Ходячие библиотеки

– Проклятье, – выругалась я, почувствовав, как по позвоночнику бежит ледяной холодок, – он же обещал мне. Он же клялся мне оставаться в милосердном доме!

Поднявшись, я прыгнула на крупный камень вниз. Дайри посмотрела на меня с крайней степенью неодобрения и приникла к винтовке. Да, нам придется стрелять, Дай. Сегодня мы будем стрелять, и не промахнись, милая. Ради всего, что тебе дорого, – не промахнись!

– Мастер Сдойре! – позвала я.

Вздрогнув, мужчина остановился и посмотрел в мою сторону единственным спасенным врачами глазом. Я отдала ему знак безопасности, продолжая спешно спускаться к воде.

– Мастер Сдойре, вы опять за свое? Вы понимаете, чем это для вас закончится?

– Люра, – хрипло выдохнул он, – Толстая Дрю с тобой?

Я выругалась. Я все, все понимала. Я ненавидела такие ситуации, и больше них я ненавидела только страсть мастера Сдойре в них вляпываться. Но… время сейчас такое. Сейчас такой мир.

– Попытка хорошая, но чернильная госпожа Люра не успеет никого доставить в свой ходячий дом. И ты, – произнес очень, очень спокойный голос с другой стороны переправы, – никого от меня не успеешь спасти. Говорят, – продолжил повествовать голос, и я разглядела его спускающегося к реке обладателя, – выловить из красного ручья мертвеца – к удаче. – Действуя словно с ленцой, этот самый обладатель вынул прекрасный начищенный скорострел. – Вот ведь кому-то скоро повезет, да?

– Привет, Красный Тай! – отдала я знак принятия. – Как дела бегунские? Как караваны грабятся, как поезда? Удачно ли продается ворованная выпивка населению? Все хорошо? А как там наш гид по вышиванию для слепых? Ты уже на два года просрочил его возвращение. Я тут зашла как раз уточнить – вы для слепых взяли потому, что стрелять не умеете или как?

Он выстрелил мне под ноги. Я не шелохнулась, потому что видела, куда он целится, но девочка на спине мастера Сдойре беззвучно заплакала. Я бросила взгляд на нее, бросила взгляд на сидящих у брода ребят на нашей стороне ручья, и у меня в голове все сошлось. Малышка посередине реки была единственной хорошо одетой и чисто вымытой здесь. Ее забрали недавно. Бросивший в меня камень мальчик пытался спасти именно ее.

Остальных детей выкрали из работных домов в разное время и держали в банде бегунов на черной работе, но эта девочка рассталась со своими воспитателями только что, и с ней иначе обращались. Ее собирались вырастить для себя.

– Боюсь, я не смогу вернуть тебе книгу, Люра. Она оказалась слишком удобной для некоторых дел и теперь безнадежна испачкана ликрой и кровью, но ей наше сотрудничество по душе. А вот своих детей, – бандит указал дулом пистолета себе под ноги, – я хотел бы вернуть назад.

– Конечно. Никаких проблем. Твои дети должны принадлежать тебе, Красный Тай, никто не решится с этим спорить. Ты только подожди, пока они вырастут до возраста найма, приди в работный дом, заплати взнос, купи медицинское страхование, и все. Ждать-то тут пару лет всего. Зачем же сейчас доводить дело до пальбы?

– Это золотые слова. Я люблю справедливость и лишних жертв не хочу, но ты же понимаешь, справедливость нужно ковать. Эта девочка – моя собственная дочь. Хочу ее вырастить. И отложенный подарок ей приготовил – целый город, объединяющий весь Апатитовый треугольник в один путь. Как тебе такое?

– Впечатляет, Тай. Настоящая великая мечта.

– Вот и верно. Впечатляет. Так что забирай своего старика и иди почитай еще своих книгек. Отбирать дочь у любящего отца – несправедливо, а тех, кто несправедлив, я привязываю за ноги к идущему дому и тащу до тех пор, пока от него только сапоги и не останутся. Сапоги я продам.

