Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2

Подспудно я сам это понимал, но настолько еще был подавлен авторитетом Сталина, что был не в состоянии назвать вещи своими именами. У меня существовала раздвоенность сознания. Мы тогда имя Сталина яростно защищали и вступили в словесную драку с югославами. Затем они выразили согласие поговорить о восстановлении наших отношений. Потом организовали нам поездки по стране, а кое-где и митинги. Народ проявлял сдержанность. При поездках по улицам было видно, что люди не стихийно вышли встречать диковинку, приехавшую из Советского Союза, а что все организовано. Порою слышны были выкрики недружественного характера, раздавались упреки. Главным же образом мы слышали: «Да здравствует Тито!» В целом югославы решились на нормализацию отношений. То было не полное восстановление нормальных отношений. Но другого мы сразу и не могли ожидать после столь большого напряжения, которое чуть ли не привело к войне между социалистическими странами. Моментально достичь полного доверия, как только мы сели за стол выпить по рюмке вина, оказалось невозможно. Югославы согласились начать заново строить дружеские отношения. Свою позицию проявили и в конкретных делах: показали нам различные предприятия, показали могилы наших солдат, которые отдали жизнь в борьбе против Гитлера за освобождение Югославии. Они с достоинством относились к памяти наших воинов. Памятники были в хорошем состоянии, имелись плиты с именами погибших.

Договорились о возобновлении работы наших посольств в Белграде и в Москве. Восстановились и экономические отношения. При Сталине они были прерваны^[129], никаких экономических отношений не существовало, но оставалась большая задолженность Югославии Советскому Союзу, которая складывалась из поставок оборудования и в связи с поставками Югославии нашего вооружения. Теперь все в полной стоимости было предъявлено Югославии к оплате. Югославия же не имела возможности заплатить такой долг и попросила нас списать долги. Мы не настаивали на уплате, а они не делали твердого заявления, что не уплатят, просто ссылались на свои трудности. Кроме того, югославы аргументировали тем, что часть долгов образовалась в результате войны против общего врага. У меня появилось сочувствие к их проблемам, но сами мы вопрос решить не могли, он требовал коллективного обсуждения. И мы сказали: «Мы изучим, из чего сумма долгов сложилась и при каких обстоятельствах, тогда и выскажем свое мнение по этому вопросу». Нам ежедневно привозили почту из Советского Союза. У нас тогда летал тихоход Ил-12. Из Москвы до Белграда лететь нужно было много часов, с дозаправкой в Будапеште. Мы попросили разрешения у Югославии выделить нам аэродром, который мог бы принимать самолет-бомбардировщик Ту-169, чтобы оперативнее получать почту. Этот бомбардировщик по тем временам оценивался как лучший в мире. Правда, дальность полета у него была только европейского радиуса действия. Позднее на базе Ту-16^[130] был создан пассажирский самолет Ту-104.

Югославы согласились. Прилетел наш самолет. Он произвел на них очень сильное впечатление. Не стану отрицать, что мы воспользовались этим самолетом, чтобы возбудить заинтересованность Югославии. Хотели продемонстрировать, что СССР располагает мощной армией и современным вооружением, в том числе авиационным. Югославы нас поняли. До моих ушей доходило (информировали наши агенты), что они восприняли это как демонстрацию военной мощи. Мы дали возможность увидеть, что наш новый самолет соответствует самому передовому уровню развития науки и техники. Постепенно встречи и беседы, продолжавшиеся ежедневно, становились теплее. Лед, который замораживал наши отношения, таял. Колкостей в разговорах стало меньше, беседы приобретали товарищеский характер. Однако сохранялась некоторая настороженность и у них, и у нас. Больше других понимание дела проявил товарищ Тито. И не только как глава делегации. Конечно, он имел больше возможностей выбирать время для ответных реплик. Видимо, у них было намечено распределение ролей при переговорах: кто и какими аргументами должен пользоваться с тем, чтобы свалить на нас вину за создавшиеся отношения. Не на нас персонально, а на Сталина. Тут они были правы. Мы тоже исходили из этих позиций, когда ставили задачу нормализации отношений. Но, повторяю, внутренне еще не были подготовлены к тому целиком, духовно не освободились еще от рабской зависимости, в которой находились у Сталина.

