Товарищи замолчали. Разговаривать об этом ни у кого не было сил. Они все сражались вместе, проливали кровь, некоторые из них видели, как погибают их друзья и ничего не могли с этим поделать. Ужасно, паршиво, но бывает ли на войне по другому? Люди гибнут ни за что, вдали от своей земли, в грязи, без малейших надежд на что-то светлое в этом беспросветном кошмаре – вот что такое война и она будет такой всегда. Не великой, не благородной, не правильной, она всегда будет грязной, мерзкой и бесполезной.

Никите хотелось кричать, кричать на весь мир от злобы и боли. Он презирал весь этот свет, всех людей, он презирал бога, сотворившего мир, он презирал себя. Глупая бессмысленная бойня, развязанная на потеху генералам и царям, что бы те потешили свое самовлюбленное эго победой, завоеванной сотнями жизней. Вот что произошло сегодня здесь. Тут упокоились тысячи солдат, но покою тут никогда не бывать!

Он сел рядом со своими друзьями, обвел их взглядом. Их осталось так мало. Разбитые судьбы, ждущие своей пули, вот кем стали некогда обыкновенный люди.

Их было шестеро, они сидели у костра под звездным небом, в поле изуродованным войной и думали об одном и том же. Все шестеро страдали, их переполнял гнев, им хотелось его выплеснуть, но все они молча смотрели в костер, мрачно осознавая свою беспомощность перед морщинистым лицом смерти.

Глава 9

Битва стала началом затяжной позиционки. Немцы, не сумевшие взять оборонительные линии русских с наскока, продолжали свои атаки. Каждый день артиллерия нещадно расстреливала все живое до чего только могла дотянуться. Окопы, в начале представлявшие единую линию, превратились в разветвленную сеть. Некоторые части контролировали немцы, так что приходилось отодвигать линию назад. Рыть все новые и новые окопы. Они уже начинали походить на лабиринт, обитателями которых были лишь трупы и крысы.

Ежедневные сражения измотали обе армии, так что спустя две недели бесконечных самоубийственных атака, сформировалась линия фронта. Немцы окопались со своей стороны, боясь, что русские перейдут в контрнаступление. Так что теперь все поле было изрыто окопами и разбомблено артиллерийскими снарядами.

Солдаты теперь буквально жили в окопах, подобна своим соседям крысам, роя маленькие убежища, где они могли бы хоть не много поспать.

Дожди же лили постоянно. В некоторых местах вода стояла по колено, ее вычерпывали ведрами.

И такая картина была не только на северном направление. Все наступление встало. Буквально, на протяжении тысячи километров, образовались окопные траншеи. Ни одна из враждующих сторон не могла сдвинуться хоть на метр. Это удавалось лишь ценной огромных потерь, которые были не нужны ни тем ни другим.

Война начала обретать ранее не виданные очертания. Она фактически начинала превращаться в окопную. Битвы, разворачивавшиеся в начале военной кампании, переросли в мелкие стычки между двумя линиями, а редкие контрнаступления лишь изредка имели хоть какой-то эффект, да и их добычей являлись жалкие несколько метров перерытой земли.

И Никита был в эпицентре всего этого, вместе со своими выжившими товарищами. Бесконечные обстрелы артиллерия, не хватка сна, неожиданные атаки врага, сводили их с ума. Что бы сохранить рассудок и хоть как-то перебить вонь, идущую от них самих, солдаты постоянно курили. Запах дешевого табака, буквально впитался в землю. Но и это помогало лишь от части, да и найти табак стало проблемой.

В придачу ко всему, дела с поставками провизии и боеприпасов были катастрофически. Плохо налаженная система снабжения не справлялась с объёмом, и русская армия недополучала необходимых припасов, в отличие от немцев. Те питались как графья по сравнению с русскими солдатами. Как-то раз, в начале декабря, отряду, пришел приказ проникнуть на территорию врага и выкрасть провизию.

Так как их осталось всего шестеро, командование решила отправить Никиту с товарищами на самоубийственную миссию и у них не было выбора.

Дождавшись ночи, они вылезли из своего окопа, через нейтральную линию, где раньше была основная оборонительная линия, ползком добрались до немецких позиций. У них ничего не вышло часовые, заметили горе- Воров. Еле унесли ноги, но потеряли еще одного. Павла подстрелили, когда уже весь отряд был близок к своим позициям. Они даже не смогли забрать его тело.