– Ситуация у нас не простая, – признала я. – И вы, и мы тут готовы идти до конца. Кто-то из твоих ребят точно умрет, да и ты на прицеле. Давай придумаем, как бы нам разойтись приятно.

– Не в этот раз, Люра. Мне для моей большой мечты нужны механоиды определенных талантов. Редких талантов. Как у моей милой дочурки. Так что, как видишь, тут вопрос больших денег. А где большие деньги, Лю, у тебя слова нетова.

– Нету слова «нетова», – тихо, но четко произнес мастер Сдойре, оставаясь к бегуну спиной.

– Что ты сказал? – ухмыльнулся бандит.

Помогший мне когда-то выбраться из банды бегунов механоид посмотрел на меня своим оставшимся глазом, словно извиняясь, и тихо попросил:

– Лю, девочка моя, забери, пожалуйста, из реки Соуранн. Еще тут простудится.

Я двинулась, но Красный Тай отдал мне знак револьвером. Послушавшись, я отстегнула пояс с патронами и оружием и вошла в зубодробительную холодную воду. Поток сносил мне ноги при каждой попытке шага. И я, экономя время и силы, протянула к девочке руки издалека. Как только она оказалась у меня на закорках, мастер Сдойре развернулся к бандиту.

– Ну что? Давай все честно решим. Ты и я.

Красный Тай ухмыльнулся, отдал своим ребятам знак не вмешиваться и убрал револьвер в кобуру. Мастер Сдойре показал свое оружие. Я угрюмо поплелась в сторону берега. Дети, до того сидевшие на берегу с пустыми глазами, сейчас бежали в сторону спустившегося вслед за мной Майрота. Я знала, что сейчас будет. И мастер Сдойре знал. Один только Майрот тут дундук на печи и не понимает ничего. Ему сейчас хорошо.

Красный Тай с молниеносной мастерской легкостью вскинул револьвер, выстрелил и упал ничком на красную почву каньона. Под ним начало расползаться из дырки в груди бурое кроваво-ликровое пятно. Я, стрелявшая в него в прыжке в сторону из своего запасного револьвера, шлепнулась с девочкой в бурную холодную воду и оружие выронила, треснувшись об острый камень на дне, а над ним река пронесла тело моего первого мастера. Того, кто только что умер, в прямом смысле слова сражаясь за будущее наших детей. Такие сейчас времена.

В водах холодных

Ледяная вода приняла нас в себя и понесла вниз по плато, не давая и надежды на то, чтобы хотя бы зацепиться за проносящиеся мимо каменные стены устья. Над нашими головами Дайри ловко уложила пару бойцов, и остальные боялись сунуться под винтовку снайперши. Поэтому спустившемуся к детям Оутнеру в одиночку удавалось прикрывать их отход к библиотеке.

Я пыталась выбраться к ним, но не смогла. Многочисленные ущелья нашего края вода выточила себе за годы и годы упорного труда. Я крепко, до онемения в пальцах и без того заклинивающих от холода рук, вцепилась в девочку, схватившуюся за меня как за последнюю надежду и стискивающую ножками меня вокруг пояса.

Мы обе старались что есть сил держаться на плаву, но бурное течение все чаще и чаще накрывало нас короткими хлесткими волнами, заставляя с головой погружаться в бурую воду. Краем глаза, надеясь, что мне только показалось, я заметила впереди порог.

В очередной раз вытянув над водой шею и снова проиграв попытку понять, куда мы движемся, я попыталась вспомнить, есть ли на красном ручье опасные места, и память дружелюбно подбросила стыдное воспоминание о том, как мы распотрошили книгу, наделали из страниц корабликов и устроили сплавной тотализатор для местных шахтеров и перегонщиков цистерн.

Суть такая: все делали ставки по номерам страниц, из которых сделан кораблик, и мы одновременно кидали их в воду с длинного колючего куска металлической сетки. Деньги получал тот, кто угадывал номер первого приплывшего кораблика. Если победителя никто не угадал, то мы всё возвращали, за минусом своего честного одного процента. Бизнес шел отлично до того момента, пока крупно не проигрался бригадир. Так я попала на каторгу… первый раз.

