Фам фаталь

Глава IV. День Рождения

Ровно в 18.00 в дверь кабинета Боброва постучали, и молоденький мальчик-курьер доставил букет из цветочного бутика Бориса Макаровича.

Да, опытный мастер по составлению букетов не обманул ожиданий Боброва и на этот раз… Это был не просто – букет, а всем букетам букет! Даже не букет, а настоящий Букетище – с большой буквы! Помимо того, что он имел внушительные размеры (и при этом не выглядел слишком вычурным или чересчур помпезным – наоборот, сразу бросалось в глаза, что он вышел из-под руки опытного флориста, и был предельно элегантен), весь букет состоял из таких удивительных, невероятных чудо-цветов, которых Бобров не только не знал по названиям, но даже никогда и не видел прежде. Вот уж, воистину, насколько богата и непредсказуема матушка-природа, если способна создавать такие творения!

К букету была приколота записка, в которой перечислялись названия всех этих экзотических растений: орхидея, стрелиция, левкой, протея, фрезия, эустома, аспарагус, вероника, триферн, амариллис, корилос, молюцела, гинистра, плюмозус, трахелиум, солидага, шамрок, гиперикум, рускус, листья аспидистры, альстромерия, антуриум, берграс.

Из всего списка Бобров знал только орхидею, ну и, пожалуй, приходилось слышать про левкой…

Расплатившись по счету, в котором была обозначена не менее внушительная сумма, Бобров отпустил курьера и вышел из своего кабинета, прихватив букет.

В переговорной уже собрался весь офисный народ, все толпились вокруг накрытого праздничного стола, во главе которого стояла сама именинница в сногсшибательном вечернем платье, с вечерней прической и соответствующим макияжем.

«И когда только все это успела сделать?», – недоуменно подумал Бобров, сосканировав ее взглядом с головы до изящных вечерних туфелек.

Оказалось, что ждали только его, и как только он присоединился к компании, праздничный вечер был торжественно открыт. Ему, как руководителю, было предоставлено первое слово, чтобы произнести поздравительную речь. С речью Бобров не стал особенно мудрить, т. к. адекватно расценивал тот факт, что ораторским искусством, к сожалению, не обладает, поэтому обошелся набором стандартных слов для поздравлений – счастья, мол, здоровья, успехов в личной жизни и карьере. На этих словах ему показалось, что по лицу Агаты скользнула едва уловимая улыбка. Или ему это только померещилось? Когда с речью было покончено, пришло время вручать букет…

«Интересно, как она отреагирует, и что отразится на ее лице?» – промелькнуло в голове у Боброва, когда он доставал из-за спины спрятанный там «для сюрприза» чудо-букет. Но Агата никак не выразила своего удивления, когда увидела этот шедевр флористики, а только вежливо улыбнулась и поблагодарила за подарок. Бобров почувствовал некоторое разочарование – все-таки так старался, а она приняла его как обычный букет из роз или каких-нибудь банальных ромашек. Могла бы хоть поахать там, поудивляться… Можно подумать, что ей каждый день преподносят такие!

Она, словно почувствовав его разочарование, посмотрела ему прямо в глаза и опять ухмыльнулась. Именно ухмыльнулась, а не просто улыбнулась, потому что в том, как она сложила свои губы, Бобров прочитал самодовольство, превосходство и даже некоторое снисхождение… Или у него уже начинается паранойя? Чтобы не срулить с катушек, как говорили у них в детстве, Бобров тряхнул головой и потянулся за бутылкой шампанского, которая громко пальнула у него в руках (хотя раньше он всегда безупречно открывал любые бутылки со спиртным), обдав всех присутствующих за столом фонтаном бурлящего напитка. И как только влияет на него эта женщина! И опять эта улыбка легкой тенью мелькнула на ее лице!

Бобров понял, что сегодня – явно не его день, а потому не стоит задерживаться на фуршете, дабы еще больше не растравить свою душу. Пригубив для приличия бокал с шампанским и взяв с блюда тарталетку с черной икрой, он со всеми распрощался, пожелал от души повеселиться и, сославшись на неотложные дела и извинившись перед именинницей, удалился.