Немцы не успокоились на одном убитом, бросились вдогонку, но не рассчитали. В этом месте промежуток между двумя оборонительными линиями был небольшой, завязалось очередное сражение, которое закончилось ничем.

Русское командование в итоге, за проваленную миссию, хотело окончательно расформировать отряд, а солдат, не выполнивших идиотский приказ, наказать. Их спас Норыжкин, всеми правдами и не правдами убеждавший чинов не совершать такую глупость. А это действительно была именно, что не наесть глупость. Настроения во всех отрядах было подавленное, медленно зрели бунты и поступать так с солдатами, отправленными от отчаяния на самоубийственную миссию, могло стать последней каплей для всех остальных. В итоге их оставили в покое.

С приходом настоящей зимы, ситуация лишь ухудшилась. Недоедающие, изможденные войска столкнулись с новым врагом- Холодом. От него спрятаться в открытых окопах было невозможно. Солдатам даже нельзя было разводить костры, единственное, что могло их согреть, потому что по дыму вражеские артиллеристы с легкостью определяли свою мишень.

1915 год не спешно сменил четырнадцатый.

Никита проснулся от жуткого холода. Все тело промерзло до костей. В окопные землянки горел маленький костерок, дым от которого стелился по земляному потолку. Толку от него было не много, промерзшая земля впитывала в себя все тепло, что от него шло.

Товарищи сидели около костерка. Никита поднялся со своего места и подсел к ним, протягивая руки к жару пламени.

– Долго я спал?

– Час, может два. – Ответил Кузьмич.

– Чертов холод.

– Выпей кипятку, как раз снег натопили, глядишь не много согреешься.

Кузьмич плеснул в жестяную кружку немного воды из чугунка и передал Никите.

Обхватив руками быстро нагревшуюся кружку, он почувствовал спасительное тепло. Руки чутка отогрелись.

– Кирилл на посту?

– Да, уже час стоит с Иваном, скоро смена.

– А кто следующий Женя?

– Вроде Макар, но он совсем плох. Ему лишний раз на холоде торчать ой как не кстати.

– Не просыпался?

– Нет, уж четвертый час в полусне ворочается.

– Паршиво, ладно я вместо него пойду.

Тряпочка, прикрывавшая вход в землянку, отдернулась. Яркие лучи зимнего солнца ворвались в полумрак, ослепляя всех.

– Все тут. – Спросил, зашедший во внутрь Норыжкин.

– Кирилл с Иваном на посту остальные здесь командир.

– Ну хорошо, потом ему передадите.

– Что случилось?

– Конец нам други мои. Разведка докладывает, враг стягивает большие силы сюда, говорят аж с западного фронта перекинули. Немец похоже собрался наступать всеми силами.

– Так уж который месяц наступают, сукины дети!

– Нет Кузьмич. В этот раз полномасштабное наступление. Две полные армии, а к нам уж сколько недель никакой подмоги. Похоже прорвутся гады!

– Командование не велит отступать? – Обратился к командиру Никита.

– Нет, приказ тот же, стоять до последнего.

– Бестолочи! Черт бы их побрал! Что толку, что мы тут сидим, все равно все наступление уж как два месяца встало, кого прикрываем то?

– Кузьмич! Не забывайся! Ты все-таки перед офицером!

– Извините, конечно, командир. Ну вы ж понимаете, что это я не про вас.

– Тише, Женя. Ничего Кузьмич. Командование все надеется, что дело сдвинется с мертвой точки.

– А как там вообще на юге то, а командир?

– Честно? Новости оттуда не лучше. Враг и там планирует наступление, а дела там ничем не лучше нашего подкрепления нет, с провизией плохо, разве что морозы не сильные, вот и вся разница.

– Это что же получается, нас тут и в хост и гриву немчура поганая гнать будет?

– Кузьмич, черт ты старый, офицерство уважай!

– Да успокойся ты Евгеша!

–тихо вы оба! – Повысив тон успокоил их Норыжкин.

– Что ты все заладил со своим офицерством! Уж сколько вместе воюем, побратались давно.

– Так, а как же без дисциплины? Без нее ж никуда.

– Разрешаю тебе отставить такую «дисциплину», по крайне мере пока. Тут глядишь скоро помрем. Да Кузьмич, дела плохи.

– Так и за что же мы тут насмерть стояли, чтоб просто смели нас? – Успокоившись и заметно расстроившись прошептал Кузьмич.

