Отстраняюсь от сестры и пытаюсь понять, насколько серьезна проблема с ее башкой. В нашем роду не было случаев заболеваний психики. Но ведь все когда-то бывает впервые, правда же?

– Ты прикалываешься? – наконец спрашиваю я.

– Нет, все серьезно. Я провела анализ заболевших и заметила две закономерности. Все они старше 25 лет. И пожилых значительно больше.

– А вторая закономерность? – спрашиваю, понимая, что уже вхожу в группу риска.

– Их мечты не сбылись…

– Фух, – я выдыхаю, хотя и не верю в ту чушь, что говорит Рая. – Моя мечта вот-вот осуществится. Я запишу свой первый альбом. Значит, я не смогу заболеть?

– Не знаю. Это всего лишь гипотеза. Очередная попытка найти ответ.

Я запишу альбом. А Рая спасет мир от непонятной болезни. Кажется, я проигрываю еще один забег в сестринской гонке. Что бы я ни сделала, этого всегда будет недостаточно. Мы с сестрой, как два ангела рая и ада. Один причислен к лику святых за беспрекословное подчинение, второй – навечно сослан в гиену огненную за смелость выбирать свой путь.

Рая поднимает бокал.

– Ну что, отпразднуем?

– За тебя, – говорю я, чуть слышно прикасаясь к ее бокалу.

– За меня!

Хочу рассказать про новую работу и контракт с лейблом. Про последний концерт в баре «Каракатица» в качестве вокалистки «Куртки Бейна». Но Рая никогда серьезно не воспринимала то, чем я занимаюсь. Только ее работа имеет смысл. Только она у нас героиня.

Мой телефон звонит, и я быстро сбрасываю звонок, едва заметив имя абонента. Потом перезвоню. Или нет.

– Кто это? – спрашивает Рая.

– Женя. До него никак не дойдет, что у нас никогда ничего не получится.

– А может, это до тебя никак не дойдет?

– Что?

– Ты заходила сегодня на его страницу? Или точнее так: сколько раз ты заходила сегодня на его страницу?

– На чью?

Делаю вид, что ничего не понимаю. Но я понимаю. Абсолютно все.

– А в последний раз когда? – продолжает сестра. – За пять секунд до того, как я пришла?

– Рая, не начинай.

– А что Рая? Я больше не могу смотреть, как ты портишь свою жизнь в ожидании какого-то чуда, которое никогда не произойдет.

– Меня все устраивает.

– Сходи с Женей на свидание. Дай парню шанс.

– Не хочу я идти с ним на свидание.

– Это чисто женская фишка – хранить верность тому, кто даже не знает о твоем существовании.

– Он знает!

– И где же он сейчас?

Рая заглядывает под стол, затем поднимает бокал и осматривает донышко, наконец оттопыривает свою блузку и заглядывает в декольте.

– Не вижу, – подытоживает она.

– Прекрати этот цирк.

– Знаешь, самое страшное – это не сердце, запертое на замок. К любому замку можно найти отмычку. Самое страшное – это сердце, запертое на шпингалет. Потому что шпингалет открывается только с одной стороны. Пора вылезать из своей берлоги.

Собираюсь что-то возразить, но грохот бьющейся посуды не дает проронить мне ни слова. Мы оборачиваемся на звук. Девушка тремя столиками правее держится руками за горло и шевелит губами, пытаясь вымолвить хоть что-то. Но ее рот не издает ни единого звука, и она теряет сознание.

Рая бросается к толпе помогающих и, расталкивая зевак, пробирается к девушке.

– Звоните в скорую! – кричит Рая.

Сестра набирает в рот воды и выплескивает в лицо девушки. В сознание та не приходит. Рая подкладывает ей под голову сложенное полотенце и проверяет пульс. Я вижу, как вздымается грудь девушки. Медленно, но она дышит. По крайне мере, никто не умер.

Стою подальше от разворачивающейся драмы. И не могу пошевелиться. Это все пугает, но и завораживает тоже. Для чего нам нужно молчание?

