Очаг. Экологическая история

Оттого стараюсь писать честно, врать детям и внукам последнее дело. Постоянно ощущаю недостаток литературного образования. Одно дело – научно-технические отчеты, статьи, монографии, а тут книга, вот и получается некое смешение стилей. Впрочем, недостаток образования стал постоянно испытывать лет с сорока, особенно когда увлекся и начал заниматься инженерно-экологическими изысканиями и оценками воздействий строительства на окружающую среду, более точно – среду нашего обитания. Сколь широк спектр исследований и сколь интересны они все! Литосфера, сейсмика и гидрогеология, геоморфология и инженерная геология, современный климат и гидрология суши, почвенный покров, а биота, великолепный растительный и животный мир нашей планеты – все чрезвычайно интересно. Невольно стал разделять людей на тех, которые разговаривают с растениями, и тех спесивых глупцов, которые считают себя намного выше и умнее растений, а ведь растения подревнее будут и генетику свою изумительно сохраняют: какое чудо, когда из тыквенного семечка за сезон вырастает одна-две 57-килограммовые тыквы.

Опасаюсь, что отдельные части книжки будут тяжеловаты для восприятия, но с другой стороны, «легких» писательниц и писателей сейчас хватает с избытком. Остается надеяться, что вырастим внучку человеком нормальным, способным думать и анализировать.

Все, что относится к моей работе на инженерных изысканиях в институте «Гидропроект», проектном отделе Министерства атомной энергетики СССР, на инженерно-экологических изысканиях и исследованиях, старательно описано с жизни. Все упоминаемые специалисты проектно-изыскательских организаций, Минатомэнерго СССР, научно-исследовательских организаций, особенно МГУ им. М. В. Ломоносова, – реальные люди, с которыми Бог даровал совместно работать и общаться. Всю жизнь везло на хороших, умных и порядочных людей.

Наша компания друзей, устраивающих экологически более правильную жизнь в деревне, к сожалению, остались мечтой, хотя все пятеро персонажей, включая меня, имеются в реальности, изменены только имена и отчества. Приведенные диалоги и обсуждения были в нашей жизни. Есть логика желаний, но есть и логика обстоятельств, в первую очередь семейных – дети, внуки, родители, да и работа, квартиры, дачи. Все держит, все мы живем по инерции, глубока колея привычного городского иждивенческого уклада. Легко обдумывать и мечтать, а воплотить мечты в реальность значительно сложней, пока не получилось.

Особое место отведено Городецкой старообрядческой, лесной общине. К великому сожалению, их уже почти не осталось, хотя общая численность старообрядцев всех согласий в России оценивается приблизительно в два миллиона человек. Внутри русского этноса образовывались и сохранились традиционные субэтносы: казаки, поморы, старообрядцы, молокане и прочие. Старообрядцы, по моему мнению, являются духовной элитой Русской православной церкви. Твердость Веры изумляет, себя сжечь за правильную Веру – дело плевое, но богопротивное, а вот детей вместе с собой сжечь… Наверное, именно старообрядцы воспитаны в лучших традициях русского православия, как идеологии несмирения со злом. Постоянные преследования, гонения сплотили приверженцев старой веры, когда любая помощь друг другу дело богоугодное, а значит обязательное.

Так общими страданиями сплочен еврейский народ и сплочен армянский народ. Ненавижу, когда в разговоре, походя, оскорбляют армян. Почитайте «Раны Армении» Х. А. Абовяна, может, в головах немного прояснится, но такие, наверное, вообще ничего не читают.

