Моя дочь от бывшей

Глава 3

*Вика*

– Мамочка, – доносится голосок как через вату. – Мамочка, я пить хочу.

– Сейчас, сейчас, детка, сейчас, – говорю, а сама даже рукой пошевелить не могу. Губы будто пудовые гири, а глаза проклеены суперклеем – никак не хотят открываться. Да и сама голова гудит, как будто заколоченный улей с сердитыми пчелами внутри.

Отчаянно борюсь с собой, не с первой попытки, но встаю. Кое-как дохожу до кухни, наливаю стакан воды, но прежде чем отнести его Вареньке, выпиваю сама. Один, второй. Не выдерживаю и пью прямо из графина. Так жадно, что вода катится по подбородку и падает на ночную рубашку. Несмотря на то, что она теплая, комнатной температуры, я ощущаю эту дорожку воды так, будто бы это лед. Кожа чуть не шипит от этого.

Ну вот.

Значит, у меня температура.

Пока несу воду Вареньке, ставлю градусник. Хотя он и не нужен – ощущаю себя ровно так, как чувствует себя десятидневный труп – не лучше, и не хуже.

Пока умываю дочь, пока завариваю ей кашу, наливаю чай, чувствую каждую секунду, что еще чуть-чуть, и свалюсь на пол.

Перед глазами все окружение крутится каруселью, веки наливаются свинцовой тяжестью.

И как некстати вспоминаются слова бывшего мужа, сказанные вчера: «Ты уволена, ты уволена, ты уволена».

Мелькает мысль не пойти на работу – как представлю себе, сколько нужно сделать телодвижений, чтобы добраться до нее, опускаются руки.

И только уронив на пол расческу, понимаю, что поднять ее с пола просто не смогу – иначе сама свалюсь и не смогу встать с пола.

– Варенька, – говорю, а сама ужасаюсь своему скрипучему голосу. – Сегодня никуда не идем. Остаемся дома.

– Ура! – смеется дочь. Для нее то, что мы остаемся дома значит веселый выходной, море мультиков и развлечений, а мне…

Мне нужно подавить в себе желание разреветься. Как это все не вовремя!

Видимо, вчерашний марш-бросок под дождем, мокрой, истерзанной, испуганной встречей с бывшим мужем, не дался просто так – организм засбоил. Я достаю пачку с лекарствами, пью жаропонижающее, включаю Варе телевизор с каналом, где идут мультфильмы, выкладываю перед ней игрушки и воду с печеньем, чтобы дать себе немного времени отлежаться, а достаю сотовый телефон. Нужно придумать, что сделать, чтобы никто не понял, что я не пришла на работу. Или, все же, признаться?

«Викусь, ты что, забыла, меня в командировку на день сослали. Приеду поздно ночью, ” – пишет в ответ сообщение подруга. Точно, она уехала, ее не то, что в кабинете, – нет в городе. Тогда придется говорить про то, что заболела и на работу не выйду. Как же все это не вовремя, как не вовремя…

Трубку берет секретарь из главной приемной.

– Это Тихонова, – хриплю я, с ужасом понимая, что мой голос становится похожим на пропитый бас алкоголика. – Прошу оформить «мамин день», потому что очень сильно заболела.

– Больничный? – слышу, как секретарь кривит губы.

– Нет, нет, – пугаюсь. Больничного только сейчас не хватало! Нельзя давать возможностей уцепиться никому за мою несостоятельность, мне так или иначе нужно удержаться на работе. – «Мамин день». Ни разу за все время работы его не брала.

Мне кажется, я воочию вижу, как секретарь закатывает глаза. Серпентарий, что сделать. Чем человек ближе к телу главного, тем ему больше кажется, что он также наделен большой властью.

– До свидания, Тихонова.

Едва услышав в трубке гудки, немного успокаиваюсь. Ладно, все будет хорошо. Я приду в себя и решу все проблемы, которые навалились на меня одним махом. Нужно только сейчас выкарабкаться из этой страшной ямы, в которую уплывает разгоряченное сознание…

Как только голова касается подушки, как я снова оказываюсь в том самом страшном дне, когда я вышла из роддома с малышкой на руках.

Погода стояла жаркая – разгар цветущего лета. Солнце било в глаза, заигрывало с волосами, куталось в ресницах, но оно никак не могло добраться до моего сердца, где царил мрак. Я осталась одна. Муж меня бросил, и мне нужно было что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой ситуации.