Спустя десять минут, которые кажутся целой вечностью, все заканчивается. Скорая увозит девушку, и Рая возвращается за столик.

– Что дальше? – спрашиваю я.

– Как обычно.

– Ты вылечишь их? Их всех?

– Нет. Они вылечат себя сами.

Вот вам и психологи. Всю работу за них должен сделать пациент. А им лишь бы поковыряться в вашем прошлом, пошебуршить грязным бельем и делать умный вид, как будто они что-то понимают в этой жизни.

***

Выхожу из ванны и выжимаю мокрые волосы. Капли воды падают на кафель, и я размазываю их босыми ступнями. Провожу рукой по запотевшему зеркалу и смотрю на свое отражение. Сегодня в последний раз я буду зарабатывать деньги на каверах. Грустно, что придется покинуть «Куртку Бейна». Это моя команда, мои ребята, ставшие мне братьями, которых у меня никогда не было. Но вместе с тем чувство эйфории наполняют каждую клеточку тела. Предвкушение мечты никогда не было таким близким и реальным. Наконец-то я смогу петь свои песни и выходить на сцену, не прикрываясь громкими именами. Прости, «Каракатица», но нам пора расстаться. Эти отношения изжили себя.

От мыслей меня отвлекает телефон, разрывающийся в соседней комнате. Я беру трубку и говорю:

– Алло.

– Добрый день. Это курьер.

Ровный механический голос, который ни с чем и ни с кем невозможно перепутать. Каждый раз, когда слышу его, мое сердце сжимается до крошечного размера и, кажется, перестает биться.

– Буду у вас через 10 минут.

– Какой курьер? Я ничего не заказывала.

– У меня для вас букет.

Ровно через 10 минут на моем пороге появляется курьер с букетом цветов. Он набирает сообщение на браслете и нажимает кнопку озвучки. «Добрый день», – говорит ровный механический голос.

Я здороваюсь кивком. Говорить с людьми, лишившимся голоса, всегда неловко. Как будто в этот момент они думают: «Что, хорошо тебе, да? Ты можешь говорить. Счастливица. Повезло тебе. Почему ты можешь говорить, а я нет? Это несправедливо. Кто ты такая? Ты не заслуживаешь своего дара. Да чтобы на тебя обрушились все египетские несчастья».

Курьер отдает мне букет, а затем набирает сообщение на браслете и нажимает кнопку озвучки: «Распишитесь о получении». И протягивает планшет.

Ставлю закорючку, лишь отчасти напоминающую мою подпись, и протягиваю планшет обратно. Курьер набирает сообщение на браслете и нажимает кнопку озвучки: «Хорошего вам дня». Улыбка – все, на что меня хватает.

– Постойте, – окликаю я курьера, когда тот доходит до лифта.

Курьер тянется к браслету, но я опережаю его механический голос.

– Простите, ничего, – говорю и закрываю дверь.

Сама не знаю, что хотела спросить. Или не знаю, как это правильно сформулировать.

Бросаю букет на кухонный стол и сжимаю в ладонях карточку. Молюсь всем богам этого мира, чтобы букет оказался от Давида.

Конечно же, букет не от Давида. Как вообще можно было такое нафантазировать? Он следил за мной в соцсетях, дождался момента, набрался храбрости и решил признаться в своих чувствах спустя столько лет. Ну, бред же. Бред, в который так хочется верить.

Зачитываю послание: «Ада, у тебя все получится! Я в тебя верю. Женя».

Возможно, я бы дала Жене шанс. В конце концов, он замечательный парень, о котором так мечтают девчонки. Но при условии, если бы точно знала, что с Давидом у нас никогда ничего не получится. Нам бы всего лишь разок случайно встретиться. Я знаю, тогда точно все решится. Всего одна встреча. Неужели я так много прошу? – спрашиваю у воображаемых небес. Всего одна случайная встреча. Он увидит меня, все поймет и скажет то, что должен был сказать еще несколько лет назад: «Сходим на свидание?»

Пока есть время, я плюхаюсь на кровать и открываю страничку Давида. Опа! Новый пост. На фото мост через реку возле моего дома. Вот как можно ходить одними дорогами и так ни разу не встретиться?