– За родину стояли и будем стоять. Шиш немцу. И раньше нападали, и количеством превосходили, ничего отбились и сейчас отобьемся!

– Твоими устами…

– Ты то хоть не юродствуй, Никита. Сколько здесь товарищей мы потеряли, все мы, сколько крови своей оставили? Нет уж братки, просто так не сдадимся. Пущай нападают, не дрогнем!

– Хороший ты сын отечества! Прав, ты Евгений- Взял слово Норыжкин.– Хоть что, а действительно не возьмет немец землю эту. И пес с ними чинами, не ради них стоять будем, а ради бога, царя и отчизны. Хоть не зазря сгинем.

– Да и не сгинем. Бог мне свидетель, все живыми будем и врагу ничего не дадим! А ну Кузьмич доставай припасы, дрогнем перед боем.

– Ишь как раздухарился, немец то еще ровно сидит, а ты уж в бой собрался!

Все дружно рассмеялись. Редкое мгновенье, когда веселье смогло просочиться сквозь нерушимую стену бесконечных лишений, болезней и смертей. Но такова жизнь, даже в такие поистине трудные моменты, должны быть минутки чистого, неподдельного, хоть и короткого, счастья.

Кузьмич действительно достал свою флягу из закромов и немного плеснул каждому водки. Четверо вместе опрокинули кружки, после чего Норыжкин отправился дальше по окопам.

– Ну что ж, други мои. Раз такое дело в порядок чтоль привести себя, перед смертью то.

–тьфу те на язык Кузьмич! Точно говорю, чуйка у меня, не погибнем мы здесь, ей богу! Вот увидите.

– Чуйка не чуйка, а здравомыслие никто не отменял. Что мы сделать-то сможем? Половину вон болезни скосили, как Макара, остальные измотанные, уставшие. Слышал командира, немцы свеженькие с фронта западного, отдохнувшие. Сметут нас и не заметят.

– Не веришь, сыч старый. А ты Никита что скажешь?

– Не знаю, да и гадать не хочу! Толку от этого. Пойду лучше Кирилла сменю, а то окончательно околеет там с Ванькой.

– Ты им скажи, что здесь их законные песят граммов ждут, для сугреву.

– Хорошо.

Водка действительно немного согрело тело. Никита вышел на улицу. Холодный воздух моментально ворвался в легкие, тяжелый кашель отозвался незамедлительно.

Откашлявшись, он направился к наблюдательному посту. Яркое солнце слепило, заставляя постоянно щурить глаза.

– Смена, Кирилл.

– Ох братец, вовремя ты! Я уж ноги перестал чувствовать.

– Ну и мороз. – Пожаловался Иван.

– Давайте в землянку, там водка стынет.

– Чего случилось?

–там же и расскажут.

– Не доброе?

– Когда здесь в последний раз хоть что-то доброе было?

– Правда твоя. Макар все?

– Нет, Норыжкин заходил, планами командования поделился.

– Ладно, удачи товарищ.

Кирилл с Иваном ушли, а Никита остался один.

Холодные ветры успокоились. Снег запорошил поле, скрыв раны, нанесенные природе за все три месяца нескончаемых боев. Если бы он не знал, что здесь творилась, то вполне бы принял поле битвы за обычный ничем не примечательный зимней пейзаж. Но увы, Никита прекрасно знал где он находиться и что ждет его в ближайшие несколько дней.

Он всматривался в позиции немцев, но никакого оживления не было. Тихое спокойствие воцарилось по обеим сторонам. Настораживающие спокойствие. Затишье перед готовой разразиться в любой момент бурей.

Грядущее сражение они точно проиграют. Солдаты действительно истощены, некоторые не способны стоять на ногах. Сдержать мощь двух армий наступающих единой мощью, удавалось ценной больших потерь в начале войны, а сейчас, побитая да больная десятая с поредевшими рядами, и подавно не сдюжит. Кузьмич прав, он, его товарищи, пожалуй, вот- Вот встреться с костлявой старухой.

Никита достал из закромов последний мешочек с махоркой. «Раз уж так все сложилось, то чего беречь,»– Подумал он-«уж лучше себе, чем врагу или червям». Неспешно скрутил самокрутку и смачно затянулся.