Вернувшись в свой кабинет, он закрыл за собой дверь, несколько раз прошелся от стены к стене, заложив за спину руки и время от времени встряхивая головой, словно отгоняя надоевшие мысли. И, так и не сумев обрести душевного равновесия, а, наоборот, еще больше разозлившись – то ли на нее, то ли на себя самого, плюхнулся в одно из кресел. Но не в то, в котором обычно сидел за своим столом, а одно из тех, что стояли у окна кабинета, то самое, на которое забралась с ногами Агата в момент их первой встречи. Сел, прикрыл глаза и как будто отключился, выпал из реального времени, погрузившись в какие-то грезы…

Из оцепенения его вывел какой-то странный, но уже знакомый звук – в дверь опять как будто скреблись, как тогда, в тот самый грозовой день. Бобров замешкался с ответом – не мог решить, стоит ли подавать признаки своего присутствия в кабинете или сделать вид, что его уже нет в офисе. Потом вспомнил, что, заходя в кабинет, не закрыл дверь на замок, а только прикрыл ее, и громко сказал: «Войдите!»

Дверь, тихонько скрипнув, приоткрылась узенькой щелочкой, и в нее не вошла, а проскользнула легкой тенью хрупкая фигурка. Не смотря на полумрак, царивший в кабинете (вернувшись с банкета, Бобров не стал зажигать свет), он не сомневался на тот счет, кто бы это мог быть. Напротив, он это почувствовал сразу, как только услышал царапанье по ту сторону двери – уж больно своеобразный и странный способ был у этой визитерши испрашивать позволения войти. Услышав такой звук, можно было решить, что в дверь скребется кошка, но в его офисе кошек – ни диких, ни домашних – быть не могло.

Агата – а это была именно она – мгновенно сориентировавшись в темноте (хотя только что вошла из освещенного помещения, и, по идее, ее глаза не могли так быстро адаптироваться к изменившемуся освещению, а вернее – полному его отсутствию), сделала несколько быстрых и бесшумных шагов, «Как кошка ступает на подушечках своих лап», – промелькнула у него в голове странная мысль, и остановилась прямо перед Бобровым.

Он ничего не произнес, кроме позволения войти, и просто продолжал молча смотреть на нее, только сердце гулко запульсировало где-то в области барабанных перепонок. В какой-то момент он даже испугался, что она и сейчас каким-то мистическим образом чутко уловит это внезапно нахлынувшее на него волнение и опять, в очередной раз за сегодняшний вечер посмеется над ним. Он уже представил эту ее особенную улыбку и почувствовал, как внутри него начинает подниматься какое-то неведомое ранее сопротивление. Но темнота, в которой они до сих пор находились, не позволяла что-либо рассмотреть на ее лице – в отличие от нее он не умел видеть без света.

И вдруг произошло совсем уж невероятное: Агата так же бесшумно приблизилась почти вплотную, наклонилась и поцеловала Боброва в губы. От неожиданности он несколько отпрянул назад, к спинке кресла. Она же, нисколько не смутившись его реакции, села к нему лицом на его колени – так, что ее ступни оказались развернутыми назад, а коленки упирались в спинку кресла, и еще раз поцеловала, обхватив голову руками и запустив свои пальцы с острыми ноготками в его шевелюру. Бобров вышел из ступора и, уже плохо себя контролируя, крепко стиснул ее за хрупкую талию и притянул к себе еще ближе, впиваясь своим ртом в ее жаркие губы. Две-три секунды длился этот безумный поцелуй (которого, безусловно, он не должен был себе позволять, но кто способен сохранить трезвый рассудок в подобные минуты?!), после чего он почувствовал, как чем-то острым обожгло его щеку, и в то же мгновение Агата с силой оттолкнула его от себя, соскочила с кресла на пол, и следующее, что он уловил – это был громкий стук открывшейся и с шумом захлопнувшейся двери.

