ГЛАВА 11
Необходимый лифт, ради которого Портер делал крюк, оказался минутах в десяти ходьбы от того места, где он встретился со своим прошлым. После последних слов мальчика Портер словно проснулся и, оглядевшись, увидел лишь пустоту, с единственным стулом, на котором он и сидел, а двери были открыты. Галлюцинация – настоящая, она была куда реальнее, нежели его встречи и общение с родителями в клетке. Это и пугает, что есть некая градация… Хотя все это глупости: просто память начинает подводить, а восприятие закономерно барахлит. Ему еще повезло, думает он, вспомнив историю Харви Росса, человека, пережившего слишком много, но обретшего покой, оставив Портера взаперти, тем самым подтвердив важность великого дела журналиста.
Двери лифта открылись с безумным скрипом, словно их ломали. Звук металлических костей был страшнее любой угрозы, которую, к слову, Портер смело мог ожидать в открывшейся глазу темноте. За дверьми была непроглядная тьма, а свет из лифта лишь на полметра отхватывал территорию, показав голый пол без признаков жизни. Казалось, перед Портером самая настоящая угольная пропасть, достаточно черная для зависти самого космоса, лишенного звезд. В краткий момент он всерьез ужаснулся тому, что перед ним космический простор, шагнув в который он уже никогда не вернется обратно, как и не найдет ни края, ни границ. Подобное было скорее похоже на страх высоты, легко пробирающий до костей при одной лишь мысли. И тут, вопреки простым доказательствам обратного в виде наличия кислорода и рабочей искусственной гравитации, Портеру понадобилось чуть больше времени для прихода в себя. То ли фантазия взяла все рабочие смены, то ли его еще не отпускает после последнего разговора с призраком прошлого, но чувствует он себя ослабленно, хотя вполне могут сказаться голод и обычная усталость.
Преодолев внезапно ворвавшийся в его мир страх бездонности, Портер оказался в небольшом зале, от которого расходятся четыре коридора: два влево, два вправо. Места тут было немного, отчего теснота вдруг стала давить на него, а окружающая темнота всерьез имитировала физическое давление на Портера со всех сторон, словно он протискивается в плотный материал, и куда легче вернуться назад, нежели пробиваться вперед. Но в нынешнем состоянии он только рад такому эффекту от самых простых стен, в самом банальном неработающем освещении, ибо подобное намного легче перенести, нежели понимание приближающейся смерти. Взглянув на разметку под потолком, Портер быстро нашел нужную лабораторию – конечно, если изначальные данные его были достоверны. Сразу налево от лифта. Фонарик помогал видеть всю эту нетронутую пустоту, словно тут и не было никаких монстров, мутаций или простой битвы с летальным исходом. Подобное место в самой низине станции, куда непосвященные и без допуска люди не могли попасть, всерьез выглядело и ощущалось потайным подвалом, специально устроенным так, чтобы каждый даже случайно оказавшийся здесь понял: это секретное место. Где-то на этом уровне когда-то был его друг, помогавший с поиском жестких дисков и серверов, отсюда Портер и знает о Джил и Крейге. Друг, которого он ни разу не видел, но слышал и вел с ним разговор, отчего и успел посчитать его таковым. Только вот судьба того человека… Лучше и не вспоминать о случившемся с ним в итоге, отдергивал себя от той истории Портер каждый раз.
Специальное расположение вдали от жилых блоков и всех рабочих зон, даже лабораторного уровня, эта зона – внешнее кольцо центра главных умов Вектора, спрятанных от жителей. Закулисье, простыми словами.
Раздумья сменил разговор – так естественно, так непринужденно, словно был продолжением тех самых мыслей, спрятанных у Портера в голове.
– Было только начало твоей карьеры, и ты решил осветить трагедию – похвально, но ты больше стремился поднять шум, а не сказать людям правду.
Портер чуть промедлил, услышав позабытый голос, что заставило задуматься о том, насколько он теперь может отличать воспоминание от фантазии воспаленного и взбунтовавшегося разума, ведь после слов мальчика он уже не знал никаких границ.
– Какую правду? – не обращая должного внимания, словно его просто окликнули на быструю тему, спросил Портер, даже не глядя на собеседника. – Это ничего бы не изменило, потому что вердикт вынес не я, а суд.