Итак, на красном ручье имелись опасные места. Перед порогом, вот этим самым, что будет сейчас, мы и установили другой кусок сетки, куда упирались кораблики. Потому что если отпустить кораблик дальше – вода просто проглотит его, и будет уже не найти. Я опять судорожно схватилась за ручки девочки, зажмурилась от гремучей смеси самого настоящего страха и острой надежды на то, что нас в прямом смысле пронесет мимо, но нас не пронесло. Мы уперлись.

Именно что уперлись, а не разбились и не захлебнулись. Я подняла взгляд и через заливавшую глаза воду увидела, что нас держит на той самой, ржавевшей здесь все эти годы, с самого моего детства, сетке уже знакомый мне паренек. Тот, что швырнул нам в окно камень. Сначала я не поняла, в чем дело, но потом все прояснилось: он забрался в реку прямо в беговых ботинках, надежно удерживавших его на дне. И ботинки он использовал не какие-нибудь. Он свистнул их у Красного Тая.

Я, приходя в себя и передавая ему девочку, чтобы тот закрепил ее на пассажирской выдвижной полуплатформе, прохрипела что-то невнятное, чтобы просто подать голос, и сама, преодолевая сковывающий суставы холод, зацепилась на подножке механика.

Паренек начал уносить нас из реки. Говорил он что-то или нет, я так и не узнала, потому что любой производимый нами шум мгновенно поглощался ревом резвящегося в смертельной пляске потока.

Стоило мне выбраться из воды хотя бы по плечи, как я оценила качество беговых ботинок на пареньке – отличные! Сработаны на заказ, развивали скорость больше Толстой Дрю, и хода в них километров на пятьдесят, а пыли почти не поднимали. Одним словом, красота, а не ботинки, за такие и убить можно. Уж я знала. Уж я-то точно знала.

– Как ты сумел подрезать ботинки Красного Тая? – хрипло и отчаянно прокашляла я вверх, на паренька, пытаясь не сорваться под весом собственного тела, ставшим совершенно неподъемным из-за онемевших мускулов.

– А что там уметь, арркей, они прямо на дороге стояли. Их даже никто не охранял.

– Конечно, они стояли без охраны! Красный Тай – ларр главной бегунской банды этих мест! Ему не нужно здесь ничего охранять, никто же…

– Чегось? – спросил у меня мальчик, и я страдальчески промолчала в ответ.

Никто же не хочет начать войну с бандой Красного Тая, совершив что-то глупое: украсть его беговые ботинки, например, или… ну… или… убить его. В моем представлении об идеальном я собиралась в нужный момент ловко развернуться на каблуках, выхватить револьвер и одним точным выстрелом от бедра уложить бандита, сделав это так, словно мастер Сдойре сделал это собственными, почти беспалыми, руками.

Но получилось, к сожалению, как получилось, и мало кто поверил бы теперь в то, что я и мастер Сдойре действовали в рамках хоть каких-то устоявшихся правил, а бандитские правила куда строже цивильных. У цивильных правил есть буквоеды. Они постоянно их туда-сюда переворачивают, а по-бандитски ты или фарна, или шпала. И Толстая Дрю со всеми ее обитателями теперь точно не заслуживает к себе честного отношения. Над нами теперь нет ферзей, значит, за нас вступиться некому и нас очень даже нужно наказать. А о наказании Красный Тай уже все рассказал.

– Давай вдогонку библиотеки! – прохрипела я.

– Точно? Ее ужо догоняют. Скоро уже…

– Давай! – заорала я что было силы, и паренек припустил.

Как только он это сделал, я поняла по крайней мере бо́льшую часть ошибок, что совершила, отдав этот приказ: во-первых, место механика не предполагало, что какой-нибудь идиот останется на нем во время бега; во-вторых, со мной находились двое детей, и я только что заставила их лезть прямо в гущу погони за странствующей библиотекой, которую собирались догнать и спалить члены чуть ли не самой многочисленной в наших краях банды; в-третьих, у меня не осталось оружия, и, даже если бы мы догнали тех, кто догонял нас, я все равно ничего бы не смогла предпринять.

