БЛАГУШИН: Да вон, собутыльник твой, им и расскажет!
(Вера оглядывается назад в сторону темного угла, в котором тихо сидел её гость).
ВЕРА: Яш, энто правда? (Человек в углу не отвечает. Вера опять поворачивается к Благушину). Не-ет, Василий Михайлович, он не скажет. Ему, зачем энто? (Опять поворачивается в сторону своего гостя). Ведь, правда же, Яш? (В ответ опять последовало молчание). Яш, чево молчишь-то? Ответь!
ЯКОВ: Да помолчи ты, наконец, дура! Без тебя тошно! Что? Уже не до песен? Говорил, что хватит песни орать на всё село, так нет!.. Дура!
ВЕРА: А чегой-то ты меня всё «ду́ришь»? Ишь, какой гусь! Сидел бы в своём лесу, да с мужиками немытыми самогон пил, так нет!.. На сладкое потянуло! Чтобы в тепле, да помыться чтоб, да в тёплую кровать с бабой молодой потом лечь! Хороша же война для некоторых! Вон (указывает на Николая) – одни воюют, кровь льют, а другие – самогон с бабами пьют, а потом их же ещё и дурами обзывают! Да я сама скажу завтрева кто ты такой! Мне, могёт и зачтется, а тебя голубчика на первой белолистке повесят. Али берёзе: что подвернётся!
(Николай опять застонал. Видно, что ему становится хуже. Вера отвернулась от Якова и опять склонилась над раненым).
ВЕРА: Ишь, как тебя! Нога-то совсем плоха делается…. Воды бы, рану промыть, да обработать чем-нибудь…. Потерпи…. Может завтрева меня выпустят, так я в комендатуру сбегаю, похлопочу, чтобы тебе помощь-то оказали, как раненому пленному…. Василий Михайлович, ты сам-то как здесь оказался?
БЛАГУШИН: Как-как? Вон энтого, которого жалеешь, из лесу домой к себе притащил, а Мытарь увида́л. Вот тут сейчас уж цельный день и сидим. Спорим! Хороший хлопец, только бесноватый чутка!
НИКОЛАЙ: Сам ты бесноватый! Врёшь всё про власть Советскую, да товарища Сталина….
ВЕРА: А чего врать-то ему? Он за Советскую власть воевал, а потом от неё же и пострадал…. Ты, парень, не беспокойся так, а поверь взрослому человеку. Его здесь на селе все уважали и уважают теперича….
НИКОЛАЙ: Я ему уже сказал, в каком случае поверю….
ВЕРА: И в каком? Любопытно просто!
НИКОЛАЙ: Если встречу некоего Гринберга и он сам признается во всём, что этот предатель (кивает головой в сторону Благушина) про него наговорил.
ВЕРА: Так чего же ждать-то? Вон энтот Гринберг в углу сидит и дурой меня величает….
(Повисает тишина. Все поворачивают головы в сторону тёмного угла, где сидел Яков Гринберг).
БЛАГУШИН: Опаньки! Видать, Коля, есть всё-таки Бог на небе! Добрый Бог, справедливый, а не только Сатана! (Встаёт и направляется в сторону Гринберга).
Долго жить будешь, Яков Леонидович! Ну, так говорят, ежели человека поминать часто, а он тут же появляется! Но, думаю, что не про тебя примета энта….
ГРИНБЕРГ (Вере): Дура трепастая! Кто за язык тянет? Теперь конец и тебе и мне…. (Медленно поднимается и ожидает подхода Благушина).
ГРИНБЕРГ (Благушину): Что-то я не припомню, чтоб мы настолько знакомы были, что вы про меня тут вдвоём вспоминали….
БЛАГУШИН (Подходит к Гринбергу почти вплотную и пытается в полумраке всмотреться в его лицо). Знакомы…, знакомы! Ох, как знакомы! (Показывает пальцем на свою щёку). Вот тутова следок от папироски твоей остался! Помнишь, гнида? (С размаху бьёт Гринберга по лицу. Тот отлетает в угол. Благушин быстро хватает его за грудки, поднимает с пола и снова бьет. Затем подходит к лежащему и пару раз бьёт ногой. Сплевывает на него и отходит в сторону. Вера в немом ужасе наблюдает за происходящим).