Во многом благодаря старообрядцам сохранились древние иконы, особо ценилась иконопись Андрея Рублева. Пожалуй, первое сравнительное иконописное исследование – «Поморские ответы» протопопа Аввакума. Старообрядцы были главными, вероятно, единственными экспертами в иконописи и иконографии в конце XIX и начале XX века, когда собственно и состоялось «открытие иконы» как шедевра художественного искусства. Велик их вклад в духовную культуру России, сохранение памятников Средних веков – рукописей, старопечатных книг, икон, церковной утвари. Главное – сохранение и построение жизненного общинного уклада, обязательность подчинения соборным решениям, удивительное мужество и непреклонность в своих убеждениях. В то же время – постоянные обсуждения, размышления над христианскими догмами и Священным писанием, диспуты и споры, поиск глубоких смыслов в обрядах и традициях. Старообрядческие общины, несмотря на постоянные гонения, проявляли редкостную стойкость, завидное трудолюбие и предприимчивость. Знаменитый фарфор Матвея Сидоровича Кузнецова, Третьяковы, Савва Морозов, Сироткин, Кокорев, Бугров, Платонов Матвей Иванович – всех не перечислишь, сколько славных имен и дел, сколько культурного и архитектурного наследия оставлено ими России. Конечно, идеализирована и приукрашена, особенно в части воинских традиций, лесная община, но как хочется оказаться в такой ясной, чистой, спокойной и безопасной общинной, лесной жизни, где жизнь и смерть естественны!

Все же после заброшенных привольных полей Подмосковья, зарастающих бурьяном и кустарником или дачами и коттеджами, проезжаешь по дороге на Ковернино или в Приузолье Городецкого района и видишь, что даже мелкие неудобья, площадью 3–4 гектара, между перелесками с изломанными границами, вспаханы и засеяны, из последних сил бьются мужики, но землю не бросают. Сохраняется, видимо, где-то глубоко внутри старообрядческий стержень трудолюбия, хотя сами люди этого могут и не понимать, инстинктивно генетически сохраняется и передается в поколениях. Помнится, как однажды удивилась дочь: на автобусной остановке старушке с тяжело груженой тележкой молча помог молодой мужик, просто, без всяких слов, подхватил тележку и занес в автобус, и воспринято это бабушкой было просто и естественно, «Спаси Христос». Именно молчаливая простота и естественность помощи и ее принятия поразила доченьку, выросшую в Москве. Мелкие черточки поведения и житейские эпизоды все-таки порождают надежды на то, что не все еще потеряно и утрачено в сохранении русских старообрядческих традиций и укладов.

Все что относится к истории моего рода, жизни прадедов, дедов, бабушки Марьи Ивановны, прекрасных моих родителей, является полной правдой. Старательно расспрашивал, вспоминал, перебирал в памяти все эпизоды и события – слава Богу, есть, что помнить. Грустно от мыслей, что же мы сотворили: неужели навсегда утратили традиции русского общинного крестьянства, основанные на православной вере, которые попытались реализовать в виде «русского коммунизма», под вывеской советского социализма со всеми его недостатками?

Остается надеяться на Промысел Божий, Русское Чудо, Природу планеты, которую не обманешь, и возрождение Русского Духа, способного порождать идеалы для всей белой расы и для остального, пока ею ведомого мира. Хорошо сказал в своей книге: «Эти 20 убийственных лет» Валентин Григорьевич Распутин: «Но вспоминаешь, что самая мрачная пора – перед рассветом. Солнце-то над Россией отменить нельзя, Бога тоже в ссылку не отправить». Единственное, что хочется добавить: Совесть в землю не зароешь, ее когтистая лапа достанет до сердца каждого русского, пока мы остаемся русскими, не по крови, а по самоопределению и миропониманию.

Глава 1
Россия как территория борьбы традиционного образа жизни и западного постмодернизма

