копейка», время от времени по делам мотаюсь.

– Ну что ж, – он пожал плечами. – Тебе и флаг в руки.

* * *

Стиснув в зубах быстро тлеющую на ветру сигарету, Андрей опустил створку «ракушки» и защелкнул замок. Стало уже совсем темно, было новолуние, да и тучи к вечеру затянули все небо, и, судя по всему, собиралась гроза. По крайней мере, ветер налетел именно такой – резкий, неожиданный, вихрастый, плюющийся пылью и мелкими брызгами.

Гроза, везде гроза, и в природе, и в судьбе…

Хмель из него вышел уже почти полностью, и его место снова занял страх. Не зная почему, Андрей боялся возвращаться домой, но возвращаться было необходимо, потому что Бекки наверняка его заждалась; не спит, ходит из комнаты в комнату, смотрит в окна, переживает. Она всегда за него переживает, хотя в последнее время он начал ей это запрещать. «Я деловой человек, Бекки, бизнесмен, и я не могу сказать тебе наверняка, когда вернусь домой. Это издержки профессии, они мне и самому не нравятся, но это моя работа, и ты должна с этим считаться». Иногда это было правдой, но в большинстве же случаев издержки переваливали через край, и тогда это становилось просто весьма удобным аргументом, «клёвой отмазкой», как сказала сегодня Вика, когда они разговорились на эту тему.

Направляясь к подъезду, он представил себе, как сейчас вернется домой, молча чмокнет жену в шею, молча разденется, молча встанет под душ, а потом так же молча заберется под одеяло, спихнет задом Бекки на край кровати и заснет. А завтра проснется очень рано, как всегда, и с этого момента для него начнется отсчет времени, и он не будет знать точно, увидит ли утро следующего дня!

В дверь Андрей стучать не стал. Он знал, что Бекки не спит – ждет, умница, – но все равно достал свой ключ, замок смачно чавкнул и впустил его внутрь.

Андрей ожидал, что тут же увидит перед собой жену, которая наверняка услышала скрежет ключа в замочной скважине и уже подошла к двери, чтобы встретить своего усталого, измученного мужа, но ничего подобного не произошло.

Значит, все-таки уснула. Не дождалась. Андрей почувствовал легкую обиду – обычно она всегда дожидалась, даже если он возвращался очень и очень поздно. Ей не надо было с утра никуда вставать – она нигде не работала. До замужества трудилась воспитательницей в детском саду, но сразу после свадьбы Андрей поставил перед ней условие: никакой работы. Он сам сможет ее обеспечить. С лихвой. Тогда она только пожала плечами, но продолжала исправно посещать свой детский сад, однако после рождения Пашки с этим было покончено. Навсегда. Да и глупо работать за воспитательские гроши, когда муж ворочает такими суммами.

Ворочал, мысленно уточнил Андрей с горечью. А еще вернее – отворочался.

Ослабив узел галстука, он расстегнул рубашку, ремень и прошел в комнату.

Свет еще не успел вспыхнуть, как он уже все понял. И моментально ослаб. До такой степени, что не смог даже отшатнуться и прикрыть лицо руками, хотя именно это собирался сделать.

Крепкие руки схватили его за затылок, Андрей увидел, что ослабленный узел галстука уплывает назад, и сразу почувствовал, как тугая петля обхватила шею. Он попробовал подсунуть под нее пальцы, но ему больно двинули по рукам, и они беспомощно обвисли. «Не может быть! – мелькнула паническая мысль. – Меня не могут убить!»

Его не убили.

Когда мутная пелена страха сползла с глаз, первое, что он увидел, был Стэн. По-хозяйски, закинув ногу на ногу, он сидел на его кровати, сцепив пальцы замком на острой коленке. В оскаленных зубах была зажата незажженная сигара.

На кровати рядом со Стэном сидела Бекки. Одетая – значит, действительно ждала его до последнего, – со связанными за спиной руками и накинутой на шею капроновой тесемкой; конец ее держал огромный, заплывший жиром детина, которого Андрей однажды видел в компании Стэна. Детина походил на борца сумо, прогуливающего свою любимую собачку. Только в роли собачки сейчас выступала Бекки…

На мгновение Андрей представил себе, как бросается вперед, к жене, чтобы снять с ее шеи эту проклятую удавку; и еще он вообразил, как Стэн, не переставая улыбаться, делает знак своим громилам, они хватают его за руки и начинают душить. Сильнее, сильнее! Он станет синий-синий, глаза вылезут из орбит, и пена полезет изо рта, как у бешеной собаки…

Андрей даже не шелохнулся, буквально парализованный страхом. Бекки тоже не произнесла ни слова, только испуганно взглянула на него и прикусила губу. Пашка сидел в углу за трюмо, сжавшись в трясущийся комочек, и молча смотрел на отца.

– Заявился! – громко объявил Стэн.

Потом достал из кармана зажигалку и прикурил свою изрядно обсосанную сигару.

– Похвально, Андрейка, я рад, что ты не ударился в бега. Почему-то я считал, что ты гораздо больший трус, не думал, что забота о семье вынудит тебя остаться и дожидаться меня! Ты принес мне хорошие новости, Андрей?

Андрея передернуло. Это было какое-то рефлекторное вздрагивание – он еще за секунду до этого знал, что вздрогнет, но все же не удержался. Стэн рассмеялся.

– Бр-р! – сказал он, клоунски поежившись. – Тут действительно прохладно, тебе не кажется? – и он снова засмеялся.

