Гуси лапчатые. Юмористические картинки

© «Центрполиграф», 2022

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2022

* * *

Папенькин брат

За полдень. Погода прекрасная. В калитку палисадника нарядной дачи в Павловске входит рослый оборванец. Пальто с дырявыми локтями неопределенного цвета, из коротких рукавов выглядывают костлявые красные руки; брюки в заплатах и с естественной бахромой, на ногах опорки, а на голове измятый плюшевый цилиндр. Лицо оборванца опухши, на виске виден синяк, и из всклоченных волос торчит приставшее к ним сено. Завтракавшее за столом на балконе многочисленное семейство, увидав оборванца, присмирело и уткнулось в тарелки. Веселые речи прекратились.

– Папенькин брат! – произнес мальчик в гимназическом мундире и толкнул сестру.

Маленькая девочка начала коситься на оборванца. Все чего-то ждали.

– Ах, опять! Вот наказание-то! – прошептал отец семейства, полный мужчина с расчесанной бородой и в белом жилете, и совсем растерялся.

– Не тронь его. Лучше мы его куда-нибудь спрячем… – тихо посоветовала ему жена. – А то ведь осрамит, осрамит на всю улицу.

– И тронь – осрамит, и не тронь – осрамит, – поспешно дал муж ответ.

А оборванец между тем приближался к балкону. Навстречу ему побежал лакей, служивший около стола, и остановил его за плечо.

– Куда лезешь! Коли просить, то проси за калиткой! – крикнул он ему.

– Прочь, холуй! Я к брату пришел! – заревел хриплым голосом оборванец. – Кровь Тугоносова явилась к Тугоносову! Зияющий язвами бедный Лазарь приполз на пир к ожирневшему богатому Лазарю!

– Иди вон, говорят тебе, а то ведь и по шапке!.. Вишь, спозаранку глаза-то налил!

– Брысь, смерд презренный! Нет у меня злата, но есть сила. Я и сам сокрушу выю и чресла. Береги лядвия, а то исполнятся поруганием! – И оборванец замахнулся на лакея кулаком.

– Дворник! Степан! – раздался голос лакея.

– А! Облаву на красного зверя делать хотите для потехи брата! Я готов! – завопил оборванец и, став в позу, засучил и без того уже короткие рукава по локоть. – Любуйся, кровь Тугоносова, как псы будут терзать кровь Тугоносова! – кивнул он на балкон отцу семейства и прибавил: – Цирк отменный, а ты, единоутробный брат, проклятому Нерону подобен на этом зрелище.

– Оставь его, Василий! – послышалось с балкона, и отец семейства встал и направился к оборванцу. – Ступай, делай свое дело, – обратился он к лакею.

Лакей отошел.

– Вот так-то лучше, – начал оборванец. – Здравствуй, богатый Лазарь!

Он протянул ему руку. Отец семейства спрятал руки за спину.

– Пойдем в беседку, здесь говорить неловко… – сказал он в сильном смущении.

– Нет, говори здесь. Или родственной крови стыдишься? Так это, я тебе скажу, ложный стыд.

– Не родственной крови, а пьяного потерянного человека стыжусь, утратившего образ и подобие Божие. Не срами ты меня. Смотри, из соседних дач смотрят; на улице, у калитки народ останавливается. Скажи, сколько тебе надо?

– Ничего. Я беден, но честен. Испанского дворянина дона Цезаря де Базана видал, как в театре представляют? Так вот этот самый дон Цезарь де Базан перед тобой и есть. Веди меня на балкон и сажай с собой за стол. Брат к брату на пир пришел и хочет обнять своих племянников и племянниц.

– Нет у тебя племянников и племянниц. Я запретил им называть тебя дядей…

– Ты запретил, но у меня метрика цела, и я всегда могу доказать, что я Тугоносов, что я тебе единоутробный брат и что весь твой приплод – мои племянники. Все пропил, но метрику оставил. Понимаешь?

– Никеша, пощади меня! – умоляющим тоном произнес отец семейства.

– Не хочешь честью на пир пригласить, так я силой войду! – ринулся на балкон оборванец.