А может, мне написать первой? Придумать какой-нибудь повод. Например, что я планирую снимать клип и подбираю актеров и как раз подумала о нем? Вроде бы звучит правдоподобно. Нет, я же не какая-то чокнутая.

Откладываю телефон и иду собираться на концерт.

***

Я прихожу в бар «Каракатица», когда ребята уже вовсю возятся с аппаратурой. Зрителей пока нет, только три выпивохи на весь зал. И они точно пришли сюда не ради музыки.

– Вы посмотрите, кого к нам занесло!

Несмотря на сарказм Андрей крепко сжимает меня в объятиях, как перед долгой разлукой. Да, он не в восторге от моего ухода, ведь теперь придется искать новую солистку. И все же он рад: контракт с лейблом – каждый музыкант об этом мечтает. К тому же, свои люди ТАМ не помешают.

– Да это же королева Ада!

Язвительную интонацию подхватывают другие ребята из группы. И мы все вместе смеемся.

– Как ты? – спрашивает Андрей, выкручивая струны на потертом стратокастере.

– Не знаю. Странно. Вчера я была с сестрой в кафе. И прямо при нас девушка потеряла голос. Выглядело жутко.

– Вообще-то я про последний концерт. Нам будет тебя не хватать.

– А, ты про это… Я тоже буду скучать. Но я счастлива, что мир наконец-то услышит мои песни.

– Мы тоже счастливы за тебя. Ты только не зазнавайся. Хорошо?

– Извини, ничего не могу обещать, – говорю я нарочно высокомерно, но не выдерживаю и начинаю смеяться.

– Так, что там с этой девушкой?

– Когда мы ее увидели, она держалась руками за горло, – показываю как. – А затем потеряла сознание и грохнулась на пол.

– Типичная реакция. Это всегда случается внезапно. И как будто бы в самый неподходящий момент. При панической атаке человеку кажется, что он умирает. Здесь то же самое.

– Ага. А сегодня курьер привез цветы. И у него был браслет на руке. За два года все никак не привыкну к этим штукам. Как будто если с ними не сталкиваться в жизни, так ничего и нет, все хорошо. А сайленс – это какая-то выдумка из научной фантастики.

– Ты боишься?

– Я? Нет-нет. Нет. Не боюсь.

Боюсь до чертиков. Голос – единственное ценное, что есть у меня в жизни.

– Тогда и волноваться нечего.

Андрей дружески похлопывает меня по плечу.

– Мг.

Мы проводим саундчек, и постепенно я забываю о сайленсе и всех этих незнакомых людях, лишившихся голоса. У меня все хорошо. Надо настраиваться на позитив. Ведь с нами случается то, во что мы верим. Или то, чего боимся?

Свет в баре «Каракатица» гаснет. Лишь луч прожектора освещает место солиста. Мое место. Я подхожу к стойке и беру микрофон.

– Привет, друзья, – говорю я, замечая, как дрожит голос.

Но зрители не чувствуют моего волнения. Они аплодируют как ни в чем не бывало. Как будто сегодня обычный вечер воскресенья.

Замечаю в толпе Женю. Зачем он сюда приперся? Почему он? На его месте должен быть Давид. Я знаю. Я так чувствую.

– Сегодня у меня последний день в качестве солистки группы «Куртка Бейна», – говорю я. – К моему огромному сожалению я покидаю коллектив. Но есть и хорошие новости. Очень скоро вы услышите мои авторские песни.

Разочарование публики быстро сменяется ликованием.

– Пока у нас есть эта ночь, – говорю я, – давайте зажигать.

Закрепляю микрофон на стойке и становлюсь к зрителям спиной. Подаю ребятам знак: три, два, один. И они начинают играть. Оборачиваюсь, подхожу к микрофону. Жду еще пару секунд до своего вступления. Открываю рот, но не могу произнести ни звука.

***

Открываю глаза и оглядываюсь по сторонам. Вокруг белые больничные стены и провода, которые ведут к моему сердцу. Значит, я не умерла. К сожалению.