Не успев ничего понять из того, ЧТО сейчас с ним произошло за эти несколько минут, но, по-прежнему, ощущая как будто ожег на своей щеке, Бобров подошел к висевшему на стене зеркалу, нажал на кнопку стоящего рядом светильника и обнаружил, что вся его щека располосована от виска до середины скулы.

«Вот это да…», – сказал вслух Бобров. «Хорошенькое продолжение вечера… Хотя, что уж теперь пенять – сам виноват, так тебе и надо!», – вынес он себе приговор и сокрушенно покачал головой. «Как такое могло с ним произойти? Как он позволил этой ненормальной девчонке втянуть себя в эти дурацкие игры?! И ведь поддался же, повелся, как последний идиот!» – продолжал распекать себя Бобров, но уже мысленно. Выдвинув средний ящик письменного стола, он достал одеколон Armani, плеснул на ладонь и провел ею по расцарапанной в кровь щеке. От чего следы от ногтей распухли и превратились в три ярко выделяющихся на бледной коже шрама.

«Да… Красота, хорош – нечего сказать, вот так теперь и будешь ходить с расцарапанной мордой людям на смех!» – не унимался Бобров досадовать на свою оплошность. «Взрослый мужик, а развели, как мальчишку! И как теперь он посмотрит в глаза своим сотрудникам? Они, конечно, все – люди деликатные и никаких вопросов задавать не станут, но как он сам будет себя чувствовать? А главное – как он завтра будет выглядеть, когда встретится в офисе с Ней???»

Глава V. Поездка в пансионат

– Доброе утро, Сергей Иванович! Марина сегодня приболела, Вам чай подать или кофе? – самый невинный взгляд был довершением невиннейшего же вопроса.

Однако от этих слов, даже от одного только звука этого голоса его бросило в дрожь, а потом в жар – все лицо пошло бордовыми пятнами, на лбу выступила испарина. Она же, как ни в чем не бывало, продолжала стоять в дверях его кабинета и с самым спокойным, невозмутимым видом смотреть ему в глаза.

«Не женщина, а настоящая чертовка какая-то, одним словом – оборотень, будь она неладна!» – с раздражением подумал Бобров, отворачиваясь от открытой двери и пряча расцарапанную щеку (чтоб не злорадствовала!)

– Не надо, я не хочу, – не вполне вежливо буркнул Бобров через плечо. – Сыт Вашими угощениями по горло еще со вчерашнего вечера!

«Ну, об этом упоминать – было совсем лишнее», – тут же укорил себя Бобров за то, что не сдержался.

Дверь тихо закрылась за его спиной.

«Ну и самообладание!» – позавидовал Бобров. «Другая бы сквозь землю провалилась на ее месте, пришла бы с извинениями, вымаливала бы прощение, а этой – хоть бы что! Натворила дел и ходит – хвост трубой! Другая бы…» – опять было начал про себя Бобров, но тут же осекся, понимая, что другая бы на ее месте просто не оказалась. Не оказалась – и все!

Марина после того злосчастного дня рождения проболела целый месяц, и весь этот месяц Агата, взявшая на время ее болезни обязанности секретаря на себя, ежедневно – каждое утро, а потом еще два раза – днем и вечером, заходила в кабинет Боброва и самым обыденным тоном интересовалась, не принести ли ему чай или кофе. Бобров каждый день из принципа отказывался, а потом сам шел втихаря на кухню и заваривал себе чай из пакетиков. На следующий день повторялось все то же самое, и так целый месяц.

Кроме этих ежедневных обменов репликами:

– Сергей Иванович, Вам принести кофе или чай?

– Нет, спасибо, не надо.

Теперь он стал прибавлять к своему отказу формально-вежливое «спасибо». Кроме этих ничего не значащих ритуальных фраз, других разговоров между ними не было. О том, что произошло в тот вечер в кабинете Боброва, они не обмолвились ни словом.

