«Сверхчеловек над себе подобными» не только безнравственное понятие, но и вопиющее противоречие, безусловная нелепость: или они ему неподобны, или (если подобны) он не может быть сверх их. Не может, да и не смеет, если должно уважать человеческое достоинство; сказать, что «жить для других, значит жить для своего стада», – что это, как не обругать человека скотом?! Но предполагаемый сверхчеловек, унижающий себе подобных до уровня скотов и, не зная к ним жалости, себя возводящий чрез это именно в нечто высшее, – не будет ли уже зверем? Наоборот, сын умерших отцов, для которого общее со всеми ему подобными дело есть воскрешение, такое существо – уже не животное; это – сын человеческий, исполняющий волю Сына Человеческого: «Да вси спасени будут»!
В антиевангелии Заратуштры есть «искушение состраданием», редкая по лживости картина: в месте мрачном, безжизненном, где даже змеи издыхают, в Царстве Смерти, вопли «высших людей» вызвали Заратуштру, этого сердобольного зверя, из его пещеры. В этом Царстве Смерти он встречает чудовище почти нечеловеческого вида и не узнает в нем самого себя. Заратуштре узреть самого себя – почти то же, что узреть дьявола. Этим зрелищем не был, однако, убит Заратуштра; он должен был признать в нем свой двойник, тот самый, который в лице иудеев и язычников предал на страдания и смерть Богочеловека, считавшего искупление делом возможным и не считавшего унижением быть сыном человеческим. Сын Человеческий не пожелал быть сверхчеловеком; сверхчеловеки же Его времени, прикрывая свое бессердечие уважением к великому несчастию (?), прошли мимо самарянина, «впадшего в разбойники», мимо расслабленного, мимо слепого, мимо умершего Лазаря и не поняли или не хотели понять, что нужно всех призвать к общему делу спасения, в чем, конечно, не может быть неуважения к состраданию.