Добравшись до квартиры, я обнаружила купюры, связанные резинкой и записку: «Этого тебе хватит на первое время». Документы о разводе лежали тут же, в файле. Я перечитала их несколько раз, чтобы убедиться в том, что человек, который, казалось, был ближе всех ко мне, который заменил мне собою весь мир, банально выбрасывал меня на улицу. Ни с чем – ровно так, как я пришла в его дом. С небольшой сумкой вещей.

Не знаю, где был тогда мой разум, но я, ведомая гормональным сбоем, усталостью от бессонных ночей, резко поставила размашистую подпись под всеми бумагами, котоыре там были. Нет, я не претендую, нет, я не буду просить, нет, я не стану претендовать…

И нет, я больше никогда этого не прощу…

Денег хватило на несколько месяцев жизни в съемной квартире. А после пришлось срочно искать работу. Искать, крутиться, бегать.

И только тогда, когда я решила, что моя жизнь наладилась, судьба снова ударила наотмашь – Варенька не могла ползать. Не могла шевелить ножкой.

Слезы. Горе. Черная беспросветная тоска. Врачи, врачи, врачи…

– Мамочка, мамочка, – испуганный голосок моей крошки ворвался в сны-воспоминания. – Мама!

– Что? Что, моя красавица?

– Ты плакала во сне. Плакала, – она утерла слезы своей маленькой пухленькой ладошкой. – Не плачь.

Я прикусила обветренную губу.

– Нет, моя хорошая, тебе показалось. Я просто приболела немножко. Какие слезы? Нет никаких слез.

Дочка улыбнулась.

Я заглянула ей за спину и поняла, что наступил вечер – сумерки уже вовсю хозяйничали в комнате. Это значит, я проспала весь день. Голова все еще болела, тело немного ломило, а влажная сорочка прилипла к спине. Лицо и правда было все мокрым – и уже не понять, это было от болезненного пота или жутких воспоминаний о прошлом…

– У тебя телефон звонил.

Сглотнув, отчего-то не ожидая ничего хорошего, я разблокировала экран. Два пропущенных от Иринки, и одно сообщение с незнакомого номера.

Медленно, будто приближаясь к логову ядовитой змеи, я нажала на конвертик.

«Ты уволена, Вика, этим днем».

Мне показалось, что даже экран сотового телефона сверкнул нагловатой ухмылкой бывшего мужа.

Уволена.

*Саша*

Я закипаю.

Моя бывшая окончательно сошла с ума?

Я думал, что она начнёт на коленях ползать и молить меня оставить её в компании, но вместо этого она просто не вышла на работу. Даже не сообщила, что не придёт, значит, ничего не случилось, просто решила проявить характер. Ну… Характер есть и у меня тоже. Посмотрим, сколько она протянет, если я оставлю её без всего, без копейки. Вызываю кадровика. Женщина смотрит на меня, потупив взгляд. Я в курсе, что в этой конторе меня ненавидят все. Хочется сказать, чтобы сделала физиономию чуточку попроще, но я держусь.

– Я хочу, чтобы вы сегодняшним числом уволили Тихонову и лишили её всех возможных выплат, – заявляю безапелляционным тоном я.

– Но мы не можем, – заикается кадровчика.

– А если я и вас прикажу уволить?

Смотрю на неё с прищуром, и женщина не выдерживает: тоже отводит взгляд и начинает шаркать ножкой, напоминая того самого Карлсона из детства.

– По какой статье мне увольнять Тихонову? – задает женщина вопрос трясущимся голосом.

– А это ваша работа – придумайте статью для того, чтобы уволить её. Я не желаю, чтобы она появилась здесь снова. Все выплаты, которые ей должны выдать, спишите к чёртовой бабушке. Придумайте штрафы… Да что угодно. Тихонова должна остаться без копейки.

Кадровичка поднимает взгляд и заинтересованно смотрит на меня, словно хочет спросить, отчего у меня вдруг возник такой нездоровый интерес к девушке, а я лишь недовольно фыркаю, давая понять, что отчитываться не стану. Это моё право: кого хочу, того и увольняю.

– Я всё поняла. Я могу идти?

– Давно следовало сделать это.

Женщина пулей вылетает из кабинета, а я растекаюсь в кресле в попытке расслабиться, но всё тело превращается в один сжатый мускул и не позволяет мне этого сделать. Я снова закипаю, думая о том, что Вика решила ставить мне условия. Набираю её номер, решив лично сообщить «радостную новость». Однако не хочу слышать её голос, поэтому просто набираю сообщение.