– Снимаешь с себя ответственность – этому я тебя не учил…
Сам не ожидая такого от себя, он обернулся и встретился взглядом с отцом, смотревшим на него все так же, как и всегда, вынудив его не просто отстаивать свою позицию, а гневаться, ведь обвинения на этот счет Портер ожидал от кого угодно, но точно не от отца.
– Нет, ты учил ставить приоритеты, выбирать меньшее из двух зол – и я выбрал! Если бы я не сделал этого, им бы все равно досталось – уж не повезло, бывает. Сраная жизнь – жестокая сволочь, нам ли не знать с тобой, отец! Тогда встал вопрос ребром: либо я спускаю на них собак, либо меня прикроют и не дадут работать нигде. Почему так? А потому, что этот скандал шел на руку директору той сраной школы, как оказалось, имеющему неплохие связи, и обвинить мать троих детей в плохом воспитании задиры, который многим детям жить не давал, – это куда хуже, нежели ребенок-затворник с такой же мамашей. К тому же, отец, не было ничего! Лишь один свидетель, уверенно указавший на изгоя. Это очень хуевое положение, где мне дали выбор, – и я выбрал.
– Ты игнорировал версию мальчика и мамы, боясь оказаться обманщиком больше, нежели беспокоясь о судьбе невиновного.
– Знаешь, да, ты прав, я сделал это! Тогда это казалось приемлемой жертвой – кажется и сейчас, ведь это всего лишь один сраный человек. Если бы я ради него угробил свою карьеру, как и жизнь классного руководителя и еще половины школы, допустивших травлю, то не попал бы сюда и не рассказал бы всему миру правду о тысячах погибших, таких же, как и тот парнишка. Стал ли я от этого плохим – возможно, но мне плевать на это, ведь ты сам всегда говорил, что плохой и хороший – это лишь ярлыки, навязанные теми, кто не видит общей картины и не знает всей правды. Надо будет – поступлю так снова, сделать меньшее зло ради большего блага – это реальность нашего сраного мира.
– Ты забыл… неужели ты забыл? – Лицо отца неожиданно ожило удивлением, таким неприкрытым, даже вызывающим. Сын никогда не видел у отца подобного.
– Что, о чем ты опять говоришь?!
Уже устав от разговора, Портер почти не слушал, реагируя скорее машинально, пока вновь стал идти по коридору.
– Нет, ты помнишь, просто не хочешь говорить об этом, не хочешь даже думать…
– Пошел вон! – не скрывая гнева, Портер крикнул самому себе, как бы выгоняя все это из головы, – и, оглянувшись, он все же увидел привычную пустоту.
Портер отчищал свой ум от последних слов отца в угоду трезвости мысли, ведь наконец он здесь, в лаборатории Джил и Крейга. Ввел код доступа для открытия явно бронированных дверей, вполовину больше стандартных на Векторе, причем здесь, на этом уровне, все были подобного типа. Его фанатичность в работе вновь оправдала себя: он нашел нужный открывающий набор цифр в одном из писем, когда Крейг написал Никите на всякий случай, ведь в тогдашней ситуации велик был шанс сына добраться сюда одному и таков же шанс задержки родителей на пути к встрече в этом безопасном месте. Двери медленно разошлись, причем их размер еще больше подкинул дров во взбудораженность Портера, явно доказав своим видом и звук, особенность этого места. Портер вновь увидел темноту и, не поднимая фонарика, просто сделал два шага вперед, словно сбегал от прошлого навстречу лучшему будущему. Двери медленно стали закрываться, яркий свет ударил ему в лицо достаточно неожиданно и сильно, дабы прикрыть глаза обеими руками.
