Сегодня последний день мая. Я очень надеюсь, что с окончанием мая закончится вся наша «маета» на нашей новой Родине – болезни, заморочки с документами и история с Сашей.
В первые дни июня мы опять поехали в офис СС. Там нам ответили, что в нашем случае мы можем ждать номер до трех (!) месяцев. А случай наш, оказывается, непростой. У нас фамилии разные с Данькой. У него фамилия его отца, а у меня – моя девичья. Вот нас и будут проверять до-о-лго – до-о-олго. Потому что в дальнейшем я буду списывать налоги за счет того, что у меня на иждивении Данька. А может, это не мой сын? А налоги-то списывать я буду! Вот они и будут проверять – мой это сын или я привезла в Америку чужого ребенка для дальнейшего списания налогов!
–
Но я не могу устроиться на работу, снять квартиру, устроить ребенка в школу! – возмущалась я.
–
А нас это не волнует! – отвечали в офисе СС.
Ну что ж, будем ждать! А что делать? Не в Москву ведь назад ехать!
Тем временем мой муж заваливал меня электронными письма из Сан-Франциско. У него и в Москве был «бзик» писать мне из Москвы в Москву же и высылать разные электронные открыточки, в основном эротического содержания. Что он хотел этим сказать? Сейчас он меня заваливал письмами-признаниями в любви. А что ты думал раньше? Поздно, батюшка! Назад дороги нет! На самом деле, в тот момент во мне боролись два человека. Один говорил: «Без него так спокойно, хорошо». Второй, более расчетливый, перечил: « А вот скоро снимать квартиру – какие расходы пойдут сразу же». Хочу заметить, что Саша принадлежал к типу мужчин, которые вроде и приносят зарплату, но расходы на их содержание почти равны этой зарплате: « Дай на обеды, сигареты, бензин. Туфли надо новые купить, пару рубашек не мешало бы». И от зарплаты остается «пшик»! Но не придерешься: «Я тебе отдаю ВСЮ зарплату»! Я знала, что он не изменится и все будет продолжаться постоянно. Здесь он тоже будет убегать периодически. Только не в соседний дом, а к маме, в Сан Франциско. Нет! Надо отрезать один раз и навсегда!
Через несколько дней я узнаю, что он уже в Москве. От Алика. Вот это любовь! Он даже не позвонил сказать, что улетает в Москву.
Получили Грин карты, а СС номера нет. В душе появляется какая-то безнадежность. Я понимаю, что надо бороться с этим. Не до хандры. Мне очень неудобно перед ребятами. Мы живем у них уже больше месяца. Да, состав наш сократился на одного человека, но это не меняет дела в корне. Данька с Мишей как будто и не дружили никогда. Ничего у них не осталось общего – ни игр, ни тем для разговоров, ни языка. Что значат четыре года разного окружения! Миша дружит с испанскими ребятами. Данька скучает по своим московским друзьям.
Сегодня я заработала свои первые пятьдесят долларов в Америке. Сидела с двухлетним ребенком знакомых. Шесть часов. В Москве я зарабатывала пятьдесят долларов гораздо проще. Самое неприятное – внутреннее состояние. Ущемленное чувство собственного достоинства, что ли.
Его мать – русская, здесь давно. Замужем второй раз. Родила поздно. Ей уже за сорок. Интересная брюнетка, занимается недвижимостью. Деловой брючный костюм, туфли на каблуках :
–
Мы вечером идем в театр с дочкой в Манхэттене. Отец придет в шесть. Еда в холодильнике, ключи на полочке, – распорядилась она, уходя.
Я вспомнила, как совсем недавно, еще меньше месяца назад я точно так же собиралась на работу, выходя из своей шикарной московской квартиры. Деловой костюм, высокий каблук. Садилась в хорошее авто и ехала раздавать указания сотрудникам. Всего месяц назад! А сейчас у меня нет ни квартиры, ни машины и указания дают мне, как менять памперсы чужому ребенку.
Ребенок – это замечательно. Свой. Я понимаю, что это не самая плохая работа. По крайней мере лучше, чем сидеть со стариками. Но я знаю точно и другое – больше нянчить детей за деньги я не буду.