В конце концов, свое он пожил, да и на войну то пошел, решив судьбинушку свою. К этому рано или поздно, должно было прийти. Убеждал себя Никита. Но в глубине души он чувствовал, что внутри все изменилось. Да он сотворил ужасное, непоправимое, он был разбит, но здесь, где смерть буквально преследует тебя, здесь, где твои друзья гибнут каждый день, здесь где жизнь затухает, в нем она расцвела по новой. Ему хотелось жить, жить вопреки всему, что он натворил, нести этот груз, но все же жить.

Эта мысль была с ним и сердце и разуме, спрятанная под виной и болью, но все же она цвела и медленно прорастала, продираясь через преграды.

Лучи солнца упали ему на лицо, согревая впалые щеки. Тело согрелось. Он докурил папироску и бросил ее в сторону линии, разделяющей позиции двух армий.

А что если то предчувствие Евгения все же не обманывает? Вдруг им повезет, и они смогут пережить назревающую бойню? Может все же их время еще не настало? Хотелось бы что бы это было правдой.

После Никита уже ни о чем не думал. Бесконечные размышления до ужаса осточертели. Погода была воистину прекрасной и он, прямо посередине ада, наслаждался каждым мгновением, просто наблюдая за ходом жизни.

За все что он пережил, он заслужил хотя бы час благоговейного покоя.

Спустя отмеренный ему срок, на смену пришел солдат из другого отряда. Никита передал пост и отправился обратно в землянку к своим друзьям.

В ней пятеро сидели за столом, даже Макар, немного оклемавшейся. В комнатке заметно потеплело, видимо солнце и костер прогрели холодную почву. Товарищи играли в карты. На них не было следа грусти. Новость, судя по всему, они приняли подобно Никите и просто наслаждались, возможно, последними деньками жизни. Хотя Евгений упорно продолжал настаивать на верности своего предчувствия.

Пожалуй, этот день стал единственным исключением, исключением, подтверждающим ужасы войны, ведь только выжив в нескончаемой мясорубке, можно по-настоящему насладиться спокойным днем.

Но день, как и все на свете, был обречен закончиться. Над миром плавно нависала ночь, погружая во тьму замерзшее поле боя. А как известно любому генералу, маршалу, да и простому солдату, хочешь застигнуть врага врасплох, то ночь станет твоим союзником.

Глава 10

Стояла глубокая ночь. Никита, Кирилл, Кузьмич, Иван и Макар спали в землянке, пока Евгений был на посту. Скоро его должен был сменить Кузьмич. Тот уже начал просыпаться, но старался собираться по тише, да бы не разбудить своих товарищей. И вот шторка немного отворилась, внутрь вошел Женя, запустив мороз во внутрь.

Вдруг разразились громкие звуки взрывов. Землянку сотрясло, все вскочили.

– Какого черта! Закричал Кирилл.

– Немцы видать начали атаку. Живо в окоп!

Товарищи, быстро собравшись, рванулись из своего жилища, на защиту позиций.

Никита, оказавшись на улице, поднял голову к небу и увидел сотни снарядов, летящих нескончаемым потоком прямо им на головы. Русская артиллерия молчала.

– На позиции, быстро! Приготовиться к обороне.

Тысячи солдат за несколько минут высыпались на оборонительные позиции. Офицеры кричали и гнали всех в окопы.

– Держаться, не дайте врагу пройти, во чтобы то не стало!

Никита занял свое место, немного высунувшись из окопа, подставил ружье и прицелился.

На горизонте замаячили редкие огоньки, шум приближающегося врага с каждой минутой становился все четче и четче, хотя за взрывами снарядов, его было не так просто расслышать.

Когда наконец врага стало возможно рассмотреть, Никита ужаснулся. Немцев было бесконечное множество. До этого он еще никогда не видел такую большую армию.

Не дожидаясь, когда враг приблизится, русские открыли огонь. Стреляли без команды, по готовности. Но что толку? В такой темноте, освещаемой лишь огоньками вражеских снарядов, нормально прицелиться было невозможно. Стреляли скорее на удачу.

В двадцати метрах от Никиты раздался сильный взрыв. Снаряд угодил прямо в окоп. Первые раненные, их крики и мольбы о помощи стали предвестниками неминуемого сражения.

Немцы ответили залпом на залп. Незнакомый солдат, стоящий через одного от Никиты, рухнул на пол окопа. Офицеры скомандовали штыки.

