– В тебе говорит боль, очень хорошо знакомая и нам Кирилл. Но все что нам остается это держать себя в руках, не дать гневу затуманить наш разум. Мы обязаны выжить, дабы пронести память о павших в своих сердцах.

– Мы не выживем! Эта бойня не отпустит нас, она поглотит наши тела и души, с холодным безразличием, так же, как и поглотила Евгения, Макара, Ивана и остальных! Пора уже посмотреть правде в глаза, по настоящему- Мы не выберемся от сюда живыми, слишком поздно, слишком много крови на наших руках и эта кровь требует расплаты.

– Успокойся Кирилл. Ты слишком измотан. Тебе нужно поспать.

– Да Никита, я измотан, точно так же как ты и Кузьмич, так же, как и был измотан Иван. Мы ходим по тонкому острию, готовые вот- Вот рухнуть в темную бездну, она нам предназначена самой судьбой, с той самой минуты, когда наши пальцы крепко сжали холодный ствол ружей.

Никита схватил товарища и заглянул ему прямо в глаза. В них зияла черная пустота с редкими всполохами гнева. Никита тронул его лоб и тот был ужасно горяч.

– Черт подери, у тебя жар. Тебе нужно поспать.

Неожиданно взгляд Никиты упал на бок Кирилла. Зеленая форма медленно приобретала буро- Влажный цвет.

–тебя ранило?

– Пустяки, еще одна царапина.

– Брешишь! – Кузьмич подошел к старшему отряду и отодвинул ткань, скрывающую «царапину» – Плохо дело.

Пулевая сквозная рана кровилась со страшной силой.

– Никита бери его под руки, нужно срочно в лазарет!

– Оставьте меня! Это лишь царапина.

Товарищи, не слушая протестов Кирилла, потащили бледнеющее тело по холодным окопам к лазарету. В начале, когда еще оставались силы, Кирилл брыкался, худо- Бедно сопротивляясь, но вскоре смирился и отдался на их волю.

Троица буквально бежала, ведь каждое мгновенье было на счету и за десять минут они уже были у госпиталя. К этому моменту Кирилл потерял сознание.

Врач, удостоившей их своим вниманием железно отчеканил:

– Не жилец!

– Что ты сказал?

– Говорю бесполезно, я лучше потрачу драгоценное время на того, у кого еще есть хоть малейший шанс выжить.

– Слушай сюда, бурдюк патлатый. Я сегодня потерял одного друга и еще одного отдать смерти на откуп не позволю! Ты сейчас сделаешь все, что только можно и нельзя, но ты спасешь ему жизнь или лишишься своей! Понял? – Взорвался Кузьмич.

Доктор изобразил гримасу отвращения, но по нему было видно, что перепугался не на шутку. Кузьма пригрозил кулаком, дабы показать серьезность своих намерений и только после этого доктор принялся за свое дело.

Три часа он возился с раной. Все это время Никита с Кузьмой ни на шаг не отходили от тела товарища, будто охраняя его от самой смерти.

– Все! Я сделал все что мог. Рана оказалась не так плоха, теперь все зависит от него самого.

– Что это значит?

– Ну если организм сильный, то должен очнуться в течении дня. Не очнется к поздней ночи, то точно не жилец. А теперь я откланяюсь!

Доктор с нескрываемым пренебрежением ушел.

– Вот урод!

– Но дело свое знает.

Никита присел рядом с кушеткой, где лежал Кирилл. Он неожиданно понял, что не спал два дня, как и Кузьмич. В трагичной суматохе они носились как бешеные, совершенно забыв о сне и пищи. Усталость навалилась тяжелой неприятной массой.

– Скоро думаешь очнется?

– Не знаю.

Кузьмич опустился рядом. Видимо и он вспомнил, как долго ему пришлось обходиться без отдыха.

– Хочешь папироску?

– У тебя еще остались?

– Обижаешь.

Товарищ достал из своих закромов две добротно скрученных самокрутки.

– Остались лишь мы.

– Не неси ерунды, Кирилл выкарабкается.

– Я не в том смысле. Он точно выживет, я в этом уверен, парень он крепкий, да и раны бывали куда круче. Но он сорвался.

– Все мы срываемся время от времени.