* * *

Лето было в самом разгаре, стояли самые жаркие дни, какие обычно бывают в конце июля, мысли плавились, тело изнывало от городского зноя и требовало свежего воздуха, воды, прохлады. Да где ж только этого взять, когда вокруг плавится асфальт, а в московском воздухе повисло марево из мельчайшей пыли, перемешанной с частицами гари и других «прелестей» городских улиц? И ни одного глотка кислорода!

Наверное, не только Боброва тяготили подобные безрадостные мысли, поскольку, как будто в ответ на его грустные размышления, один из сотрудников его офиса бросил по электронной почте клич о том, что хорошо бы в конце рабочей недели собраться всем вместе и махнуть куда-нибудь за город, на природу…

«А и, правда, хорошо!» – приободрившись, подумал Бобров, – «Там тебе и лесная прохлада, и свежий воздух – ни чета московскому, и искупнуться можно… Благодать!»

На том и порешили. Кто-то тут же вызвался забронировать места в подмосковном пансионате на все выходные, кто-то составлял списки продуктов: шашлыки, Хванчкара, Киндз-мараули и т. д. и т. п. Всем пришлась идея по душе, и все с энтузиазмом занялись подготовкой планируемой поездки.

Вечер пятницы. В офисе царит небывалое воодушевление и суета – в спешном порядке заканчиваются последние приготовления. Наконец, Сергей Иванович Бобров вышел из своего кабинета и бодро скомандовал: «Рабочий день окончен, все по машинам!»

Сотрудники как будто только и ждали этой последней отмашки – все дружно похватали приготовленные сумки с вещами и пакеты с едой, вышли на улицу и стали рассаживаться по машинам. Было весело и суматошно.

* * *

Добрались до пансионата, когда солнце еще не село, его вечерние лучи романтично подкрашивали в багряный цвет кроны вековых корабельных сосен – пансионат находился в сосновом бору. Оформление не заняло много времени, т. к. номера были забронированы заранее. Бобров взял ключ от своего люкса, подхватил дорожную сумку, махнул коллегам – мол, еще увидимся – и пошел в сторону лифта. Зайдя в его кабину, он уже было собрался нажать на кнопку третьего этажа, как закрывающиеся двери с металлическим скрежетом разъехались в стороны – в проеме двери появилась черная туфелька на высокой шпильке. Бобров поднял глаза. В дверях лифта стояла она – Агата. Бобров машинально посторонился, пропуская даму. Она, не торопясь, плавно вплыла в лифт и очаровательно улыбнулась:

– Вам на какой этаж?

– Мой номер на третьем.

– Да? Надо же, и мой тоже…

Выходя из лифта на третьем этаже и пропустив впереди себя Агату, Бобров почему-то ни на йоту не сомневался, что ее номер окажется по-соседству с его. Так оно и вышло. Агата, даже не оглянувшись на него, вошла в 34, у Боброва в руке был ключ, на бирке которого значилась цифра «36».

«Забавное совпадение…» – подумал про себя Бобров. – «И совпадение ли?»

Номер оказался очень комфортабельным. Все в нем было продумано до мелочей, при этом – ничего лишнего. После того, как Бобров разобрал свою сумку с нехитрым багажом (приехали-то на выходные) и разложил вещи в шкафу, он быстро переоделся, сменив офисный костюм на более неформальный – из светлого льна, и спустился к ужину в ресторан, который располагался в холле отеля. Почти все его коллеги были уже там. Все, кроме нее.

Найдя свой столик по номеру, который ему вручили при регистрации, он уже без удивления сразу отметил про себя, что одно место за столом – именно напротив него – оказалось не занято.

– Ну конечно! Кто бы сомневался… – хмыкнул себе под нос Бобров.

– Что Вы сказали, Сергей Иванович? – тут же откликнулся на его невнятную реплику Макс Романов – системный администратор его компании.

– Нет, Максим, ничего. Это я так – про себя. – Бобров весело похлопал парня по плечу и принялся за еду.

Не прошло и нескольких минут, как в дверях ресторана появилась Агата… Боброву достаточно было бросить в ее сторону один короткий взгляд, чтобы оценить, насколько хороша она была в черном вечернем платье на тоненьких бретелях. Не глядя ни на кого, Агата прошла через весь зал и заняла место напротив него.