Теплый августовский вечер неторопливо таял в прозрачном, без единого облака, закате. Заканчивалось и одно из любимых дел, переборка и чистка грибов, традиционно проходившая каждое лето на открытой веранде. Удивительно приятное занятие, когда спокойно, не торопясь, перебираются трофеи утренней, тихой лесной охоты. Осматривается и сортируется каждый гриб. Сначала из корзины перекладываются по отдельным тазам белые, подосиновики, подберезовики и маслята, отделяются попавшие «солонухи» – волнушки и малиновые грузди. Вообще-то это неправильно: одновременно брать и настоящие, «прайские» трубчатые грибы, и пластинчатые для соления. Увы, сейчас все перемешалось, вот и попадают в корзину полсотни волнушек, а потом не знаешь, что и делать с ними. Такие красавицы, что в лесу мимо не пройдешь, а вот вымачивать и солить такую малость – только хлопоты одни. В нашей семье принято традиционное для Городца вымачивание грибов для засола. Оттого в Нижегородской области и сохранилось название «малиновый груздь», а в Московской и других близких к ней областях – чернушка. Отваривают перед засолкой, вот и чернеет замечательный гриб, вида зимой у него нет. Совсем другой вид у груздя, который трое суток вымачивают, вода меняется три раза в день, да еще если это ключевая вода, то результат отменный: гриб становится темно-малинового цвета, сохраняет форму, не передать красоту. После вымачивания грибы рядками укладываются в осиновую шести- или восьмиведерную кадочку, четвертый-пятый рядок перекладываются укропом, смородиновым листом, дольками чеснока, черным перцем и солью. Основной слой приправ укладывается сверху под осиновый кружок, на который водружается основательный гнет, обычно хорошо пропаренный с можжевельником гранитный камень.

Особливо идет белый гриб, его всегда считают штучно. В семье почтительно помнили рекорд матушки, когда в конце 60-х годов она за утро нашла 496 белых. Тогда мы лет десять ездили на экспедиционном ГАЗ-69, а с 1970 года на УАЗ-426 («буханке»), в свое место за деревню Руя, через ручей и заболоченности, туда «Волги», «Москвичи», «Победы» и «Жигули» не проходили и грибников из Горького, Заволжья и Городца не было. А лес там был хорош, березы и осины на плавных гривках, изредка ель, подлеска почти нет. Чистый, прозрачный, утренний лес, что может быть лучше, одно из ярких впечатлений юности. Водитель служебного ГАЗ-69 отца, Николай Гаврилович, также был заядлым грибником, выезжали в четыре утра, с тем, чтоб к восьми быть на работе, отец всегда, несмотря на протесты водителя, покупал талоны на бензин, да и стоил он тогда восемь копеек за литр. К сожалению, в середине 70-х годов подошел черед порубочных делянок, и пропало грибное место. Оно было невелико, 15–20 гектаров, а сколько давало ценнейшего, натурального дикороса!

Общая тенденция явная: мои прадеды по линии матушки, Федор Николаевич из Мысова и Иван Николаевич из Угрюмихи и мой дед Михаил Федорович, ездили за грибами на лошади с телегой, куда ставили короб на 10 ведер или на 15 ведер. Отец и матушка ездили с тремя или четырьмя плетеными корзинами на 2 ведра, а мы с женой в Подмосковье ходили с пластиковыми ведерками на 8 литров.

К грибам в начале XX века в деревнях Приузолья отношение было серьезное и уважительное. По рассказам мой бабушки, Марии Ивановны, прожившей почти 90 лет, но до самой смерти сохранившей изумительную память, хождение за грибами пешком считалось полезным баловством для детишек и старушек. Исключение – это разведка на своих грибных местах в сезон, да и среди деревенских новостей «грибы пошли» была и есть одна из главнейших новостей. Выражение «грибы пошли» непереводимо прямо на другие языки, не воспринимает рациональное логическое сознание, как это грибы могут ходить, но для каждого русского это понятно и притягательно. В те времена за грибами ездили более осмысленно и целенаправленно: за белыми и подосиновиками, за маслятами, за волнушками и груздями. Брали сколько нужно для семьи на зиму, иногда, в грибные годы, делали запас сушеных грибов на 2–3 года, но вкус у таких «многолетников» уже не тот. Традиции бережного отношения к лесным дарам и лесам в деревнях Приузолья воспитывались и соблюдались строго.