Я кричу. Набираю в легкие побольше воздуха и кричу что есть силы. Но ничего не выходит. Молчание. Это долбанный сайленс.

– Эй, я здесь, – говорит Женя и накрывает своей ладонью мою руку, когда я начинаю биться в истерике. – Рая уже в пути.

Несколько минут спустя в больничную палату врывается Рая. Она показывает врачу удостоверение, и тот мгновенно меняется в лице, сменяя пренебрежение почтительностью. Как будто перед ним оказалась сама царица в мире неизведанной медицины.

Рая подходит с другой стороны кровати и смотрит на меня самым жалобным взглядом. Обычно так смотрят на одинокого уличного котенка, которого не могут забрать домой.

– Ох, дорогая… – только и выдает сестра. – Ох, дорогая…

Как? Что? Почему? Ответов по-прежнему нет. Все, что мы знаем, у меня – сайленс. И еще ни одному человеку в мире не удалось победить эту болезнь. Я лишилась голоса. Единственного, что приносило мне деньги. Единственного, что я умела делать.

Контракт! Я определенно потеряла контракт с лейблом! Ведь кому нужна немая певица?

Следующие два дня я прохожу уже стандартную реабилитацию. Сначала врачи проводят полное обследование организма, чтобы убедится, что это точно сайленс, а не другой сбой в системе. Все показатели в норме. С точки зрения медицины я абсолютно здорова. Просто нужно приспособиться к своей новой реальности.

На запястье мне вешают браслет с клавиатурой и экраном. С его помощью я смогу «говорить». Нужно всего лишь напечатать текст и нажать на кнопку озвучки. Снимать браслет нельзя. То есть не рекомендуется. Они говорят, что браслет отслеживает наши жизненные показатели и в экстренной ситуации подаст сигнал для скорой помощи. Только любители заговоров уверяют, что никто не собирается заботиться о нашей безопасности. Внутри браслета скрыт чип, через который мировое правительство получается доступ к нашему мозгу и управляет им. И скоро все человечество превратится в бесхребетных марионеток.

Клавиши на браслете настолько маленькие, что я постоянно промазываю, и голосовой помощник зачитывает несуществующие слова. Бесит жутко. Но реабилитолог говорит, что ничего страшного. Со временем я привыкну. Все привыкают. Вот только я не хочу привыкать. Я хочу вернуть свой голос обратно.

Несколько часов подряд мы тренируем быстрый набор, и действительно у меня получается все лучше. Только однообразный механический голос раздражает. В нем нет души. В нем нет меня. Сайленс украл не только наш голос, он забрал нашу индивидуальность.

Рая и Женя все время рядом. Они следят за реабилитацией и разряжают обстановку нервными смешками, когда я допускаю очередную опечатку.

Дальше я заполняю анкету с данными о себе и отвечаю на стандартные вопросы об образовании и опыте работы. Потому что мне нужна работа. Молчание – это не инвалидность. Поэтому нам всем нужно продолжать свою обычную жизнь. Ну, почти обычную.

Я отвечаю на вопросы. И в определенный момент уже не могу сдерживать слезы. «Вы можете выполнять свои прежние обязанности?» Пишу короткое нет. «Вы обладаете другими профессиональными навыками, которые не требуют использования речевого аппарата?» Пишу нет. «Перечислите виды работ, которые вы можете выполнять». Я набираю сообщение на браслете, нажимаю кнопку озвучки и механический голос говорит: «Я ни на что не спаробна».

– Что? – переспрашивает Рая.

Блин! Набираю снова: «Способна. Я ни на что не способна».

– Ох, дорогая…

Эту фразу Рая повторяет снова и снова.

– Мы что-нибудь придумаем.

Но легче от этого не становится.

***

В половине одиннадцатого вечера начинается моя смена в пиццерии. За полгода я настолько привыкла к монотонности, что выполняю свои обязанности на автомате. Закрываю входные двери и остаюсь в зале совершенно одна. Только на кухне кто-то гремит грязной посудой. Протираю столы тряпкой, смоченной в мыльном растворе. Затем поднимаю стулья на столы и принимаюсь за пол.