Югославия же на меня произвела хорошее впечатление. Очень понравился ее народ. Я не придавал при этом особого значения критическим репликам в наш адрес и славословию в адрес Тито. Мы-то знали технику такого дела: специально выделяли людей в определенных местах и отрабатывали, кто будет выкрикивать: «Отец родной! Ура Сталину!» и прочее. Все разрабатывалось по сценарию партийного руководства. Если нужно было проявить негодование по ходу доклада против мирового империализма, то тоже все распределялось: кто сделает и в какой форме. Особенно часто разыгрывались такие спектакли, когда в 20-е годы велась борьба против оппозиции. Хотя многие тогда были искренни, но постепенно театральщина стала преобладать. Я сам был участником таких дел и выполнял эту роль. Тогда мы верили, что Сталин отражает интересы народа, и совершали все из честных побуждений. Свой опыт я переносил и на Югославию, считая, что и там все разыграно по сценарию, разработанному руководством.

Народ мне понравился, но его бедность бросалась в глаза. Мы сами были небогаты, однако югославы были еще беднее. Это тоже нас не удивляло, мы с сочувствием относились к ним, понимали, что страна оставалась пока крестьянской, а многолетняя война оказалась разорительной. Орудия производства в сельском хозяйстве были примитивными, тракторов почти не имелось. Тито говорил: «Нам помогали капиталисты на разорительных условиях, а деньги одалживали под высокие проценты». Сильное впечатление на меня произвел своей непосредственностью и человеческой натуральностью Вукманович-Темпо. Он очень резко выступал против нас, но думаю, что его не надо было настраивать, резкость была в его характере. Когда все немного поостыли, он рассказал, как ездил в США вести переговоры о получении кредитов. Тогда в Югославии сложились тяжелейшие условия, возник голод из-за неурожая в месяцы самых острых отношений с СССР. США предложили в ответ кабальные условия, там думали, что нет другого выхода, как только принять их предложения. Выдвигались и условия политического характера, такие, которые отбрасывали Югославию на капиталистические позиции. «Мы умрем, но этих условий не примем, – рассказывал Вукманович. – Я хлопнул дверью и ушел. Тогда американцы опять вступили со мной в переговоры и все-таки дали нам кое-что, видимо, боясь, что их отказ лишит возможности оторвать Югославию от социалистического лагеря».

Но Темпо ругал и меня, а на одном заседании допустил такие резкости, что я тут же вынужден был парировать: «Если ставить задачу обострения отношений с какой-либо страной, то лучшего кандидата, чем товарищ Вукманович, для выполнения этой роли нельзя подобрать». Тито взглянул на меня и засмеялся. Это уже потом мы с Вукмановичем сошлись поближе. Я очень уважал этого человека и считал его настоящим коммунистом. А грубоватость его оправдывалась суровыми условиями, в которых находилась Югославия. Впоследствии он стал терять свое положение. Какую сейчас играет он роль в государстве и в партии, не знаю, но независимо от этого я сохранил к нему хорошее отношение. Темпо выступал как защитник чести и достоинства своей страны и своей партии.