Почему для подавляющего большинства современных русских людей так притягательна и приятна «грибная охота»? Видимо, генетическая память биологического вида сохранила через тысячелетия важность собирательства, охоты и рыбной ловли для выживания в период возникновения этого вида млекопитающего. Сохранение прекрасной традиции присуще России, в Европе равнинные леса в Средние века были вырублены и традиции собирательства дикоросов полностью утрачены. Сбор трюфелей во Франции воспринимается как оригинальное, эксклюзивное и высокодоходное исключение из правил, а так индустриально выращенные шампиньоны, вешенки, «белые» из Африки, очередная победа «рынка» над естественным, природным мировосприятием.

Вот и заканчивается переборка, чистка подосиновиков и подберезовиков, белых маловато, всего 19 штук молодых, слоя настоящего еще им нет. Кошка Маруся, гордо лежавшая в двух метрах и лениво наблюдавшая за процессом, поняла его окончание, потянулась и вопрошающе глянула нам в глаза. Загадочные существа кошки, кажется, что они читают наши мысли. Летом 2011 года Марусю иногда приходилось оставлять на 3–4 дня одну на даче в Подмосковье, построил ей небольшую лесенку до форточки в предбанник, где оставляли еду и воду, а также ее любимый коврик. Кошка сразу освоила новый ход, они любят лестницы, ящики, коробки и прочие убежища. Как-то приехав на дачу, поздно вечером, обнаружил, что Маруси нет, долго ее звал, так и не дождавшись, лег спать. Проснулся в пять утра от смутного беспокойства: впереди операция, сердце пошаливает, да еще и Марусенька пропала. Подошел к окну, на улице уже светло и увидел, как мчится в лестницу на высокое крыльцо наша трехцветная кошка. Не отходила от меня весь день, терлась о ноги, мурлыкала, стоило сесть в кресло, как тут же забиралась на колени, тянулась к подмышкам, старалась согреть больное место. Да, удивительны и загадочны кошки, 38 видов этого крупного семейства млекопитающих, от домашней кошки до амурского тигра, а повадки одинаковы, только объекты охоты и пропитания различны, для одних лакомство – мышь полевая, для других – кабан.

Маруся появилась у нас в 2006 году, тогда в начале декабря нанятая через фирму бригада из Протвино, два брата, перекрывала на подмосковной даче кровлю металлочерепицей, вернее закрепив вдоль гребешков оцинковки старой кровли брусочки 50 на 50, выровняли, сделали новую облегченную обрешетку и монтировали нарезанные в размер листы новой кровли. Я приехал на три дня проверить, посмотреть. Ребята работали хорошо, погода позволяла, днем около 0, снега мало, инструмент отличный, из своего дал им только немецкие ножницы по металлу. Вечером, около одиннадцати часов, вышел на крыльцо перекурить на ночь и услышал непрерывное жалобное мяуканье из леса. Стоило позвать «киса, киса», как моментально рядом оказалась молодая, толстая, трехцветная (черепаховый масти, окрас рыжий, белый и коричневый с черными пятнами) кошка, доверчиво прижалась к ноге, и пошли мы в дом вместе. Первую неделю прожила на даче со строителями, затем мы с женой, приехав принимать работу, решали, что с ней делать, кошка была толстая и ласковая, но возникало опасение, что она беременна. Все же взяли в семью, назвав Марусей. По приезду в Москву сразу свозили к ветеринару, кошке оказалось всего чуть более года и никакой беременности. Кто-то осенью бросил ее на дачах или специально привез и оставил, эгоистичен и жесток современный городской человек. От стресса кошка стала усиленно мышковать для выживания, оттого и потолстела. Маруся отличный охотник и оказалась очень умным животным, никаких проблем в городской квартире зимой с ней не было.