– Опять ты не о том. Я хочу сказать, что война поглотила его, так же как Евгения и Ивана. Ты же слышал, что он говорил, там в блиндаже, когда еще был в себе. Он принял свою смерть, смерился с ней, так же, как и Иван.

– Он выпалил эту в пылу бреда.

– Я бы был рад если бы это оказалось правдой. Но мне так не кажется.

– Почему?

– Он слишком слаб. По нему было видно, что он не способен больше продолжать сражаться. Война истощила его.

– Но где тут связь с Иваном? Ты говоришь, будто они оба приняли смерть, но ведь Иван умер за идеи.

– Брехня. Он прикрывал свое смирение, грезами о «революции». Возможно, в какие-то моменты, он по- Настоящему в это верил, но началось это с принятия. Ты вспомни, как по началу он был холоден ко всем социалистическим идеям и постепенно приближался к ним, с каждым изматывающим боем все ближе и ближе. В какой-то момент он просто принял свою решенную судьбу и вшил ее в идеологический чехол.

– А что же тогда я? С чего ты взял что я не смирился?

– Просто потому что ты уже был готов умереть, еще до первого выстрела в этой дурацкой войне. Я помню каким ты был в учебке, но только пройдя через ад, я наконец осознал, что с тобой происходило тогда. Вот только ты выжил, жаждая смерти, ты заглядывал ей в лицо слишком часто и в итоге устрашился ее, пока в остальных медленно росло безразличие к собственной судьбе. Поэтому ты не смерился.

– А что же ты? Почему ты не смирился?

– Я слишком люблю жизнь, чтобы отказаться от нее в пользу смерти. Через чтобы я не прошел и чего бы не увидел, ничто меня не заставит отречься от жизни, никакая боль не способна на это.

Кузьма потушил окурок и выкинул подальше от себя.

– Ты думаешь, что сможешь вернуться к послевоенной жизни? – Спросил Никита у друга.

– Смогу. Война, кто бы что не говорил, когда-нибудь закончится и мы вернемся домой. Сначала будет трудно, но со временем раны затянуться, а память затуманится.

– А я кажется уже никогда не смогу вернуться к прошлому.

– Сможешь. Раз ты вновь забоялся смерти, то и к тому как было, все же сдюжишь вернуться.

И они замолчали, оба. Через несколько мгновений, их тяжелые веки крепко сомкнулись. Так они и уснули возле своего раненного друга.

Кирилл пришел в себя на следующий день. Но болезнь и ранение не прошли без последствий. Врачи оставили его в госпитале на пару дней, а товарищи вернулись в промерзший окоп, где вновь окунулись в сражения. Вскоре к ним присоединился их третий товарищ. Трое вопреки выживших солдат, редкие реликты войны, прошедшие путь от первых летних дней четырнадцатого до рождества шестнадцатого.

Часть4

Глава 1

1916 год. Русские войска десятой армии, подобно прошлому году были заключены в холодные тиски окопов, вынужденные постоянно отбивать нападки Немецкой армии, до самого марта.

Норыжкин, раздраженный походкой, наконец нашел своих подопечных.

К этому времени их отряд пополнили новые бойцы, но три ветерана предпочитали держаться особняком. Им не хотелось вновь привязываться к новоприбывшим, как было с ними не один раз. Так что товарищи, вместо того, чтобы быть в расположение отряда, как правило обитали в окопных блиндажах, что порой выводило офицера из себя, вот только заставить их он не мог, рука не поднималась.

– Здравия желаем ваше благородие! Завидев офицера, во все горло заорал Кузьмич, дабы его друзья, проснулись.

– Ты чего орешь? И почему вы опять здесь, а не в расположении? Почему я должен бегать по всем окопам и искать вас?

– Мы думали вот-вот немец атаку начнет и решили на передовую встать. – Ответил Кирилл, потирая заспанные глаза.

– Ага, именно так я и подумал. Пес с вами, слушайте новую директиву. Командование разработало план наступления, всей десятой велено быть готовыми.

– Наступление? Из ума чтоли выжили? Мы здесь то еле держимся!

– Приказ не обсуждается.

– Ну ежели не обсуждается, тогда все ясно, ваше благородие! Не желаете ли папироски, а то что-то выглядите вы плоховато.

– Кузьмич, ей богу, если бы два года не воевали вместе, то побил бы. Откуда в тебе столько сарказма ума не приложу.