«Интересно, и как ей только все это удается? Одним словом, ведьма – она ведьма и есть!» – благоразумно уже не стал озвучивать свои мысли вслух Бобров, дабы не шокировать и так поглядывающих на него с опасением Макса и Эдуарда Петровича – заведующего отделом снабжения, который также сидел за его столом.

– Всем добрый вечер и приятного аппетита, – Агата ослепительно улыбнулась, обнажив при этом два ряда маленьких ровных зубов.

– И Вам тоже! – почти хором ответили все трое мужчин.

На протяжении всего ужина Агата весело болтала с Максом и Эдуардом Петровичем на разные отвлеченные темы. Бобров в общем разговоре участия не принимал, хотя и понимал, что это выглядит не совсем вежливо. Просто он не мог побороть в себе то чувство, которое волной поднималось в его груди, стоило ему только посмотреть на эту женщину, а из-за этого и слова как-то не шли на язык, да и кусок в горло не лез. Промаявшись за столом до десерта, Бобров раскланялся, сославшись на нелюбовь к сладкому (первое, что пришло в голову) и ретировался из-за стола. Макс с Эдуардом Петровичем недоуменно переглянулись, т. к. за шефом прочно была закреплена репутация сластены, и все об этом знали. Агата же, как всегда, только загадочно и как-то даже самодовольно улыбнулась.

«Она меня читает, как открытую книгу», – обдав ледяной волной ужаса, пронеслась в голове Боброва паническая мысль. – «А вот она для меня – тайна за семью печатями…»

Выйдя из-за стола, Бобров на негнущихся ногах пересек зал и вышел из ресторана. Поднялся к себе в номер.

Остаток вечера он провел у телевизора (стоило ли в этом случае покидать Москву и свое холостяцкое жилище, в котором он почти каждый вечер проводил перед телевизором, блуждая по разным каналам или смотря фильм по DVD?) Рано лег спать. Надо сказать, что в его люксе помимо кожаного диванчика в гостиной стояла широченная двуспальная кровать в спальне – на нее-то как раз и улегся Бобров ровно посередине, укрывшись мягчайшим невесомым одеялом.

«Интересно, а в Ее соседнем номере – такая же широкая кровать?» – последняя мысль, которую еще уловил Бобров в своем погружающемся в сон сознании, прежде чем окончательно отключился, выпав из реальности.

Ничего удивительного, что всю ночь он видел во сне ее – Агату. Это был необычайно тяжелый, очень эмоционально насыщенный сон, причем эмоции эти были гнетущие, подавляющие, терзающие и без того уже истерзанную душу Боброва. Так что проснулся он с утра не выспавшимся, а наоборот, морально раздавленным, угнетенным. Когда же старался припомнить, что именно ему снилось, в голову не приходило ничего конкретного. Так, белиберда какая-то: Агата постоянно перевоплощалась из одного образа в другой, причем образы эти были не человеческие – из блондинки в брюнетку, например, или наоборот, а какие-то странные, дикие, животные… То кошкой представала она перед изумленным взглядом Боброва, то рысью, то пантерой. Но, тем не менее, он всякий раз осознавал совершенно четко – это была именно она, Агата. Ему же в этом сне была отведена незавидная роль жертвы, на которую охотилась хищница, то придавливая его (в образе мышонка, кролика или куропатки) своими цепкими когтями к земле и почти придушив острыми зубами за беззащитную холку, то, желая позабавиться подольше, ослабляя свою звериную хватку и выпуская ненадолго на свободу. Потом все повторялось снова и снова, только в другом образе, новом воплощении. И так до утра, пока Бобров не проснулся вконец измученным и избитым.