Вообще-то животные всегда как-то сами прибивались к нашей семье. На Смоленской АЭС, на нашей базе изыскателей в кирпичном двухэтажном здании, комната камеральной группы геодезии была угловой на втором этаже. И вот там перед обедом появляется маленькая, грязная, тощенькая болонка, усаживается напротив стола моей жены, хотя в комнате работало пять женщин, неподвижно замирает и упорно смотрит в глаза. Естественно, ее взяли и назвали Джулькой, зато звонок в ПДУ, где мы тогда жили, стал не нужен: стоило кому-то подойти, как сразу раздавался звонкий лай. В ту же весну прибилась и кошка Фарамушка, полный комплект. Когда жена в семь утра ходила за деревенским молоком к Марии Федоровне или вечером в ближайший сельский магазинчик, то ее важно сопровождали и кошка, и собачка. Поздней осенью, к великой радости шестилетней дочери, пришла ежиха Сима, перезимовала сначала под верандой, а потом на кухне, и весной ушла.

Из всех строек, площадок и трасс инженерных изысканий, где удалось поучаствовать за 20 лет работы в институте «Гидропроект» имени С. Я. Жука (три атомные станции, три гидростанции, каналы Волга-Дон-2, Ока-Дон, Дон-Оскол, ряд других интересных объектов – вот и вся жизнь), Смоленская АЭС заняла особое место. Правда, и на инженерно-экологических изысканиях с 1991 по 2009 годы везло на интересные и сложные объекты. Но наиболее часто вспоминается Смоленская АЭС, именно первые два года, когда жили в ПДУ (передвижной, деревянный, утепленный) в поселке Екимовичи, семь километров от АЭС и тридцать от районного центра, города Рославль. Там, в Екимовичах, находилась база комплексной изыскательской партии № 8 Центральной экспедиции института «Гидропроект», генерального проектировщика Смоленской атомной станции с реакторами РБМК-1000. Сама производственная база состояла из двух зданий панельного железобетона: гараж на 10 единиц буровых и автотранспорта, мастерские, грунтовая лаборатория и отдельное двухэтажное кирпичное здание для администрации, бухгалтерии, камеральных групп геологии, гидрологии и геодезии. Такая хорошая изыскательская база была построена в 1980–1982 году благодаря содействию и внимательному отношению к качеству проектно-изыскательских работ заместителя Директора Смоленской АЭС по строительству Новикова Юрия Михайловича и Главного инженера проекта Бревнова Геннадия Васильевича.

За забором базы был временный жилой поселок изыскателей, пять «финских» домиков на две квартиры и восемь ПДУ, смонтированных в 1970-е годы, образовали маленькую зеленую улочку, где у каждой семьи было полторы-две сотки огорода и плодоносящие сливы, посаженные предшественниками-изыскателями, уже получившими служебные квартиры в городе атомщиков Десногорске. Почвы и климат Рославльского района, видимо, особенно подходят для этого фруктового дерева. Августовский рынок в Рославле, это царство сливы отменного качества, по пять рублей за ведро, а сам город – большой сливовый сад. Маленький поселок изыскателей был дружен, люди приехали из бывших 35 и 31 экспедиций, с европейского Севера и Сибири, Соликамска (канал Печера-Кама), Лесосибирска (Средне-Енисейская ГЭС), Алтая (Чамал, Катунская ГЭС). В комплексных изыскательских экспедициях семьи складывались по профессиям, инженеры-геологи и буровые мастера женились на геологинях, техниках-коллекторах или грунтоведах из лаборатории. У гидрологов и геодезистов мужья работали в поле, а жены в камеральных группах, так что все свои. Сообщество честных, работящих людей, прошедших суровый отбор системы объектов, жестких требований института «Гидропроект», образовало своеобразный душевно уютный микроклимат человеческих отношений. Немногие из молодых выдерживали постоянные переезды с объекта на объект, хотя раньше при развитии гидроэнергетики изыскатели за всю жизнь могли отработать только Братскую и Усть-Илимскую ГЭС или Горьковскую, Волгоградскую и Саратовскую ГЭС – и все, пенсия. С семидесятых годов прошлого века крупных объектов гидроэнергетики становится меньше, выручило новое строительство атомных станций и гидротехнические объекты за рубежом. К тому времени институт «Гидропроект» стал одной из лучших мировых организаций по проектированию гидроэлектростанций и гидротехнических сооружений. Американские коллеги признавали, что русские имеют уникальный опыт изысканий и проектирования крупных гидротехнических сооружений на мягких основаниях. Этот опыт накапливался с 1931 года, стране была необходима энергетическая мощь и безопасность. Тогда и был образован ГИДЕП, а в начале 1940-х годов образован «Главгидрострой» в системе НКВД, но его вклад в гидротехническое строительство составлял от 7,7 % (1945) до 19,5 % (1950) от объема освоенных капитальных вложений. Главным были подлинный трудовой энтузиазм молодежи, четкая организация работ на основе здравого смысла и персональной ответственности. Выполнение жестких планов курировал Л. П. Берия. По рассказам первого поколения гидротехников Лаврентий Павлович был требователен, строг, но справедлив и внимательно относился к мнению специалистов. Открыто не любил и не уважал партийный аппарат, считал их болтунами и бездельниками, автоматически – по роду деятельности. Так складывались традиции «Гидропроекта», каждое слово должно быть обосновано инженерной логикой и расчетами. Создавался особый производственный стиль, внешне спокойный, выдержанный, уверенный, но – «или грудь в крестах или голова в кустах». Из времен «Северстроя» пришел главный принцип: «Сделай или сдохни», а «Территория» Олега Куваева – одна из любимых книг и наших поколений изыскателей.