Уборщица – вот кто теперь я. Здесь не нужно разговаривать. И не нужно заканчивать университет. Даже колледж не требуется. И опыт работы тоже. Если ты – женщина, ты априори умеешь мыть полы. Иначе зачем ты вообще появилась на свет?

Делаю перерыв в работе и захожу на страничку Давида. Новых фото нет, поэтому я еще раз пересматриваю старые. Мне кажется, что его образ постепенно рассеивается в моей памяти. И мне жизненно необходимо восстановить любимые черты лица, чтобы узнать его на улице, когда мы встретимся. Ведь мы – это судьба. И еще посмеемся, какими глупыми были, что потеряли столько лет.

Нажимаю на кнопку написать сообщение. Но что написать? Какой повод придумать? Я же не могу просто так сказать: ты мне нравишься, давай встретимся. Или что он снится мне ночами. И там, в моей потаенной вселенной, у нас все хорошо. Подумает еще, что я маньячка какая-то.

Приходит сообщение от Жени: «Сходим завтра в кино?». Опять он лезет со своими фильмами. А следом сообщение от Раи: «На что ты готова ради того, чтобы вернуть свой голос?» Игнорирую Женю и сразу же отвечаю сестре: «На убийство». Никаких смайликов, я настроена очень серьезно.

Убираю телефон и снова принимаюсь за уборку. Но не могу сосредоточиться на работе. Что-то внутри будоражит меня. Неужели Рая вернет мой голос? Еще никому не удалось победить молчание. Так почему же это получится у нас?

Слышу звук сообщения и тут же бросаю швабру. Дрожащей рукой провожу по экрану блокировки и открываю сообщение. Оно от Раи: «Убивать никого не потребуется».

***

Рая встречает меня у входа в главный эпидемиологический центр, где работает над своим секретным проектом, о котором больше ничего так и не рассказывала. После объятий и традиционного «ох, дорогая» она приглашает зайти внутрь и проводит мимо охранников, показывая им пропуск.

В зале заседаний нас уже ждет комиссия. Серьезные дяди и тети должны решить, можем ли мы рискнуть настолько, чтобы провести испытание новой методики против сайленса. Методики, которую придумала моя сестра.

На большом экране Рая запускает презентацию. Первый слайд – статистика заболеваемости по всем странам.

– Что мы знаем об этой болезни? – задает вопрос Рая и тут же сама на него отвечает: – Да практически ничего. Но если посмотреть на картинку в целом, можно заметить некоторые закономерности. Обратите внимание на графики. Нет ни одного случая заболевания среди людей моложе 25 лет. Также ни одного случая в отстающих странах, где люди думают в первую очередь о том, как выжить. Я бы сказала вирус, – Рая делает пальцами кавычки, – охотится за людьми, которые любят заниматься самосовершенствованием. Хотя нет, это неправильное слово. Более подходящее – самокопанием. Они, эти люди, недовольны тем, как сложилась или складывается их жизнь. Они хотят вернуться в прошлое и сделать другой выбор. Сказать слова, которые должны были сказать, но почему-то не сказали. Может быть, молчание – это не болезнь, а всего лишь возможность услышать свой внутренний голос?

Рая делает паузу, чтобы присутствующие смогли переварить только что услышанную информацию. «Она же шутит, да?» – раздается шепоток неподалеку от меня.

– Вы меня, конечно, извините, – наконец говорит председатель комиссии, – но мы с вами не в фантастическом фильме. В мире эпидемия. Мы должны разработать вакцину, а не сочинять сказки.

– Уважаемый, – отвечает ему кто-то, чье имя и должность я не запомнила, – мы должны проверить все версии. Даже самые маразматические. Простите, фантастические. – А затем он обращается к Рае: – Так что конкретно вы предлагаете?

– Совместно с нейробиологами, – говорит Рая и меняет слайд презентации, – мы разработали программу по воссозданию воспоминаний. С ее помощью мы можем вернуть больного в прошлое и дать ему возможность сказать те слова, которые он должен был сказать. По его мнению.