Правильно ли я сделала, что уехала? Смешно сказать, но меня никто не толкал на этот шаг. Все по доброй воле, по собственной инициативе. Сколько придется терпеть, ломать себя изнутри, испытывать моральную боль и дискомфорт, чтобы добиться хотя бы одной десятой того, чего я достигла в Москве? Ведь там я прошла ох, какой нелегкий путь, чтобы быть тем, кем я была и жить так, как я хотела. Я, правда, была моложе. Да и сравнивать было не с чем. Мною двигал оптимизм, сумасшедший энтузиазм, дикая энергия и желание жить по-человечески. Сейчас, после комфортной и самодостаточной жизни в России, которой я добилась путем той же ломки, морального дискомфорта, унижений и невероятного терпения, я вернула все на нулевой цикл. С чего, как говорится, начинали… Да, по всей видимости, деловые костюмы и каблуки мне еще понадобятся ох, как не скоро.
У меня оставался выбор – я могла уехать назад в любой момент. Мне хватило бы денег на билеты. Квартира в Москве сдана в аренду, но я могла разорвать контракт. Оставалось незакрытое, на тот момент, туристическое агентство. Не поверите, за весь период моих мытарств в Америке никогда эта мысль не приходила в голову. Сдаваться? Никогда! Только вперед! Есть хороший девиз, которому я следую: «Никогда не оглядывайся! Смело встречай все, что тебя ждет и пусть мерзавцы это знают!»
Наступил период легкой депрессии. Настроение на нуле. Документов нет, жилья нет. Мне жутко неудобно перед Аликом и Леной. Хуже быть не может – две хозяйки на одной кухне. Прекрасно понимаю Лену и ее начинающее проявляться раздражение. Еще и Саша, как выяснилось, долгов наделал. Не говоря о выломанной решетке, он умудрился за этот короткий срок пребывания несколько раз звонить в Москву напрямую. Можно только догадываться, на какую сумму пришел счет ребятам. С меня они не возьмут денег. Придется связываться с Сашей, чтобы он погасил долг.
Мы живем уже полтора месяца. Загостились. Однако я ничего не могу сделать – снять жилье не представляется возможным без этого «волшебного» номера. Я ведь не могу уйти с ребенком на улицу. В выходные приходят гости, все сидят допоздна за столом. Стол стоит в «ливинге», где я сплю. Деть себя некуда, пойти некуда, не к кому. Сидеть за столом надоело – делать красивую мину при плохой игре. Все устроены, работают, живут, радуются жизни. Мне не до веселья.
6. Новые знакомые
В один прекрасный день, выйдя с ребятами на улицу, мы встретили супружескую пару. Ими оказались бывшие друзья Алика с Леной, а теперь просто знакомые – Женя и Оля. Он – типичный еврей с грустными глазами, седой бородкой, изможденный, уставший, лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Она – приятная миниатюрная брюнетка неопределенного возраста ( маленькая собачка всегда щенок). Почему «бывшие» друзья? Впоследствии, я узнала эту историю от ребят.
Они раньше жили в одном здании, в том самом испанском районе. Дружили, отмечали вместе все праздники, забегали «на кофе» в течение дня и всячески помогали друг другу. Женя работал водителем на своем лимузине, Оля – хомотендом. Все было замечательно до 11 сентября 2001 года. Небезызвестный день, когда взорвали Близнецы. У Жени заработки стали намного меньше. Не сразу. К тому времени, как мы познакомились не было уже ни заработков, ни лимузина. Он прозябал без работы что-то около полугода, ничего не подыскивая и понемногу опускаясь – строил воздушные замки. Пытался зарабатывать на сток-маркете в Интернете. Поскольку своих денег не было, а он считал, что все обязательно получится и он станет как минимум миллионером, он пытался вовлечь в это дело всех, с кем его сводила судьба. А вдруг получится? Вдруг кто-то клюнет и одолжит денег?