Воины незамедлительно достали штык – ножи из ножен и пристроили их дулу своих ружей.

Выставленное вперед острие был готово безжалостно вонзиться в плоть врага.

Гансы преодолели нейтральную линию огня и повалили всей своей массы в русские углубления. В большинстве мест завязалась рукопашная схватка, вести огонь в таких условиях попросту было невозможно.

Никита, уже не раз участвовавший в таких сражениях, ловкими и быстрыми движениями поражал врага. Еще на подходе, он снизу продырявил штыком прыгающего в окоп прусака. Следующего он прикончил тут же, тот неудачно приземлился, чем и воспользовался Никита. Но вот третий успел прикладом врезать ему по голове. Никита остался в сознание, хоть и почувствовал, как из места удара хлынула горячая кровь. Его спас Кузьмич, оказавшийся рядом, пронзил немца на сквозь со спины. Правда помочь подняться на ноги не смог, другой ганс накинулся уже на него.

Поднявшись на ноги, Никита успел лишь вздохнуть, как сразу же на него обрушился сильный удар кулака по руке. Не растерявшись, он быстрым движением развернулся на месте в сторону откуда пришелся удар и не глядя воткнул спасительный нож во врага. Угодил прямо в сердце.

Заслышались приказы офицеров отступать.

Русские солдаты, готовые стоять до конца, не много опешили услышав такие распоряжения своих командиров, но все-таки начали вырываться из окопного боя.

Никита пытался быть рядом с Кузьмичом. Так два друга прикрывали друг дружку. Когда приказ дошел и до них, то те аккуратно ретируясь двинулись на более свободный участок, где можно было бы безопаснее всего выбраться из окопа.

Путь им перегородили три немца. Потихоньку эта часть переходила под контроль врага, так что русских здесь оставалось все меньше и меньше. Эти трое ринулись, выставив вперед ружья, но не успели и ступить и трех шагов, как повалились вниз. Их расстреляли со спины женя, Иван и Кирилл.

Двое товарищей подбежали к друзьям и быстро поблагодарив взобрались по холодной стене окопа.

– Отступаем? – Обратился Никита к Кириллу, во время минутной паузы.

– Нет, мы видели Норыжкина. Приказ отойти назад, я не знаю зачем остальные кричат отступать.

– Тогда куда теперь?

– На вторую линию, здесь мы уже ничего не удержим.

Пятеро отходя спиной, отстреливали врага, направились ко второй линии обороны. Она представляла собой земляную насыпь. Считалось если дело дойдет до нее, то позицию можно считать сданной.

Оказавшись за валом, с десятком таких же бойцов, русские приготовились держать оборону здесь.

В окопах сражение продолжалось еще с пятнадцать минут, после немцы взяли их под полный контроль, по крайне мере на этом участке. Они вновь сгруппировались и направились в атаку на вторую линию.

Внезапно возникшей за спиной Норыжкин, во все горло закричал огонь. Единственный общей залп, положил немало немцев, но этого все ровно было недостаточно. Рукопашный бой разразился с новой силой, но в более свободных условиях. Немцы нещадно напирали. На одного русского приходилось четверо, а то и пятеро германских солдат.

Никита со своими товарищами продолжали держаться в месте, не отходя далеко. Каждый прикрывал другого, но силы медленно уходили. Только дичайший адреналин и жажда жизни поддерживали до смерти уставших солдат.

На второй линии они смогли продержаться еще двадцать минут. Русские держались героически, расплачиваясь за каждый метр земли кровью десятков немцев. Никита за это время успел сразить шестерых, но при этом сам получил ранение в ногу, немецкий штык прошелся чуть выше колена, но не вонзился, а лишь поцарапал ногу. Шальная пуля угодила в уже ранее раненное плечо, практически в то же время, но на этот раз бежать ему было некуда и он, превозмогая боль, не выпустил свое оружие из рук.

Ситуация была критична, в течении полу часа русских сметут примитивнейшим количеством, битва была уже проиграна. Командованию пришлось командовать отступление, иначе от десятой армии не осталось бы ни единого солдата.

По строю вновь пронесся приказ отступать, но на сей раз он означало бегство.

Никита со своими товарищами начали постепенно отходить и только через двадцать метров, от земляного вала пустились в бег. Они были не одни, за ними следом бежали десятки выживших солдат десятой армии. Линия фронта была прорвана, немцы одержали победу в трёхмесячном окопном противостояние.