По залу проносятся скептические возгласы. И я бы тоже промямлила что-то вроде «это же бред какой-то» – если бы только могла.

– Вы, – говорит председатель, и видно, как он пытается подобрать слова, – хотите сказать, что вы создали программу для какого-то гипноза?

– Нет, – отвечает Рая и упирается руками о стол, пытаясь удержать себя на ногах, – мы создали машину времени.

– Машину времени?

– Да, машину времени.

– Больной на самом деле возвращается в прошлое или ему это кажется?

– Больной на самом деле возвращается в свое прошлое и может его изменить. Программа полностью готова, сотрудники обучены. Осталось только провести испытание. У нас есть доброволец, – сестра показывает на меня и представители комиссии тут же устремляют свой взор в мою сторону. От смущения я киваю и произношу лишь губами: здрасьте.

– Какие риски? – спрашивает председатель.

– Мы предполагаем, – говорит Рая и запинается. – Мы точно не знаем, ведь тестов еще не было. Но так как мы работаем с отделами мозга, которые отвечают за воспоминания, есть риск их повредить.

– Например?

– Например, потерять часть данных. Вплоть до полной амнезии.

– И вы готовы потерять память? – председатель обращается ко мне, но говорит таким тоном, как будто я страдаю из-за какой-то ерунды. Или не страдаю вовсе, а так просто придуриваюсь.

Готова ли я потерять память? Забыть тексты своих песен? Забыть кто я? Забыть своих друзей и близких? Нет.

– Готовы? – он повторяет вопрос. – И не предъявлять никаких претензий?

Я набираю сообщение на браслете и нажимаю на кнопку озвучки: «Да».

– Что ж. После подписания всех документов вы сможете переходить к своим испытаниям. Больше тут нечего обсуждать.

Он захлопывает папку, делает глоток воды и выходит из зала заседаний.

***

Что вы со мной делаете? Зачем цепляете эти ледяные штуки к моему телу? Для чего? Как оно работает? Тысяча вопросов проносится в голове, пока меня усаживают в капсулу, а затем лепят электроды к вискам. Но я слишком взбудоражена, чтобы хоть что-то набрать на браслете, поэтому просто подчиняюсь.

Рядом стоит такая же капсула. Она предназначена для кого-то еще?

В лабораторию заходит незнакомая девушка, и Рая подводит ее ко мне.

– Это Гала, – говорит сестра, – она будет сопровождать тебя во время сеанса и помогать.

Хочу спросить, почему не сама Рая, но она меня опережает.

– У меня, что называется, медотвод. Как хирурги не могут оперировать своих родственников, так и психологам не стоит копаться в головах своих близких. Гала – профи. Я полностью ей доверяю.

Снова покорно киваю.

Гала усаживается в капсулу и к ее вискам также крепят электроды. На меня накатывает волна тревоги.

– Все будет хорошо, – говорит Рая, касаясь моего плеча.

Я моргаю, подавая знак, что доверяю ей.

– А теперь ложись так, чтобы тебе было удобно. В таком положении ты будешь находиться около часа, поэтому важно, чтобы тело не затекло.

Снова повинуюсь.

– Когда я закрою крышку капсулы, из вот этих отсеков выйдет газ, который погрузит тебя в состояние, похожее на сон. Затем ты окажешься в комнате своего подсознания. Здесь тебя встретит Гала и будет сопровождать на протяжении всего путешествия в прошлое. У нас есть час. По истечении этого времени, крышка капсулы откроется и наполнится воздухом, от которого ты очнешься. Если захочешь выйти сама раньше, просто подумай об этом и, очнувшись, нажимай вот на эту кнопку, чтобы капсула открылась. Знаю, звучит это все дико. Но, надеюсь, стало хоть чуть-чуть понятнее.

Я киваю. Вообще не стало понятнее.

Рая нажимает на кнопку, и крышка капсулы закрывается. Я оказываюсь замурована в саркофаге.

