История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4

Конечно, этою раздачею денег мы взаимно не приобретали ни искреннего доброжелательства горских владельцев в России, ни ручательства в сохранении ими клятвенных обещаний, но, по крайней мере, говоря словами князя Дицианова, имели в руках своих орудие для их наказания; могли хотя временно показать, что наши отношения к ним изменяются и могут прийти в прежнее положение только при повороте ими на правильный и прямой путь.

С другой стороны, таким владельцам, каковы были кадий Табасаранский, шамхал Тарковский и уцмий Каракайдакский, денежные субсидии делались необходимыми. Владения этих трех лиц, простиравшиеся от Кизляра до Дербента, составляли непрерывную побережную часть Каспийского моря. Деньгами или другими какими-либо средствами, но нам необходимо было сохранять с ними дружеские отношения собственно для обеспечения нашей азиятской торговли.

Та же самая причина заставляла наше правительство обратить внимание на ханов Дербентского и Бакинского, владения которых также простирались по берегу Каспийского моря. По заключении договора посланец Шейх-Али-хана Дербентского объявил князю Цицианову, что имеет от своего хана повеление ехать в Санкт-Петербург с письменными и словесными поручениями, объявить которые главнокомандующему он не может. Догадываясь, в чем состоит просьба хана, князь Цицианов просил его сказать откровенно, сколько нужно хану войска и денег. Главнокомандующий обещал оказать ему помощь войсками, и даже скорее, чем деньгами. Медет-бек повторял просьбу о дозволении отправиться в Санкт-Петербург и уверял, что его хан охотно примет всякую помощь от русских. Помощь эта была необходима Шейх-Али-хану для борьбы его с ханами Шемаханским и Бакинским.

Область Бакинская в прежние времена принадлежала хану Дербентскому, и на этом основании Шейх-Али-хан все время хлопотал о том, чтобы возвратить ее и присоединить к своим владениям. Бакинский хан, игравший впоследствии столь значительную роль в судьбе князя Цицианова, был недоброжелателен к России. Как человек, Хусейн-Кули-хан был слаб, легковерен и скорее трус, чем храбр. Как правитель, будучи далек от предприимчивости и вял в делах, он легко поддавался влиянию своих приближенных чиновников, грабивших без милосердия его подвластных. Владея небольшим клочком земли с малым населением, Хусейн не смел и помышлять о сопротивлении другим ханам и не пользовался между ними никаким уважением.

Бесхарактерность и сознание своей слабости заставляли Хусейн-хана поддерживать постоянные сношения и связи с Мустафа-ханом Ширванским (Шемахинским), но связи эти были основаны на личной и необходимой его выгоде. Не имея никакой собственности, кроме города Баку, Хусейн был в полной зависимости от Мустафы, подпора и добрые отношения которого ему были столько же нужны, как человеку пища. Он сознавал, однако же, что и этот союз непрочен и что при первом удобном случае Мустафа не откажется наложить на него свою руку. Бакинское ханство со времени отделения от Дербентского недолго оставалось самостоятельным и независимым: оно скоро сделалось постоянным данником ханов Ширванских. Таким образом, находясь между двух огней, Хусейн мог считать себя повелителем ханства только до тех пор, пока сохранит добрые отношения с Мустафою и успеет оборониться от притязаний хана Дербентского.

Видя столь стесненное положение Хусейн-хана и желая присоединить бакинский порт к владениям России без военных действий, князь Цицианов старался, пользуясь положением хана, убедить его, что ему не у кого кроме России искать помощи, защиты и покровительства. С этою целью главнокомандующий поручил нашему консулу в Персии Скибиневскому намекнуть Хусейн-хану, что Шейх-Али-хан Дербентский просит у нас войска для действия против него, Хусейна; что если, для предупреждения совершенного разорения Баку, хан попросит для своей защиты ввести русский гарнизон в город, то в такой милости, может быть, ему и не откажут.

Смотря по откровенности Хусейн-Кули-хана и податливости его на подобное предложение, Скибиневский был уполномочен присовокупить, что если бы хану нужно было войско в самом скорейшем времени, то тотчас же присланы будут в Баку два батальона из Грузии.

Сообщение это, по-видимому, подействовало на бакинского хана, и мысль о присоединении Баку к владениям России, казалось, готова была осуществиться против всех ожиданий нашего правительства. Теснимый дербентским ханом, Хусейн надеялся теперь избавиться от его притязаний при помощи князя Цицианова, к которому и отправил своего посланного. Пробравшись втихомолку через Астрахань, Кизляр и Кавказское ущелье, посланный прибыл в Тифлис в марте 1803 года. Он привез письмо, в котором хан писал, что уполномочил своего молочного брата Ала-Верды-бека уведомить главнокомандующего «о покорности и послушании» хана русскому правительству.