В конце встречи составили совместное заявление. В нем еще не были сняты вопросы, с которых нужно было бы начинать, чтобы обеспечить восстановление братских отношений. Но мы уже сняли шероховатости и препятствия для создания нормальных отношений. Декларация, которую мы тогда приняли, явилась исходной для восстановления дружбы^[131]. Что было положено в основу? Невмешательство во внутренние дела и признание за каждой партией, за каждым народом самостоятельности, возможности проявлять свою волю без вмешательства и без давления извне. На этом они настаивали, и мы согласились, искренне считая, что строить отношения надо на доверии, а не на базе зависимости. А может ли у нас быть разное понимание каких-то вопросов? Это даже внутри одной партии бывает. Ленин такое допускал. Проводились дискуссии с целью прихода к общему мнению. Не всегда в результате дискуссии вырабатывалось общее мнение, тогда признавали то, что поддерживалось большинством. И это становилось партийной линией, которой все должны были придерживаться. Тем более возможны разные точки зрения во взаимоотношениях между народами и между странами. Без взаимного понимания, без взаимного уважения и без взаимного невмешательства во внутренние дела партий и государств нельзя поддерживать нормальные отношения. Но мы тогда же договорились и об общих взглядах на принципиальные политические вопросы, проблемы теории и практики. Ведь не может быть уступок в сугубо принципиальных вопросах марксистско-ленинского учения. Тут для нас основа основ.

По возвращении в Москву мы доложили, как проходила встреча, какие вопросы кого волновали, какое у нас сложилось впечатление о Югославии. Все пришли к мнению, что Югославия является страной, которая стала на путь строительства социализма. Она переживает большие экономические трудности, но упорно добивается своего и твердо стоит на марксистско-ленинских позициях. Народ там сплоченный, партия тоже сплоченная. В интересах международного коммунистического движения нужно срочно ликвидировать негодное достояние, оставшееся нам в наследство после смерти Сталина. С нашим заключением согласились все члены Президиума ЦК. Потом мы поставили вопрос на пленуме ЦК и проинформировали братские партии. В письме, которое разослали братским компартиям, оставили кое-какую страховочную лазейку: вдруг у нас далее не выйдет? Эта формулировка потом стала известна Тито, что опять ухудшило наши отношения. Но главное заключалось не в той формулировке, ибо наши отношения разрушились из-за венгерских событий 1956 года.

Вернусь к формулировке страховочного порядка, которую мы записали в информационном письме, разосланном братским компартиям. Американцы достали письмо у венгров и подбросили его югославам. Вот так получилось.

Югославам было интересно получить от кого бы то ни было информацию, а американцам было выгодно такую информацию дать. Она отвечала политике Соединенных Штатов, направленной на разъединение социалистических стран и, таким образом, достижение сформулированной Даллесом цели – отбросить социализм в Европе к границам Советского Союза, ликвидировать социалистические начала, на которых строилось общество в восточноевропейских странах.

Мы обсудили в Москве экономические вопросы, которые поставили югославы, и решили списать им часть долгов, что создавало хорошую основу для развития дальнейших связей. Югославы попросили у нас и кредит на довольно большую сумму. На кредитные средства они хотели построить металлургический завод с поставкой нашего оборудования. Мы кредит дали при условии поставки оборудования в счет кредита. Мы были довольны, довольны были и югославы. Я еще расскажу, как потом развернулись события в Польше и в Венгрии и как реагировал Тито.

Он нас даже несколько удивил своей поддержкой. Мы считали, что он занимает хорошую позицию, партийную позицию. Она еще раз укрепляла и подтверждала наше мнение о том, что Тито коммунист и принципиальный человек. Однако, когда развернулись события в Будапеште, югославы приложили свою руку к обострению наших отношений с Венгрией, поддержали силы, которые вели работу против Советского Союза, против нашей партии. Здесь сложилось довольно сложное положение. Как сами венгры, так и югославы вели борьбу против Ракоши, а Ракоши по указанию Сталина очень много плохого наделал в Венгрии. Расправы, казни, аресты, репрессии проводились по указанию Сталина, по указанию его советников, присланных к Ракоши. Я уже об этом говорил, Ракоши был дубинкой Сталина против Югославии. Естественно, что югославы «горели» ненавистью, нетерпимостью и враждебностью к Ракоши. Когда авторитет Ракоши пошатнулся и против него повели работу коммунисты Венгрии, то здесь уже югославы приложили свои усилия в поддержку этих сил. Так слились усилия антиракошинских сил внутри Венгерской компартии с югославами. Так как мы раньше поддерживали Ракоши, то эти силы выступали и против нас. Так мы опять столкнулись с Тито. Здесь столкновение уже было публичным. Я раза два выступал против Югославии, против Тито, против его политики. Они соответственно нам платили той же монетой.