«Ты уволена, Вика. Этим днём».

Губы растягиваются в улыбке. И что она скажет теперь? Как запоёт, когда поймёт, что её никуда не примут? Даже мойщицей унитазов она не сможет устроиться. Я уже предвкушаю тот момент, когда она приползёт за помощью, а я, наконец, соберусь с силами и скажу, что всё знаю о её тайных развлечениях. Абсолютно всё. Что тогда она будет делать? Как посмотрит мне в глаза? Тварь, которую я любил так же сильно, как теперь ненавижу. Возможно, мне жаль её ребёнка в глубине души, ведь тот и без того пострадал за грешки матери, родившись инвалидом, но если помогу девчонке, то облегчу жизнь бывшей, а пока я не готов этого делать. Я и без того перевёл немаленькую сумму на счёт детской больницы, когда девочка проходила там реабилитацию. Конечно, Вика не знает и никогда теперь не узнает этого, потому что не достойна правды.

Не могу справиться с внутренней злостью, поднимаюсь на ноги и принимаюсь ходить по кабинету, наматывая счётчик пройденных шагов.

Я думал, что погас, что смог забыть о своей больной любви к ней, но чувства вспыхнули снова, отзываясь в груди сильнейшими отголосками боли.

Телефон звонит, и на моих губах появляется улыбка Чеширского кота. Я предвкушаю разговор с бывшей, которая могла прочесть моё сообщение, но это мама. Поникаю немного, однако всё равно отвечаю.

– Мама, только не начинай с разговоров о Дарине, – заявляю я.

– Ты сам начал, – протестует мама. – Что ты творишь, сын? Дарина в слезах приехала ко мне вчера. Я отпаивала её травяным настоем в попытке привести в чувство. Девочка совсем не находит себе места и не знает, как правильно вести себя с тобой. Александр, ты обязан поехать к ней, отвезти букет цветов и как следует извиниться. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду, говоря, «как следует»?

Я хмыкаю.

– Не приказывай мне, мама, потому что если я буду чувствовать давление с твоей стороны, я могу сильно разозлиться, а если я разозлюсь… Дарина полетит ко всем чертям собачьим, и мне плевать, нравится тебе это или нет.

– Сашенька, я тебя не узнаю, – всхлипывает мама. – Только не говори, что ты снова снюхался с этой своей шл…

– Стоп, – перебиваю, не позволяя матери оскорбить мою бывшую. – Мы сами разберемся с Дариной в наших отношениях, и если я не захочу, я не стану жениться на ней. Мне уже надоело то, что ты так активно устраиваешь наш брак.

– Я тебя поняла, – мама переходит в атаку и начинает шмыгать носом, чтобы я почувствовал себя виновником того, что довёл её до слёз, а потом добавляет своё коронное: – Мне нужно пойти выпить успокоительные, а тебе подумать над своим поведением, Сашенька.

Я отключаю телефон, не желая продолжать этот бессмысленный разговор, и понимаю, что Вика снова отрицательно влияет на меня. Я долгое время не общался с матерью, выбрав себе в жены женщину, которая была той не по душе, но мама была права, когда говорила, что Вика ещё причинит мне немало боли. И вот теперь снова. Стоило бывшей появиться на горизонте, как я ссорюсь с родной матерью.

Быть может, она права?

Быть может, брак с Дариной – на самом деле лучшее, что может произойти со мной?

Девчонка будет преданной ланью дома, когда мы с ней поженимся: в этом я более чем уверен. Она родит мне МОИХ детей и не станет шляться, когда мужа нет дома.

Хотя кого я пытаюсь обмануть?

Станет! Ещё как станет! И я не хочу снова нырять в этот омут, который и название имеет соответствующее – БРАК.

Глава 4

*Вика*

– Солнышко, только не волнуйся, – лепечет Иринка в трубку с утра. – Но это правда, твои документы подписаны, ты уволена приказом. Даже без отработки.

– Я сегодня не смогу подойти на работу, – горло сипит и дерет так сильно, будто бы проглотила ежа, который кувыркается внутри. – Но завтра…может быть, завтра приду разбираться.

– Милая, – она понижает голос. – Там бесполезно говорить. Этот новый…бес ему, что ли, в ребро вселился? Все перетряхивает, перетрясывает, увольняет направо – налево. И ничего не скажешь ему – себе дороже. Как зыркнет глазом в твою сторону, аж дурно делается!