– Брат, пощади! – продолжал тот и загородил оборванцу дорогу.

– Ага! Теперь: брат! Ну, с меня этого довольно. Бедный Лазарь щадит богатого Лазаря. Пойдем в беседку.

Отец семейства повел оборванца за дачу и там, втолкнув его в беседку, сел с ним на скамейку.

– Как ты попал сюда? Ведь ты на Валааме был? – спросил он.

– Покаялся и сбежал. Очистил душу, смирился и не выдержал. Ведь там искушения-то еще больше. У семи бесов игралищем был. Продал сапоги и две шемизетки, дарованные твоей женой, моей невесткой, и на пароход… В Павловск из Питера пешком, зане яко благ, яко наг, яко нет ничего. Вот он, салоп-то мой, до чего истаскался! – рассказывал оборванец. – Да что ж ты?.. Доне муа манже и буар!.. А пуще всего буар… Знаешь есть сказано: алчущего напитай, жаждущего напои. Может, и мне еще на том свете придется влажным перстом усладить твой раскаленный язык.

– Ты, Никифор, дурака-то не строй, а говори лучше толком, что тебе надо? – перебил отец семейства оборванца.

– Разве гостя спрашивают, что ему надо? Олух царя небесного! Прежде ставь брашна и пития, а потом поговорим, – стоял на своем оборванец. – Сзывай семью, пусть дядю чествуют. Обмой меня, одень, исцели раны мои.

– Брат, возьми отступного и иди восвояси… Не конфузь меня. Ты человек умерший для общества, а я живу. Тебе стыд – ничего, мне… Хоть ради родства удались! Я тебе дам и на брашна, и на питвы, и на исцеление язв.

– Комбьен?

– Вот тебе десять рублей.

– Пятьдесят и бутылку коньяку финь шампань. Старину хочется вспомнить.

– Да ты в уме ли? У меня семейство. Разве я могу бросать такую сумму? Ведь ты пропьешь. Ну, пятнадцать.

– Тридцать и бутылку коньяку.

– Бери две красненькие и проваливай! Тут тебе и на коньяк хватит.

– А коли так, прощай! Пойду по твоим знакомым пятачки сбирать, – сделал движение оборванец. – Смотри, я и к соседям твоим зайду, буду им рассказывать, что я тебе брат, что я Тугоносов, паспорт им покажу! Паспорт со мной. Пойду в полицию. Но тогда хуже тебе будет.

– Бесстыдник ты, бесстыдник! Ну, получай двадцать пять рублей.

– Бесстыдник! А у тебя стыда много? Давай четвертную, делать нечего, но прикрой мою наготу вретищем достойным.

– Сейчас я принесу тебе пальто… – тронулся с места отец семейства.

– Да захвати чего-нибудь бутылку. В пальто ее завернешь, так и не будет заметно! – крикнул ему вслед оборванец.

Через минуту оборванцу было вручено пальто, деньги и бутылка вина.

– А прижать к дядиной груди племянников не дашь? – спросил он.

– Не дядя ты им. Получил и иди, да, пожалуйста, больше не являйся сюда в таком виде. Ну, с Богом! – махнул рукой отец семейства.

Оборванец пошел той же дорогой, по которой пришел, но перед балконом остановился и, обратясь к сидящему на нем семейству, крикнул:

– Прощай, невестка! Прощайте, племянники! Брат, дай хоть папироску! – сказал он, но, увидав, что ему махают рукой, чтобы он уходил, продекламировал, указывая на роскошно убранный сад:

 
Не дивись на эти вазы,
Ожерелья и цветы!
Ни червонцы, ни алмазы
Не спасут от нищеты!..
 

С этими словами он вышел из калитки. У калитки на улице стоял кучер и курил махорочную папиросу.

– Снабди, земляк, окурочком на пососанье, – попросил у кучера оборванец.

Кучер дал. Оборванец затянулся и крикнул:

– Кучер брата снабдил кровь Тугоносова папиросой, а сам брат отказал этому Тугоносову в папиросе из жадности! Руку, товарищ! Передай своему хозяину поклон от его брата Тугоносова! Что глядишь? Не веришь? Я брат твоего хозяина!

