Eléctrico de Sintra – 13-километровая трамвайная линия (шириною в метр) от города до курорта Praia das Maçãs. По ней ходит 11 старинных вагонов, которым больше ста лет. Трамвай ездит со среды по воскресенье, сегодня была суббота.

Добравшись до места, откуда ходит трамвай, там собралась огромная толпа туристов. Когда подошла наша очередь, нам попался открытый моторный вагон без застекленных окон. Это было даже хорошо. Оскар сунул водителю 6 евро, запрыгнул и протянул мне руку. Я неуверенно взяла ее и подтянулась за Оскаром. Мы сели в самом конце, у окна. Я разжала кулак, моя ладонь до сих пор чувствовала прикосновение руки Оскара. Мягкое и холодное.

“И… до куда мы поедем?”

“До конечной, это всего 45 минут,” – непринужденно бросил он. “Маргарет?”

Оскар окликнул меня, и я поняла, что за все время ни разу не представилась. Откуда он узнал мое имя? Я медленно повернула голову и обхватила сидушку кресла пальцами. Мое сердце забилось слишком быстро, мне казалось, что Оскар слышал его стук. Я ужасно нервничала, но не понимала, почему.

“Тебе со мной страшно?”

“Нет! Просто, ты такой отстраненный, я не хочу надоедать вопросами.”

“Ты не можешь надоесть, тем более, мне. Я же не умею злиться.”

За секунду меня бросило в жар, живот скрутило, а сердце успело сделать тройное сальто. И все произошло, пока я неизменно смотрела на Оскара. Глупое тело! С какой-то стати, на долю секунды, мне показалось, что в его словах было что-то особенное… пока он не договорил до конца, и я не вспомнила, что ему все равно.

“Как ты…” Слова застревали в горле, “оказался здесь?”

“Примерно 4 года назад я решил, что будет лучше, если останусь в Центре. Не хотел всю жизнь прожить один. У меня там… ничего нет, понимаешь? Я не могу любить, не могу чувствовать. Я понятия не имею, каково это быть счастливым..!”

“А родители?”

“Мне на них наплевать точно также, как и им на меня. Я п.. пытался их полюбить, пытался создавать видимость, что счастлив рядом с ними, но это была ложь.”

Мне стало очень грустно. Человек, сидящий передо мной – я восхищалась его выбором. Он ушел, потому что не был принят в собственной семье. Людьми, которые должны были поддерживать и оставаться рядом, не смотря ни на что.

“Мне правда жаль,” мой голос дрогнул.

“Жалость – плохое чувство! Даже, тогда, когда нет ни одного!”

Я наклонилась на железную раму, выполняющую роль окна и, натянув рукава кофты, легла щекой на согнутые локти. Ветер приятно касался моей кожи и аккуратно, как струны гитары, трепал волосы. Морской воздух ударял прямо в нос, а крики звоном отдавались в сердце. Трамвай покачивался из стороны в сторону, издавая легкий скрип. Дорога вышла к океану. За все время, пока я жила в Синтре, мне так и не удавалось прокатиться, но благодаря скромному парню, сидевшему в паре сантиметров от меня, я смогла ощутить свободу. Простой момент, в котором не было магии или чего-то особенного, таким его сделал Оскар, сам того не понимая. Теперь, я хочу сделать тоже самое – позволить ему, хоть на миг, почувствовать свободу.

Я осторожно дотронулась двумя пальцами до руки Оскара и поджала губу. Он медленно развернул ладонь и слегка сплел наши пальцы. Я была неподвижна, как и он, но мой организм взрывался и воспламенялся изнутри. Заморосил дождь.

Через полчаса мы доехали до конечной станции. Praia das Maçãs – один из лучших пляжей Синтры, здесь всегда много людей. Я накинула рюкзак и спустилась с трамвая. Раздался не продолжительный гудок, и ярко выкрашенный выгон тронулся с путей в обратную сторону. Оскар побрел в сторону пляжа, уже привычно для меня, засунув руки в карманы. Я догнала его и остановилась у линии, где начинался песок.