ВЕРА: Василий Михайлович! Зачем же так? Что он вам сделал? Он же комиссар все-таки, красного партизанского отряда!
БЛАГУШИН: Душегубец он! Убийца! У тебя кто в Сухотчево из родственников жил, а Вер?
ВЕРА: Дед с бабкой по матери, Царство им Небесное! Немцы проклятые их убили….
БЛАГУШИН: Не-ет, Вера, не немцы…. Эта сволочь их вместе со всеми, кто там жил, изничтожила! А потом, как ни в чём ни бывало, к тебе же пришёл самогонку пить и в одну кровать ложиться!
ВЕРА: Неет! Энтого быть не может! Как же так?! Ведь энто не по-людски как-то! Чтобы свой – своих же…. Яш! Ты чё молчишь-то опять? Ежели врёт он, так встань, дай в морду ему…. Но, не молчи!
БЛАГУШИН: Чего ты хочешь услышать от него? Нелюдь энто! Ты для него, всё равно, что коза! С козой он, правда, в одну кровать не ляжет, но с тобой…. Ты всё-таки на человека похожа!
ВЕРА: Так я и есть – человек!
БЛАГУШИН: Так энто для нас, а для него ты – полуживотное! Так вот, потом, когда очередные каратели из-за Оки придут, то он и тебя, не сомневаясь ни капельки, в сарай с остальными запихнет! Палач энто белёвский! Ты дитя ещё была, когда он моих братьёв с детьми малыми в телегу сажал и на верную смерть в Сибирь отправлял…. Не помнишь (обращается к Гринбергу)!? А я помню! Век не забуду! Что молчишь, падла? Тут некоторые очень сомневаются в словах моих и от тебя признания ждут….
(Гринберг, лежащий до этого тихо, без движения, застонал и заворочался, явно пытаясь подняться).
БЛАГУШИН: Давай, вставай, нелюдь! Сегодня моя очередь учить тебя Родину любить и в грехах каяться! Что, падла, не нравится? Ничегооо! Прочувствуй на шкуре своей, каково оно….
ГРИНБЕРГ (с трудом садится, упираясь спиной в стену сарая. Сплевывает кровью.). Слушай, я не знаю и не помню тебя! Вас много таких вот контриков через меня прошло – всех не упомнишь….
БЛАГУШИН: А ты вспоминай, вспоминай! А то, я сейчас Мытаря позову…. Он тебя, сволочь, давно по белу свету ищет. Впрочем, как и я. Я тебя сейчас своими руками бы придушил, только вот думаю, что энто для тебя слишком лёгкий конец будет. Поэнтому, думаю, что лучше прямо сейчас Мытаря позвать. Он тебя на лоскуты резать будет…. И если бы кого другого, я бы пожалел, но тебя, нелюдь, я жалеть не буду….
ГРИНБЕРГ: Как ты говоришь, зовут-то тебя?
БЛАГУШИН: Благушин…. Василий Михайлович! Вспомнил?
ГРИНБЕРГ (после небольшой паузы): Чего-то припоминаю…. Эх, жаль, что тогда я тебя в расход не пустил! Сволочь антисоветская!
НИКОЛАЙ: Да уж, действительно зря, товарищ комиссар! Он тут такое говорил!.. Я бы, если б смог, сам, своими руками бы расстрелял….
ВЕРА: Да, что вы, товарищи! Да вы же сейчас все равны! Все в плену немецком! Что ж вы с ненавистью-то лютой такой друг на друга смотрите?! Ведь, не ровен час, не приведи боже, расстреляют нас всех! Или…. (Жалобно-вопросительно смотрит на Благушина)
БЛАГУШИН: Что, Вер, запнулась-то? Думаешь, что я энту падлу опять в лес выпущу и он про тебя не скажет? Чтобы они опять наши деревни вместе с жителями палили?! Нет, Вера! Ты уж прости! Мне энтого твои дед с бабкой покойные и вон, энтим (указывает на Гринберга), убиенные – не простят! Как и все сухотчевские бабы, да детишки малые….
ГРИНБЕРГ (нервно): А ты думал, как товарищ Сталин с немцами воевать будет, когда они для вас всех, как освободители пришли? Вы же их чуть ли не хлебом с солью встречали! Вон и барин ваш бывший, вместе с немцами обратно прибежал! Небось, обрадовались ему, как родному! Забыли розги его на конюшне?