Полежав в постели несколько минут, Бобров откинул одеяло и поднялся с кровати, всунув ноги в мягкие махровые тапочки и накинув на плечи такой же пушистый махровый халат – одна из приятных привилегий постояльцев люксового номера. Зашел в душевую кабину, которая вместе с традиционной ванной была установлена в туалетной комнате, включил прохладный, освежающий душ, чтобы взбодриться после нелегкой ночи. Упругие струи воды ударили сначала в лицо, затем Бобров повернулся спиной, подставляя под них свои тренированные накачанные плечи. Ах, как нравились женщинам его плечи! Далеко не один раз Бобров ловил заинтересованные взгляды молоденьких девушек и мечтательные – дам более зрелого возраста, которые украдкой, а порой и беззастенчиво откровенно разглядывали его стройную, спортивную фигуру, каждый раз задерживая свой взгляд на его плечах.

«Как хорошо было бы ощутить сейчас на своем теле Ее руки, которые бы нежно гладили его торс, лаская и слегка поцарапывая его…» – мечтательно подумалось Боброву. В этот момент ему почему-то представилось, что в любви Агата должна быть очень нежной, однако в любую минуту способна выпустить свои коготки или острые зубки, оставив на теле характерные отметины.

Спускаясь к завтраку, Бобров одновременно и ждал встречи с Агатой, и в то же время слегка побаивался ее – а вдруг он опять впадет в ступор, как произошло накануне вечером во время совместного ужина? Но его опасения оказались напрасны – Агата попросту не появилась к завтраку. Бобров был немного разочарован. Не увидел он ее и днем, когда вся компания собралась на берегу озера, затеяв разные развлечения: кто-то из сотрудников играл на песке в пляжный волейбол, кто-то ловил рыбу, кто-то просто загорал, нежась в мягких шезлонгах с книжкой в руках.

Когда же Агата не вышла и к обеду, Бобров не на шутку забеспокоился: «Может, случилось что? Не может же человек обходиться без еды… Ну, ладно, допустим, проспала завтрак, но уж к обеду-то должна была бы проснуться…» – с этими тяжелыми мыслями он поднимался из ресторана к себе в номер.

«Постучать в дверь ее номера и узнать о самочувствии?» – размышлял он, идя от лифта по коридору. «А если она скажет, что с ней все в порядке? Тогда в очередной раз буду выглядеть идиотом!» Все же он подошел к ее двери и прислушался. Тишина, ни звука… Поднял руку, но потом так и не решился постучать. Постояв еще с минуту под дверью, Бобров развернулся и, ссутулившись, побрел в свой номер.

С полчаса он ходил, как тигр по клетке, из угла в угол, меряя шагами пространство гостиной. Потом, сжав кулаки, решительно направился… на балкон. Перевесившись через деревянные перила, он, взрослый человек, серьезный бизнесмен, который привык подчинять все свои действия, каждый шаг, каждый поступок анализу трезвого рассудка с точки зрения здравого смысла, в этот момент, как потерявший голову влюбленный мальчишка, свешивался со своего балкона и заглядывал в балконную дверь чужого номера… Но номер оказался пуст! Агаты в нем не было…

Потоптавшись на балконе, мельком бросил взгляд вниз. И на минуту застыл в удивлении: на всем видимом пространстве под балконом, то здесь, то там виднелись кошки, их было такое огромное количество – разномастных и разношерстных, которое превышало все разумные пределы! Кошки сидели под кустами и на деревьях, лежали, свернувшись калачиком, гонялись друг за другом, и казалось, что им ни до чего окружающего нет дела.

Бобров в задумчивости потер лоб, пожал плечами и хмыкнул себе под нос: «И чего они здесь собрались??? Не мудрено, что всю ночь такая фигня снилась! Орали, небось, вот и привиделось, черт знает что…»

Вернувшись, не солоно хлебавши, к себе в номер, Бобров с раздражением плюхнулся на кожаный диван в гостиной, взял в руки стопку свежих газет, заботливо разложенных на журнальном столике. Несколько минут полистал, рассеянно блуждая взглядом то по одной полосе, то по другой, но так и не сумел сконцентрировать свое внимание на чтении – отбросил газеты в сторону.

«Если сидеть здесь одному, так недолго и умом тронуться», – посетила его далеко не самая веселая мысль. «Надо пойти хоть с народом пообщаться, может, и отвлекусь, а то совсем зациклился на одном и том же!» – решил Бобров, выходя из номера.