Товарищ Тито имел претензии на особую роль Югославии. Он, видимо, обольщался надеждой ослабить влияние КПСС на братские коммунистические партии и усилить влияние КПЮ. Кое-чего он добился. Тогда в лице Тольятти выступили итальянские коммунисты. Они нечетко поддержали политику СССР, Тольятти говорил об особой роли Югославии в коммунистическом движении, сформулировав тезис насчет возможности разных путей к достижению единой цели. Эта формулировка была в принципе правильной, она не противоречила марксистско-ленинскому учению, но в той перепалке, которая велась, казалась направленной против КПСС. Не думаю, что Тольятти хотел того. Но она давала повод выступить силам, которые стремились ослабить роль КПСС. А югославы попытались на этой основе усилить свою роль. Естественно, когда бьются две силы, то одна ослабевает, а другая усиливается. Правда, чаще всего бывает, что ослабевают обе стороны: они стараются вскрыть недостатки других и взаимно снижают свой авторитет в массах.

Спустя некоторое время уже Тито обратился к нам с предложением встретиться и опять восстановить добрые отношения. Он предложил встречу на нейтральной территории: на корабле, плывущем по Дунаю, на границе между Румынией и Югославией. Мы согласились. Решили встретиться инкогнито, без опубликования материалов в печати. Но потом Тито предложил: «Давайте встретимся открыто и объявим об этом в печати». Местом встречи он избрал Бухарест. Мы вновь согласились. Состоялась беседа. Мы объяснились, добрые отношения восстановились. Что значит – восстановились? Легко сделать заявление… Настоящие добрые отношения восстанавливаются медленнее, чем это заявляется после встречи. В результате обострения отношений мы отказались от соглашения насчет кредита. Другие мероприятия тоже были приостановлены. Нарушилось многое, что служило укреплению отношений между нашими странами.

У нас не было никаких причин конфликтовать с Югославией. После смерти Сталина мы не претендовали на гегемонию и придерживались принципов невмешательства во внутренние дела Югославии.

С другой стороны, в борьбе антагонистических сил на международной арене, капиталистических стран против стран социализма Югославия заняла особую позицию, как она назвала, неприсоединения к блокам. Это не всегда импонировало нашей политике, раздражало нас. Бывают случаи, когда такая позиция и возмущает. Эта искра у нас осталась незагашенной еще и потому, что Югославия отказалась войти в Варшавский договор, хотя мы ей предлагали. Все европейские социалистические страны объединились в этом Договоре, а Югославия не вошла в него. Югославия занимала особую позицию и в торговле с Западом. Она заключалась в том, что Запад давал ей кредиты и разрешал фирмам Соединенных Штатов, Великобритании и других стран торговать, тогда как с Советским Союзом и другими социалистическими странами вести торговлю запрещалось.

Это не то чтобы раздражало, но давало повод брюзжать, – мол, империалисты из-за прекрасных глаз подарков никогда не делают. Если с нами запрещают торговать, а с Югославией эта торговля поддерживается, то, следовательно, Америка и Югославия имеют какие-то особые отношения. Много было недоброжелателей у нас в отношении Югославии. Их обвинения высасывались из пальца. А здесь политика была для нас совершенно иной. Империалистическим силам было и сейчас выгодно разъединять усилия стран социализма, направленные против капитализма. Они хотят нашу монолитность расщепить и в интересах этой политики делают все им доступное.