Дачные соседи

Семейство только еще что переехало с вечера на дачу на Черную речку. Наутро старшие члены семьи еще спали, как вдруг в саду раздался плач ребенка. Мать тотчас же спрыгнула с постели, накинула на себя юбку и с растрепанной головой выскочила на балкон.

– Что такое случилось? Что с Петенькой? – испуганно спросила она.

– А соседский мальчик его укусил, – отвечала нянька. – Ах, какой озорной ребенок! Батюшки мои! Даже и личико ему до крови исцарапал.

– А ты чего рот-то разинула! Ты должна охранять ребенка.

– Да кто ж его знал, что он такой? Пришел поиграть с Петенькой, я ему еще, как путному, сахарный сухарик дала, а он и свой съел, и Петенькин. Петенька, известно, уперся, не дает ему своего сухарика, а тот как тяпнет его за руку да по лицу когтями… Ну и отнял.

За палисадником, отделяющим одну дачу от другой, появилась усатая физиономия в халате.

– Пардон, мадам, что я в таком виде… – произнес усач. – Но я сейчас же отпорю моего ребенка как сидорову козу. Неприятно только, что мы знакомимся при подобных печальных обстоятельствах. Рекомендуюсь: отставной капитан Гусынин. Что же касается до уничтожения сухарей моим сыном, то я сейчас вам вместо двух целый десяток пришлю.

– Это совершенно излишнее, но зачем же так шалит ребенок… – конфузливо запахнула ночную кофточку мать. – Надо смотреть за ребенком.

– Вовсе даже не излишнее. А насчет сечения прикажете, чтоб я в ваших глазах его выдрал?

– Оставьте его. Но должно все-таки наблюдать за своими детьми, ежели они кусаются.

– Как оставьте? Нет, нет-с, это невозможно оставить. Должен же я вам дать какое-нибудь удовлетворение! К тому же прутья здесь свежие, отличные. Мародерство я преследую жестоко! Ваше прелестное имечко?

– Людмила Николаевна.

– Шарме, тысячу раз шарме! Надеюсь, что мы будем знакомы и вы подружитесь с моей женой. Катюша! – крикнул усач жене. – Ах да… Я и забыл, что она в мясную лавку ушла. До свидания. Еще один вопрос: ваш супруг в преферанс или винт играет?

Но дама уже удалилась с балкона в комнаты.

Через пять минут семейство пило чай. К отворенному окну подошла кухарка и поклонилась.

– Здравствуйте, милая барыня. Я соседская… У капитана живу, – заговорила она. – Не одолжите ли вы нам большой кастрюлечки на подержание? Барыня у нас купила две ноги и губу и приказала студень варить, а как его в маленькой кастрюльке сваришь? Прошу, прошу, чтобы большую кастрюльку купили – что к стене горох! Вот и побираемся по соседям.

– Нам кастрюлька большая самим сегодня будет нужна, – отвечала хозяйка.

– Ах, грех какой! Ну, в чем я буду варить? Ну, пущай сама как хочет… Да и то сказать, и давать-то ей не стоит. Уж такая выдра пронзительная, что Боже упаси. Сама по лавкам за провизией бегает. Только до места у них и живу. Не услышите ли, сударыня, где хорошенького местечка? По гроб жизни… Ах, уж как развязаться хочется с этими аспидами! Сегодня, вдруг, что же… Заподозрила меня, что я у ней банку бабковой мази себе на голову вместо помады вымазала! Потом насчет спичек… «Словно, – говорит, – ты, Акулина, ешь спички – столько их у нас выходит». Акулиной меня зовут. Ну, изволите видеть, вдруг такое слово… Стану я спички есть! Да что я, басурманка разве белоарабская какая! Те действительно всякую дрянь едят. А уж житье-то какое! Господи! Иному псу в доме лучше. Каждый кусок усчитывает. Теперича отчего наш маленький барин у вашего ребенка сухарик отнял? С голоду. В других вон домах кухаркам-то горячее отсыпное полагается, а у нас опивки со стола. Что подешевле, что люди кошкам в мясных лавках покупают, то у них за говядину идет, то и жрут. И ведь хоть бы только делом занимались, а то только болты бьют да слонов водят. Барин кого в карты обыграет – тем и жив. Разбила тут как-то я миску по нечаянности. Ну, просто бес полуденный под руку подтолкнул…

– Довольно, довольно, милая! Это нам вовсе не интересно слушать! – перебил ее барин. – Иди с Богом.