“Идем,” – встав спиной к океану, крикнул он.

Я опустилась на корточки и потрогала золотистый песок. Он был горячий и сухой, сохранивший в себе недавние лучи солнца. Неторопливо дойдя до воды, я обернулась на следы от белых кед. Крошечные песчинки, прилипшие по бокам, походили на блестки из магазина. Оскар стоял у самого берега и пристально смотрел вдаль. Сильный ветер сдувал с меня кофту и, еще сильнее, путал пепельно-русые волосы Оскара. Я встала перед ним и, щурясь, уставилась в глаза. Они были нереальные. В них отражались воздушные облака и бирюзовый океан; кажется, я заметила парящих в небе чаек… Я утопала в его глубоком и завораживающем взгляде. Он не моргал, смотрел сквозь меня. Бледная кожа покрылась мурашками, он напряг скулы и опустил глаза на меня. Я хотела что-то возразить, но не смогла. Оскар стянул с себя одежду, разулся и зашел по щиколотку в воду.

“Я хочу искупаться, можешь подержать?” Он протянул сложенные вещи.

Прижав одежду к себе, я обхватила себя за локти и сделала шаг к воде. Пена едва не доставала до носков обуви. На мокром песке оставались разводы и следы чаек. Я поймала себя на мысли, что мне нравится, как приятно пахнет его одежда. Незаметно понюхав ее, я огляделась по сторонам и сделала вид, что все в порядке.

“Идем сюда,” – крикнул из воды Оскар.

Он потряс головой, брызги разлетелись во все стороны и упали на него дождем. Я ухмыльнулась и отрицательно покачала головой. Оскар встал туда, где мелко и попрыгал на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из уха воду. Меня привлек черный плетеный шнурок на его шее, из-за него кожа выглядела еще светлее. Когда он подошел ко мне и попросил футболку, я застыла, как вкопанная, и уже не смогла оторвать взгляд. Руки, спина, плечи, грудь, живот – все было в старых шрамах. Опомнившись, до меня дошло, что я, не моргая, пялилась на голое тело Оскара. Мне стало стыдно, отвернувшись в направлении океана, я на ощупь протянула оставшиеся вещи. Боковым зрением я заметила, что Оскар молча смотрела на меня.

“Это…” Тяжело вздохнув, начал он.

“Т.. ты… боже, не надо, прости, пожалуйста.” Перебив его, выпалила я. “Это я не должна б.. Ты не обязан. Прости…” Я перевела дух. Мой голос звучал максимально жалобно.

“Хочешь кофе?”

Всю дорогу до кафе я не разговаривала. У прилавка Оскар попытался заплатить за нас обоих, но я не позволила и выложила последние 2 евро. Я выбрала столик у окна и взяла баночку с корицей. Оскар бесконечно проводил пальцами сквозь мокрые волосы, делая их торчащими вверх. Я, не останавливаясь, мешала свой кофе.

“Прошу, не думай об этом.”

“Я не смогу, Оскар! Скажи, кто я такая, чтобы хоть чуть-чуть представлять, что ты пережил?!” Я ударила по столу и вытаращила глаза.

“Ты дала обещание…”

“Как ты заболел?” Я проигнорировала его слова.

“Ты правда хочешь все это выслушивать?”

“Да,” уверенно ответила я.

“В детстве я был нормальным, но 90% моих чувств составляла боль. Ужасная и смертельная боль. Боль, которая сжигала меня изнутри, моя душа со стремительной силой превращалась в один ничтожный уголек. У меня не было другого выхода. Я бы не смог…”

“Но как?”

“Аффирмации. Убеждал себя, что не чувствую боли, пока в один прекрасный момент не понял, что она прошла. Совсем, навсегда и безвозвратно.”

“Значит, все можно исправить! Все в твоей голове; это лечится. Т.. ты можешь быть здоров, ты можешь любить и быть счастливым..!”

“Не надо.”

“Почему так?” Указав на руки, тихо спросила я.

