– Ну что ты, – сказала она, – знаешь, я ужасно люблю глянуть иногда на солнце, я начинаю видеть такое удивительное сочетание красок. Страшно хаотичное, но при этом складывающееся в такой гармоничный узор. Но вообще-то это вредно, смотреть на солнце, только иногда можно себе позволить, слышишь?

Л. кивнул и поднял голову к солнцу. Оно ослепило его. Поплыли круги совершенно неописуемых красок, вспыхивая иногда бриллиантовыми точками.

Шум моря пропал и Л. старался всеми чувствами уловить многоцветный обморок, но тут же пришел в себя и поднялся с парапета. Море и пляж тоже стали вспыхивать точечками. Он отдаленно услышал, как сквозь его глухоту прорывается радио, объявляя, что пропал ребенок.

Л. вышел из здания Пулковского аэропорта. Было темно и шел дождь. Л., помахивая небольшой в виде баула сумкой, сел в автобус. У него сильно выгорели волосы и загорело лицо.

Скоро он сидел на кухне и пил чай с какими-то девушками.

– Ты откуда приехал? из Москвы?

– Нет, – сказал он.

– А где ты был столько времени?

– На юге был.

– Заметно. А где на юге? На море?

– На море, на море, не все ли равно?

Он спал на диване, лежавшем прямо на полу, без ножек. Открыл глаза. Одна из девушек сказала, стоя над ним:

– Ключ на телевизоре.

– Ты куда?

– На работу.

– А-а, – сказал он.

– У нас тут сосед немного буйный завелся, но ты не обращай внимания.

– Не буду.

Л. полусидел на своем диване, завернув ноги в порванное ватное одеяло. Рядом стояла бутылка красного вина, лежали на полу магнитофон и пепельница. В дверях стоял немолодой, небольшого роста человек в грязном пиджаке.

– Ты кто? – сказал он.

– Кто надо.

– Я тут живу, вопросы есть?

– В этой комнате?

– В соседней.

– Ну, иди к себе и живи.

– Ты в моей квартире будешь командовать?

– Буду, – зло сказал Л., – пошел отсюда.

– А что злой-то такой?

– Уродился так неудачно.

– Может я пройду и сяду?

– Пройди, сядь.

Тот сел напротив дивана на детский стульчик.

– Может ты мне нальешь? – сказал он важно.

– Стакан принеси.

Через некоторое время Л. говорил ожесточенно:

– Я, дядя Миша, или как там тебя, людей терпеть не могу, твари, такие твари!

– А я?

– И ты тварь. Тебя ненавижу.

– Что же ты выпиваешь со мной?

– Все равно делать нечего, – сказал Л. и вдруг закричал: за что вас любить-то скотов, сволочи, все пропили, все. Всю Россию пропили, гады. За стаканчик вонючего вина, – сказал он проникновенно, – все продали! Россию, нашу родную землю, взяли и продали.

– Я-то тут причем?

– Как причем? Как причем? – причитал Л., – тебе сколько лет?

– Пятьдесят два.

– Я младше тебя на тридцать лет, на тридцать лет, а уже такой же алкоголик, как и ты, абсолютно такой же, если не хуже. Это все ты виноват. Ты. Ты лично все пропил и продал, гад. Какой же ты все-таки гад!

– Ты что, сдурел что-ли?

– Я не сдурел, – сказал Л. задумчиво, – сходи, дядя Миша, купи еще винца.

– Да не Миша я.

– Это не очень важно, сходи купи, а?

– Денег у меня нет.

Л. протянул ему деньги:

– А милиция тебя не арестует?

– Когда торпедный катер идет на задание, товарищ командир может не беспокоится, – сказал дядя Миша.

– Дверь не закрывай.

Пришел дядя Миша, принес вина.

– Хочешь, я тебе стихи почитаю? – спросил Л.

– Почитай.

– Если устали глаза быть широкими,

Если согласны на имя "браток",

Я синеокий, клянуся -

Высоко держать вашей жизни цветок. – читал Л.

Входную дверь открыли, дядя Миша вышел в коридор. Л. тоже вышел. Там стояла немолодая женщина.