– Ну, и на том спасибо. И на том довольны… – поклонилась кухарка и отошла от окна.

Барин закурил папиросу и вышел на балкон. Утро было прекрасное. Вдруг с противоположной стороны, где жил капитан, перелетел через палисадник резиновый мячик.

– Ах, какой ты несносный мальчик, Сенечка! – послышался женский голос за палисадником, хотя барин очень явственно видел, что там никакого мальчика не было, и вслед за этим возгласом в калитку садика лезла набеленная и нарумяненная дама.

– Простите за беспокойство, – сказала она. – Но я вхожу в ваш сад только поднять мячик, – заговорила она с ужимками. – Удивительно, какие шалуны бывают дети! Не стесняйтесь, не стесняйтесь! – остановила она барина, видя, что тот, запахнув полы халата, начал уходить с балкона в комнаты. – Видите, я сама в капоте. Ежели соседи будут друг перед другом стесняться утренней одеждой, то какая же после этого будет дача? На даче отдых нужен. К тому же вы только вчера еще к нам переехали по соседству. Кстати, позвольте познакомиться: Елена Михайловна Звонкова. Муж мой – надворный советник. Сейчас видела вашу супругу. Она на заднем крыльце у рыбака сига на ботвинью покупала. Хотя я и не сказала с ней ни одного слова, но сейчас видно, что прелестная дама. Такую даму нельзя не любить. Да вы и любите ее. Вчера мы с мужем и то уже любовались на вас, когда вы, приехавши из города, обняли и поцеловали ее три раза. Очевидно, вы ее очень балуете. Вот меня так муж не балует. Не отрекайтесь, не отрекайтесь, Иван Игнатьич… Видите, я и имя ваше узнала. Не отрекайтесь, говорю, я очень хорошо сквозь забор видела, что вы ей новый зонтик привезли и подарили. Душевно бы желала познакомиться с вашей супругой. Она такая прекрасная, экономная хозяйка. Вот у сига выторговала-таки гривенник, а я не могла выторговать. Я ведь все видела. И как же мне у ней учиться надо! Я совсем не умею с мужиками… Вон ваша соседка, капитанша, так та с разносчиками зуб за зуб. К слову сказать, не дай бог, чтобы ваша супруга с ней сошлась. Во-первых, поведение у них… Видели, вчера к ним молодой человек в очках приезжал? Ну, это друг ее. Понимаете? Кроме того, с железной дороги инженер… Тем и живут. А сам капитан видит и будто бы не видит. Вы понимаете?

– Право, сударыня, мне не интересны эти сплетни, – вырвалось у барина.

– Да, это совершенно справедливо, – согласилась дама. – Что нам до людей… Но все-таки, я считала своим долгом предупредить. До свидания. Я еще приду познакомиться с вашей супругой. Кстати, вы играете в преферанс? Ежели играете, то мой муж – страстный преферансист.

– Сосед! Позвольте пройти заднему соседу через ваш палисадник на улицу. Бабы рассказывают, что здесь семь верст ближе! – послышалось у самого балкона восклицание бородача. – Честь имею представиться! Частный поверенный Хлобунцов…

– Выпорол-с! – раздался голос у калитки, и с улицы в палисад лез капитан, в сером охотничьем пиджаке с зеленой оторочкой и в военной фуражке. – А, и сам глава семейства здесь! А я думал, с супругой разговариваю. То есть так выпорол своего сынишку вам в удовлетворение, что небу было жарко. Капитан Гусынин… Прежде чем протянуть руку, Иван Игнатьич, позвольтека узнать: преферансист вы или винтист? Винтист, винтист! По лицу вижу, что вы винтист! Ну, теперь здраствуйте.

Капитан развязно вошел на балкон, протянул руку соседу, сел без приглашения и сказал:

– А славная у вас дачка, черт возьми!