Сознавая вполне, что князю Цицианову хорошо известны как характер, так и поведение хана, Хусейн не желал входить с ним в сношение и, надеясь обманом и различного рода изворотами усыпить бдительность нашего правительства в Петербурге, просил об отправлении своего посланного к высочайшему двору. Заручившись решением в Петербурге, он думал обойти князя Цицианова и получить помощь без всяких обязательств. Главнокомандующий не согласился на отправление в Петербург Ала-Верды-бека, и тогда последний передал ему письмо хана на имя императора, в котором тот, прося защиты, писал, что «все Высочайшие повеления будут приняты мною с покорностью».

В ответ на это Ала-Верды-беку было объявлено, что если он действительно имеет неограниченное полномочие от своего хана к заключению условий на уступку города Баку вместе с гаванью и на вступление хана в подданство России, то дал бы главнокомандующему письменное обязательство, которое могло бы служить документом и опорою для обеих договаривающихся сторон.

После предварительных и долгих объяснений Ала-Верды-бек написал собственноручно условия, по которым Хусейн-Кули-хан, со всем своим семейством, городом Баку и всем тем, что Баку издревле принадлежало, готов был поступить в подданство России «на вечные времена и непоколебимо». Обеспечение города, постройку пристани и других пособий для поддержания и развития торговли он предоставлял русскому правительству, а взамен того просил свободы вероисповедания, введения русского гарнизона в городе Баку для защиты его от внешних врагов, оставления образа правления страны на прежних правах в его власти^[35] и, наконец, разрешение строить суда в Астрахани и отдавать их внаем.

Донося об условиях, заключенных с Ала-Верды-беком, и имея в виду, что для исполнения составленного предположения о пределах, которыми должны были ограничиться владения паши в Грузии и вообще в Закавказье, князь Цицианов признавал необходимым ныне же занять Дербент и Баку нашими войсками.

Указывая на выгоды иметь в своих руках столь важный порт на Каспийском море, каким был Бакинский, главнокомандующий просил об усилении его двумя полками и присовокуплял, что другого столь удобного случая для занятия этих двух пунктов не будет.

«Честолюбивый и предприимчивый Шейх-Али-хан, – писал князь Цицианов^[36], – ищет, посредством нашего пособия, низвергнуть Мустафу-хана Шемахинского, дабы на место его поставить двоюродного брата его Касим-хана, который теперь находится в Дербенте и у которого за сию услугу намерен выговорить уступку провинции Сальян, по ханству Кубинскому, предкам его принадлежавшую. Посланец дербентский Медет-бек открыл мне, что он имеет письмо к вашему императорскому величеству и от помянутого Касим-хана, чаятельно в том же смысле.

Низвержение Мустафы-хана Шемахинского, яко явного недоброжелателя нашего, может немало споспешествовать к достижению желаемой цели, но коль скоро узнаю высочайшую волю вашего императорского величества приступить к предназначенному предприятию, то считаю еще полезнейшим утвердить на ханство Касима без помощи Шейх- Али-хана, а посредством Авар-хана Лезгинского, которого посланный Аджи-Муса-бек уверительно обнадежил меня, что, в доказательство верноподданнической их преданности к престолу нового и великого их монарха, они ожидают от меня с жадностью первого повеления, дабы выполнить оное с должною скоростью и точностью. А чрез сие, предварительно последующими происшествиями берег сальянский, необходимо нужный для охранения устья Куры, займется без малейшего затруднения нашим войском, и при первом знаке гарнизон дербентский приведет в послушание город и окружности.

В таковых обстоятельствах счел я нужным обнадежить посланца Шейх-Али-хана исходатайствованием для него всемилостивейшего позволения Вашего Императорского Величества отправиться в Санкт-Петербург, в ожидании которого предложил я ему ехать в Астрахань.

К сему осмеливаюсь присовокупить, что буде воспоследует высочайшая воля вашего императорского величества действовать, то для занятия приличными гарнизонами каспийских поморских городов, на которые устремятся первые мои начинания, нужно будет прибавить войска в мое распоряжение, по крайней мере девять батальонов; также усилить все прочие недостаточные мои по сему предмету способы».