Спустившись вниз, он обнаружил почти всю компанию, собравшуюся в холле отеля с разными сумками и пакетами в руках.

– А вот и Сергей Иванович! – весело приветствовал его Макс, жестом приглашая присоединиться ко всем.

– Я что-то пропустил? – удивленно развел руками Бобров. – Куда это вы собрались?

– Ну, как же, мы же договаривались о пикнике! Разве Вы забыли?

– Ах, да, пикник… Прошу прощения, но как-то совсем вылетело из головы.

– Ну вот, теперь все в сборе, можно отправляться в лес! – бодро скомандовал Эдуард Петрович, подхватывая с пола корзинку, битком набитую всякой снедью.

Все с шумом стали выдвигаться на улицу.

Расположились в сосновом бору, на самом берегу озера. Сначала пили обалденно вкусную Хванчкару и Киндз-мараули с легкими закусками, а ближе к вечеру, когда солнце стало потихоньку закатываться за сосновые кроны, разложили костер и принялись готовить шашлыки. Невероятный аромат жареного на углях свежего мяса быстро распространился по всему побережью, наполнив собой сгустившийся предзакатный воздух.

И в этот момент Бобров увидел Ее. Агата медленно брела по берегу озера, направляясь в сторону потрескивавшего костра, золотые, рыжие и багряные искры которого взметались высоко в небо. Неспешно подойдя к компании коллег, Агата поздоровалась в обычной своей манере, обращаясь как бы сразу ко всем присутствующим:

– Всем добрый вечер!

И потом, втянув тонкими ноздрями воздух и довольно сожмурившись, промурлыкала как бы про себя:

– Ах, как чудесно пахнет…

Бобров во все глаза смотрел на нее, не в силах отвести их от ее загорелых плеч, тонкой длинной шеи, золотистую смуглость которой подчеркивала, надетая на ней, зеленого цвета, в тон глазам, бархотка – ее Агата никогда не снимала; немного острых коленей. Все это открывалось его настойчивому взгляду и тревожило, волновало его воображение благодаря легкому летнему сарафану, в котором была Агата этим теплым августовским вечером.

Шашлыки удались на славу! Такого вкусного жареного мяса Боброву, привыкшему ужинать в не самых плохих столичных ресторанах, уже давно не приходилось есть. Пожалуй, со времен студенческой юности, когда он в компании верных однокашников колесил с рюкзаком за плечами по живописным туристическим маршрутам Крыма и Северного Кавказа… Ах, что это были за годы!..

Еще большая ностальгия по беззаботному юношескому времени навалилась на Боброва, когда Эдуард Петрович взял в руки гитару, мелодичным перебором прошелся по струнам и бередящим самое сердце голосом запел один из старинных, и так любимых Бобровым, романсов:

 
Очи черные, очи страстные!
Очи жгучие и прекрасные!
Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!
 
 
Ох, недаром вы глубины темней!
Вижу траур в вас по душе моей,
Вижу пламя в вас я победное:
Сожжено на нем сердце бедное.
 
 
Но не грустен я, не печален я,
Утешительна мне судьба моя:
Все, что лучшего в жизни бог дал нам,
В жертву отдал я огневым глазам!
 

Сначала он слушал романс, прикрыв глаза и наслаждаясь бархатным голосом Эдуарда Петровича, но когда прозвучали его последние строчки, как будто кто-то острыми когтями провел по сердцу Боброва. «Это же романс о ней, об Агате!» – обожгла его сознание внезапная мысль.

Пусть у нее вовсе и не черные глаза, а изумрудно-зеленые – сути дела это не меняет… В этом романсе, как нельзя более точно, передана магия и колдовское воздействие на него «огневых глаз» Агаты!