Оля же работала семь дней в неделю сиделкой. Причем, брала она самых тяжелых стариков – лежачих. За них больше платили. Ведь надо было как-то содержать семью…
Где-то за год до нашего приезда, еще живя в том самом испанском районе, Оля провалилась в снег возле здания, в котором жила, и вывихнула ногу. Женя, проживший в Америке уже тридцать лет и считавший, что он знает все, решил, что это их шанс заработать большие деньги. Ну не миллион, конечно, но, как минимум, тысяч сто, которые он непременно вложит в сток-маркет и уж тогда миллион в кармане наверняка. Как? Засудить владельца здания! Да-да. В Америке такое возможно.
Можно засудить кого угодно. Поскользнулся на мокром полу в супермаркете, упал – открыл case( дело) против супермаркета. Обжёгся в кафе – case против кафе. Упал на нерасчищенной дорожке – case против владельца здания, к которому относится дорожка. Поэтому везде «для идиотов» пишут: «Осторожно, мокрый пол!», «Осторожно, горячо!». Зимой везде все чистится. Я не говорю о больших паркингах возле супермаркетов. Вы можете увидеть женщину, чистящую лопатой снег возле своего бутика или хозяина, очищающего тротуар возле своего дома. Потому что если, не дай бог, кто-то упадет на территории, принадлежащей тебе, пострадавший может подать в суд. А суд – это очень много потерянного времени, нервов, денег на адвоката, не говоря уже о повышении страховки за дом или бутик. Все застраховано. Платить будет страховая компания. Но сумма страховки возрастет.
Женя с Олей подают в суд на владельца здания. Не смотря на то, что у них уже была задолженность по квартире. Не предупредив владельца здания. Ведь можно было договориться… Через пару недель их выселяют из здания за неоплату арендной платы. Была причина. А дело? А дело не было закрыто еще на момент нашего приезда.
Поэтому все реже и реже Алик с Леной приглашали Женю с Олей в гости и старались общаться с ними по минимуму. Им было неудобно и перед владельцем здания, с кем они находились в приятельских отношениях, и перед друзьями, которых Женя пытался вовлечь в свои игры. Но это я уже узнаю потом. А пока мы, как и полагается, были представлены друг другу. Оля сразу стала приглашать нас с Данькой в гости.
–
Мы недалеко живем, вон за тем поворотом. Приходите. Вам ведь все равно сейчас делать нечего. Я вкусно готовлю.
–
Спасибо. Придем, – поблагодарила я.
Мне было их жалко. От них отвернулись все. Даже дети.
Рассказав мне историю Жени с Олей, Алик предупредил меня:
–
Ника, Женя наверняка будет просить у тебя денег взаймы. Даже не думай давать. Назад ты их не получишь.
Через несколько дней, выйдя погулять с Данькой, мы опять столкнулись с этой парой. Слово за слово – мы оказались возле их дома. Они предложили зайти.
Пара снимала трехэтажную маленькую квартиру с двумя спальнями, с отдельным входом прямо с улицы. Фактически, первого этажа не существовало как такового. Это был вход. Крутая лестница вела на второй этаж, где располагалась очень маленькая гостиная, в которой только и вмещалось, что пара кожаных диванов со столиком и телевизор. Здесь же размещалась кухня ( студийный вариант), не отделенная стеной и гостевой туалет. Две маленькие спальни и удобства находились на третьем, хозяйском этаже. Уютно, но очень тесно. Везде расставлены фотографии Жени-Оли. Вот их свадьба. Вот Женя возле лимузина. Совсем другой человек – черный костюм, белая рубашка, бабочка. Ничего общего с этим опустившимся человеком с грустными глазами.
Навстречу выбежал черный кот и сразу ринулся ко мне.
–
Странно, он всегда прячется, когда кто-то приходит, – сказала Оля.
–
Меня кошки любят, – ответила я, гладя кота.
–
У этого кота интересная история, – продолжила Оля.– В этой квартире нельзя держать животных. Мы подписали соответствующие бумаги и, в случае, если его кто-то обнаружит, будем платить большой штраф. Взяли кота на свой страх и риск. Так он, поганец, такой умный. Как чувствует, что ему нельзя здесь быть. Только кто-то звонит в дверь, мы говорим: «прячься!» и он моментально бежит на третий этаж прятаться.