– Сто… ой. Сто… ой, ой, – начала командовать в такт размашистым и тяжелым шагам паровых ботинок я, на что паренек зыркнул на меня очень сурово и приказал:

– Так, не ойкайте. Вы же взрослая!

На этом он побежал быстрей, и очень скоро из головы у меня вытрясло буквально все, что в ней оставалось, считая мое собственное имя. Единственная мысль, упорно зацепившаяся мне за подкорку и так и не нашедшая для себя никакого словесного выражения, – требование от мозга к телу любыми силами и средствами подняться на место стрелка, где свернулась в холодный дрожащий комочек девочка.

Главное в таком деле – всегда иметь хотя бы три точки опоры: или две руки и нога, или две ноги и рука, или нога, рука и, как в моем случае, хвост. Словом, благодаря моей прекрасной физической форме и животворящему ужасу я, непрестанно пополняя словарный запас обоих нежных созданий сложными, но не слишком печатными оборотами, принялась искать, как пристегнуть малышку к платформе.

Будь все по правилам, мы нашли бы здесь монтажный крепеж – пояс, способный затянуться даже на швабре, тросы с надежными карабинами и шлем, но на деле из крепежей существовал только снайперский. Это чудо бандитской инженерии позволяло фиксировать ноги стрелка на месте, и тот, после многих и многих тренировок, двигался одновременно со своим бегуном и мог очень метко стрелять.

Что сказать: ноги у стрелка Красного Тая крупные. И еще механические – крепление должно было пройти сквозь стопу. Надежно, но не для преимущественно органической девочки.

В итоге я просто привязала ее своим поясным ремнем к ограждению. Сама же распрямилась, решив наконец остановить нашего юного бегуна, и чуть не поймала пулю в висок: мы оказались посреди захвата Толстой Дрю. Это как захват поезда, но только библиотеки; и мы дрались за библиотеку, но бежали вместе с бандитами. Бежали и остановиться не могли, потому что бандиты оказались со всех сторон от нас.

И они все стреляли. Пока не по нам, длилась та благостная еще секунда, когда они не осознали, что среди них затесались посторонние, но очень скоро они бы неизбежно поняли, что эти посторонние не просто есть, а еще и в ботинках их главаря. Да. А библиотека, наоборот, не отстреливалась. И не выставила спрятанные в стенах шипы. Единственный, кто время от времени спускал, правда не давая при этом промахов, крючок, – Дайри на крыше.

Какая может быть причина для тех, кого собираются догнать и разобрать на винтики-косточки, не защищаться? Для Толстой Дрю и ее команды только одна – боязнь попасть по своим. Они молчали, что боялись задеть нас. И Дайри боялась, поэтому била наверняка, а значит, слишком медленно, со слишком большим для себя риском.

– Поворачивай! – не своим голосом заорала я на мальца.

Тот подмигнул, отдавая знак того, что понял, и действительно повернул – прямо на ближайшего бегуна. Тот в мгновение ока понял, что к чему, и перевел свою винтовку на нас. Думать стало некогда, и я прыгнула к нему на закорки, отобрав пистолет и вырубив его рукоятью. Нас обоих спасло то, что ботинки он перевел в автономный ход и они не остановились, оставшись без бегуна, и не развалились, так как их крепил один к другому предохранитель.

Оказавшись на месте выпавшего бандита, я, прежде чем снять ботинки с автохода, проверила их на заначки оружия и сразу же нашла второе ружье. Как и следовало ожидать – заряженное и готовое к бою. Все еще пользуясь последними секундами неожиданности, я развернулась и сняла тех двоих, что каким-то образом оказались позади. Теперь нас уже точно заметили.

Я крикнула детям, страшно вращая глазами:

– В сторону! В сторону!

– Понял! – отрапортовал паренек и снова пошел на таран соседа.