“80% боли.” Оскар замолчал.

Слезы брызнули из глаз. Лицо так сильно защипало, будто в них соли было больше, чем в океане. Я натянула рукава и смущенно вытерла щеки. Я не должна плакать. Не должна!

“Ну, и что я говорил про жалость? Ты, вроде, должна веселить меня и заставлять снова любить жизнь, а не плакать о моем «счастливом» детстве.”

Я шмыгнула носом и посмотрела Оскару в глаза. Он потерял чувства, эмоции, ощущения, но кое-что, чего он сам не замечает в себе, осталось. Он умеет шутить. Я рассмеялась и сделала глоток остывшего кофе.

Глава 4

Мысли:

Маргарет Коннор. Так ее зовут… Наверное, я никогда прежде не встречал столь смелого и искреннего человека, как она. Вся ее теория напоминала мне мысли наивного доброго ребенка, чьи мечты еще не были разрушены жестокими взрослыми, которые потеряли навык мечтать и безоговорочно любить. Если она и вправду так считает, не боясь говорить открыто, значит у нее дар – дар быть неподдельно счастливой.

Ведь, ее рыжие волосы не могут быть совпадением точно также, как и наш разговор о моркови. А может, мне просто хочется так думать и верить, что когда-нибудь я смогу покорить ее Морковные Горы…

Когда ты не способен чувствовать, единственное, что может тебе помочь – это знаки. Ты сумасшедший реалист, отрицающий любые невозможные вещи. Я безнадежный пессимист.

Физические ощущения:

Ничего. Как всегда – ничего. Даже, когда держал ее за руку, это были обычные руки…

Психологические ощущения:

Ничего. Она заплакала, а мне было все равно. Эгоист. Сначала, конечно, хотел подойти, так было бы правильнее, но потом передумал. Некрасиво, когда девушка плачет, но я не хочу давать ей ложную надежду.

Глава 5

Я вернулась домой. В квартире было душно и темно. Погода совсем испортилась. Небо почернело, создавалось ощущение позднего вечера. Я разулась и, скинув вещи по пути на балкон, настежь распахнула все окна. Вот-вот должен был пойти ливень, еще чуть-чуть, и небо разорвется под тяжестью, скопившейся в свинцовых тучах, холодной воды. Беспокойные крики чаек доносились с разбушевавшейся Атлантики. Приближалось время прилива.

Я размяла спину, сделала как-попало хвост и зажгла свет у кухни. Вскипятив чайник, я завалилась на диван. Уткнувшись лицом в подушку, я накрыла голову пледом, мысли в голове путались. Я повернулась на бок и свесила ногу на пол, скинув плед и подушки, повисла вниз головой. С балкона тянуло свежестью и запахом дождя. Я закрыла глаза. К голове приливала кровь. Дотянувшись до ноутбука, я залезла в поисковик и набрала Wikipedia.

Алекситимия – затруднения в осознании и словесном описании собственных чувств или трудности в вербализации эмоций; особый стиль мышления с бедностью символизации; трудности разведения эмоциональных состояний и телесных ощущений, с периодическими вспышками гнева или слезливости, но неспособности объяснить свои переживания при расспросах.

“Может включать следующие особенности:

1. затруднение в определении и описании (вербализации) собственных эмоций и эмоций других людей;

2. затруднение в различении эмоций и телесных ощущений;

3. снижение способности к символизации, в частности к фантазии;

4. фокусирование преимущественно на внешних событиях, в ущерб внутренним переживаниям;

5. склонность к конкретному, утилитарному, логическому мышлению при дефиците эмоциональных реакций…

6. сложность выявления разных типов чувств

7. ограниченное понимание того, что вызывает чувства

8. трудность распознавания лицевых сигналов в других

9. сверхчувствительный к физическим ощущениям…”

“Можно выделить 4 модели возможной этиологии алекситимии…

Одна из них – защитный механизм, складывающийся с детства, как изоляция аффекта и способ защиты от большого количества негативных эмоций. В то время как другие дети учатся воспринимать и коммуницировать свои эмоции, эти дети должны бороться за выживание в климате родительской семьи”.