Мысль о занятии Дербента и Баку обратила на себя внимание императора Александра и подверглась разным толкам. Граф Валериан Зубов, от которого потребовано было мнение, полагал, что занятие вообще всех прибрежных городов по Каспийскому морю он считает преждевременным. Для окончательного решения граф Зубов считал необходимым иметь подробные сведения о том: сколько князь Цицианов предполагает употребить войска на высадку? Довольно ли для этого судов на Каспийском море? Каким образом будут продовольствоваться войска? И наконец, по занятии этих пунктов нашими войсками, необходимо было решить предварительно вопрос: какое устройство и управление они должны будут получить, для более прочного утверждения нашего в тех местах? Имея все уже готовым, князь Цицианов, конечно, мог бы действовать с успехом, «а без сего, – писал граф Зубов^[37], – князь Цицианов, со всею деятельностью своею и способностями, едва ли что-либо сделает в наступающую навигацию. Я думаю, что в течение нынешнего года все внимание его главнейше должно быть обращено на устроение Грузии и на распространение колико возможно ее пределов. Польза от сего – важнейшая всех, ибо сим упрочивается все последующее».

Во всяком же случае, по мнению графа Зубова, экспедиция эта ни в каком случае не могла быть предпринята ранее мая месяца 1804 года. Продовольствие войск представляло более всего затруднений. Астрахань, сама питаясь привозным хлебом, едва ли могла снабдить достаточным числом провианта, нужного для экспедиции. Поэтому князю Цицианову пришлось бы заготовлять его в Саратове и Волжске, в которых покупка производилась обыкновенно зимою, время, в которое его наиболее подвозилось в эти города. К тому же доставка провианта оттуда в Астрахань была затруднительна и требовала значительного времени.

С другой стороны, князь Цицианов, считая необходимым занять Дербент, просил о прибавке войск, которых назначить было неоткуда, и полагал поставить Касима ханом Шемахинским без помощи Шейх-Али-хана Дербентского при одном только содействии хана Аварского. Это последнее намерение уже само по себе не ручалось за хороший успех. Как только наши войска заняли бы Дербент, Шейх-Али-хан увидал бы, что мы вовсе не расположены содействовать ему к возведению Касим-хана на шемахинское ханство, то, конечно, он понял бы и разгадал причины, заставившие наше правительство согласиться на занятие Дербента. Занятие это могло иметь тогда весьма дурное следствие: оно подорвало бы окончательно всякую доверенность к русскому правительству со стороны всех горских владетелей. Мы же переживали в то время такую эпоху, когда доверие это было нам необходимо гораздо более, чем во все предыдущие и последующие времена. Интриги и происки Шейх-Али-хана Дербентского теперь еще более увеличивали бы наши затруднения. Невыгоды были так очевидны и уважительны, что император не согласился на предложение князя Цицианова занять Дербент нашими войсками.

Но, не отвергая пользы приобретения этого города и колеблясь в окончательном решении, император Александр требовал от главнокомандующего, прежде разрешения ему действовать наступательно, самого подробного и основательного обсуждения местных обстоятельств^[38].

«Доныне же, – писал император, – намерение мое относительно экспедиции на Баку и Сальян есть то, чтобы оная не прежде получила свое начало, как во-первых, по зрелом соображении всех обстоятельств и, наконец, по снабжении вас точными и поколику можно надежными средствами для произведения ее в действо с желаемым успехом. А поколику для учинения распоряжений сих естественным образом потребно будет немалое время, то в сем рассуждении и предполагаю я, что событие этой экспедиции не может ранее воспоследовать, как весною будущего 1804 года».

В другом рескрипте, подписанном и отправленном с тем же курьером, император предоставлял исполнение предположений князя Цицианова его собственному усмотрению.

«Хотя в рескрипте моем, – писал Александр^[39], – с сим же курьером к вам отправленном, уведомил я вас, что экспедицию на Баку и Сальян и прочие побережные места Каспийского моря почитаю я рановременною; о занятии же Дербента сообщил я вам представляющиеся рассуждения касательно встревожения прочих ханов и препоны, от того случиться могущей, произведению в действо последующего. Но дознанное мною усердие к службе и отличные способности ваши склоняют меня оставить беспрепятственно на произвол ваш ожидать ли совокупления недостающих у вас средств, или, довольствуясь теми, кои уже в руках ваших находятся, приступить к исполнению предначертанного плана, особливо если найдете вы, что самые обстоятельства того края требуют оный не отлагать.