Естественно, когда капиталисты при контактах с социалистическими странами выделяли Югославию, а с другими не поддерживали нужной торговли, это вызывало раздражение. Нам некоторые изделия, особенно станочное оборудование и приборы, выгодно было бы купить напрямую в США. Но они нам не продавали, а Югославии продавали. Если бы с нами США торговали так же, как с Югославией, мы остались бы очень довольны. Зачем же нам переносить свой гнев на Югославию, которая пользуется теми же возможностями, которые и мы бы хотели иметь? Я лично здесь не видел причин для недовольства. У Болгарии с Югославией были испорчены отношения из-за территориальных споров. Они имеют границу, которая разделяет македонскую народность. Часть ее живет в Болгарии, часть – в Югославии. Болгары претендуют на всех македонцев, считая их болгарами. Значит, их земля должна входить в Болгарское государство. Когда мы встречались с болгарскими товарищами, то критиковали их взгляды, разъясняли, что это неэтично. Нельзя сейчас поднимать вопрос о пересмотре границ между социалистическими странами. Тогда возникнут непреодолимые проблемы, которые будут не сплачивать, а разъединять нас. Обострится спор между Болгарией и Румынией из-за Добруджи, между Югославией и Венгрией из-за Воеводины, между Венгрией и Румынией из-за Трансильвании. Тут такие дебри, в которые не следует забираться. Ничего реального все равно не получится, а только рассоримся и потеряем добрые отношения между социалистическими странами.

Югославы имели основание думать, что болгары выступали при поддержке со стороны СССР. Ведь наилучшие отношения у СССР именно с Болгарией. Считаю, что их надо оберегать и укреплять, но в данном случае болгары заняли неправильную позицию. Когда румыны и югославы решили строить гидростанцию у Железных Ворот на Дунае, болгары захотели вклиниться в это строительство. Я высказал болгарским товарищам свое мнение: их претензии ни на чем не основываются. Там болгарской территории нет. Если бы в результате строительства как-то затрагивалась Болгария, затоплялась или еще как-либо… Но тут никакого ущерба! Болгары приводили доводы, что они придунайская страна и поэтому претендуют на часть электроэнергии от этого гидроузла. Я тогда сказал болгарам: «Если бы, например, мы нечто подобное строили в Советском Союзе, то никогда не признали бы ничьих претензий».

Болгары же официально поставили этот вопрос. Такие претензии очень обидели румынских и югославских товарищей.

Когда румынам мы разъяснили свою точку зрения, то румынские товарищи удивились.

Деж посмотрел на меня:

– Как вы сказали?

Я повторил.

Они были приятно удивлены, потому что считали, что болгары поступают так с нашего согласия, а может быть, и по нашему совету. Так вопросы, которые исходили не от нас, тоже создавали условия недоверия к политике Советского Союза в отношении к Югославии.

Но, как бы ни складывались наши отношения, они продвигались в сторону улучшения. Просто эти отношения в разные периоды были разной степени теплоты. И все же жизнь брала свое. Мы приглашали югославов во главе с Тито посещать Советский Союз, и он неоднократно приезжал. Однажды мы пригласили его в Крым, а там несколько дней вместе отдыхали и охотились. Охота – древний способ общения. Но не она главное: ведется обсуждение вопросов, возникающих между двумя странами. Так же мы использовали встречу в Крыму. Она прошла по-дружески.