Первый раз вот вышел, надо же!
Женя оказался родом из Одессы.
Мой любимый город. Я там родилась и прожила десять лет. Мои родители и все немногочисленные родственники оттуда. Судьба занесла нас в другой город Украины, а потом не дала вырваться назад, в Одессу. Но Одесса – это не город, это целый мир. Мы жили в центре и я знаю буквально каждый камень на Дерибасовской, Садовой, Советской Армии, Соборной площади и в Городском Саду. Мы обожали прогуливаться с мамой по Приморскому бульвару и спускаться по Потемкинской лестнице в порт. Моя мама, как истинная одесситка, всегда любила покушать. В начале прогулки покупалось грамм двести колбаски. «Докторской» или «отдельной», в центральном гастрономе на Дерибасовской.
–
Порежьте, пожалуйста! – просила мама продавщицу.
Пока мы доходили до « Золотого ключика» на той же Дерибасовской, мама уже забывала, какую колбасу она ела. « Золотой ключик» – это огромный кондитерский магазин. Там и торты, и пирожные и, конечно же, изобилие разных конфет. Все стены расписаны персонажами из сказки «Золотой ключик» и очень вкусно пахнет шоколадом. Мне были более интересны персонажи из «Золотого ключика», которые я рассматривала, когда мама стояла в очереди, чем конфеты.
–
Никуля, какие конфеты купить? – спрашивала мама.
–
Мне все равно, – отвечала я равнодушно и, задрав высоко голову, продолжала рассматривать Мальвину в голубом платье с бантом.
Я, в отличие от многих детей, не любила сладкое. Мама покупала «метро в шоколаде». Практически всегда. Я даже цену помню до сих пор – тридцать три копейки за сто грамм. Обычно покупалось грамм двести, которые съедались по мере нашего дальнейшего продвижения в порт.
А одесские пляжи? Вы нигде не увидите такого, как на одесском пляже. Мы обычно ездили на Лонжерон. Вниз вела длинная лестница. Много пролетов. Тем, кто спускался было легче. Они видели блестящую полоску моря где-то далеко внизу и потные красные лица пляжников, поднимающихся наверх. Полоска моря манила. Вот сейчас спущусь и сразу же в воду. Тем, кто поднимался было гораздо трудней. Альтернативы не существовало. Сумки, коляски в руки – и вперед. На троллейбус номер два.
На пляже – камню упасть негде. Сначала ищем место. Если лежа на животе есть возможность не нюхать пятки соседа, впереди лежащего, считай, повезло!
Со всех сторон доносится:
–
Эдинька, иди скушай котлетку!
–
Ирмочка, не заходи глубоко в воду. Этот ребенок сведет меня с ума!
–
Августа, пока не съешь бутерброд – не сойдешь с подстилки!
Пойти на пляж – считалось оздоровить ребенка. Тогда никто еще не знал о вредном воздействии солнца и все шли на пляж в самую жару – к обеду.
Когда начинался «перекус», на подстилку выкладывалось содержимое необъятных баулов: литровая банка с вареной молодой картошкой, приправленной чесночком и укропчиком, бутерброды с докторской колбасой, которая к тому времени становилась уже не розового, а зеленоватого цвета, огурцы, помидоры, иногда курица и литровая банка с клубникой на десерт. Почему клубника оказывалась в банке? Потому что одесситы отрезают хвостики от клубники и пересыпают ее сахаром. В банке клубника пускает сок и это самое вкусное. Но сока мало и за него всегда шла борьба между мной и братом. Я до сих пор пересыпаю клубнику сахаром. Иначе не вкусно. Обязательно перед входом на пляж покупались семечки или рачки. Какой же пляж без семечек?
В Одессе всегда был культ толстого ребенка. Толстый – значит здоровый. Я же была очень худенькой.
–
Красивая девочка, но очень худенькая, – говорили обычно при встрече на улице мамины знакомые.
–
Вы проверяли ее на глисты? – этот вопрос следовал обязательно.