При жестких требованиях к качеству работ институт старался крайне бережно относиться к кадрам. Так в декабре 1973 года Центральной экспедиции было поручено проведение комплексных инженерных изысканий под строительство нового канала «Волго-Дон 2». Организована комплексная изыскательская партия, арендована база в поселке Дубовый Овраг, переброшены буровые станки, оборудование, автотранспорт, вагончики для проживания. Буровые мастера освоили разрез, начались хорошие заработки. Но в августе 1974 года решено передать объект комплексной экспедиции № 31, более 25 лет работавшей в Казахстане, из-за резкого сокращения у нее объемов работ. Экономически это решение, наверное, было нецелесообразно, но для института важнее было сохранить опытные изыскательские кадры. Жаль было уезжать от августовских волгоградских помидор и волжской рыбы, но приказ и колонны буровых и грузовых автомобилей с оборудованием и с вагончиками для проживания на жесткой сцепке, в которых находилось домашние вещи изыскателей в привычных ящиках, пошли на Вольск. Там были необходимы комплексные инженерные для проекта берегоукрепления и защиты города и четырех крупнейших цементных заводов от опасных оползневых процессов, а с 1975 года начинались изыскания для строительства Балаковской АЭС.

Сколько в «Гидропроекте» возились с нами, молодыми специалистами, тактично передавая знания и опыт, непроизвольно внушая простую мысль: «Плохо работать стыдно», да это было и невозможно! Кто не «тянул», тот быстро увольнялся, оправдывая себя обывательскими понятиями, что ненормально всю жизнь проводить в переездах и на стройках. Для тех, кто оставался на изысканиях, работа становилась главным смыслом жизни, но говорить об этом было не принято. Отец рассказывал, что Эдуард Иванович Роот, легендарная личность, начальник Волжской комплексной экспедиции, а затем заместитель главного Инженера и Начальника института «Гидропроект» по изысканиям часто говорил: «Не хочешь работать по объектам, иди в сапожники, им работу на дом приносят». Выдающийся человек был Эдуард Иванович, ум и характер, жесткость и доброта, немало советских геологов, гидрологов вытаскивал из лагерей и ссылок в Волжскую экспедицию.