– Ирин, сможешь в бухгалтерию сходить? Когда они мне выплатят остатки?

– Ох, дорогая… – она снова понижает голос и уже почти не слышно, что говорит, приходится напрягать слух. – Тебе влепили два штрафа за опоздание. Он специально по камерам последние три дня смотрел… Будто искал, к чему прицепиться. И прицепился. Благодаря этим штрафам ты ничего не получишь. Все до нулей тебе обрезали, милая…

Я резко выдыхаю, чувствуя, как перед глазами темнеет.

До нулей…

С моим тощим кошельком и неясной перспективой на будущее это – самая ужасная новость, которую я когда-либо слышала!

– Я могу тебе занять на месяц… И малышке кое-чего прикупила, приеду завтра вечером, привезу вкусненького.

Шмыгаю носом.

– Ты плачешь, роднуль? – расстраивается подружка.

– Да нет, – утираю я слезу. – Заболела же, сопли, кашель, в общем, полный набор.

– Я все равно приеду! – храбрится Иринка. – Маску натяну, витаминов привезу. По возможности. Не расстраивайся.

– Да я и не расстраиваюсь. В трудовую инспекцию пойду. Пусть сам там думает, как выкрутиться, – мстительно прищуриваю глаза.

– Пфе, в трудовую, – Иринка горько усмехается. – Да бесполезно. Ему все как об стенку горох. Он право собственности переоформляет, хоть что делай, жалуйся, господа бога, президента зови, – бесполезно. У него вообще все схвачено. Не мужик, а акула какая-то… Ты ж не одна такая. Уже полно народу выгнал, и хоть бы хны. Но только не понятно, с чего к тебе такое отношение…особенное…

Я молчу, положив голову на мокрую от пота подушку. Не нужно мне его это «особенное» отношение. Вообще не нужно!

– Он как твою фамилию слышит, аж трясется весь, волнуется. Видео, где ты проходную проходишь, аж несколько раз просил перемотать. Ви-и-ик, вы знакомы, что ли?

– Нет, – поспешно и слишком резко говорю, обрубая разговор. – Я все поняла. Завтра приду за своими вещами. Уж вещи-то мне мои он обязан отдать.

– Ты не расстраивайся, Вик, не расстраивайся…

Отключив телефон, я смотрю в потолок, на ржавый подтек побелки от потопа несколько месяцев назад. Мысленно перебираю, что могу сделать в такой ситуации, к кому обратиться, кого попросить о помощи, и понимаю вдруг, что никого не могу озадачить. Не к кому мне идти, некого просить, да даже денег занять практически не у кого! Все эти годы я так старалась выжить, что буквально зубами вырывала, отвоевывала каждый день у судьбы, и совсем не обрастала полезными знакомствами. Если вообще можно обрасти полезными знакомствами, будучи одинокой мамой…

– Ма-а-ам, а в садик завтра идем?

В глазах щипет, будто песка бросили.

Мне ни в коем случае нельзя раскисать. Ради вот этого вот тоненького голосочка и нельзя!

– Пойдем, дорогая, пойдем.

***

На утро, закинув в себя горсть таблеток – двойную дозу, чтобы наверняка, я одеваюсь теплее и везу малышку в школу-интернат. С трудом, словно в бреду, преодолеваю долгую дорогу до учреждения, переодеваю ее в легкую одежду, оставляю запасные вещички воспитателю и заверяю ее, что сегодня уж точно не опоздаю забрать ребенка.

Конечно не опоздаю – работы-то у меня сейчас нет!

Втиснувшись в автобус, добираюсь до офиса. Если рано утром меня колотил озноб, то сейчас, после общественного транспорта, наоборот, хочется скинуть с себя всю одежду, чтобы подставить разгоряченное тело холодным ветрам и остудиться.

Показываю пропуск и прохожу в свой кабинет.

– Викуль! Да я бы сама тебе все вещи твои принесла, – подбегает Иринка. – Я в любом случае к вам сегодня собиралась.

– Я в бухгалтерию, Ир.

Она заглядывает в мои глаза.

– Вик, ты совсем красная, так плохо, да? – Она участливо заглядывает в глаза. – Бедная моя, бедная…

В бухгалтерии подтверждают слова Ирины. Я безработная и совсем безденежная. Конечно, можно как-то бороться, искать справедливости, но толку… Толку никакого не будет, это точно…

И потому медленно складываю вещи в пакет, утираю лицо платком, пью воду из стакана, чтобы хоть немного остудиться, и бреду вперед.