В Одессе считали, что если ребенок худой – это стопроцентные глисты. Глистов у меня, конечно же, не было. Чем меня только не пытались кормить мама с бабушкой, чтобы «ребенок хоть немного поправился» и за него не было стыдно перед знакомыми. Тщетно!
Первые мои друзья и подруги были в Одессе… И даже первая любовь в детском саду. В честь этого мальчика я назвала своего брата, родившегося на семь лет позже, тоже в Одессе. Мы жили на Садовой. Двор, отделенный от улицы громадными чугунными воротами с калиткой в рост человека. Папа любил носить меня на своих плечах. Как-то раз, забыв, что я восседаю на нем, он вошел в эти ворота. Результат забывчивости не заставил долго себя ждать. Шишка расцвела на моем лбу ярким цветом.
Кто только не проживал в нашем дворе! И украинцы, и русские, многочисленные евреи и греки. Каких фамилий здесь только не было… Семейство Нетреба соседствовало с семьей Лившиц… Но особенно мне нравилась загадочная фамилия Попандопуло! Мы жили в большой коммунальной квартире с пятью табличками на двери – столько было семей. К сожалению, дружны семьи между собой не были. А совсем наоборот. Шла борьба за выживание. У кого больше членов семьи – тот и получает вновь освободившуюся комнату. Ивановы родили ребенка, ну и Сидоровы не должны отставать. Впоследствии, эта постоянная борьба и невозможность улучшить свои квартирные условия и сыграла свою роль в переезде нашей семьи в другой город.
После отъезда мы продолжали ездить с мамой и братом в Одессу каждый год на все лето. Таким образом, до восемнадцати лет я посещала Одессу ежегодно и даже пыталась поступать на иностранный факультет одесского университета. По английскому получила пять, а на последнем, истории, меня срезали. Наверное, на мое место был уже претендент. Вуз-то престижный!
Ну, и особое внимание я должна уделить одесскому юмору. Я не говорю про знаменитостей. Я имею в виду юмор, который есть в каждой семье. Одесский, но с примесью своего, только тебе известного. У нас была очень шумная, типично одесская, семья. Все кричали, смеялись, ругались, пели и постоянно шутили. Поводов для шуток было не счесть, учитывая, что всю жизнь с нами прожила моя любимая бабушка, воспитавшая меня – мамина мама, таким образом «тещенька» для папы. Шпильки бумерангом летели от папы к бабушке и обратно. Бабушка в нашей семье была самой старой одесситкой и ее юмор я до сих пор вспоминаю, как вспоминаю ее с большим теплом и любовью. Ей не суждено было умереть на Родине, в ее любимой Одессе.
Когда по телевизору показывали Одессу и, особенно, когда звучала песня Леонида Утесова «Про Одессу» мы втроем – я, мама и бабушка ревели возле телевизора. Надо заметить, до сих пор, когда слышу эту песню я не в силах сдержать слезы.
Долгое время я не посещала этот город – переезд в Москву, замужество, рождение ребенка, перестройка. Не до Одессы. И вот в 1994 году мы с подругой решили на майские праздники вырваться в Одессу. Что же я вижу? Полуразрушенный город… Памятники архитектуры, которые в Европе берегли бы как зеницу ока и показывали туристам, здесь стоят как после бомбежки. Ужас!
А лица? Куда делись одесские лица? Где эта смесь кровей, благодаря которой одесситки считались одними из самых красивых женщин? Мне навстречу идут простые деревенские лица. Одесситы все давно уехали. Место их заняли Молдаванка и Пересыпь. Там всегда жила «деревня».
Разочаровавшись, я больше в Одессу не ездила. Но все равно каждый одессит мне интересен априори.
Вернемся к Жене. Он приехал из Одессы тридцать лет назад с женой и двумя дочерями – в первую волну эмиграции. В то время большая еврейская община находилась в Бостоне, где они и обосновались. Со временем встали на ноги, открыли семейный бизнес. Купили дом. Дети закончили школу и поступили в колледж. Все было отлично. Хорошие дорогие машины в гараже, новейшая техника, дом – полная чаша. До тех пор, пока Женя не влюбился. В жену своего друга. Взаимная страсть разгорелась так сильно, что оба решили развестись. Развод для мужчины в Америке – это катастрофа. Он теряет практически все.