Одним из персонажей рассказов о тех временах была секретарь Роота в Городце, высокая подтянутая женщина, русская аристократическая порода в каждом жесте, с неизменным зонтиком и на каблуках, безупречное знание основных европейских языков. История ее появления в экспедиции незамысловата, может быть, типична для того времени. Дворянка хорошего старинного рода, выпускница Смольного, муж – полковник у Брусилова, воевал с первых дней с немцами, затем у Корнилова, ранения, эмиграция, добрались до родственников мужа в Риге, купили маленький домик в пригороде, благо муж после февраля половину наследственных денег хранил в Стокгольме. Жили по инерции, смутно надеясь на чудо возврата Российской империи и строго воспитывая единственного сына. Муж умер через пять лет от старых ранений и тоски по России, сын в двенадцать лет поступил в русский кадетский корпус во Франции, благо родственников в Париже было много. Елизавета Дмитриевна осталась одна, выручала, видимо, работа, она в первый же год по приезду в Ригу устроилась в городской архив, архивы были богаты и разноязычны, наверное, потому и приняли ее на службу, блестящее знание пяти языков было редкостью. Историей всегда увлекалась, написала несколько статей, сначала на русском, немецком и английском, а через год легко писала на латышском. Тогда в Риге проживало много евреев и немцев, в профессорской среде они преобладали, за несколько лет со многими из них у Елизаветы Дмитриевны сложились добрые рабочие отношения. Честные историки нуждаются в общении, как и все творческие люди. Во второй год немецкой оккупации к ней обратилась дочь друга, профессора-еврея, с горькой, робкой просьбой попытаться спасти детей, пятилетнего сына и семилетнюю дочку. Елизавета Дмитриевна, видимо, часто бывала в той семье, дети ее хорошо знали. Через несколько дней, поздним вечером, привели грустных, испуганных, сразу повзрослевших детей, страшное шипящее слово «Саласпилс», лагерь детской смерти в Латвии, ужасом стучало в их головах. Передали искусно подделанные документы: якобы они – дети внезапно умершей двоюродной сестры Елизаветы Дмитриевны. Два года дети тихо жили у Елизаветы Дмитриевны, прятались в доме, по вечерам, плотно задвинув шторы, занимались с ней языками, счетом, получали начальное домашнее образование в традициях конца XIX века. Днем много читали, были необычайно усидчивы и старательны, гены сказывались, да и учитель, дай Бог каждому ребенку такого воспитателя и учителя, как выпускницы Смольного. Позднее Елизавета Дмитриевна как-то обронит: «Неизвестно, может, эти дети меня спасли от дикой тоски и депрессии, сын погиб в 1943 году в Сопротивлении». Через два месяца после освобождения Риги за детьми приехали из Швеции родственники, двоюродные брат и сестра погибших в концлагерях родителей – евреи своих детей не бросают. Безмерна была их благодарность за спасение детей, звали с собой в Швецию или США. Но Елизавету Дмитриевну неожиданно вызвали на допрос в особый отдел НКВД, она была дальней родственницей Антона Ивановича Деникина. Следователь попался сволочь, сознавая свое ничтожество, использовал любые поводы, чтобы мстить образованным и достойным, а тут такая гордость и благородство. Семь лет поселения в Сибирь как минимум, что и присудили. Родственники спасенных детей старались всячески помочь, писали, ходили в посольство, приезжали в СССР, но к Сталину попасть не смогли. Через два года эта сволочь следователь получил свои давно заслуженные десять лет без права переписки, тюремное «радио» во все времена работало исправно, но дела этого следователя пересматривались медленно. Видимо, тогда родственники спасенных детей через каких-то знакомых и обратились Эдуарду Ивановичу с этой историей. Немалых трудов, наверное, ему стоило доказать, что в экспедиции крайне необходим секретарь, который свободно может переводить сложные технические статьи и монографии по гидротехническому строительству и инженерным изысканиям. Спустя несколько лет судимость с Елизаветы Дмитриевны была снята и ей разрешен выезд за границу.