“Рассматривается как фактор риска психосоматических заболеваний…”

“Точные причины развития алекситимии неясны…”

“Больные соматоформными расстройствами чаще пребывали в ситуации хронического повседневного стресса, проживая в семьях, где практиковалось насилие и драки между членами семьи. Выявлены многочисленные дисфункции семейной системы, в которой выросли больные соматоформными расстройствами…”

“Установлено, что первичная алекситимия плохо поддается психотерапии. В то же время, психотерапия вторичной алекситимии бывает эффективной…”

Перед глазами мелькали фразы и научные статьи. Я щелкала на различные источники. Страница за страницей открывалась в новой вкладке.

“Одни люди, больные алекситимией, с трудом выражают свои эмоции и чувства, тогда как другие даже не осознают их. Стараясь найти связь со своими эмоциями, "алексы" часто проходят свой жизненный путь в одиночестве…”

Окно хлопнуло с огромной силой и раздался гром. Я резко обернулась к окну. Пошел сильный ливень. Дождь был такой сильный, что я почти не видела океан. Город оказался под плотной белой шторой из воды.

Мой взгляд остановился на ватмане с чертежами, прикрепленным в углу комнаты. Он был обклеен стикерами с заметками, исписан сносками, маленькими эскизами и зарисовками. Как же я могла забыть про вступительный проект для университета?

Я встала из-за стола и начала кругами ходить по комнате, сильно расчесывая кожу на шее и за ушами, одновременно, пытаясь найти очки. Такие большие, квадратной формы из прозрачного пластика. Они постоянно терялись в стопках рисунков и расставленных макетах. У меня был жуткий беспорядок. Я выпила стакан холодной воды и достала коробку с маркерами, никак не могла понять, чего не хватает в финальном чертеже. Сняв зубами колпачок, я провела желтую линию через весь чертеж и отошла назад. Откопав в ящике желтую бумагу, я отрезала полоску и прикрепила ее к основному макету. Мне срочно требовался тонкий прозрачный пластик для окон. Я никогда прежде не использовала ничего, кроме бумаги. Я считала неприемлемым добавлять другие материалы и фактуры, но сегодняшний день вдохновил меня на что-то новое. Я безумно хотела сделать что-то стоящее, а не простой торговый центр с фудкортом; я хотела сделать то, что сможет кардинально изменить жизни других людей. Я хотела рассказать историю.

Для этого мне нужен Оскар.

Через 2 часа мой пол, диван, стол и холодильник были завалены еще одним десятком объемных фигур и бумажных деревьев всех размеров.

В 7 утра зазвонил Skype. С трудом открыв глаза, я вскочила из-за стола. Шея затекла, а на щеке отпечаталась графика с бумаги. Я смахнула все на ковер и поставила ноутбук на кухонный стол.

“Дэн! Почему так рано?” Неожиданно для себя, бодро крикнула я.

“Маргарет, я тебя не вижу, ты где?”

“Готовлю завтрак, ты меня разбудил. Разве мы на сегодня договаривались?”

“Как прошла неделя? Таблетки подошли?”

“Дэнни, что бы я без тебя делала.”

Я перевела взгляд на большую банку с таблетками. Она так и осталась в упаковке от аптеки. Подогрев кокосовую запеканку, я села перед экраном. Дэн был психотерапевтом, с которым у меня проходили консультации. На них настояла мама. Я делилась с ним всем; наверное, он был мне больше другом, чем психологом. Отец Дэнни работал в маминой больнице, они хорошо ладили, и кому, как ни ему, мама могла доверить лечение своей единственной дочери. А еще, Дэн был лучшим другом моего брата Итана, они вместе учились в мед. институте Лиссабона.

“Слушай, Мэгс, твоя мама волнуется насчет поступления. Сказала, что..”

“Дэн, я не стану врачом. Пусть, хоть кто-то, наконец, поймет это.” После паузы я продолжила. “Скажи, ты же знаешь, что такое алекситимия?”