– Внутри есть микрофон, – доносится голос Раи через внутренний динамик. – Если что-то пойдет не так, мы тебя услышим.

Очень смешно – так и хочется сказать. Как вы услышите девушку, которая не может говорить? Но здесь, в моем погребальном саркофаге, слишком темно и тесно, чтобы набирать текст на браслете.

Голос Раи отдаляется. Она разговаривает с Галой, но я не слышу о чем. Только как закрывается капсула. Теперь нас двое – погребенных в саркофагах с обнаженной памятью.

Веки тяжелеют. Перестаю сопротивляться и проваливаюсь в темную бездну. А затем оказываюсь в бесконечной белой комнате, в которой нет ничего. Оглядываюсь по сторонам. Нет, здесь все еще пусто.

– Привет, – раздается голос за моей спиной.

Оборачиваюсь и вижу Галу.

– Что здесь происходит? – спрашиваю я и тут же закрываю рот руками. – Я что снова могу говорить? Но как?

Уже и забыла, какой он, мой голос.

– Мы находимся в твоем подсознании. А здесь ты можешь все. Никаких ограничений. То есть твои возможности ограничены только твоей фантазией. Чтобы что-то получить, просто разреши себе этим обладать.

– Мы уже переместились в прошлое?

– Пока нет.

В руках Галы появляется планшет, она проводит по нему рукой и выводит картинку, напоминающая галерею в телефоне, на прозрачный экран-проектор.

– Здесь хранится вся твоя жизнь, – говорит Гала, – твои воспоминания. Каждое мгновение. Нам кажется, что мы мало что помним, но наше подсознание помнит все.

Она проводит рукой по планшету, и картинка меняется. Будто фотопленка моей жизни бежит, выхватывая избранные моменты.

– Нам нужно выбрать одно воспоминание, – говорит Гала.

– Какое?

– Об этом знаешь только ты.

– Но я не знаю.

– Все ты знаешь.

Гала продолжает перебирать файлы с моими воспоминаниями, не поднимая на меня глаз.

– Я, правда, не знаю. Иначе не стояла бы сейчас здесь.

– Хорошо.

Гала откладывает планшет на столик, который как по волшебству появляется в этом пустом пространстве. Она ходит взад-вперед, будто ищет ответ внутри себя, находясь при этом внутри меня.

– Прости, – говорит Гала, – это мое первое погружение.

– Вот как вы это назвали.

– О чем ты сожалеешь больше всего в жизни?

– О! Это проще простого. Сожалею, что не сказала папе, что не буду поступать на логопеда. Если бы я тогда взбунтовалась и пошла на эстрадное пение, как всегда мечтала, мой карьерный путь сложился бы иначе. Проще, легче, быстрее.

Гала находит на планшете воспоминание и нажимает кнопку плей.

Белое пространство превращается в нашу с Раей комнату. Она точно такая же, как тогда, когда мне было 17. Я перенеслась на десять лет назад и очутилась в прошлом. Трогаю свой рабочий стол, провожу рукой по струнам гитары. Все настоящее. Это не просто галлюцинация. Я действительно оказалась в прошлом.

– Что мне нужно сделать? – спрашиваю я и оборачиваюсь по сторонам в поисках Галы.

– Скажи ему, – раздается голос из ниоткуда, – то, что должна была сказать.

В комнату входит мама. Еще без морщин и с волосами натурального цвета. Она кладет на угол кровати стопку глаженой одежды. Я не могу больше сдерживать себя. Подхожу и сжимаю ее необъятное тело в своих подростковых руках.

– Что случилось? – спрашивает мама, ошеломленная моим поведением.

– Я скучала по тебе. Очень. Правда.

– Ты ударилась головой?

Мама стирает слезы с моих щек, а я реву еще больше.

– Ну все-все, отпусти, у меня еще куча дел.

Мама вырывается из моих объятий и уходит, ни о чем не подозревая. Она не заметила, что в моем теле была другая я – взрослая.