БЛАГУШИН: Да не было розог-то никаких! Барин-то ни чета́ вам, новым господам, был! Россказни энто всё ваши, большевистские! Энто вот Верка, она-то при барине не жила, поверить в эту чушь может, да вон Колька…, а мне про энто брехать не надобно!.. Так ты всё же сознался! А, Коль! Слышал? Сознался твой товарищ комиссар, что душегубец он…. Был, есть и будет всегда, ежели не порешить его сейчас.
НИКОЛАЙ (с трудом поворачивается к Гринбергу): Товарищ комиссар, так это правда? Неужели вы?..
ГРИНБЕРГ (зло): Что правда, товарищ красноармеец? Хотя, какой ты товарищ, раз в плен сдался?! Товарищ Сталин, что говорил про таких, как ты? До тебя доводили на политзанятиях? А?
БЛАГУШИН: А ну-ка, падла, просвети, что энтот усатый убийца про пленных говаривал? Думаю, Коль, что ничего для тебя утешительного!
ГРИНБЕРГ: Чего молчишь, красноармеец? Ты в каком звании-то в плен врагу сдался? Каких родов войск будешь, что здесь за линией фронта оказался? Специально так к немцу бежал, что все воинские различия с себя сорвал?..
НИКОЛАЙ: Я…, я…. (в гневе от такой несправедливости пытается опять подняться, но сильная боль опять валит его на пол. Он стонет). Ммм…. Я не предатель…. Лётчик я, лейтенант, сбит был….
ГРИНБЕРГ: Комсомолец?
НИКОЛАЙ: Да!
ГРИНБЕРГ: А чего пулю себе не пустил в лоб, как Родина велит? А? Струсил? Трус!
БЛАГУШИН (перебивает Гинберга): А ты, сволочь, его пленом-то не попрекай! Ты сам-то, гнида, где сейчас находишься? А, комиссар пархатый? Чего сам-то пулю себе в лоб не пустил? Что-то не было и перестрелки никакой слышно, от того, как ты отбивался до последнего патрона от полицаев!.. А пареньку энтому, такие же пархатые командиры и комиссары его, с собой даже пистолета не дали, что бы он пулю себе смог пустить…. Да и незачем ему энто…. Ради благополучия таких вот сволочей, как ты, с жизнью своей расставаться добровольно…. Грех энто…. А ты, Коля, вспоминай теперь, что я тебе говорил про то, как тебя товарищ Ласкин встретит, ежели ты живой из плена вернёшься. (Обращается опять к Гринбергу): Так чему там товарищ ваш Сталин учит про тех, кто в плен попал?
ГРИНБЕРГ (отвечает на вопрос, обращаясь к Николаю): Специально для тебя, бывший лейтенант Красной Армии, скажу: товарищ Сталин сказал, что у нас нет военнопленных – у нас есть предатели и изменники! Ты этого не знал?
НИКОЛАЙ: Знал! И почему-то верил! Думал, что правильно это! Не должен боец народной Красной Армии в плен сдаваться! Думал, что со мной такого никогда не может произойти…. Но, вот гляди…. А как не сдашься, когда ранен, а у меня даже пистолета нет. Да и не в плен меня Василий Михайлович тащил….
ГРИНБЕРГ: Гляди-ка! Уже по имени отчеству предателя Родины величаешь…. Вот и раскрыл ты себя, гражданин, бывший лейтенант Красной авиации….
(Благушин в один прыжок оказывается около Гринберга и под пронзительные вскрики Веры опять наносит ему сильный удар в лицо. Гринберг отлетает в угол).
БЛАГУШИН: Я здесь вижу только одного предателя Родины и народа русского…. Того, который предал всех, с кем рос, жил, воспитывался на одной земле! А затем их всех, в лице братьев моих, детей и баб ихних, сухотчевских стариков, а также ребятишек малых – сгубил, ради бога своего единственного, которому служил всегда, мечтая, что воздаст тот ему! И Он тебе воздаст! Он уже, падаль, тебе воздаёт кулаком моим, ибо бог твой – Сатана – он всегда был ложь и отец лжи, и таких, как ты уничтожает точно так же, как и вы уничтожаете свои жертвы! Извини, Вера! Я зову Мытаря! (идёт к двери сарая).