Андрей подумал, что если бы ему не было так страшно, то, вероятно, было бы очень стыдно. И еще он подумал, что пусть будет лучше стыдно, чем страшно, – со стыдом своим он как-нибудь разберется, а вот как разобраться со страхом? Когда тебя грозят удавить твоим собственным галстуком, у твоей жены на шее не менее страшная удавка, а твой сын забился в угол и боится вымолвить даже слово.

– Я не слышу ответа, – сказал Стэн. – Или ты не рад меня видеть, Андрей?

– Рад! – пискнул Андрей. Кашлянул в сторону и повторил уже нормальным голосом:

– Рад, конечно. Только я не думал, что ты так серьезно отнесешься к нашей маленькой проблеме. Зачем так грубо, мы же разумные люди.

– Разумные? – лицо у Стэна стало удивленным. – Маленькая проблема? Ты, наверное, здорово живешь, если пятьсот тысяч долларов для тебя – маленькая проблема. Что же касается меня, то я не настолько шикую, чтобы разбрасываться такими суммами. Для меня, брат, пятьсот тысяч – хорошие деньги. И я пришел их у тебя забрать.

– Я все объясню! – Андрей снова пискнул, и снова ему пришлось откашляться. – Я все объясню, Стэн! Э-э-э… Все получилось немного не так, как я ожидал… Э-э-э… Совсем ни так…

Он замолчал. С ужасом осознал, что совершенно не помнит тех слов, которые так долго готовил для объяснений перед Стэном. Не осталось ни одного, даже самого паршивого словца, на которые он так рассчитывал. И это только усилило его ужас. Даже голова закружилась.

А Стэн со смехом кивнул.

– Так я и думал, – сказал он, обращаясь к «борцу сумо» и к типам за Андреевой спиной. Сигары изо рта он не выпустил.

– Ты будешь удивлен, но я с самого начала чувствовал, что так все и сложится. Но ты со своим паршивым язычком совсем сбил меня с толку. Твоим красивым словам трудно не поверить, Андрюша. И я поверил. А теперь просто и не знаю, что делать.

Он повернул свою квадратную бульдожью голову к Бекки, двумя очень короткими и очень толстыми пальцами взял ее за подбородок и вздернул его вверх. Волосы у Бекки были растрепаны, русые пряди скрывали испуганное лицо от обозрения, и Стэн аккуратно, одним пальцем, раздвинул эти пряди по сторонам. С кривой улыбкой извлек изо рта сигару и, притянув к себе Бекки за затылок, звучно ее поцеловал. Она замотала головой, пробуя вырваться, но Стэн крепче сжал ее затылок, и она глухо застонала. Андрей дернулся было, но тут же притих, повиснув на туго натянутом галстуке.

– Красавица! – негромко сказал Стэн. Повернулся к Андрею.

– Тебе ужасно повезло с женой, Бубнов, но, чтобы компенсировать это обстоятельство, Господь подсунул тебе таких ублюдочных компаньонов! Они сбежали с твоими деньгами, не правда ли? С моими деньгами, Бубнов, с моими! Идиот!

Он вскочил с кровати, в одно мгновение оказался рядом с Андреем и спустя секунду уже тряс его за грудки.

– Ты просрал мои деньги, кретин, хотя бы это ты понимаешь?! И ты решил, что после этого я оставлю тебя в живых? Я поражаюсь твоей тупости, Бубнов! Или ты нашел для меня какие-то разумные аргументы?

– Д-да! – уже окончательно ударившись в панику, сказал Андрей.

– Вот как? И почему же я до сих пор их не услышал?

– Я отработаю! Я все отработаю, Стэн! Я обязательно найду тех парней и верну тебе деньги. Все! С процентами, Стэн!

Но Стэн лишь брезгливо оттолкнул его от себя.

– К твоему сведению, Андрюшенька: я больше не нуждаюсь ни в твоих услугах, ни в твоих жалких обещаниях. Я сам умею искать людей, которые должны мне деньги. Собственно, я их уже почти нашел, но это опять же вылезло мне в копеечку. Ты заслуживаешь наказания, Андрюша. Серьезного наказания.

Андрей знал, о чем говорит Стэн. Но старался не думать об этом, просто не верилось, что он может вот так запросто умереть от руки человека, с которым долгое время был «в близких». Во всяком случае, так считали все, кто их знал!

– Не надо! – только и смог вымолвить он, когда петля на шее стала затягиваться. Потом захрипел и почувствовал, как надувается и краснеет лицо и лезут глаза из орбит.

– Не делайте этого… – прошипела Бекки. – Мы все вам возместим…

Но больше ей ничего сказать не дали. «Борец сумо» натянул удавку и оскалился, издав звук, очень похожий на довольное кудахтанье; Бекки тут же замолчала, пуская пену сквозь крепко стиснутые зубы. Забилась в судорогах.

– А вот сопротивляться не стоит, – поучительно сказал Стэн, с интересом наблюдая за ней. – Пустое это!

Потом он указал пальцем на Андрея и провел пальцем по шее. И Андрея не стало – громила за его спиной, поднатужившись, взялся за галстук двумя руками, поднял его, и Андрей затрепыхался, болтая ногами в воздухе. Он пытался сорвать с шеи петлю, осознавая, что это невозможно, но до последнего момента надеялся на чудо.

И перестал надеяться только тогда, когда сознание оставило его, и он, мелко вздрогнув, обвис в неподвижности.

– Теперь бабу, – сказал Стэн, мелкими затяжками растягивая сигару. – Быстрее, Дрон, хватит копаться!

Бекки уже не сопротивлялась. Ее задушили быстро и без проблем – «борец сумо» сделал это одной рукой, словно играючи.