– Да не обращайте внимание, он уже по- Другому и разговаривать разучился.

– С чего это я разучился? Да и не ёрничаю я! Вы действительно плоховато выглядите.

Норыжкин развернулся на месте и не сказав не слова ушел в обратном направление.

– Ну вот и зачем ты так?

– Сам не знаю. Видать действительно уже привычка завелась, да и не об этом сейчас думать. Не слушали его чтоль? В наступление гонят, мерзавцы!

– Если гонят, значится где-то у прусака проблема имеется.

– Ну уж точно не здесь, ты вон бинокль найди да посмотри. Живут там как короли и жрут так же, не то что мы.

– Кирилл, а ты как считаешь, с чего это нас вперед гонят?

– Слушок прошел, будто мол французы с англичашками хотят со всех сторон немцев боем связать, может и нас втянули.

из-замечательно, захотели они, с другой стороны фронта, а помирать нам. Мы уже с полгода в позиционке сидим, как в сентябре нас погнали, так вот и без изменений. А теперь стрельнула дурость, решили, что сейчас прорвемся!

– Ну выбора у нас все равно и нет. – Подытожил Никита.

За минувшие месяцы, со смерти Ивана, товарищи сильно поменялись. Кузьма стал жутко невыносим, постоянно ёрничал, спорил. Кирилл начал замыкаться в себе, теперь из него лишней раз и слова не вытянешь. если раньше, он всю ответственность на себя брал, постоянно за Норыжкином хвостом ходил, то теперь из блиндажа не вылазит.

И Никита видел все это, ему было не по себе от таких изменений, но он сам понимал с чем это связано, поэтому и не пытался как-то повлиять на друзей.

За последние месяцы, этот разговор, стал самым продолжительным. Обычно они ограничиваются парочкой слов, брошенных больше для приличия нежели для дела.

Спустя неделю, наступление и впрямь началось. С боем, прорезая себе путь, русские ценой больших потерь, смоги захватить немецкие позиции. Это была первая победа десятой за прошедшие полгода. Командование даже поставило солдатом партию водки, да бы они могли отметь свой геройский подвиг

В этот день, как бы то не было парадоксально, на короткий миг, среди грязи орудий и трупов, жизнь воскресла. В начале солдаты предали тела павших сослуживцев земле, а к вечеру принялись отмечать.

В немецких окопах обнаружилось пианино. Его немедля втащили в самую просторную линию, где собралось большинство гуляющих солдат. Закуской стали, брошенные гансами, консервы.

Трое товарищей не остались в стороне. Слишком долго они жили одним лишь боем и им так же было необходимо выпустить пар.

Непривычные звуки музыки, полились над фронтом, заменяя привычные разрывы снарядов и шипение пролетающих пуль. Бойцы пили и веселились, будто войны никогда и не было. Они хотели забыть о ней как о страшном сне, хотя бы на пару часов. Даже горечь от смерти друзей, боль от полученных ран отошли на второй план. Вечер был полностью отдан на откуп мимолетному счастью обыкновенной, до военной жизни.

Жаль, что этот праздник длился всего вечер. На смену пришло похмельное утро, наполненное громкими приказами. Офицеры поднимали подчиненных, дабы повести их в новый бой.

Победа, конечно подняла моральный дух армии, но уж больно много душ было отдано за нее. А выживших было страшно мало, чтобы противостоять отложенному немецкому механизму войны.

Буквально через неделю, десятая опять завязла на новом рубеже, в тридцати километрах от предыдущей линии. По началу, бои складывался в пользу русских, но «дефицит» в живой силе не позволил склонить чашу весов в пользу русского штыка. Солдаты в очередной раз взялись за лопаты, готовые завязнуть в окопных баталиях, пока их более удачные соратники из первой и второй армии продирались в глубь немецких позиций. По крайне мере именно такую информацию, командование десятой, доводило до своих солдат.

Никита не верил в столь оптимистические новости, собственно, как и его ближайшие и единственные друзья. Им казалось, что это ложь, направленная на-«недопущение деморализации духа в рядах русской армии!»– Любимое выражение Норыжкина, от которого он всегда чертыхался в присутствии своих подопечных. Но раз новость шла с верхов, то ни один солдат не имел права сомневаться в ней, по крайне мере публично.