И действительно, он, сам Бобров, сейчас находится в таком состоянии, потеряв голову от любви к Агате, что нет в его жизни ни одной вещи, которую он не бросил бы к ее ногам или, как поется в романсе, не принес бы в жертву ее огневым глазам…

А принимая во внимание обстоятельства, при которых он впервые увидел эти глаза (дьявольской силы грозовой ливень со сверкающими молниями и громовыми раскатами вызвал тогда не самые приятные ощущения в душе Боброва – он сразу же припомнил, как его кожа покрылась тогда отвратительной холодной и липкой испариной) можно сказать, что и слова романса про «недобрый час» также полностью сбывались.

Ну, а уж «пламя победное», на котором уже дотла «сожжено его сердце бедное» он имел возможность наблюдать в глазах Агаты далеко не один раз!

В этот момент Бобров посмотрел на Агату и понял, что не один он провел аналогию между старинным романсом и их отношениями.

«Если это только можно назвать – отношениями», – горько усмехнулся про себя Бобров.

Агата смотрела на него прямо в упор и, как в очередной раз показалось Боброву, снова сканировала его мысли. Взгляд ее был долгим и каким-то задумчивым. На этот раз она даже не улыбалась своей самодовольной и снисходительной улыбкой, которую он часто ловил на ее лице исключительно в его, Боброва, адрес. Сейчас же ее глаза как будто даже потемнели и были не изумрудного оттенка, как обычно, а глубокого темно-зеленого цвета. «Вот уж, действительно, омуты!» – подумалось Боброву.

Когда с шашлыками было покончено, и распита последняя бутылка припасенного красного вина, все стали нехотя расходиться по своим номерам, поскольку время было поздним, и многих уже клонило ко сну.

Бобров не стал исключением и тоже, бросив последний взгляд на догорающие угли костра, пошел к себе. Агата самая последняя задержалась у костра.

И как только все разошлись, на поляне у пепелища стали собираться коты и кошки… Их тени выползали из-за кустов, спрыгивали с ветвей деревьев, бесшумно скользили меж травы, заполняя собой все пространство вокруг. Вскоре вся поляна снова ожила, но наполнилась совершенно иными звуками: теперь вместо смеха, песен и переливистых переборов гитары здесь звучало мурлыканье, мяуканье и кошачьи серенады.

Когда из-за тучи выплыла светлобокая луна и пролила свет в ночную темноту, поляна представляла собой довольно причудливое, почти мистическое, зрелище: все открытое пространство было словно оцеплено живым плотным кольцом, своеобразным кошачьим хороводом, в центре которого на догоревших углях бывшего костра стояла босая женская фигура с разметавшимися по спине, плечам и рукам длинными распущенными волосами. Это была Агата.

Она вращалась вокруг себя – причем сначала эти движения были медленными, едва заметными, но постепенно они ускорялись, обороты нарастали и набирали темп, пока не превратились почти в вихревое кружение. Голова ее была запрокинута вверх, в ночное небо, руки подняты высоко над головой, из горла вырывались протяжные, нечленораздельные, почти животные звуки. Это было похоже на какую-то шаманскую песню и со стороны смотрелось несколько жутковато, учитывая то, что глаза Агаты были закрыты, и вся она находилась как будто в трансе.

Поднявшись в номер, Бобров понял, что уснуть ему все равно не удастся: голова, как пчелиный улей, полнилась роящимися в ней мыслями. И не было никакой возможности отвлечься, отмахнувшись от них…

Покружив в задумчивости по комнате, он подошел к встроенному в стенной шкаф бару и распахнул дверцу. Бросив беглый взгляд на его содержимое, Бобров сразу понял, что ему нужно. Его рука уже сама потянулась за элегантной бутылкой с круглыми боками и пробкой в виде всадника на резвом коне. Это был Blantons Gold Edition – старый американский виски золотисто-янтарного цвета. Бобров любил этот напиток и предпочитал его многим другим сортам виски за тонкий древесный аромат с нотками сухих фруктов, корицы и шоколада. Ему нравился его живой, благородный вкус, в котором чувствовалась слива и гвоздика. Послевкусие же оставалось долгое, с развивающимися нотками ванили, ореха и жженого дерева. Бобров всегда был гурманом в отношении спиртных напитков.