Между тем указал я государственной адмиралтейств-коллегии поручить вашему ведению флотилию Каспийского моря; девять же батальонов, просимых вами, отрядить я не могу. Если, не получа сего усиления, найдетесь вы в состоянии, не обнажив Кавказской линии и оградя границу сию от набегов горских народов, предпринять экспедицию на побережные места Каспийского моря, то я на то соглашусь, оставляя вашему соображению как продовольствие войск, так и устроение мест сих по занятии оных; уверен будучи, что вы все распорядите образом, соответственным пользе государства и собственной вашей чести, а равномерно не предпримете ничего, не будучи заранее удостоверены в благонадежности успеха».

Хотя после этого главнокомандующий и не должен был рассчитывать на присылку новых войск в Грузию, но он надеялся, что с переменою обстоятельств наше правительство не упустит случая воспользоваться согласием бакинского хана вступить в подданство России.

«Дерзаю всеподданнейше присовокупить, – писал князь Цицианов в одном из своих донесений, – что упущение столь удобного случая занять город Баку и присоединить оный к Всероссийской державе, без чувствительного казенного иждивения, почел я противным обязанностям, на меня возложенным, и усердию моему к службе и потому для выполнения в точности священной воли вашего императорского величества буду ожидать на сие решительного повеления».

Считая себя, в случае отказа, окончательно парализованным в своих действиях, князь Цицианов просил содействия канцлера и писал ему, что без присылки новых войск не представляется никакой возможности занять Баку. Рассчитывая, что на этот раз представление его будет иметь успех, и зная, что приобретение Баку, а тем более при добровольной уступке не было противно общим предначертаниям и инструкции, ему данной, главнокомандующий поручил шефу астраханского гарнизонного полка, генерал-майору Завалишину, заготовить провиант, необходимый для продовольствия отряда. На обязанность его же возложено узнать и приторговать, почем возьмут за доставку хлеба в Баку на наемных транспортах, для прикрытия которых приказано было приготовить в Астрахани два или три военных судна, могущих служить при удобном случае и для дальнейших предприятий наших на западном берегу Каспийского моря.

В то же время, для отвлечения внимания Шейх-Али-хана Дербентского от всех движений и действий, главнокомандующий послал к нему нарочного с письмом, в котором говорил, что будто бы получил разрешение императора Александра на возведение Касима на ханство шемахинское и потому готов приступить к этому по обоюдному соглашению в действиях. Князь Цицианов писал хану Дербентскому, что, удовлетворяя его желаниям, он считает затем ненужным отправление посланца его Медет-бека к высочайшему двору. Генерал-майор Завалишин же, при вручении письма князя Цицианова посланцу дербентскому, находившемуся в Астрахани, как бы в виде особой к нему откровенности, должен был сказать, что вооружение флотилии нашей производится для наказания хищных подданных уцмия Каракайдакского, разграбивших судно одного из наших астраханских купцов. Впрочем, восстановление Касим-хана главнокомандующий считал и для наших видов небезвыгодным; он даже думал при удачных и удобных обстоятельствах приступить к действительному исполнению этого. Во всяком же случае, проволочку времени в переговорах с Шейх-Али-ханом Дербентским он считал необходимой.

«В заключение сего, – доносил князь Цицианов, – приемлю смелость всеподданнейше представить мнение мое благоусмотрению вашего императорского величества по поводу изображенного сомнения, не откроются ли через сие прежде времени настоящие виды наши и не поколеблется ли тем доверенность к нам прочих ханов? Поелику ни один народ не превосходит персиян в хитрости и в свойственном им коварстве, то смею утвердительно сказать, что никакие предосторожности в поступках не могут удостоверить их в благовидности наших предприятий, когда заметить можно даже в нравах грузинского народа, почерпнувшего из Персии, вкупе с владычеством неверных, некоторую часть их обычаев, что самые благотворные учреждения правительства нередко приводят оный в сомнение и колеблют умы недоверчивостью. Водворение в Грузии российского могущества не переставало тревожить персидских ханов, а паче Баба-хана, который изъявлял неоднократно на Грузию свои притязания. Если некоторые адербейджанские ханы оказывали дружелюбие и наклонность к российскому правительству, то в чистосердечии их с основательностью ручаться не можно, да и больше есть причины думать, что они сие делали от страха, а не от усердия.