Беру гитару и перебираю струны. Тогда я разучивала медляк Metallica, но мне никак не удавалось это треклятое баррэ. Я просила родителей о занятиях с репетитором. Но они считали, что занятия музыкой – это пустая подростковая забава, а значит, тратить на нее деньги не стоит.

Я смогла оплатить репетитора, только когда оказалась далеко от дома. Урезая себя в ежедневных тратах, сбегала с пар по логопедии и отправлялась тренировать баррэ с наставником. Потом был репетитор по вокалу, закупка оборудования, концертных костюмов и еще много потраченных денег на пустую подростковую забаву.

Сначала я совмещала учебу с музыкой. Потом работу с музыкой. Бегала от одного прослушивания к другому, пока не нашла свое место в группе «Куртка Бейна». Меня не брали, потому что я была самоучкой. Интересно, что бы сказали эти люди, когда узнали бы, что эта самоучка получила контракт с лейблом?

Но все могло бы сложиться иначе. Все должно было сложиться иначе. Я представляла, как училась бы в музакадемии. Как посвящала бы все время музыке, не разрываясь между двумя работами. Я стала бы звездой уже в 20, а не на пороге тридцатника. Музыка – не та сфера, где можно стартануть в пенсионном возрасте.

Пока я перебираю струны на гитаре, дверь в комнату открывается и на этот раз заходит папа. Он кладет на край кровати еще одну стопку свежевыглаженной одежды – это мама попросила его передать.

– Ты уже сложила чемодан? – спрашивает папа.

– Да, – ответила я тогда.

Неужели это и есть тот самый судьбоносный момент?

– Нет, – говорю теперь, – я не поеду.

– Что?

– Я не буду подавать документы в педагогический. Я не хочу быть логопедом.

– И кем же ты хочешь быть?

– Певицей.

Папа заливается смехом. И не таким смехом, которым заражают и вот вы уже хохочете вместе. А таким, который острым лезвием проходится по самооценке, оставляя шрамы где-то в области желудка.

– Можешь смеяться сколько угодно и не верить. Но я стану певицей. И крупный лейбл подпишет со мной контракт. Я буду зарабатывать музыкой. Вот увидишь.

Если бы он только знал… Если бы ему можно было показать будущее…

– Если ты так хочешь профукать свою жизнь, пожалуйста. Я тебе мешать не стану.

Бабочка взмахнула крыльями, и меня затянуло в водоворот новых воспоминаний. Я не проживаю эти моменты, а просто наблюдаю вереницу из них, как ускоренный фильм.

Еду подавать документы в музакадемию, готовлюсь к поступлению, сдаю экзамены. За творческий конкурс получаю «тройку» и не прохожу даже на платное. Сроки подачи документов заканчиваются, и я не успеваю податься даже в педагогический. В депрессии не помню, как проходит год. Я поступаю на логопеда, потому что кажется, что это единственное, на что я способна. Моя мечта стать певицей так и остается мечтой. Но я не сдаюсь. Я продолжаю ходить по прослушиваниям. И когда нахожу группу «Куртка Бейна», ребята говорят, что уже взяли вокалистку.

Я не выступаю в баре «Каракатица», не пою свои песни, не заключаю контракт с лейблом.

– Я хочу выйти! – кричу и тут же просыпаюсь в капсуле.

Нажимаю кнопку, которую показывала Рая, и крышка капсулы тут же распахивается. Я задыхаюсь. Пытаюсь набрать в легкие воздух, но он комом застревает прямо в горле.

– Что? Что пошло не так? – Рая подбегает ко мне и сжимает в своих объятиях.

Я захлебываюсь в своих слезах не в состоянии вымолвить ни слова, даже если бы могла.

Щелчок, и капсула Галы тоже распахивается. Одним движением она стягивает с себя датчики, вскакивает и бросается к нам.

– Ты хочешь поговорить об этом? – спрашивает Гала.

Кое-как печатаю сообщение на браслете и нажимаю на кнопку озвучки: «Не сейчас».

– Скажи, когда будешь готова.

Опять это «скажи». Все равно, что человеку в инвалидной коляске сказать «приходи».

– Да что там произошло? – спрашивает Рая.