Югославы также приглашали нас. Я несколько раз возглавлял советские делегации при поездках в Югославию. Там встречи тоже были очень теплыми. Мы посещали заводы, в том числе судостроительный, на котором в свое время строили корабли для СССР. Да и сейчас, как я вижу, у югославских судостроителей большинство заказов из СССР. В один из приездов, в 1963 году, югославские товарищи предложили нам посетить тракторный завод на окраине Белграда. Я охотно согласился. Всему миру известно, что Югославия претендовала на новый шаг в создании форм перехода от капитализма к социализму. Их формы руководства экономикой были более демократичны, чем наши, за счет привлечения общественности к управлению народным хозяйством: рабочих, служащих и ученых. Мы ранее выступали против. Теперь я захотел сам разобраться в деле, понять, в чем новые формы выражаются, насколько они правильны, могут ли быть использованы в наших условиях. На том заводе я добивался ответа на вопрос, как устанавливается план – годовой или пятилетний? Мне разъясняли. Выступили директор, представители профсоюзов, партийной организации. Но я так и не уловил их особенностей. У меня создалось впечатление, что тут бутафорное прикрытие участием общественности, план же в основном устанавливает правительство и оно же контролирует его выполнение.

Тогда я прямо поставил этот вопрос. Югославские товарищи наполовину согласились со мной. Тем не менее продолжали доказывать, что югославские формы хозяйствования более привлекательные для народа, ибо руководит хозяйством не бюрократическая верхушка, как в СССР, а народ. В какой-то степени эти рассуждения заслуживают внимания. У нас ведь, кроме производственных совещаний, на предприятиях ничего такого не было, а производственные совещания носят сугубо совещательный характер и не могут обязать дирекцию отчитываться или отвечать за ведение дел перед производственным коллективом. Но я считаю, что централизованное руководство хозяйством в годы, когда я работал, было правильным. Только в последнее время я почувствовал необходимость перемен: поставить дирекцию в зависимость от работающих на предприятии, более активно привлекать к разработке плана трудящихся. Полагаю, что в будущем это обязательно состоится. И к контролю за выполнением плана трудящиеся тоже должны привлекаться более активно. Значит, полезное зерно в югославских формах хозяйствования существовало, что отрицать не следовало. Правда, мы публично тогда это не заявляли и критиковали югославов за отказ от органа, выполняющего функции Госплана как центрального планирующего учреждения. Раз все планируется через государство и уничтожены рыночные отношения, существующие в капиталистическом мире, то должен иметься и какой-то орган, который заменяет стихию плановостью.

Югославы разрешили своим предприятиям выход на рынок непосредственно. Те даже имеют право выходить на Запад с предложением о продаже своей продукции. Мы этого не понимали. Более чем не понимали! А раз не понимали, то были не согласны и критиковали их позицию. Югославы утверждали, что раскрепощают предприятия от бюрократических условий и создают лучшую базу для всестороннего развития экономики и удовлетворения спроса потребителя. Но это не всегда так. Однажды я беседовал с Тито в одной из наших совместных поездок, и он мне сказал: «Мы сейчас видим и отрицательные явления. Думаю, что у нас есть люди, занимающие руководящие посты на предприятиях и имеющие личные текущие счета в банках капиталистических стран. Они воруют». Там развернули кампанию борьбы против явлений, о которых Тито говорил мне. Создалась ситуация, когда югославы не получали почтой присылаемые с Запада товары. Не знаю, какие там существуют способы анонимного посылания товаров и по предъявлении какого документа можно получить такую посылку. Но дело запуталось. Тито говорил, что такие товары остались на таможне, особенно автомашины и другие ценные средства индивидуального потребления.

Тут, конечно, поиски нового. Но не все в жизни из югославского опыта оправдалось. Однако нельзя и отрицать все, над чем работали югославы. Кое-чего положительного они добились. Надо было нам спокойно относиться к этому и использовать то, что оправдалось жизнью. У нас же все проходило при взаимных обвинениях и упреках. Каждый претендовал на знание истины. Только то, что он делает, есть марксизм-ленинизм, а остальное – оппортунизм, капитализм и прочее. Считаю, что тут и та и другая сторона занимали не всегда правильные позиции. Побуждения-то были хорошие, хотели найти истину. Между тем в вопросах практического строительства социализма организационных форм может быть очень много. Претендовать на единственно верный патент неправильно, а упорствовать при этом глупо. Касается это и политики.