Зал слева был полностью сокрыт металлической створкой, где на центральной панели необходим был код доступа. Центральный же зал был в основном пуст, вдоль дальней стены были отсеки для хранения каких-то материалов – двадцать квадратных контейнеров с глухой крышкой. Все это крепилось в стене, содержимое их неизвестно, как и неизвестно для него, что за странные приборы и оборудование расположены на столе посередине, коих было штук двадцать. Все выглядело именно так, как он бы не хотел видеть, – обыденно. Спутать это место с любой другой брошенной лабораторией было легко, даже не говоря об отсутствии какого-либо классического атрибута обезумевших обитателей: все чисто и лаконично. Есть два матраса в правом помещении, небольшой провиант на столе, вода и испорченная еда, какие-то запасы средств гигиены и туалетной бумаги. Картина была простроена так, словно подобную подготовку к долгому пребыванию начали проводить совсем недавно, но не успели даже обжиться, как исчезли. От пустоты у него стали зарождаться в бешеном темпе объективные страхи, питаемые его жертвами к этой цели: «Неужели весь путь был проделан зря? – думал Портер, осматривая застывшую во времени постановку. – Что если они просто улетели, когда все стало накаляться, и от этого более не было ни писем, ни аудио и видео?» Но самое страшное пришло в тот момент, когда он вдруг стал ощущать давление стен, будто декорации, созданные его обезумевшей фантазией, самолично решили заявить о себе как об окончательной потере Портером связи с реальностью: что если весь путь был придуман им ради того, чтобы и вправду игнорировать свою возможную бессмысленность на Векторе? Ведь тут нет ничего, а он все так же один.
Портер ходил кругами, стараясь выкинуть из головы болезненные мысли, дав волю которым легко найти все доказуемые факты в пользу их правоты, отчего ему становилось больно практически на физическом уровне. Не находя себе места, оставив оружие и все содержимое карманов на столе, даже скинув куртку, Портер пытался отдышаться и не позволить рукам вновь стать инструментом гнева. Неожиданно он заметил компьютер напротив спален, прямо у дальней стены. Нижняя панель с электронной клавиатурой была спрятана под детской курткой, а экран на стене просто не работал из-за плохого освещения этой стороны. Портер все осмотрел быстро, словно от его скорости зависел результат. Повреждений замечено не было, и он включил его, действуя инстинктами на опережение ума. Большой экран ярким светом ударил в глаза, осветив почти половину комнаты. Надпись гласила о восстановлении системы, на что потребуется немного времени, если только строка состояния не обманывает.
– Ты занимаешься самообманом всю свою жизнь, и я бы был горд тем уровнем развитости в этом вопросе, если бы это было лучшим, на что ты способен. Но это не так, жаль, что ты настолько упрямый, раз не можешь понять этого.
Портер не подал виду, хотя со стороны любой бы заметил замкнутость, с которой обычно не хотят слышать правдивые обвинения, но слушают их до последнего, создавая плохую видимость наличия контроля.
– Все как обычно, ты думаешь, что сможешь все исправить, все починить и вновь продолжить оправдывать свое существование уникальной ролью рассказчика, единственный в этом мире, способный повествовать миру правду… А что если ты не сможешь починить компьютер, через который отправлял данные? Компьютер, который уничтожил в приступе гнева перед выходом из клетки, как ты окрестил ее для себя? Об этом ты пока не думаешь, рано еще, верно? Иначе будет вина, иначе придется вспомнить позорный для тебя момент слабости.
ГЛАВА 12
Компьютер перезагрузил систему и крикнул об этом Портеру, придав тому чуть-чуть трезвости. В комнате без света из монитора бил яркий поток, красиво рассеявший тьму в воздушном пространстве.
Портер все стоял на месте, не способный пошевелиться: ведь последние слова отца были правдой, здесь нет повода сомневаться или искать манипуляцию. В порыве неконтролируемого гнева он уничтожил весь компьютер в своем убежище, явно прервав передачу сообщений, как и любых сигналов. Он не знает, как будет это чинить, как и не знает дальнейших своих действий по этому вопросу – возможно, искать запчасти для ремонта или же передислоцироваться. Но вот будет ли на это время? Страх разочарования перед самим собой почти парализует Портера, заставляя представлять ту боль, ту жалость и гнев в свой адрес, если его цель окажется пустышкой. Он так боится оказаться ни с чем, что всерьез подумывает не изучать материалы, оставив их в тени, тем самым позволив фантазии достроить картину мира так, как это необходимо для выживания. Узнать о бессмысленности его пути будет таким же болезненным и разрушительным, как и обесценивание всех его трудов на Векторе ради великой цели рассказать людям правду. Цели, за которой стоит его желание быть первым и лучшим, доказывая это всем вокруг, а главное – себе, путем преодоления любых трудностей и преград, жертв как личных, так и чужих.