“Почему ты спрашиваешь? Из-за таблеток?”

“Я их не принимала,”– ковыряя запеканку, ответила я.

“Мне нужно понимать их реакцию на твой организм. Ты должна их принимать! Давай при мне.”

Я замерла и испуганно посмотрела на Дэна. Он не шутил. Дрожащими пальцами, я открутила крышку и высыпала на ладонь две круглые таблетки. Я не хотела их принимать, потому что всячески отрицала свою “болезнь”. Родители считали, что я слишком нервная и агрессивная, что способна на “необдуманные поступки”, но мне так не казалось. Я всегда поступала осознанно и умела контролировать себя.

“А какое у них действие?” Вдруг, задумавшись, спросила я.

“Это очень мощное успокоительное, при сильном стрессе срабатывает, как моментальный транквилизатор. Кстати, сравнимо с алекситимией.”

“А если предположить, что человек с алекситимией получит сильный эмоциональный стресс или испытает сильную эмоцию, он сможет выздороветь?”

“Если она вторичная, то шансы есть.”

“А если научиться сопоставлять физические ощущения и соответствующую им эмоцию? Или… гипноз? Самовнушение?” Осторожно спросила я.

“Зачем тебе это? Каждый случай индивидуален.” Дэн нахмурился.

“Дэн, прости, мне нужно быть в… институте к 8 часам. Давай продолжим вечером?”

“Нет проблем.” Дэн завершил звонок.

Конечно, я ему соврала. В институте мне нужно быть завтра. На самом деле, я не хотела продолжать разговор, потому что мне в голову пришла идея. Я собралась ехать к Оскару.

Как ни странно, погода сегодня была замечательная. Не сравнить со вчерашним днем. Я надела льняное платье и круглые солнцезащитные очки. Рюкзак сюда не подходил, и я нашла в шкафу тканевую сумку через плечо. Вставив ключ в дверь, я вернулась в квартиру и сунула таблетки в сумку.

Чтобы добраться до Оскара, мне требовалось минут 30-40. Я запрыгнула в автобус и надела наушники. Всегда включала один и тот же плейлист, когда куда-нибудь ехала. Он о многом мне напоминал, например, о Саммер. Мы знали эти песни наизусть и слушали на повторе. Как же я по ней скучала…

Проехав несколько остановок, я достала телефон и попыталась найти “Оскар Грин” хотя бы в одной социальной сети. Поиск не дал результатов. Я, почему-то, не удивилась. Он был не из тех, кто одержим интернетом и бесконечными переписками; я вообще не уверена, что у него есть телефон.

Я выглянула в окно, в сухую солнечную погоду Castelo dos Mouros выглядел не так мистически, как в туман. Он утрачивал свою магнетическую притягательность и становился обыкновенным замком, затерянным в глубине высоких деревьев. Тишину заменяли голоса туристов и автомобили.

Автобус резко затормозил на повороте, и я, ударившись плечом, выронила телефон. Ударившись о железное крепление, он отлетел в другой конец автобуса. Я схватила сумку и бросилась к выходу. Экран телефона покрылся паутинкой из трещин и больше не включался…

Охрана отказывалась меня пускать, так как я забыла пропуск в другой сумке, а позвонить Саре они не могли. Пнув от злости лежащий камень, я села на лавочку и откинулась назад.

“Тебе помочь?”

За секунду я узнала этот голос. Никакое событие не могло поколебать такое твердое равнодушие. Я стыдливо подняла глаза на Оскара и прикусила губу. Не хотела знать, сколько он так наблюдал за мной.

“Я направлялась к тебе, но… что-то пошло не так,” вздохнула я.

“Зачем пришла?”