ВЕРА (бросается ему в ноги): Дядь Вась! Не губи, Христа ради! Ведь ежели узнают, что я с комиссаром партизан у себя дома зналась, меня, как и его, даже не расстреляют…. Повесят вместе с ним, как партизанку!
БЛАГУШИН (на секунду задумывается): Я, Вер, прикрою тебя. Скажу, что ты действительно к партизанам не имела никакого отношения. Так, слаба на передок, вот и приютила на ночь незнакомца…. А что сбрехала про то, что он родственник твой дальний, так энто с испугу. Когда Мытарь с Гришкой в избу вломились, так ты ипужалась и соврала! Извини, Вер, но по-другому тутова никак нельзя!
НИКОЛАЙ (неожиданно для всех): Убей его, дядь Вась! Убей сам! Ты его убить должен! Ты!
БЛАГУШИН (опять останавливается в нерешительности, смотрит на Николая, затем, как бы отмахиваясь от него): Нет! Не-ет! Энтого не может быть! Тьфу!.. (Затем оборачивается к Гринбергу). Не-ет! Я грех на душу не возьму! Слишком легко энто для тебя будет! Пусть с тобою Мытарь разберётся….
НИКОЛАЙ: Дядь Вась! Сам!.. Убей Зверя Сам!.. Заклинаю тебя!
ВЕРА: Не надо, Василь Михалыч! Не надо! Прошу! На мне энтот грех тогда будет! Я же его получается выдала!
ГРИНБЕРГ: Одумайся, Благушин! Тебе же это не простится никогда! Наши придут – повесят, как собаку!
БЛАГУШИН: До энтого ещё дожить надобно! А тебя, падаль, я уже сейчас на берёзе висящим видеть хочу…. С табличкой: «Убийца мирных женщин и детей». И чтобы каждая местная баба, дед и подросток, поминая, что сделал ты в Сухотчево, плюнули в тебя и в твоём лице – в каждого такого душегуба нквдэшного.
(Начинает сильно колотить в дверь и звать охрану. Через небольшое время слышится недовольный голос Гришки Уварова).
УВАРОВ ( подходит к двери сарая): Чего буянишь? Что, не спится? На тот свет торопишься?
БЛАГУШИН: Ты, Гриш, не ругайся! Ты лучше Сашка́ позови! Тут сюрприз для него есть!
УВАРОВ: Чегой за сюрприз-то в два часа ночи? Ты, Василий, совсем что-ли рехнулся? До завтрева энто подождать-то не могёт? Спать лёг Сашок уже! А его лучше не будить просто так!
БЛАГУШИН: Для меня завтрева один сюрприз будет, наверное! Что ты винтовочку вскинешь вместе с Мытарем, да у стеночки меня в расход пустите! И тогда энтот сюрприз уже не получится! Давай зови! Он тебе и мне ещё спасибо скажет!
УВАРОВ: Чё сказать-то ему? Что князь Василь Михалыч соизволили ему исповедаться? Так он не батюшка…. И чё там Верка скулит? Никак вы её там на троих поимели? (смеётся). Так, Вер, не скулить надо, а радоваться! Скулить будешь, когда тебя завтрева к стенке поставят, вместе с твоим родственничком!
БЛАГУШИН: Да хватит тебе ёрничать! Остряк! Иди за Мытарем, а потом в штаб немецкий…. Там охфицера ихнего дежурного найди…. Для них тоже энто сюрпризом будет….
ГРИНБЕРГ (тихо): Падла недобитая!
УВАРОВ: Ты чё, старый, ополоумел? Я сейчас сарай открою, да тебе мозги твои, перед смертью твоей, прикладом сам вправлю! Может тебе сюда и самого Хитлера вызвать из Берлину? Может у тебя и для него сюрприз будет? Говори, пока я действительно дверь энту не открыл, ради чего ты мне ночью тёмной мозги тут дерьмом пачкаешь?
БЛАГУШИН: Ладно, скажи Мытарю два слова: «Гринберг здесь» и сам увидишь, что будет.