– Как часто ты думал о том, что за все время пребывания на Векторе ни разу перед тобой не появились твои так называемые друзья? Хотя они ведь для тебя были не друзьями – лишь инструментом на пути к достижению твоих самовлюбленных целей. Маргарита и Уолтер – еще помнишь их? Погибшие из-за тебя люди. Смею заключить, их жертва так же приемлема и так же необходима для общего блага, которое лишь ты видишь и лишь ты можешь привнести в этот мир. Ответь, почему ты видишь маму, видишь меня и даже мальчика, покончившего с собой в психиатрической больнице, не выдержавшего гибели любимой мамы от рук злоумышленников прямо посреди улицы, – но ни разу за все время не было Уолтера или Маргариты? Они ведь такие же жертвы твоих эгоистических решений, как и все остальные.
Момент неожиданной ясности, вырвавший его из паутины смятения, был не просто спасательным крюком, за который он яростно схватился, а послужил тем самым фундаментом, от которого он оттолкнулся и сделал шаг вперед. Его сильная сторона была в том, как легко он находит силы в момент слабости, критики, обвинений или вызова, бросить который в доказательство своей правоты он готов всегда и в любое время, лишь бы доказать значимость.
Портер молча подошел к компьютеру и ввел в поиске упоминание имени сына Джил и Крейга. Молча, чуть ли не на автомате, он просто делал то, ради чего пришел, ведь в такой момент нельзя позволить сомнениям взять вверх снова. Это был момент обратной психологии, и странно, что отец не знал, как его сын реагирует на подобное, думал Портер в этот момент. Ведь не раз, еще ребенком, он проявлял непоколебимое упрямство и, даже когда заведомо понимал свой проигрыш или неудачу, не мог просто согласиться на поражение – лучше самому упасть рожей в грязь, нежели послушаться предупреждения. Этот момент манипуляции был крайне очевиден даже воспаленному уму Портера, и это точка невозврата, ведь отец – не воспоминание, он – галлюцинация, не имеющая с воспоминаниями одной логической связующей, делающей его именно тем, кем он был в памяти Портера.
В данных хранился полный отчет об их работе над проектом «Н. И. К.». Названный в честь их десятилетнего сына проект касался ребенка напрямую, ведь был полностью основан на нем. Причем, как подметил Портер, неофициально. Джил и Крейг действовали самостоятельно, во всяком случае они не упоминают помощников или иных участников, но сомневаться в том, что у них все же были доверенные люди, а может, и покровитель, нет смысла. Вся их работа была основана на изучении инородной жизни, в частности – генетическом влиянии на человека. Первым и единственным подопытным был Никита – их сын. Он умирал. Какая-то генетическая болезнь не позволила бы ему прожить даже порог совершеннолетия, и отчаявшиеся родители, любившие сына всем сердцем, решились не тратить чрезмерное время на теорию, а начать сразу с практики. Состояние мальчика стало сильно ухудшаться, времени становилось все меньше, и это не учитывая назревавший карантин, ввод которого повлек за собой в итоге множество смертей самым немыслимым и страшным образом. «Полевые испытания», как окрестили это в узких кругах тех людей, кто смотрел на все со стороны, веря в вынужденную жертву тысяч сейчас ради спасения миллиардов потом: все же угроза планетам и орбитальным городам была тогда на слуху в узком кругу. Родители ускорились по многим причинам, главная – сыну стало внезапно хуже, и если не помочь ему сейчас, то потом шанса может и не быть, ведь покинуть Вектор с больным ребенком немыслимо для всех. Риск распространения инопланетной Жизни за пределы станции был велик, и пойти на него никто адекватный не мог, а Джил и Крейг были примерами для подражания. Да и что уж там, если они не смогут вылечить сына здесь, то уж точно шансов за пределами Вектора нет, иначе они бы знали о них. Не раз они задумывались, кого спасают: человечество или сына. Будут ли готовы продолжить работу, если их ребенок не выживет? Ответа на подобные размышления Портер в записях не нашел. Но что сразу бросилось в глаза, так это упоминание необходимости времени для адаптации созданной вакцины. Проверить в сию же минуту штамм не было возможно, ведь процесс лечения требовал времени, из-за чего они решили поместить сына в криосон. К тому же мальчику стало вдруг хуже, оказалось, что счет шел уже на дни. Они погрузили его в капсулу и заморозили, не только остановив болезнь, но и дав возможному лекарству время для адаптации, да и холод помог сбавить температуру, из-за которой мог не сработать созданный штамм. Последняя запись была четыре года назад.