Оскар сунул руки в карманы и харизматично посмотрел на меня. Мое вчерашнее предположение подтвердилось, но я пока не хочу ему об этом говорить. Алекситимия Оскара вторична, он сам создал ее у себя в голове, заблокировав базовые эмоции. Те, что он чаще всего испытывал, те, что заставляли его страдать и чувствовать боль. Но, в добавок к ним, Оскар избавился и от положительных. От любви, так как никогда ее не ощущал, от счастья, так как уже не надеялся быть счастливым. Но не знал, что второстепенные эмоции, как юмор, харизма, сомнение – они остались в нем и вышли на первый план.

“Прогуляемся?” Стараясь скрыть неконтролируемую улыбку, предложила я.

В моей голове было куча вопросов, на которые я боялась услышать ответ. Я не хотела лезть в его жизнь, погружать в воспоминания, которые, возможно, он стал забывать.

“Если честно, я не думал, что ты вернешься,” неожиданно начал Оскар. “Ты эмоциональный человек, которому нужен такой же эмоциональный человек. А я ужасный зануда.”

“Ты хороший. Я вчера читала про твою болезнь, про симптомы и проявления, хо..”

“Зачем?”

Оскар резко остановился и потянул меня за плечо к себе, прямо за ушиб. Сжал его так, что у меня чуть не выступили слезы. Я непонимающе смотрела на него. Мимолетный страх пробежал по телу. Его взгляд был надменным и презирающим. Наверное, он не привык к чье-либо заботе и смирился с такой жизнью. Я попыталась что-нибудь ответить, но Оскар сжал меня еще крепче, а потом отпустил.

“Попытаешься помочь, я сделаю все, чтобы ты здесь больше не появлялась, поняла?”

Он пристально глядел, а его глаза, будто бы покрывались льдом. Оставив меня стоять посреди дороги, Оскар отошел на метр вперед. От обиды я не могла ступить и шагу, ноги окаменели. Я подняла очки на волосы и обхватила пальцами виски. Мне казалось, что я смотрела в никуда, смотрела и ничего не видела, пока не почувствовала рывок и удар о землю. Переведя дыхание, я приподнялась на локтях и обнаружила Оскара лежащего рядом со мной. Я оглянулась на дорогу и увидела удаляющийся мотоцикл. Судорожно отряхнув колени, я присела на одну ногу и помогла Оскару подняться. У него шла кровь. Я не могла дышать спокойно, сердце билось 180 ударов в минуту, все кружилось перед глазами. Я перерыла сумку и достала бутылку воды. Открутив крышку, я, морщась, полила на рану Оскара. Трясущимися руками, я перевязала ее тканью и сделала глоток. Мои ладони и колени были в земле. Я потерла нос и, наклонившись вперед, напрягла мышцы живота, но это не помогло. Слезы полились рекой. Все вокруг превратилось в одно большое мутное пятно. Я так громко всхлипывала, что закладывало уши. Не знаю, от чего я плакала: от боли, от обиды, от того, что день не задался с самого утра или от того, что чудом осталась жива. Затолкав вещи в сумку, я кое-как встала на ноги и медленно захромала в сторону остановки. Я даже не заметила, как Оскар схватил меня и, развернув, одной рукой прижал к себе. Ударив ладонью в грудь, я обхватила его и, сжимая кофту, уткнулась носом в плечо. Я не переставала плакать. Мне было стыдно, что он видел меня такой, но не могла. Я пыталась вдохнуть его запах, чтобы запомнить, отложить где-то в голове, но мой мозг отказывался воспринимать любую информацию. Я вообще не была уверена, что трезво оценивала ситуацию. У меня случился нервный срыв.

“Мэгги, прости меня, прошу,” Оскар шептал мне это в ухо, повторяя много-много раз.

Он назвал меня Мэгги… Одно слово. Слезы не останавливались. Я не хотела, чтобы он меня отпускал, потому сжимала кофту еще сильнее.

“Я… ньм.. тм..”

Пытаясь вытолкнуть из себя нормальную речь, я почувствовала, как Оскар прислонился губами к виску и, едва ощутимо, напряг их. Это было меньше, чем самый формальный поцелуй, но его хватило, чтобы пустить по телу электрический ток. Я отстранилась назад и, наконец, вдохнула полной грудью.