УВАРОВ: Гринберг, говоришь! Энто никак тот голубчик, которого мы вместе с Веркой взяли? А мне сразу его морда не понравилась. Жидовская какая-то…. Ладно, сейчас сбегаю за Сашко́м…. А ты, гляди, не прибей тут его…. Он живой нужен…. (убегает)
(Благушин не успевает отвернутся от двери, как раздаётся пронзительный Верин крик и тут же он получает удар в лицо от напавшего со спины Гринберга. От неожиданности Благушин падает на спину и тут же чувствует на своём горле мягкие, короткие пальцы, которые пытаются с силой сдавить его).
ГРИНБЕРГ (шипит от ярости): Сдохни, сука! Задушу!
(Но силы явно не в пользу комиссара партизан. Благушин не без труда отдёргивает руки Гринберга от своего горла и одним ударом сбрасывает того с себя. Затем встаёт, отряхивается. Смотрит на корчащегося в истерике на полу Гринберга, сплёвывает на него и отходит в свой угол, где спокойно садится на корточки).
БЛАГУШИН: Эх, покурить бы сейчас!.. (замолкает)
(Гринберг катается по полу и просто воет. Вера и Николай с презрением смотрят на него. Он продолжает кататься по полу и выть, даже когда лязгнул замок двери и в сарай ворвался Мытарь в сопровождении Гришки Уварова).
МЫТАРЬ (останавливается, глядя на катающегося по полу Гринберга): Что-ли это дерьмо и есть тот грозный и лихой Яшка Гринберг?
БЛАГУШИН: Он и есть!
УВАРОВ: А как узнал-то? Верка что ли раскололась? (Обращается к Вере): Твой что ли командир? А?
ВЕРА (всхлипывая и вытирая платком глаза): Да пропадите он и ты пропадом! Что тому везде враги мерещатся, что тебе, Ирод! Он деда моего и бабку спалил в сарае заживо! Не командир он мне! Тьфу!
БЛАГУШИН: Я узнал! Я энту харю ни в жизнь не забуду! Забирайте его в штаб и посмотрите, что энто за герой!..
МЫТАРЬ (хватает Гринберга за шиворот и старается поднять его с пола. Тот сопротивляется): Вставай морда жидовская! Пойдём! Ты мне за всё скоро ответишь! На ремни, сука, порежу! (Обращается к Благушину): Ну, спасибо, Василь Михалыч! Я за тебя слово замолвлю!
БЛАГУШИН: За меня одного не надо! Ежели ты русский человек, православный, то и за энтих двоих тоже! Парень молодой совсем! Еще никому никакого вреда причинить не успел…. Сын у меня такой же! И Верка! Сам знаешь! Какая с неё партизанка?! Вертихвостка легкомысленная – согласен! Баба на передок слабая, а ежели за энто начать баб расстреливать, то и человечество всё кончится….
МЫТАРЬ (Отталкивая Гринберга в руки Уварова): За краснопёрого не ручаюсь! Да и тяжёлый он! Кто с ним возиться-то будет! А за Верку – так и быть скажу…. Ладно! Пошёл, сволочь!
(Мытарь и Уваров выталкивают Гринберга в полуобморочном состоянии из сарая. Лязг закрывающегося замка. Удаляющаяся брань двоих полицейских в адрес уводимого ими комиссара партизанского отряда. Арестанты остаются втроём).
НИКОЛАЙ: Я бы не сдал его…. Сам бы придушил тут-же, но не сдал! Он, хоть и сволочь, но он с немцем воюет, он свой…. Предательство это….
БЛАГУШИН: Ну, насчёт предательства, энто мы еще поглядим, кто таковым станет. Что-то мне подсказывает, что действительно его здесь порешить надо было.
ВЕРА: Почему, дядь Вась?
БЛАГУШИН: Ты видела его состояние, когда уводили его?
ВЕРА: Да уж, не самое лучшее! Со мною-то он храбрее был!
БЛАГУШИН: Да и с братьями моими в сопровождении отряда вооруженного, тоже героем и борцом пламенным казался. И в Сухотчево, скорее всего, тоже. Сдаст он…. Сдаст партизан-то всех. Этим же Гринбергам только жизнь их дорога, а что мы, что мужичьё в партизанах сидящее – для них: мусор. Там где сила, там они и служат! Ох, сдаст, сдаст партизан-то….