– О, Гутя! – сказал дядя Миша.

– Так, – сказала Гутя, – пьян.

– Пьян, – подтвердил Л.

– И не стыдно тебе его спаивать?

– Не стыдно, – грустно сказал Л.

– Ну ты что, Гутя, что ты прицепилась к нему? Он из Москвы приехал, – сказал дядя Миша.

– Из Москвы.

– Правда, – сказал Л., – из Москвы.

– Ну и что приехал?

– Ленинград посмотреть, – сказал Л.

– Ну-ка иди в свою комнату, – сказала Гутя дяде Мише, – ребенок приехал Ленинград посмотреть, а ты ему показался тут, бессовестный.

Она затолкала его в комнату. Л. ушел в свою. Зазвонил телефон.

– Да, – сказал Л., – о, ты в Ленинграде? Здорово. А где ты? Да, ты что? Только здесь надо говорить у парадного. Давай, подымайся.

Он снова лег на диван, замотал ноги. В дверь позвонили.

– Да, – крикнул Л.

Вошел его приятель, огляделся. Они поцеловались. Л. не привстал с дивана.

– Мне тут надо сходить в одно место поблизости, сходим?

– Пойдем сходим, – стал вставать Л.

– Да не сейчас еще, попозже.

– Пойдем сейчас, выпьем пива по дороге.

– Пойдем.

Они шли по улице, зашли в подвальную дверь, на которой мелко было написано "Пивной бар".

– Ну, куда лезете? – сказал здоровенный парень, закрывая дорогу, – сказано же: "нет пива!"

– Мы на секундочку, – сказал Л., – в туалет зайдем.

Тот смотрел неприятно. Когда они вышли из туалета, парень сказал:

– Дверь вон там.

– Пьют же люди пиво? – сказал приятель.

– Кончилось.

– Ну, ладно, не шуми, – сказал ему Л., – мы из Москвы приехали, порядков не знаем. А ты, что тут – сторожишь?

– Сторожу.

– Ну и молодец, а ты что – мастер спорта?

– Нет.

– Может, ты спецназ?

– Афганец, – сказал парень и улыбнулся, не разжимая губ.

– Я сам афганец, – сказал Л.

– Афганец? – переспросил тот, – а где ты был?

– В Кандагаре, – сказал Л.

– В Кандагаре, говоришь? – сказал тот и взял Л. за отвороты куртки, – в каком месте в Кандагаре?

– А это уже не твоя забота, детка, – сказал Л., – руки убери.

– В каком году? – тот не убирал руки.

– Я же сказал – не твоя забота.

– Отвечаешь за Кандагар?

– Отвечаю, – Л. попробовал оторвать руки, но тот держал крепко.

– Что такое, Шурик? – к ним подошли три человека, а потом еще люди.

– О, сколько тут твоих, – сказал Л., – а нас всего двое, давай выйдем на улицу поговорим.

– Давай.

Они вышли на улицу. Рядом стоял строительный вагончик.

– Ну, так отвечаешь за Кандагар, – парень снова взял его за куртку и прижал к вагончику. Неожиданно ударил головой в лицо и сразу же кулаком. Л. вырвался, тоже ударил, но попал куда-то в грудь. Из двери бара выскочил его приятель и друзья Шурика. Вся нижняя часть лица была у Л. в крови.

– Идем отсюда, быстро, – сказал он.

– Как? – сказал приятель.

– Мы с ним еще встретимся, – сказал Л.

Они быстро пошли, оглядываясь, люди у бара смотрели на них.

Дома Л. пошел в ванную и крикнул оттуда, умываясь:

– Глянь в коридоре пару дрынов, подлиннее и потяжелее.

Когда он вышел, приятель сунул ему в руки железный прут с кольцом на конце. У него самого тоже была в руках большая железка. Вышел из своей комнаты дядя Миша:

– Вы куда, ребята?

– Обидели меня в вашем городе, – сказал Л.

Тот побежал в комнату, вышел, засовывая в карман большой гаечный ключ:

– Я с вами пойду.