Как только дохожу до приемной, чтобы забрать трудовую, замираю.

Потому что слышу ненавистный голос.

Голос бывшего мужа.

– Ты не должна была приезжать, – нетерпеливо говорит он кому-то. – Зачем ты сюда приехала?

– Но я…я хотела тебя порадовать, – в голосе женщины слышны кошачьи нотки и от этого хочется передернуть плечами. Слишком открыто, откровенно, подобострастно.

– Я тебе сказал, что не нужно. Не нужно меня проверять и мне это не нравится, – он говорит твердо, жестко, и видно по голосу, что этот разговор продолжается уже не впервые.

– Малыш, – я закатываю глаза: мне кажется, невидимая из-за приоткрытой двери девушка закусывает губу, заигрывая.

Я заглядываю в приемную. Как мне быть – остаться или уйти и вернуться позже? Совсем не хочется сталкиваться нос к носу с бывшим мужем. И тем более не хочется видеть ту, с которой он сейчас проводит свое время…

И только я принимаю решение уйти, делаю шаг назад, как запинаюсь о собственную пятку и едва не лечу пятой точкой на пол. Только в последний момент удается удержать равновесие. Однако главное уже случилось – меня рассекретили, я наделала слишком много шума…

– Кто там? – из-за двери в приемную выходит он.

Смотрит повелительно, свысока. Верхняя губа изгибается брезгливо.

– А, это ты…

Я пожимаю плечами. Секретаря на месте нет, и я растерянно оглядываюсь – уйти или остаться?

– Милый, – вслед за ним выплывает загадочная обладательница «кошачьего» голоса. Я стреляю глазами, быстро вбирая в себя все: и ее тонкую дорогую короткую курточку, и сапожки, и сумку, которая явно стоит как две моих годовых зарплаты…

Она тоже внимательно и цепко оценивает меня.

Я моргаю.

Глаза режет до влажности.

Наверное, это все из-за света, да.

Слишком резкий свет после темного коридора…

– Ну, я пойду, – мурлычет она и кладет руку ему на грудь.

Он же смотрит прямо на меня, и вдруг притягивает ее к себе.

– Да, дорогая, жди меня дома. Я буду скоро. Только немного разберу дела.

Поворачиваюсь, чтобы не видеть этого, и вижу в файле на столе свои документы. Быстро подхватываю их и выхожу спешным шагом из приемной.

Нечего мне тут делать, нечего…

*Саша*

– А ну стоять! – задерживаю бывшую, схватив её за руку, но тут же обжигаюсь. Она вся горит. Неужели заболела?.. Тогда почему не сообщила? Почему предпочла просто не выйти на работу? Почему ничего не ответила на моё сообщение? Решила не объясняться, а потом свалить всё на болезнь?

– Пусти меня, – огрызается Вика и одёргивает руку. – Иди к своей любительнице малышей, а меня оставь в покое.

Дарина сейчас сидит в кафе на первом этаже бизнес-центра, и мне бы не хотелось, чтобы она увидела меня с бывшей, но перехватить Вику я успел только на улице. Хватаю её за локоть и тащу к своей машине, чтобы поговорить в салоне без свидетелей. Сам не знаю, на кой ляд делаю это. Вика брыкается, но сил, чтобы вырваться, у неё нет. В первый раз я сам дал слабину, шокированный её состоянием, но теперь уже это не повторится.

– Я сейчас буду кричать и звать на помощь! – угрожает Вика.

– Давай. Кричи. Кто тебе станет помогать? Видишь вокруг рыцарей?

Парковка пустует, но я понимаю, что без проблем запихнуть её в салон автомобиля не получится, поэтому поговорим на улице.

– Что тебе от меня нужно? Ты уже вышвырнул меня с работы, оставил без копейки. Ты рад? Испытал наслаждение?

Глаза Вики красные – это следствие болезни, не слёз. Сейчас в её взгляде нет боли, только нестерпимая ярость, которую бывшая хочет обрушить мне на голову.

– Почему ты даже не сказала, что больна? – спрашиваю я, немного ослабив хватку, однако отпускать бывшую не спешу. Хочу получить ответы на вопросы.

– Я не сказала? А ты спросил? Я сообщила секретарю и попросила оформить «мамин день». Я ни разу раньше не брала больничные, пахала как только могла, но в этот раз у меня не получилось выйти, и ты тут же поспешил лишить меня всего.