После того, как Э. И. Роот в 1961 году передал Волжскую экспедицию (переименованную в 1965 году в Центральную) моему отцу, в нашем частном доме в Городце два раза в год собирались начальники изыскательских партий, главные геологи, главные гидрологи и геодезисты. Численность центральной экспедиции доходила до 400 человек, буровых бригад – более двадцати пяти. Ежегодно осенью проходили партхозактив и годовая профсоюзная конференция. Оба мероприятия сводились к расширенному производственному совещанию, острых вопросов не боялись, но и ругани не припоминается. По окончании официального мероприятия матушка всегда приглашала на ужин давно вместе работающих коллег. На узкой улочке выстраивалось до пяти УАЗов – «буханок» с курскими, смоленскими, саратовскими, чувашскими номерами, а до 1967 года – и с карачаево-черкесскими. Там в 1967 году на базе нашей комплексной изыскательской партии была организована Северо-Кавказская комплексная изыскательская экспедиция. Отец тогда сильно переживал: сколько усилий, нервов на организацию, строительство базы в Черкесске – и вот когда многое сделано, отрывают почти родное.

Вечерние застолья для меня, старшеклассника, были притягательны. Устроившись в углу дивана, слушал и слушал, пока не прогонят спать. Собирались умные, своеобразные, самостоятельно мыслящие, сильные люди с интересными биографиями, по которым можно географию энергетических строек страны изучать, да и зарубежной Азии тоже. Столы были обильны: традиционная волжская ушица из свежей рыбы, пельмени, овощи из теплиц или с грядки, в крайнем случаи из погребов, соленые и маринованные грибы, клюквенный и брусничный морс. Начальники партий так же любили чем-то украсить стол, Левон Иванович Тер-Гевондян несколько раз специально приезжал на сутки раньше, привозил живого деревенского гуся, а курский гусь с поймы Сеймы хорош.

Накануне вечером сам забивал, чистил и на следующий день готовил, не доверяя это никому. Если мероприятие было в ноябре, то гусь привозился уже тушкой. Удивительно яркий и своеобразный человек был «Тер», так в экспедиции все за глаза звали Левона Ивановича. Двухметровый гигант, хорошего армянского рода, отец известный в Армении композитор, прораб буровых работ на изысканиях под Братскую ГЭС, начальник комплексной изыскательской партии для строительства Курской АЭС. Вспоминается осень 1970 года, площадка проектируемого четвертого энергоблока, раскисший чернозем, грязь непролазная, Тер в черном коротком полушубке, черных брюках спецовки, кирзовых сапогах и белоснежной нейлоновой рубашке с черным галстуком. Вместе с буровым мастером перетаскивает УБП-15, автомашина ГАЗ-66 не проходит, а люди могут. Прекрасный человек, до последнего дня в коммунистической партии состоял, пояснял коротко: поздно менять убеждения, всю жизнь коммунистом прожил, так и умру. На стройке Братской гидростанции Александру Пахмутову на руках через лужу перед Домом культуры переносил, чем всегда гордился.

Алексей Федорович Гавриш привозил из Лабытнанг нежнейшую нельму собственного засола. Главный геолог экспедиции Александр Исаакович Юдкевич несколько раз готовил вкуснейший узбекский (ташкентский) плов, естественно, не доверяя это действо никому.

Главное, после первой или второй рюмки разговор всегда сводился к производственным темам – и так до часу ночи. Говорили откровенно и споры иногда возникали серьезные, но обид не было. Еще тогда производственники обсуждали некоторые, необходимые, по их мнению, реформы. Большую свободу штатного расписания, ставок и премий, при сохранении лимита фонда оплаты труда в 38 % от реализации продукции; ужесточение трудового законодательства – иногда сложно уволить наглого бездельника или пьяницу; право свободной реализации сверхплановой продукции, что дало бы возможность приобретать необходимое оборудование за счет дополнительной прибыли. Пожалуй, это был основной вопрос, наряду с постоянным обсуждением новых объектов и объемов работ, именно сверхплановые договорные работы, формирование и рациональное использование дополнительной прибыли. Уже тогда обсуждалась большая экономическая свобода и права производственных коллективов при строгом государственном, народном и профсоюзном контроле. Темы зарплат и премий при этом были на втором-третьем месте, главное – буровые станки, обсадные трубы, грунтоносы, спецтранспорт и прочее оборудование. Здесь же обсуждали, кому и чем нужно помочь. Это было время «косыгинских пятилеток», темпы роста промышленного производства в СССР почти в 2 раза выше, чем в США.