НИКОЛАЙ: Так тебе же это в радость должно быть! Вон Мытарь сказал, что замолвит за тебя…. Будешь жить – не тужить, без партизан-то! Глядишь, и крест тебе железный сам Гитлер выпишет! Как у Гайдара про Мальчиша-Плохиша – читал?
БЛАГУШИН: Нет, не читал….
НИКОЛАЙ: Бочку варенья и корзину печенья за предательство….
ВЕРА: Прекратите, молодой человек! Он вам жизнь спас! А товарищ Гринберг вам во всём сам признался: кто он?
НИКОЛАЙ: Гринберг – сволочь! Я с этим согласен! Но вот его (указывает на Благушина) – это не оправдывает и предательства его не умаляет. Здесь пусть каждый за своё отвечает. Мы все – предатели! Я отца предал! Гринберг – товарища Сталина, революцию и, может быть, вскоре и Родину предаст, ты, Вер, Гринберга сейчас предала, а ты, дядь Вась, сам себя предал….
БЛАГУШИН: Это почему же? Интересно мне философию мальца послушать….
НИКОЛАЙ: Ты же жил этим мщением! Ждал, когда встретишь этого самого Гринберга! И уже не рассчитывал на это! И, вдруг, если Бог есть, то Он тебе, врага твоего, перед самой твоей смертью на блюдечке подаёт и говорит: «Услышал Я, Василий Михайлович, молитвы твои, и твою жажду мести праведной удовлетворить перед Судом Страшным желаю! Вот тебе Гринберг! Делай с ним, что твоей душе угодно!». Но ты, дядь Вась, трухнул! Максимум на что тебя хватило – в морду своему врагу дать! А дальше, трухнул. Так же, как ты трухнул, когда немец в деревню пришёл и в старосты тебя назначил. Тебе бы отказаться, и думаю, что не расстреляли бы тебя немцы, но ты пошёл…. А в оправдание себе вот эту чушь про спасение баб и детей придумал…., которую тут мне ещё недавно нёс….
(Николай закашлялся, застонал и на некоторое время замолчал)
БЛАГУШИН: Ну-ну, продолжай! Интересно складываешь пасьянс моей души! Очень интересно!..
ВЕРА: Да погоди же ты, Василь Михайлович! Вишь, тяжело хлопцу! Ох, Боже! За что же ты прогневался-то так на нас на всех…. Энтот малец-то еще и не целовался-то по-настоящему, ан видишь, какову судьбу-то ему Бог уготовил….
БЛАГУШИН: Да я и не тороплю его…. Его торопить уже ни к чему! Он могёт и не целовался еще ни с кем, а вот война мозги-то ему на место поставила, думать и правильные мысли говорить научила….
НИКОЛАЙ: Погоди, дядь Вась, я еще не кончил про тебя….
БЛАГУШИН: Да я весь во внимании, Коля. Интересно ты всё про меня складываешь…. Я и сам об энтом не раз по ночам задумывался, а ты – вон как!.. За полчаса всё про меня вывел!
НИКОЛАЙ: Я бы не вывел, если бы не вся наша предыдущая беседа, в которой ты мне всё душу открывал…. Открывал желания свои, не думая, что желания-то вдруг исполниться могут…. И вот оно исполнилось – самое заветное твоё желание…. Вот тут враг твой был, в твоей полной власти и, казалось бы, убей его проклятого…. И тогда бы совесть-то твоя чиста была. А теперь…. Вот сидишь и маешься! И совесть тебя грызёт и подсказывает, что трухнул ты опять. Тебе Божий дар в руки упал, возможность, хоть раз в жизни что-то справедливое самому сделать, но ты этот Дар Мытарю передал. А Мытарю тоже этот Божий дар сейчас даден, ибо он, как и ты, местью к этому Гринбергу жил, но и он сейчас врага своего, совесть свою очищая, немцам передаст, отказавшись от этого Дара. А для немца этот Гринберг – не Дар, а подарок…. Гринберг для него пустое место, которое он использует по своему усмотрению, выпотрошит из него всю информацию, а затем над вами ещё и начальником поставит…. Вот к чему приводит эта ваша русская христианская боязнь – ответственность на себя взять….