Около сельтерской воды

В одном из скверов молоденькая и хорошенькая девушка с черными глазками сидит в будочке и продает сельтерскую воду. На прилавке виднеются вазочки с вареньем, стаканы, бокалы, сахар толченый на блюдечке под металлической сеткой. Подходит молодой человек в ученической форме. Ус пробивается, подбородок уже скоблен, лицо угреватое.

– Позвольте мне, мадемуазель, сельтерской воды, – говорит он и бросает на девушку блаженный телячий взгляд.

– С сиропом прикажете? – спрашивает она.

– Зачем же мне сироп, ежели вы слаще всякого сиропа! Я буду смотреть на вас, и мне будет слаще всякого сиропа. Не понимаю, зачем вы и газовую воду продаете. Из ваших ручек и простая невская вода покажется газовой, ибо вы сами существо газовое, эфемерное!

Молодой человек выпалил, очевидно, заранее приготовленную речь, вздохнул, покраснел, но тотчас же получил отпор.

– Ах, какие вы глупости говорите! – проговорила девушка, ставя перед ним стакан с водой, и прибавила: – Пейте же скорей, а то весь газ уйдет. Какой же тут будет смысл в шипучей воде?

– Я уже сказал, что вы сами газ. Теперь попрошу вас только передать мне стакан прямо из ваших прелестных ручек.

– У меня руки трясутся. Берите сами.

– Верно, кур воровали? Вы не обидьтесь, но это такая поговорка. Хорошо, я сам возьму. Ах, какая прелесть, когда пьешь и глядишь на вас! Теперь мне эта вода кажется божественным нектаром, а вы Гебой, подносящей нектар. Вы Геба!

– Пожалуйста, не сравнивайте меня со всякой дрянью. Я не бог знает какая. Ошибаетесь.

– Как с дрянью? Да ведь Геба-то кто такая?

– Какая-нибудь шлюха и больше ничего.

– Богиня, олимпийская богиня. Вот сейчас и видно, что вы не знакомы с мифологией. Советую познакомиться.

– У меня и без Мифологии есть подруги, и я в новых не нуждаюсь. Выпили и идите.

Из-за угла будки к разговору прислушивается приличный старичок с плотоядной оттянутой нижней крупной губой.

– Зачем вы к девице пристаете с сальностями, молодой человек? – начинает он, подходя к будке. – А еще в форме!.. Идите, а то я…

Молодой человек отскакивает.

– Пришел с глупостями, назвал меня какой-то немкой да еще с какой-то своей знакомой мне познакомиться советует, – жаловалась на него девушка старичку.

– Пошляк, так чего же вы хотите?.. – отвечает старичок, скашивая на девушку глаза. – У вас, милая моя, пост ужасный, на таком посту можно многого наслушаться, а вы достойны лучшей участи. Бросьте пост и…

– Да я вовсе и не пощусь, с чего вы взяли?

– Ах, я вовсе не про то. Вы не понимаете. Впрочем, эта наивность делает еще милее ваши черненькие глазки-таракашки, ваши бархатные ручки, ваши…

– Вам с каким сиропом? – прерывает его девушка.

– Это зависит от вашего выбора. Давайте хоть со всеми сиропами вместе. Не понимаю только, зачем вы торгуете водой, когда вы сами вся огонь! Вода тушит огонь, а зачем же утрачивать дар, которым вы так щедро награждены природой?

– Я вам с тремя сиропами налила, только ведь это будет дороже стоить.

– Для вас я не понимаю слова «дорого». Хоть по рублю за стакан. Вы девица?

– Старичка поите? – раздается над самым его ухом голос длиннополого сюртука с рыжей бородой. – Вот и отлично. И мы рядом со старичком станем. Пожалуйте-ка и мне, барышня, стакашек шипучки. Пил сейчас у мальчишки из кувшина квас лимонный, да что-то мутить начало. Уж и квас же нынче этот самый! Пьешь, так даже лик на сторону воротит. Должно быть, что-нибудь туда нечистое подмешивают.

– Ты, любезный, пить пей, а людей не задирай! – наставительно произнес ему старичок. – Понял?