Страх и корысть суть две господствующие пружины, коими управляются дела в Персии, где права народные, вкупе с правилами человечества и правосудия, не восприяли еще своего начала, и потому я заключаю, что страх, наносимый ханам персидским победоносным оружием вашего императорского величества, яко уже существующий, не может вредить нашим намерениям, поколику почитаю я оный для них необходимым. Напротив того, причины доверенности к будущим подвигам нашим имеют уже твердое основание у соседственных народов, которые, удостоверясь, очевидно, в благости российского правления, несмотря на злоупотребления, при первом шаге в Грузии вкоренившиеся, по всеобщему разуму милосердых законов вашего императорского величества, ограждающих личность и собственность каждого, единодушно воздыхают о событии того происшествия, когда они соделаются подданными сильной и правосудной державы и чадами единого милосердного отца. Армяне, населяющие большую часть адербейджанских провинций, по единому христианству и по уверенности их в торговом промысле, под защитою российского правительства, питают, для собственного блага, основательную к нам преданность и желание видеть скорейшее и благоуспешное водворение в сих странах российского владычества и взывают ко мне ежедневно о поспешении экспедицией на Эривань. Из всего сего явствует, что могущества российского оружия трепетать должны единые неправедные и бесчеловечные власти ханов персидских и корыстолюбивые сообщники насильственного их правления. Ибо многие поколения, даже магометанского исповедания, а паче татарские, ищут позволения и удобного случая переселиться в пределы грузинские».

Когда в Петербурге получено было первое сведение о переговорах, начатых князем Цициановым с бакинским ханом, наше правительство сделало распоряжение о скорейшем отправлении в Грузию двух полков с Кавказской линии^[40]. Поводом к тому было составившееся убеждение, что с горскими владельцами нет возможности поддерживать дружеские отношения одними договорами и что только одна сила могла удержать их в пределах покорности.

В самом деле, чего можно было ожидать от мнимого подданства всех дагестанских владельцев? Чем возможно было удержать от варварских обычаев народы, закоренелые в грабительстве? Не только простые договоры, но и жалованье не могло служить в этом случае обеспечением. Одна военная сила могла держать их в страхе и покорности. Они присягнули на верность подданства России; все, как мы видели, заключили с нами союзное постановление и клялись в верности, и тут же своими поступками нарушали клятву.

«Вражда есть пища и упражнение горских народов, – писал князь Цицианов императору Александру^[41]. – Видя силу российского оружия, в Кавказе водворенного, они прибегают к нам, прося друг против друга помощи, и таким образом сами ходатайствуют о собственной своей гибели. Не смея одобрить пред человеколюбивым сердцем вашего императорского величества сию систему завоевания, должен сказать, что она необходима в настоящих обстоятельствах. Единое обеспечение астраханской торговли достаточно, чтоб подвигнуть к занятию западного берега Каспийского моря до местечка Сальян, не говоря уже о положении Грузии, которая требует неминуемо вернейших границ и распространения оных, для первоначальной уверенности и удобности к сообщению, по крайней мере до Каспийского моря».

Между тем князь Цицианов сообщил хану Бакинскому, что император Александр, соглашаясь, на основании заключенных условий, принять хана в подданство, не изъявил согласия оставить в руках хана смертную казнь. Главноуправляющий уведомил при этом Хусейна, что войска, назначенные для занятия Баку, прибудут туда вскоре. Одновременно с этим сообщением Ала-Верды-бек, при возвращении своем из Тифлиса, был задержан Мустафою-ханом Ширванским, который, проведав об искательстве Хусейн-хана, отнял от посланного все бумаги и под пыткою допрашивал, нет ли еще каких секретных поручений от главноуправляющего к бакинскому хану. Этот поступок шемахинского хана, имевшего в самом городе Баку многих приверженных людей и вследствие того большое влияние на хана, испугал последнего. Подстрекаемый окружающими, Хусейн не признал договора, заключенного Ала-Верды-беком, о чем и сообщил князю Цицианову, говоря, что постановление это заключено против воли его и что Ала-Верды нарушил данные ему наставления и полномочия^[42].

Отказ этот в исполнении условий, только что заключенных, не мог вызвать энергических действий с нашей стороны. Князь Цицианов был бессилен для того, чтобы употребить в дело оружие и силою заставить бакинского хана исполнить постановления. Бывшая в распоряжении главноуправляющего флотилия наша на Каспийском море была так неисправна, что не могла тотчас выступить в море, а отделить часть сухопутных войск для действия против Баку было также невозможно. Поэтому князю Цицианову оставалось ожидать удобного времени к тому, чтобы силою заставить Хусейна исполнить заключенные условия. Зная коварство всех азиатских владельцев, петербургский кабинет принял довольно равнодушно известие об отказе бакинского хана и, приписывая главную причину проискам Мустафы-хана Ширванского, поручил князю Цицианову стараться склонить последнего ко вступлению в подданство России, так как, по соображении хода дел и по мнению нашего правительства, покорение Шемахинской провинции должно было служить преддверием для занятия Баку^[43].