Так десятую и кормили этими сладкими заявлениями, на протяжении двух недель. Они сражались с немцами постоянно неся потери, в то время как ко врагам подходило подкрепление. Быстро редеющие ряды армии с трудом сдерживали волну, готовую вот- Вот обрушится на отвоеванные территории.

И к началу февраля, был получен приказ к отступлению. Только в этот раз отступление не было столь масштабным. Десятая получила подкрепление и в десяти километрах от сданной линии, протянулась очередная линия фронта, на которой ослабшие стороны сели в опозиционку.

Превратности судьбы, наступления и отступление, пожалуй, такое с легкостью может сломать любого новобранца, попавшего на войну. Но для ветеранов, застигших успешное начало в четырнадцатом, окопные войны зимы пятнадцатого и масштабное летнее отступление того же года лишь являлось очередной вехой богомерзкой игры их правителей. Никита переживший все это, относился с безразличием к очередному провалу армии. Главное он был жив и были живы его товарищи, которых осталось всего трое.

Так весну шестнадцатого, они встретили в земляных окопах, под аккомпанемент артиллерийских залпов. Их жизнь окончательно закольцевалась, в промежутках между боями, в которые они могли лишь вздремнуть.

Глава 2

Весна монотонно сменилась на лето. Десятая оставалась на тех же позициях, не сдвинувшись ни на километр за пару месяцев. Однако изменения происходили не на полях, а в головах.

Очередное успешно отраженное нападение немцев, принесло новые раны на плоть Никиты. В бою ему в очередной раз штыком порезали бок. Он уже сбился со счета сколько раз его ранило именно в это место, но количество швов неумолимо росло.

Своим ходом, без помощи друзей, он добрался до госпиталя, где ему вновь залечили рану.

Сидя на кушетке и ожидая врача, он нечаянно подслушал разговор молодых солдат, так же получивших ранения. Их треп до боли ему напоминал рассуждения Ивана. Те то же ставили под сомнения верность действий штаба и даже пару раз прозвучали довольно революционные лозунги, соответствующие духу идей социализма, которые в большей степени сопровождали его самого несколько лет назад

После этого, Никита стал все чаще и чаще замечать, как среди солдат начинает расти недовольство. Социалистические, а порой и коммунистические призывы обрели голос, голос, который не скрываясь раздавался в солдатской среде.

И тем удивительнее для него было осознавать, что безразличие к социализму в четырнадцатом, что сломило его окончательно, начало набирать силу. Все чаше Никита задавался вопросом, а был ли Иван обречен на провал? Может, если бы он смерил свой пылкий нрав и продолжал выжидать, а к действию перешел сейчас, то у него бы, возможно, выгорело.

Вопрос все чаще и чаще терзал его разум и не способный более носить его в себе, он обратился к Кузьмичу.

– Зря ты братец пытаешься найти ответ на решенный вопрос. – Выслушав своего друга молвил Кузьма. – Прошлое осталось позади, это не значит, что мы должны забыть о Иване. Память о друге обязана жить в нас, но менять что-то поздно. Возможно молодые действительно в серьез загорелись той же идеей, что и Иван, возможно благодаря ему, а возможно и нет. Однако ты упускаешь один момент, о которым мы уже с тобой говорили- Наш товарищ выгорел, он не мог больше терпеть происходящее вокруг и у него был лишь один выбор: смерть или окончание войны. И этот выбор он передал в руки окружающих его людей, не способный принять самостоятельное решение. Отсрочить случившееся не он, не мы не могли!

К сожалению, ничего нового от друга, Никита не услышал. Он и сам знал все, что изрек Кузьмич, но чувство несправедливости, боль из-за глупой спешки и бессмысленной уверенности друга, тяжким грузом легла на его душу, рядом с остальным балластом грехов, который он ежедневно продолжал тащить внутри себя.

Глава 3

Летом фронт сдвинулся. Неожиданно для всех русские прорвали немецкую оборону. Брусиловский прорыв, так солдаты окрестили неожиданные перемены на театре военных действий, бросил десятую в победное наступление. И именно в этот момент Никита увидел настоящее и самое жуткое лицо войны.