Мальчишка подпрыгнул, прекрасные ботинки спружинили как надо, и вот он уже сбил в движении очередного противника в обоих смыслах: и с ног, и с ботинок. Девчонка же в это время что-то нашарила на платформе, не иначе тайник, и как только эти двое вырвались из клубов пыли, я увидела ее на месте снайпера с винтовкой.

Это уже оказалось выше моих сил. Я бросилась ближе к ним, чтобы оказаться на линии огня между детьми и бандитами, находясь в веселом предвкушении того, кто – свои или чужие – меня подстрелит быстрее. Патронов в двустволке больше не осталось, весь запас боеприпасов бегун, к сожалению, нес на себе.

Я устремила страдальческий взгляд на Толстую Дрю и сделала это как раз вовремя для того, чтобы понять, куда ее несет. Оутнер однозначно правил к нашему месту-на-всякий-случай. Жуткое дело, но рулевому я доверяла.

– Крепитесь к дому! К дому! – крикнула я детям, те побежали быстрее, но, конечно, не могли догнать библиотеку, находящуюся на пределе хода, а точнее – близко ко взрыву парового котла.

Мне оставалось только надеяться, что смекалистый парень верно меня понял хотя бы раз, и чудо случилось: когда дом резко затормозил, мальчик тоже подался назад, синхронизируя скорости, и мягко пристыковался к библиотеке.

Я в этот момент сделала то же самое. Я перелезла со своих ботинок на ботинки ребят, крепко их обняла и вдавила головами в стену, чтобы они не видели, что сейчас будет.

А случилось вот что: Толстая Дрю развернулась к бандитам другой стороной, открыла фронтальные окна и дала залп из всех бабушек, а задом, то есть непосредственно нами, понеслась, набирая и набирая скорость, прямо к обрыву. Мы много раз репетировали этот маневр в полной секретности, и мало что я в жизни не любила так, как его.

Но Оутнер знал, что делает. Оутнер знал Толстую Дрю как самого себя, а может, даже и лучше, потому что себя лет до девятнадцати он помнил плохо, а каждый день с Дрю все те девятнадцать лет, что он провозился с механизмами нашей старушки, мог в любой момент разложить хоть по часам.

Итак, мы прыгнули. Я заорала, дети заорали, все внутри Толстой Дрю заорали тоже, а дом еденько хихикнул и перенес свою металлическую тучную тушу через провал каньона с одной стороны на другую на небольших раздвижных крыльях. И мы приземлились. Я расслабила руки и осталась лежать звездочкой на земле.

На другом конце каньона бандиты, не обладавшие таким прекрасным прыгательно-планирующим оборудованием, только и могли что палить в воздух, думая, что нас этим устрашают. Меня же эти звуки, наоборот, только радовали, потому что я прекрасно знала две вещи: дальность стрельбы и стоимость патронов. А послушать, как твой недруг беднеет, всегда приятно.

– Помочь? – галантно спросили усы на вызывавшем у меня изжогу лице. Я сама встала.

– Помогите лучше детям. Видите, они до смерти перепуганы.

Мой клиент посмотрел на детей, восхищенно разглядывающих усовершенствование Оута и засыпающих его вопросами, а потом направился ко входу, бросив мне мимолетом:

– Не удивительно, вы же убили их отца.

Я развернула его за плечо и заставила смотреть себе в глаза, пихнув приклад ружья под подбородок.

– Этот так называемый «отец» относился к ним как с собственности. Он не хотел, чтобы они учились!

– Во имя Сотворителя, да что с вами такое случилось, что вы так реагируете? – нахмурился он, деловито убирая приклад от лица. – Это же образование, а не война!

– Это фронтир! – не закричала, низко зашипела я. – Здесь всё – одна сплошная война! А образование – это всегда война: не на смерть, так за жизнь! Лучшую жизнь, чем могло себе позволить прошлое поколение. И я буду драться за то, чтобы этот шанс был у талантливых и умных детей, кому просто не повезло родиться в плохом месте и в плохое время.

На этом я развернулась и зашла в Толстую Дрю. Та от души хлопнула дверью, случайно прищемив мне хвост, и наступила, как ни странно, тишина.