Женя развелся, а его «любовь» в последний момент передумала. Наигралась и вернулась обратно в семью. Остался Женя у разбитого корыта – ни жены, ни любовницы. Более того, он потерял дом, половину бизнеса, львиную долю своих сбережений на счетах и, что самое главное, доверие и уважение дочерей. Деньги можно заработать. Доверие не купишь даже за самые большие деньги. Младшая дочь до сих пор с ним не общается. Старшая, уже ставшая врачом и проживающая в Манхэттене, старается свести общение к минимуму. Она замужем за американцем, свой бизнес, все налажено – ей не нужен лузер-отец. Тем более отец, предавший семью.
Свою половину бизнеса он продал, на что купил небезызвестный лимузин и жил все это время. Вот такая история Жени.
Оля из Новосибирска. Она приехала без документов к дочке, проживающей в Нью Джерси, ухаживать за внуком. Да так и осталась на неопределенный срок, с истекшей визой. Через какое-то время помощь мамы уже не понадобилась и дочка, с подачи мужа, зятя Оли, в прямом смысле выставила ее на улицу. Через что только не прошла Оля, пока не встретила Женю. Без документов, без языка, без жилья. Она, очень доверчивая по натуре, столько раз была обманута нашими ушлыми эмигрантами!
На момент встречи с Женей она работала в русском магазине, продавщицей. Женя зашел за колбаской. В тот же вечер Оля переехала к нему. Через какое-то время они поженились. Женя был американским гражданином. Соответственно, через какое-то время, как законной жене, Оле полагалась Грин Карта. И все было неплохо до того момента, с которого началось наше знакомство с этой парой.
Можно понять Олю, которая «мыла жопы», как она выражалась, старикам, чтобы не протянуть ноги им двоим. Она, конечно, не только «мыла жопы», но и готовила, убирала, стирала и развлекала этих же стариков чтением книг или рассказами из своей жизни. Она была добра и безотказна. И старики этим пользовались. Как-то заставили ее помыть окна в квартире, что абсолютно не входит в обязанности «хомотенда».
А что же Женя? Женя не искал работу. Он думал, что работа сама его найдет. Не смотря на тяжелую финансовую ситуацию в семье, он не хотел себе отказывать в маленьких удовольствиях, коими были сигареты и выпивка. Он курил одну за другой. В квартире можно было «топор вешать». Причем курил недешевые – заботился о здоровье. Он не был алкоголиком, отнюдь. Евреи никогда не бывают алкоголиками. Но пропустить рюмку-другую за ужином не отказывался. Пропускалась, как правило, водка. Береглось здоровье и водка покупалась самая дорогая.
И строил воздушные замки… Какой женщине бы это понравилось?
Конфликт зрел давно. Оля надеялась, что Женя все-таки найдет какую-нибудь работу, но он не торопился. Четырнадцать долларов в час? Это мало! Он не понимал, что уже не будет тех времен: « до 11 сентября 2001 года». И тех денег тоже не будет. А надо продолжать жить и платить по счетам.
Каждый раз, когда мы с Данькой приходили к ним в гости ( как правило вечером, так как находиться «дома» уже было невозможно – у нас тоже назревал конфликт), спектакль разыгрывался по одному и тому же сценарию.
Готовился ужин, садились за стол. После пары рюмок водки Оля расходилась и начинала высказывать свои претензии к Жене, взывая к его совести, а он только курил, молчал и смотрел на нее свои грустными глазами, напоминая мне старого ослика.