Июль шестнадцатого выдался на редкость жарким. Никита не мог припомнить, чтоб летом было так тепло. От жары, казалось плавилась сама земля, он не мог тронуть рукой стальной корпус своей винтовки, она была настолько накалена, что способна была обжечь руку.

Изматывающий бой, где-то в окрестностях города Вильно. Это была последняя линия обороны немцев, дальше стоял сам город.

Со своими товарищами, Никита, под гул орудий, сражался в штыковой атаке с дрогнувшими немцами, истошно обороняющими свой тыл. Отчаянное сопротивление, не на жизнь, а на смерть.

Палящие лучи лишь усугубляли и без того тяжелый бой. Никита задыхался, но даже не думал отойти назад, оставив свое место более молодым соратникам. Битва поглотила его, все мысли сосредоточились на острие штыка. Багряный туман-так именовали столь сумасбродное состояние солдаты.

Последняя окопная линия, дававшая прусакам робкую надежду на невозможную победу. Вот только русским был милее другой расклад. Солдаты десятой, без угрызений совести, отбросив все человеческое, продирались вперед, предвкушая столь долгожданное отмщение.

Не мешкая Никита прыгнул в длинную «могильную яму», а следом за ним, туда же последовали его товарищи. Резким, отточенным до идеала, ударом, был повержен невезучий оппонент. Немец даже не успел понять, что произошло.

Рефлекторно, Никита развернулся, ожидая увидеть перед собой нового врага. Он уже выставил свое орудие, но вовремя убрал, чуть не насадив на штык своего. Не найдя мишени, он устремился дальше по линии, помогая втянутым в ближний бой русским.

Загнанные в угол гансы, сражавшиеся до этого подобно зверям, загнанным в угол, дрогнули. Мольба о пощаде гулким криком проносилась по земле, а русские были глухи к ним. Жестокость обуяла их сердца, Пленных не брать – не озвученный приказ отпечатался в умах сотен солдат, жаждущих взять реванш, за два года унизительных поражений. Исключений не было. Никита будто позабыл о милосердие, подобно своим товарищам, вырезая бегущих прочь немцев. Вся злоба, все самое ужасное в них вырвалось наружу, а они и не сопротивлялись, лишь покорно шли на поводу своего “праведного” гнева.

Через тридцать минут, последние немцы были перебиты. Предместье полностью отошло во владение десятой.

Над недавним полем брани, заслышалось громогласное ура. Ликование от победы объяло всю солдатскую массу. Но Никита не ликовал со всеми. Наблюдая за радостными лицами, он искал своих друзей. Первым обнаружился Кузьмич, а Кирилл нашелся только к вечеру. Трое в очередной раз избежали смерти.

В палатке, переводя дух, они заговорили, о том, что их ждет дальше.

– Вы заметили с каким остервенением сегодня немец бился? Я уж начал думать, что вот- Вот подмога к ним подойдет. – Начал Кузьмич.

– Да. Вот только под конец сплоховали, выродки. Чуть ли не в ноги бросаться стали. – Ответил Никита.

– Стеревецы, за то мы им сегодня показали, что и сами можем. А как в город зайдем, так и там попляшут. – Ерзая на жаркой земле, пытаясь найти кусочек земли помягче, бросил Кузьма.

– Каково же будет в городе?

– Пес его знает, Кирилл, но точно легкой прогулки не выйдет. Сегодня мы им задали, теперь знают, чего ждать от нас, глядишь от страха упруться до смерти. Как давно в нем гансы сидят?

– С год вроде.

–тем более. За год наверняка все продумали, черти.

– А мы ведь товарищи, за всю войну, так в городах не разу и не очутились. Всю дорогу в окопах просидели.

– Ну вот завтра и повоюешь, Кузьма.

– Да не больно то я и хотел. Там же наверняка гражданские, лишние люди. Не дай бог их еще заденешь. По мне уж лучше в поле, подальше от простого люда.

– А вот здесь я согласен. Паскудно это, средь населения воевать.

– Думаете немец людей не вышлет подальше?

– Вряд ли, Никита. Ты сам поразмысли, к чему им это? Город то они захватили, население под царём русским ходило. Так что им дела до них нет.

– Плохо дело! Не легко нам на завтра будет.

– А когда легко то было? Ладно, не беда, прорвемся, как всегда! А пока братцы, давайте спать укладываться. Отдохнуть надобно.