Проснулась Луна

– …вот. Собственно, поэтому мы и не можем развести вас по вашим поселкам прямо сейчас, – закончила я объяснять нашим студенткам, почему мы оказались в бегах.

Я сидела, скрестив ноги на 78-78-АР-500, и терпеливо ждала, пока Дайри закончит с моим хвостом. Она уже разнесла по книжному лекторию печенье и ароматный чай и теперь принялась накладывать мне шину на прищемленное место. В особенно болючие моменты я впивалась зубами в автоматический карандаш.

– Как только мы переберемся из зоны влияния дружественных Красному Таю банд в ближайший неподконтрольный им город, вы сможете добраться домой по железной дороге. Не бойтесь, вас внутри никто не видел, так что вам лично ничего не грозит.

– Вы надолго скроетесь из наших краев, милочка? – поинтересовалась пожилая Майранн, в рабочие годы стрелочница на железной дороге.

Я прикусила карандаш, мрачно выдохнула и ответила честь по чести:

– Пока не знаю. Не думаю, что в истории этих мест когда-нибудь случалось такое, чтобы библиотека разозлила и настроила против себя разом все окрестные банды…

– А я помню, такое случалось, – уверенно прошамкала пожилая Тейверр. Эту женщину помнили только старой даже самые пожилые наши студентки, и ее подводило все что угодно, но не память. – Когда здесь только начали закладывать добычу, после реосвоения сразу это случилось, в город приехал господин главный библиотекарь. Вот он ударил железным кулаком по разгулу местной преступности.

– И как ему удалось справиться? – нежно спросила Дайри, вынимая у меня изо рта карандаш, чтобы его протереть, дезинфицировать и выдать мне снова.

– Да никак, милочка, расстреляли его среди бела дня на главной улице… хотя улица тогда всего одна и была, да-да. Конфекты у него все посыпались…

– Душечка, а какие конфеты? – деловито уточнила у нее уважаемая Майранн. Та очень гордилась тем, что прекрасно ориентировалась в сладком, и часто специально уточняла вид сладостей, чтобы во всеуслышание объявить их название.

– А вот такие разноцветные шарики, в белых салфеточках они продаются.

– А! Так это «грезы»!

– «Грезы»! Верно! – обрадовалась пожилая Тейверр такому дополнению своего рассказа и победоносно заключила: – Все «грезы» – в грязь!

– Спасибо за поддержку, – скривила рот я и поспешно снова прикусила карандаш. Дайри латала меня очень осторожно, но слезы все равно нет-нет да проступали.

– Вы возвращайтесь, – посоветовала почтенная Ространн, – когда они все перемрут. Это много времени не займет, они почти каждый год новые, только Тай этот у нас задержался. Со свежими образцами вы, может, и уговоритесь. А мы вас как раз и подождем.

– Ценный совет, – без тени иронии сказала я и поднялась. – Мы так и поступим, а вы покамест постарайтесь отдохнуть в пути.

Дайри положила мне руку на плечо, отдавая знак поддержки, и я направилась на этаж ниже, в настоящий медицинский пункт, он же реставрационная мастерская, где Оутнер как раз разговаривал с мальчиком и девочкой, прокатившимися со мной на ботинках и чудом не поймавшими пулю. Девочка гладила разлегшегося на спине и растопырившего лапы в попытках поймать ее руку призрачного кота.

– Какой занятный, – услышала я к своему неудовольствию голос Майрота, – а как его зовут?

– Переплет, – отозвался Оутнер, отметив взглядом мое появление.

– Да нет, я видел Переплета, он совсем малыш, месяца три от роду, а этому почти год.

– Это призраки одного и того же кота, – сообщила я. – У котов девять жизней.

Пока Оут и наш клиент говорили, я разглядела, что последний с заботой, рисковавшей показаться непосвященному искренней, размешивал для девочки в легком растворе ликрового молока мою личную гордость – разноцветный какао. Я на это посмотрела неодобрительно. Не потому, что жалела какао для бедных крошек, а потому, что чьи-то усы забрались на мою личную полку без спроса и явно ожидали, что их за это похвалят.