В свое время Сталин имел в виду создать Балканскую социалистическую федерацию. Я работал тогда на Украине и деталей не знаю. Предполагалось, что возглавлять ее будет Димитров. В нее войдут Югославия, Болгария, Албания. Это были не только разговоры: наступила и следующая стадия развития идеи. Димитров выступил с докладом о создании такой федерации, под нее подводилась и материальная база. На окраине Белграда, на берегу Дуная, было заложено здание для правительства федерации. Рассчитывали, что Югославия и Болгария сыграют руководящую роль при создании федерации. Когда же Сталин повернул линию против Югославии, то все развалилось. Стройка заросла бурьяном, остался один железобетонный остов. Вот судьба еще одной нестандартной идеи.

Когда я посещал Югославию, то много ездил по стране, видел жизнь народа, посещал предприятия. Я узнавал много интересного. Однажды посетил строительство завода по производству химических волокон. Оборудование, очень интересное, было куплено в США. Завершение этого строительства обещало многое. Тито рассказывал, что в 1963 году они получили 70 млн долларов дохода от туризма. Для таких стран, как Италия, Швейцария, Швеция, эта сумма мизерна. Они получают от туризма больше. Но для нас то была весомая сумма. Тито рассказывал: «Мы строим гостиницы для туристов, соорудили ряд новых дорог. Происходит мобилизация средств ради привлечения валюты, которая нам необходима для торговли с капиталистическим миром». Это вызвало хорошую зависть у меня, и я стал расспрашивать: «Как вы этого достигаете?» Ответ: «В первую очередь строим дороги, потом гостиницы и рестораны. Чтобы обеспечить хорошее обслуживание туристов с Запада, посылаем своих людей в капиталистические страны учиться приему посетителей, приготовлению пищи и гостиничному обслуживанию».

Я посещал их туристские гостиницы. Они блистали чистотой, новизной, хорошим обслуживанием посетителей. Югославия – одно из красивейших мест в Европе. Пока я сам не побывал там, мне казалось, что наши Крым и Кавказское побережье являются мировым шедевром. Когда же посмотрел на Дубровник и другие замечательные места в Югославии, то понял, что нам следует проявлять некоторую скромность. Я спросил Тито: «А как вы решаете вопросы, возникающие при пересечении границы таким количеством западных туристов, приезжающих на автомобилях? У нас поставлены к тому бюрократические рогатки. Не всякий турист захочет преодолевать их». Он рассмеялся: «Мы решили так. Шпионы не всегда ездят через границу на машинах. Они попадают к нам разными путями, а чаще всего прилетают с комфортом на самолетах. Борьба со шпионажем должна вестись разными средствами, а здесь мы установили свободный проезд. Охрана на границе проводит минимум проверок, практически к нам приезжают и уезжают совершенно свободно. Оформление занимает буквально минуты».

Когда я вернулся домой, то докладывал об их практике и предложил, чтобы наши товарищи воспользовались опытом Югославии. Мы приняли большую программу строительства гостиниц для туристов, стремились привлечь к делу новых людей. Наша страна имеет много прелестей для туристов: Сибирь с ее красотами и охотой на разнообразного зверя, Крым, белые ночи на Севере, разнообразные климатические условия, экзотика Средней Азии… Да сколько у нас своих достопримечательностей, которые при хорошей организации должны привлечь огромное количество туристов! Но прежде всего нужны гостиницы и кадры, которые могли бы принимать и обслуживать туристов. Я попросил Тито: «Хотел бы, чтобы вы разрешили прислать к вам наших людей позаимствовать такой опыт». Тито ответил: «Пожалуйста, все, что вас интересует, для вас открыто. Мы охотно вам все покажем и обо всем расскажем. Каких мы у себя туристов принимаем? Это не богач, это не крупный капиталист, который прожигает деньги, к нам ездит трудовой народ, особенно рабочие. Очень много туристов приезжают на своих машинах из Западной Германии и из других стран тоже. У нас – турист средней обеспеченности, он не привозит больших капиталов, которые может тут оставить. Но он приезжает, пользуется нашими услугами, оплачивает их, и уже это нам выгодно. Он оставляет здесь валюту, которая нужна для торговли».