В один из таких вечеров я узнала, что у Оли в Новосибирске остался сын, которого она не видела уже семь (!) лет. Те долгие семь лет, которые она жила в Штатах и не могла выехать из-за отсутствия документов. Вернее, выехать-то она могла. Назад бы ее никто не впустил. С ним все в порядке, он живет с отцом. Они перезваниваются, она высылает какие-то деньги. Но не видеть ребенка семь(!!!) лет. Не потому что тебя лишили материнства, а просто по собственной воле. Мальчику четырнадцать, как Даньке. То есть в последний раз она видела сына, когда он только пошел в школу. Для меня эта новость явилась «громом среди ясного неба». Я этого не понимала и, наверное, не смогу понять никогда. Зачем нужна тогда эта Америка? Что здесь вообще делать, как жить, когда ты знаешь, что где-то далеко, на другом континенте, живет родное тебе существо. Без тебя. Не просто родное, а вышедшее из тебя, твой кусочек, твоя плоть. Живет, развивается, взрослеет, ходит в школу, ложится спать, а ты даже не можешь его обнять и пожелать «спокойной ночи». Ты ни-че-го не можешь! Потому что он далеко и неизвестно, хочет ли он тебя уже видеть вообще. Ведь дети жестоки! Они не прощают предательства.
Может быть, я сумасшедшая мать. Да, я согласна, жизнь – штука непредсказуемая и ситуации в ней бывают разные. Не судите и не судимы будете… Но я всю свою жизнь думала прежде всего о Данииле. Да и сюда, в Америку, приехала больше для него, чем для себя. Я знала, что этот шанс нельзя упустить прежде всего потому, чтобы дать Даньке возможность состояться как личность – у него все дороги открыты! Будучи уверенной, что сама я здесь уже вряд ли достигну каких-то высот! Но ради него, моего сына, я рискнула.
В моей жизни был всего один момент, когда нам пришлось расстаться с Даником. 1994 год. Ноябрь. Я улетала на Канарские острова по работе. Предположительно на три месяца. Мы только развелись с его отцом, но жили все вместе в одной квартире с ним и его родителями. Даник оставался с бабушкой, моей свекровью. Ему не было еще пяти лет. Может, сказалось эмоциональное напряжение после развода, а может негативное отношение ко мне бывших свекров. Не знаю! Но момент, когда мне надо было выходить из квартиры с чемоданом , чтобы уехать в Шереметьево, я запомню на всю свою жизнь. Данька обхватил мои ноги и смотрел снизу, с высоты своего росточка, мне в глаза. И столько было всего написано на его мордашке, словами не передать: испуг, грусть, сожаление, крик души. Глаза ребенка, который понимает, что его бросают, оставляют, может быть, навсегда. Быть может, его бабушка настроила, что я уезжаю насовсем, не знаю. История об этом умалчивает. Я готова была бросить все и никуда не ехать. Но ехать я была обязана.
И вот, картина маслом. Я, вырвавшись из холодной, серой, промозглой ноябрьской Москвы стою на громадной террасе апартаментов, которые выделила мне принимающая сторона на Тенерифе, увитой яркими экзотическими цветами. Передо мной, метрах в тридцати, океан бьется о камни. Тепло, хорошо! Сказка! Только не нужна мне эта сказка!
Я стою и реву, как белуга. Как вы думаете,что я видела перед собой? Океан? Нет! Я видела растерянные глаза своего малыша, которые кричали:
–
Мама, не оставляй меня!
Через месяц я вернулась назад.
Но вернемся к Америке. Впоследствии я узнала еще несколько таких же мам, которые оставляли своих детей в России. Кого с бабушкой, кого с отцом. Некоторые устроившись, оформив документы вызывали своих детей сюда. Некоторые не имели возможности фиктивно выйти замуж или получить документы другим путем. И выехать не могли уже назад – хлебнули «американской жизни». Так и продолжали переписываться- перезваниваться со своими детьми, оказывая им материальную помощь. Разбитые судьбы....
В Америке среди эмигрантов очень много разбитых и искалеченных судеб. Сколько приехавших семей разводятся здесь! Причем, вполне приличных. Под словом «приличных» я подразумеваю семьи, которые на Родине вряд ли распались бы. Что же происходит в Америке? Ведь эмиграция, наоборот, должна сплачивать! Потому что тяжело. Она и сплачивает… Вначале. А потом проверяет на «вшивость».