Они засмеялись.

– Да мы справимся, – сказал Л., – ты не волнуйся.

Они спрятались в подъезде, напротив бара.

– Надо раскроить ему башку, – сказал приятель.

– И его дружкам тоже.

– Мы ему устроим Кандагар, такой Кандагар покажем.

– Паскудная рожа, – тихонько ругался Л.

На следующий день Л. шел по противоположной стороне улице и внимательно смотрел на дверь бара. Никого не было. Л. дошел до угла и стал издали смотреть. Скоро тот вышел на улицу. Достал из кармана папиросу. Л. сразу же пошел к нему. Афганец обрадовался и ухватил его за куртку. Но на этот раз Л. вырвался и сильно ударил ногой в живот. Потом еще. Афганец схватился за живот руками. Л. отошел, и с разбегу, подпрыгнув, ударил ногой в лицо. Тот упал, а Л. стал бить его ногами, потом повернулся, побежал. За ним никто не гнался.

Л. смотрел в окно, навалившись животом на подоконник, и разговаривал с приятелем, который высовывался из соседнего окошка. Была осень, но было тепло.

– Он гомосек, – говорил приятель.

– Ну и что?

– Да ладно – гомосек, это я еще могу понять, но он валютный, представляешь, какая мерзость – валютный гомосек.

– Какой кошмар, – сказал Л.

Он поигрывал бельевой веревкой, повязанной на шее.

– Да еще и не талантливый, – продолжал приятель, – совсем не талантливый, я таких терпеть не могу.

– Я тоже.

– Люблю Цоюшку, "Волшебную гору" люблю, признания авантюриста, а таких ненавижу.

– Да, – вяло согласился Л., – Цоюшка красавец. И Томас тоже.

На балконе, наискосок от них, толстая тетка поливала цветы и посматривала в их сторону.

– Слушай, – сказал Л., – может мне репортажи писать, эссе?

– Ты и веревочку, я смотрю, припас.

– Ага.

За спиной в квартире пел Розенбаум:

И вот сыграли аврал,

И командир встал на мостик.

"Славянка" с берега гремит,

И флагман вышел на рейд.

Мы в кильватерном гордом строю…

– Вот складно звонит, болван, – заметил Л.

– Ну, – согласился приятель, сходил и выключил.

Высунулся опять в свое окошко и плюнул.

– Вот кайф, – сказал он, – плюнул и смотришь как она летит. Слюна.

– Да, – сказал Л., – а представляешь, на небоскребе сидишь, плюешь и смотришь. Бесконечность. Вся вселенная тут тебе.

– Ага, – сказал приятель, – так и жизнь можно скоротать.

Л. разглядывал рисунок, висевший на стене. На рисунке был изображен то ли леший, то ли упырь. Очень подлый и уродливый упырь. Подпись под рисунком была такая: "Я тебя любила, а ты вон какой".

– Отомстил? – спросил Л. человека, лежавшего на кровати.

– Ага, нравится?

– Нет, – сказал Л., – не нравится.

– Жаль, – сказал человек.

– Разве можно так с девушками обращаться?

– Не знаю, наверное, можно.

– Но ты все-таки перестарался.

– Немножко, – сказал тот, – но зато сколько удовольствия.

Л. стоял у каких-то афиш, спрашивал у проходящих время, курил. Подошел старый человек, в зеленом пальто и шапке-ушанке. Пристально посмотрел на Л. и сказал грозно-развязно:

– Что написано-то?

Л. взглянул на него. Ничего не ответил.

– Что смотришь, как Ленин на вошь?

– Отъебись, – сказал Л.

– Ах, сука, – сказал старик укоризненно, – чтоб таким, как ты, тут жилось, я там, – он показал за спину, – кровь лил, да, что там ты, за жидов сражались, какую жизнь жидам устроили. – Старик все больше распалялся. Прохожие оглядывались на них. – Жиды проклятые, кругом жиды, куда ни плюнь, жиды и жиды. – Старик уже кричал, брызгая слюной, – всех бы стрелял, как сучий Гитлер!