– Итак, – прервала я идиллию, – что мы знаем о ситуации?

– Во-первых, – начал деловито и прямо с главного Оутнер, убрав, как он всегда делает, когда все расставляет по местам, руку в карман жилета, – Красный Тай не приходился им генетическим отцом.

– Вы брат и сестра? – ласково спросила я девочку, но ответил бойкий паренек, разбрасывая при каждом слове изо рта крошки фирменного оутнеровского бутерброда:

– Мы близкие найденыши. Нас в один день подкинули. Идем одним слотом. Забочусь о ней. Здрасьте, кстати! Я – Рид.

– Законами Центра даже здесь, на фронтире, запрещается покупать таких маленьких детей на работу, – пояснил Оутнер, – поэтому Красный Тай за взятку внес свое имя в документы Центра, чтобы значиться как их отец, а значит, имел право на свидания выходного дня.

– Но если вы думаете, что в свете этой информации я возьму свои слова назад, госпожа Люра, – деловито сообщил господин Майрот, вкладывая девочке в руку кружку, – то эти надежды ложные: когда вы стреляли в этого бегуна, то находились в полной и абсолютной уверенности, что он их законный родитель.

– Не существует законных родителей, – с пол-оборота завелась я, потому что терпеть не могла, когда мне наступали на эту мозоль. – Есть законные представители, работодатели, даже законные палачи, если вам так угодно, но законных родителей нет и никогда в жизни не может существовать, потому что никто не может иметь право на жизнь другого.

– У вас что, какая-то травма с этим связана, госпожа Лю…

– Тихо, – ловко поймал ориентирующийся в этом споре, как на знакомой карте, Оутнер, закрыв нашему клиенту рот своим томиком стихов. – Давайте к делу: дети понадобились Красному Таю, потому что Соуранн – слушка.

– Церковница? – не поверила ушам я. – Такая маленькая? Совсем эти клирики из ума выжили… А зачем она бегунам?

– Не «служка», – поправил меня наш механик, – а «слушка». Она выслушивает работу механизмов и показывает, где и что не так. Редкий талант к механике. Мальчика же оставили в работном доме, но он сбежал, несколько дней шпионил за бандой, и без того промышлявшей кражей детей из нашего округа и соседних. Там он и встретил мастера Сдойре…

– …который самовольно покинул милосердный дом и сам посоветовал вызвать нас, – закончила я за него рассказ. – Он знал, что я пойду против кого угодно, если потребуется. Скольких найденышей мы спасли?

– Считая этих ребят – четверых, – сообщила спустившаяся к нам Дайри, – они в разное время отбились при переезде. Центр их не искал. Но, как ты понимаешь, теперь без заботы со стороны наших студенток они не останутся.

– Что же, для того мы и организуем в библиотеках мероприятия, – согласилась я.

– Расскажите ей главное, – попросил господин Майрот, как только Оутнер отнял от его губ книжицу, и сам, не выдержав, начал: – Хотя вы и убили бегуна, способного пролить свет на заказ, сделанный злокозненным завещанием, благодаря этой юной госпоже нам все равно удалось продвинуться в интересующем нас деле!

Он перевел внимание на все еще лежавший на столешнице обугленный контур книги-завещания с раскинутыми безвольно механическими лапками. Завещание выскочило из него, как из опостылевшей за день одежды, бросившись в нас обносками. Я попыталась понять, чешется ли у меня ухо. Нет. Не чесалось.

Призрак Переплета, уже довольно долго подбиравшийся к бутылочке с перекисью водорода из темного стекла, напал на нее, и я смахнула ее со стола, чтобы Переплет не получил еще одно воспоминание о том, что он призрак.

– Вот что выслушала для нас Соуранн. – Оут, укоризненно посмотрев на Переплета, потянул за одну из лапок сброшенного контура, и весь внутренний механизм в одну секунду выстроился в самописную систему, нависшую над опустевшим прямоугольником.

Я посмотрела на всех остальных. Они, не сговариваясь, в это время тоже решили посмотреть на всех остальных, и в итоге получилась довольно сложная последовательность переглядываний. Потом все снова вернули взгляды к останкам книги.