Маша и Олег приехали из Питера ( тогда еще Ленинграда) с дочерью. Оба получили медицинское образование на Родине. В Америке, чтобы получить «лайсенс» для работы врачом надо сдать очень много экзаменов. Далеко не у всех наших соотечественников получается с первого раза. А у многих не получается вообще. Все зависит от массы факторов – способности к языкам, в частности. Ну и, конечно, все эти экзамены не бесплатные. Для этого нужны немалые деньги. Подтвердить свое медицинское образование здесь приехавшей паре одновременно непозволительная роскошь. « Сначала будет учиться Олег, а уж потом Маша», – решили ребята. Через что только не прошла Маша, чтобы дать возможность получить Олегу американский диплом. Она работала на самых «грязных» работах: и за тяжело больными ухаживала, и кровь брала у зараженных СПИДОМ…
Олег выучился. Его приняли на работу в престижный госпиталь с хорошей зарплатой. Через несколько месяцев он объявил Маше, что уходит от нее. К кому? К бывшей однокласснице из Ленинграда. Как оказалось, он любил ее всю жизнь. Не помню, жила она уже в Америке или он ее привез сюда. Но это уже не суть важно. Маша остается одна с ребенком. Без образования, без средств, а главное униженная и с разбитыми надеждами. В будущем все у нее сложилось хорошо. Она получила диплом врача здесь, вышла замуж за своего однокурсника и родила вторую дочь. Оказавшись очень сильным человеком, она не сломалась.
Еще одна пара из Ленинграда. Света и Валентин. Приехали в начале 90-х по еврейской линии. Всей семьей – папа и мама Валентина, молодые и дочь Алиса восьми лет. Молодые познакомились в геодезическом институте, где вместе учились. Валя – коренной ленинградец. Света приехала из Украины. Красивая пара. Первая любовь у него и у нее. Поженились. Через год родилась дочь. Жили с родителями, заканчивали институт. По распределению после окончания поехали на Дальний Восток. Свету матушка-природа наделила модельной внешностью, которая и сыграла решающую роль в ее дальнейшей судьбе. Высокая, стройная, натуральная блондинка с голубыми глазами. Она даже закончила курсы в ленинградской Школе манекенщиц и подрабатывала там иногда.
Так бы и жила молодая красивая семья в Ленинграде, растила ребенка, может, родила бы еще одного ( Света хотела иметь троих детей), работала, отдыхала, решала проблемы и вместе старилась.
Но судьба распорядилась иначе. Отец Валентина, еврей, всю свою жизнь грезя Америкой, хотел увезти семью еще раньше, когда Валя учился в школе, но сын и мать были против. Пришло время и Валентин понял, что нет будущего в Советском Союзе. Надо «делать ноги». Он подает документы на выезд и через год семья выезжает в полном составе.
Вначале Америка показалась не такой гостеприимной, как ожидалось. Осели всей семьей в Нью Джерси, в одной квартире. Родителям государство оплачивало часть аренды и поскольку самое дорогое здесь – жилье, было сносно. Но в этом возрасте мозг не так восприимчив ко всякого рода новой информации и, в частности, к языкам. Папа понял, что в Америке его не ждали. Он, таксист, всю жизнь колесивший по улицам Ленинграда, не мог приспособиться к местным указателям, улицам, дорогам и языку. Пришло разочарование и глубокая депрессия. Мама, русская, вообще не хотела уезжать из Советского Союза – решилась на отъезд только ради сына и внучки. Работать она не собиралась, впрочем, как и учить язык. Слишком поздно. Родители принимают решение переехать в Бруклин – там много русскоязычных. Надеялись, что будет лучше среди своих.
С отъездом родителей молодым приходится платить полную стоимость арендной платы за квартиру. Валентин идет работать. Ночами. Днем он учился на компьютерщика. Света устраивается хомотендом. Было несладко. Как удалось Свете вспомнить свою вторую профессию манекенщицы? Как она, фактически без языка, нашла агентство, в котором начала работать? Сейчас значения уже не имеет. Но фортуна повернулась передом. Она стала работать в этой отрасли. Через какое-то время Светлана, человек очень общительный по натуре, становится «пиарщиком». Вращалась среди таких, как Vera Wang, Donna Karan и других известных личностей модельного бизнеса. Появились хорошие деньги. Окружение сменилось. Место эмигрантов заняли модели и миллионеры.