Впоследствии я не имел возможности контролировать, как пошли дела, ибо находился в отставке. Но по печати я вижу, что кое-что и у нас построено. Еще за много лет до отставки я поставил вопрос о том, как использовать золотой уголок – Пицунду. Там исключительные условия для привлечения отдыхающих. И я предложил построить там многие учреждения для отдыха. Там имеются к тому замечательные условия. Когда мы отдыхали в Пицунде вместе с Микояном, то пешком обошли весь мыс: видели хороший лес, подходящий берег, близкие горы. Можно поехать оттуда на голубое озеро Рица. Близок такой центр, как столица Абхазии Сухуми. Рядом же Новый Афон и Гагра. Все учреждения мы создавали там для советских отдыхающих. Сейчас не знаю, какое направление делу дано. А тогда мы имели в виду, что человек будет приезжать для кратковременного пребывания, один или с семьей, получать там номер, отдыхать и ехать дальше.

Эти места отдыха проектировал архитектор Посохин^[132]. Он мне импонировал своим конструктивно-художественным вкусом. Сначала он спроектировал невысокие здания, потом мы решили поднять этажность, поскольку это экономически более обоснованно. Хотелось, чтобы построек было поменьше, но более емких. Спланировали первую очередь комплекса на пять тысяч человек с последующим развитием одновременного приема до десяти тысяч отдыхающих. Проект предусматривал водяное и паровое отопление. Потом решили построить дома на электрическом обогреве, что будет более экономично и более культурно. Как там все сделано, сейчас не могу сказать. Строили же чересчур долго. Но если построили хорошо, то возникнет прямо-таки жемчужина Кавказского побережья.

С каждым годом Югославия набирала все больше сил, что было видно и по тому, как развивалась ее экономика. Это же стало заметно и внешне: появились красивые здания, улицы теперь были в хорошем состоянии, народ стал одеваться приличнее. У нас модницы часто гоняются за туристами, которые прибывают из-за границы, и около гостиниц, где они размещаются, клянчат, вымогают и упрашивают продать им что-либо. В Югославии таких безделушек и товаров достаточно. И я спросил Тито: «Как вы разрешаете этот вопрос? К вам ведь приезжает много туристов. Мы у себя наблюдаем позорную картину, когда наши люди перекупают или выпрашивают вещи у иностранцев». – «А мы делаем так. Когда появляется мода на какие-то предметы туалета, то покупаем соответствующую фабрику и стараемся производить эти товары у себя, удовлетворяя внутренний спрос за счет собственного производства». Нам это не так легко сделать. Пока фабрику построишь, у потребителя могут измениться вкусы, он станет гоняться уже за другими вещами. А покупать фабрики мы тоже не всегда в состоянии. Когда я делился впечатлениями о Югославии с товарищами, то предлагал покончить с нашим позором. Мы должны предугадывать, как меняется мода, и заранее производить нужные потребительские товары. Люди были бы довольны. Нельзя рассматривать модниц и модников как чуждых лиц, с которыми не следует считаться или навязывать им: «На тебе, Боже, что мне не гоже!» Мы живем в другое, не сталинское время. Во времена моей молодости вкусы были не ахти как развиты. Но за модой всегда гонялась молодежь. Модники имелись и тогда и будут всегда. Можно ли в условиях СССР справиться с такой задачей? Безусловно. У нас огромные возможности. Со временем некоторые заводы будем покупать за границей. Но и самим надо шевелить мозгами, предвидя изменения моды и запросов потребителя, приспосабливаться к их удовлетворению.