– Давайте подключим ее к ликровой сети города и подложим бумагу, – решила я и, сняв со спинки стула куртку, попросила только что подошедшую Дайри: – Скажешь мне, что оно напишет, когда получит сигнал. Хорошо?

– Не выйдет, – остудил мой пыл Оутнер. – Эта самописная система предназначена не для того, чтобы принимать текст, а для того, чтобы его передавать. То есть это завещание – это не бумага. Это автор.

– Что еще раз подтверждает теорию о том, что оно организовало покушение на мою тетушку с помощью этого самого Тая, – встрял Майрот, с довольным видом подкручивая ус.

Я посмотрела на него, очень глубоко печально вздохнула и тихо спросила:

– Чем эта книга является на самом деле?

– Завещанием моей достопочтимой…

– Эта книга – что угодно, но точно не завещание. Они регистрируются нотариусами и помещаются в сейфы без сампописных систем. Эти книги могут оснащаться чем угодно другим: средствами передвижения, самоуничтожения, нападения, телепатии, правом начинать и прекращать войны, но они не могут вести или принимать внешние записи.

– Но эта система тайная, – предпринял еще одну попытку спрятать топливо в печке клиент, но я так устала, что даже не стала на это реагировать.

– Не важно. Ни один завещатель сам не установит самописную систему. Иначе вся затея теряет смысл. Завещание нужно, чтобы те, кто указывал тебе всю жизнь, не запустили руки хотя бы в твою смерть.

– Но оно хранилось у нотариуса как завещание! Его выдали мне как завещание! Вот, я готов вам показать документы!

– Так оно находилось у вас в руках? – подняла я брови.

Майрот взвился:

– Да! А потом оно меня укусило и уехало на поезде! Я бы даже не узнал куда, если бы ему не выписали штраф за безбилетный проезд. Тот пришел на мое имя!

– В общем, – подытожила я, – если система еще работает, мы сможем узнать, какого рода сведения…

– Моя тетушка умерла! Умерла, вы что, этого не понимаете? Вы что, не понимаете, что никакие, никакого рода сведения вы уже никогда не узнаете от нее! – крикнул, побагровев, мой клиент.

Мы, утерев вежливо с лиц разбрызганную им слюну, снова поглядели друг на друга. В итоге перекрестного перемигивания все, почему-то считая детей, согласились с тем, что Майрот не может увязать между собой простейшие факты, и я ему объяснила:

– Вероятнее всего, ваша многоуважаемая тетушка в беде, господин хороший. В крупной, угрожающей жизни и, возможно, чести беде, но не умерла. Она отправилась куда-то, где легко можно попасть в переделку, и предчувствовала, что именно это с ней и случится, поэтому оставила в банковской ячейке нотариуса блокнот. Она сделала вид, что это завещание, чтобы в случае необходимости его передали вам, а внутри установила скрытую самописную систему, чтобы книга могла помочь вам, и только вам получить все нужные сведения. Вот и все.

– Нет, это многого не объясняет. Это совершенно, совершенно ничего не объясняет, – начал говорить себе в усы господин Майрот, принявшись расхаживать по комнате с таким размахом, словно он тут находился один. – Если бы все случилось так, как вы это описываете, то блокнот остался бы в моих руках и дал бы мне организовать поисковую операцию! Он же сбегает от меня уже на третьем виде транспорта! Это не похоже на выполнение желания моей То-ли!

– Просто… – начала, отводя взгляд, я.

– Просто что?!

– Просто книга вас считает… немножко… – начала деликатничать Дайри.

– Придурком она вас считает, – сэкономила всем время я. – Это самое «завещание» уверено, что без рук, ног и денег оно справится со спасением вашей То-ли лучше, чем вы со своими усами.

– Оно написало какому-то бегуну!

– Будь у меня деньги и пропавшая хозяйка, я бы тоже нанял банду Тая на поиски, – признался Оутнер. – У него много связей и много ботинок. Может охватить буквально весь Апатитовый треугольник.