Портер открыл запертую дверь, ту, что слева от входа, и увидел ожидаемое: три криокапсулы симметричны в ряд, занимавший всю дальнюю стену от края до края. В самой левой он увидел тело мальчика, подключенного ко всем аппаратам, с дыхательной маской и контролем его жизнеобеспечения, выводящим показатели на саму крышку капсулы, нижняя часть которой была цельной, а верхняя половина – прозрачной. Никита был жив! Все эти годы, застывший в одном возрасте, в одном положении, чуть ли не стоя, он закреплен на мягкой поверхности, как бы вися в воздухе. Когда мальчик ложился сюда, Вектор еще был той станцией, где не было надобности убивать и выживать. «Немыслимо!..» – думал Портер. Они заперли его здесь ради спасения от смерти, но сами сейчас неизвестно где, и, как он может судить по количеству прошедших лет, его родители вряд ли смогли выжить. Или же они бросили его, что также кажется немыслимым, судя по тому, как много они делали для спасения единственного сына. За все годы никто так и не попал сюда, никто даже не знал об этом эксперименте с живым человеком, ведь родители все делали тайком, боясь за будущую жизнь их единственного ребенка. Никита даже не знает о событиях последних лет, и страшно представить, как повлияет на него тот мир, в котором он очнется – один, без родителей, зная, что его бросили в бескрайнем космосе.
Если бы Портер не пришел сюда, то ребенок так и погиб бы здесь один, даже не зная, почему и как. Неизвестно, как долго проработали бы еще все эти системы, не имея технических проверок, не говоря уже о том, что простейший перебой с электричеством мог повлечь за собой страшные последствия. Легко увидеть в этом судьбу или же правильно расставленную декорацию с активными элементами, ведь как раз недавно Портер узнал о надвигающейся смерти. Но все же факт остается неизменным: мальчик здесь, один, он жив, и в его венах течет лекарство от Жизни – той, что царила на Векторе. Лекарство, которое может… которое должно спасти Портера от смерти и дать ему время и силы продолжить великий труд на Векторе, не позволив всем жертвам быть напрасными, даже если придется принести еще одну. Вот оно – спасение которое он заслужил, которое не получил бы человек более слабый, покладистый или менее эгоистичный, чем он. Цепь событий в его жизни привела его к тому, что он вновь сможет продолжить свою работу, ведь будет время для починки компьютера, дабы мир, такой далекий и почти чужой, все же узнал правду о Векторе… Узнал, благодаря упрямому журналисту, кто не только чужими жертвами, но и своей повлиял на жизни живых, рассказав им правду, и на жизни тех, чья смерть наконец-то обретет смысл, как и жертва ребенка окажется важной для куда большего, чем сам малец никогда не сможет понять, и все это – заслуга Портера.
– Ты не видишь Уолтера и Маргариту, потому что не хочешь, потому что боишься. Вместе с их появлением появится и шанс извиниться перед ними за их смерть, неожиданно возжелать прощения, а чувство вины может пересилить трезвость мысли, отчего придется признать свои ошибки, что для тебя крайне трудно. Невероятно упрямому и самовлюбленному ребенку, который готов следовать ярлыку, навязанному окружающими, если это будет легче, если этим можно позлить их. Ты даже не удосужился написать об их смертях, игнорируя жену и детей Уолтера, которые наверняка считают его пропавшим без вести. Ведь ты запретил кому-либо рассказывать о цели и пункте вашего пути, потому что не мог допустить просачивания этой затеи, авось кто опередит, так ты думал, меркантильный урод. А Маргарита? У нее мама и сестра, но тебе и на них плевать, пусть живут в неведении, пусть гадают и страдают от неизвестности судьбы, верно? За это ты и ценишь кошмар почти каждую ночь, ведь он закрепляет в тебе уверенность в правильности своих решений. Но ведь мир жесток, не ты в этом виноват, так ты думаешь и всегда думал. Ты даже не признаешь окончательно их смерть, тебе проще забыть, проще считать их лишь вынужденной жертвой, коих всегда было и будет много на пути к великому. Извинившись перед ними, тебе придется признать свою слабость и свои ошибки, обесценив их жертвы, – а это будет означать разрушение твоих устоев и взглядов на мир, которыми ты защищаешься всю свою жизнь, игнорируя в полной мере последствия и чувство вины. Лучшим среди худших тебе всегда было проще, нежели худшим среди лучших.