– Как не понять, не махонький. А только чем же я задрал вашу милость?

– Нечего тебе разбирать, кто старичок, кто младенец. Ты моих лет не считал. Мне вот кажется, что ты олух, однако я об этом ничего не говорю!

– И на том спасибо. По крайности шипучки от ваших куплетов с приятством попью.

– Вам воды с сиропом или с сахаром? – задает вопрос девушка.

– Голенькой. И водку голенькую потребляем и воду такожде… – отвечает длиннополый сюртук, проглатывает стакан сельтерской воды и говорит: – Вот так чудесно! Индо дух захватило и чихать хочется. Авось лимонный-то квас из себя вычихаю. Еще стакашек!

– Вот вам рубль, а за сдачей я потом вернусь, – сообщает старичок, кладя на прилавок кредитный билет. – Я вот здесь рядом на скамеечке сидеть буду.

Длиннополый сюртук смотрит ему вслед и кивает.

– Не понравилось барину-то, что я его стариком назвал, – сказал он. – Поди, подлащивался он к вам, барышня? Ух, важно! Еще.

– Так много сельтерской воды пить вредно, – улыбается девушка.

– Кому на вред, а нам на спасенье. Уж куда ни шло, на целый двугривенный высажу, только бы прочихаться, а то даже в носу свербит от лимонного квасу. Вода проскочит. Да и пьется же около вас таково знатно!

– При чем же я-то тут?

– Оченно уж вы гладки да из себя аппетитны и даже можно сказать, что твой кулич. Приставал, поди, к вам старичок-то? Еще баночку! Вот так… Даже поджилки затрепетали – вот до чего шипучка проняла! Приставал, я уж вижу! Да и как не приставать? Где сахар, там и мухи. У меня вот дома жена в три обхвата, а и я на манер мушиного сословия около вас. Знатно вы, барышня, на этом месте торговать должны. Ну-с, сколько с нас?

– Двадцать одна копейка.

– Копеечку-то спусти для ровного счета. И то барыша-то барка. Вот двугривенный.

– Нельзя, нельзя. У нас не торгуются.

– Эк, какая! Ну, да уж получай. И то для тебя только. Ради твоих пронзительных улыбок насчет нашего сердца.

Длиннополый сюртук отошел, старичок было ринулся к будке, но перед будкой уже стоял франт, в лощеном цилиндре, с пенсне на носу, в огненного цвета перчатках, и говорил:

– Дайте мне, моя прелесть, стаканчик сельтерской воды с клубничным сиропом, но при этом улыбнитесь вашей очаровательной улыбкой и покажите свои перламутровые зубки. Ну, вот… Увидал зубки и уже предвкусил блаженство.

– Ах, какие вы насмешники! – кокетничала девушка.

– Чем же? Помилуйте! Ежели перенести вас из-за прилавка в роскошный будуар, вы могли бы пожинать тысячи, а не пятачки. Да и скажите мне: место ли вам здесь? Глазки, щечки, зубки, ручки, все прелестное на виду, а ножки, которые должны быть еще в тысячу раз прелестнее, спрятаны за прилавком. О, ежели бы я был счастлив хоть раз увидать эти ножки! Можно мне за прилавок?

– Что вы! Что вы! – крикнула на него девушка.

– Но у меня отскочила пуговица от перчатки и упала за прилавок, так я ее поднять.

– Все-то вы выдумываете и врете!

– Вы до которого часу здесь торгуете?

– До одиннадцати.

– Так я приду именно в это время, и мы отправимся гулять в Летний сад. Потом можно в «Самарканд» ужинать.

– Совсем не в ту центру попали. Я с незнакомыми мужчинами гулять не хожу.

– Да ведь уж я познакомился с вами.

– Какое же это знакомство, коли вы встречный-поперечный. Ошибаетесь, не на такую напали. Да за мной сюда, кроме того, и маменька моя приходит каждый вечер.

– Маменьку мы побоку.

В это время к будке снова подскакивает старичок.

– Молодой человек, это уж слишком! Я прислушивался к вашему разговору. Так молоденькую девушку оскорблять нельзя! – строго говорит он.

Оба смотрят друг на друга зверем.