Ухмыляюсь и выпускаю её руку. Вика вся горит. По-хорошему, ей бы выпить таблетки и забраться под одеяло, а не стоять тут и не орать на меня своим охрипшим голосом. Впрочем, я сам притащил её сюда и вынудил разговаривать. А секретаршу я уволю за то, что ничего не сообщила мне. Змеям не место там, где правит дракон. Стискиваю зубы и выдавливаю улыбку.

– В машину сядешь по доброй воле, или запихнуть тебя туда силой? – спрашиваю, а бывшая скрещивает руки на груди в защитной позе.

– Мне не нужна твоя жалость. Я не собираюсь садиться в твою машину, если хочешь предложить подвезти меня до дома. Доберусь на общественном транспорте.

Вика прижимает к груди папку с документами.

– А после свалишься с воспалением лёгких? Тебе нужно отоспаться!

– Вероятно, это тебе нужно отоспаться, потому что твоя «дорогая» невестушка в буквальном смысле этого слова, теперь явно рассчитывает на бессонную ночь, – фыркает Вика, а в её взгляде закипает обида.

Она ревнует меня? Вряд ли… Если бы ревновала и когда-то любила, то не стала бы делать то, чего свидетелем я стал, своими глазами увидев чудеса её пластики в постели.

– Тебя не касается, на что рассчитывает моя невеста. Садись в машину, и я отвезу тебя. Раз уж я лишил тебя работы, то хотя бы подвезу, ведь денег на такси у тебя нет.

Сам не знаю, зачем предлагаю это? Почему я хочу провести с ней больше времени? Что хочу услышать? Возможно, я жажду услышать подтверждение того, что и без того отлично знаю. Мне хочется, чтобы она своими губами сказала правду, которую тщательно утаивала от меня. Хочу сильнее возненавидеть её и навсегда вытравить из своего сердца. Если она произнесёт эти слова собственным языком, глядя мне прямо в глаза, я смогу навсегда оставить её.

Бывшая разворачивается, покачивает головой и пытается уйти, а я хватаю её в охапку и прижимаю к машине.

Она слишком близко…

Её приоткрытые губы в паре сантиметров от моих…

Она может заразить меня, но лучше простуда, чем та болезнь, что пожирает меня изнутри долгие годы. Руки скользят вниз по телу бывшей, и я вижу, что она дрожит. Изголодалась по моим прикосновениям? Я мог бы сейчас впиться в её губы, мог бы засунуть в машину и взять то, что должно было принадлежать мне одному силой… Мог бы! Дыхание учащается, а пальцы сжимают бёдра предательницы.

Внутри просыпается хищник, почуявший лёгкую добычу, но я загоняю его в угол. Не бывать этому. Не с ней и не после всего, что я пережил по её вине.

– Ладно… Не хочешь ехать, не надо, – говорю я, отстранившись от бывшей. – Твоё право.

Делаю шаг назад, немного успокоив бушующий организм. Достаю из кармана несколько красненьких купюр и хочу дать ей на лекарства, но перед глазами снова появляется та сцена, которая ещё долгое время мучила меня в кошмарах. Я никогда не смогу простить её за то, что сделала со мной и моими чувствами к ней. Сминаю деньги, на которые так жадно поглядывает Вика, в руке и со злой ухмылкой смотрю на неё.

– Собери, если они нужны тебе.

Бросаю деньги на землю, прямо под её ноги, и ухожу. Совесть кричит о том, что я поступил как настоящая мразь, но какой там? Какая к дьяволу совесть? Она заслужила такого отношения к себе и получает теперь по собственным заслугам. Давай, Вика, вспомни, чем именно ты заслужила всё это.

Возвращаюсь в бизнес-центр и на входе сталкиваюсь с Дариной.

– Малыш, как ты здесь оказался? Ты же говорил, что у тебя много работы?

Хватаю Дарину за подбородок, притягиваю её к себе и впервые нарушаю своё табу: впиваюсь в губы девушки в попытке испытать наслаждение от поцелуя, который мог быть у нас с Викой, но ничего не чувствую. С отвращением разрываю поцелуй, но не отпускаю свою «обожаемую невесту», а с угрозой смотрю ей в глаза:

– Никогда больше не смей называть меня «малыш»! – цежу я, разжимаю пальцы и ухожу, оставляя Дарину один на один с собственными мыслями.