Маятник времени. Стихи

В своём уме

«Обязанность стиха быть органом стыда» А. Вознесенский

 
Проблема в том, что я в своём уме.
Рты затыкают говорящим правду,
И незачем оправдываться мне, —
Я ненавижу ложь и пропаганду.
 
 
Кто радуется крови, мне не брат,
Мне не сестра, кто детской смерти рада,
Я проклинаю непотребный смрад
Войны, противны мне её награды.
 
 
У ненависти не один просчёт,
Теряют человечность человеки,
Когда их убивать толкает чёрт,
Кровавые на свет пуская реки.
 
 
Поэты, обнажающие слов
Хвалебные клинки во имя смерти,
Сны ваши будь полны сирот и вдов,
Будь час последний страшен ваш! Поверьте,
 
 
Внемлите мне, вы прокляты навек
Наивными, кто пал под ваши вопли,
Окрасив кумачом февральский снег,
Что был их гневом «праведным» растоплен!
 
 
Вы прокляты, вы хуже тех, кто слал
На бой, и тех, кто шёл вперёд, хмелея
От мысли, что для всех героем стал,
Кому по вкусу эта «одиссея»,
 
 
Возвысившая их преступный дух.
Вы хуже, ибо вам подвластно слово.
Вы – прототипы придорожных шлюх,
В вас ничего не видится святого.
 
 
Безжалостность не украшает вас,
Вы – дикари, подельники разбоя,
И, в рифменный порой впадая транс,
Вы славите убийцу – не героя.
 
 
За ради денег основной поток
Ложится в землю, жизнь копейки стоит…
А смерть стучится пулями в висок
И по шакальи над землёю воет.
 

Кадавр

 
А наш Кадавр почти не ест селёдку, —
Он землю жрёт со всем, что есть на ней.
Мотает ветер проклятую лодку,
Заделать течи в ней полно соплей.
 
 
Не тонем, нет, – давно сидим на крышах,
У прошлого довольно заманух,
Понятно всё давно последней мыши,
Но идиотам услаждает слух
 
 
Враньё чистейшей пробы, и до гроба
Они гордиться будут пустотой.
А враг рогатый бдит и смотрит в оба,
И мутит смуту, подлость и разбой.
 
 
Кружится карусель времён последних,
Всё явственнее призраки вражды.
Кадавр зовёт к убийственной обедне,
Чтоб мяса человечьего пуды
 
 
На жертвенник легли и добровольно
Сгорели, провоняв собой простор.
А дураки, осклабившись фривольно,
Ржут и флажками машут до сих пор.
 
 
Дурачить дураков легко и просто,
А умникам достанется зиндан.
Земля – всего лишь в океане остров,
И мчит к нему великий ураган.
 

Эпоха мёртвых душ

 
Эпоха мёртвых душ идёт к концу,
На ниточке висит её веселье.
Расхлябанность и злость дают лжецу
Подпитку, как невиданное зелье,
Что молодит его гнилую суть,
Бодрит, зовя на подвиги во имя
Распада мира, не даёт уснуть,
Торопит сделать всё необратимей
И безутешней обнажённость дней,
Всё явственнее пагубность минуты,
Когда земля и всё, что есть на ней,
Исчезнет в результате грязной смуты.
И лишь тогда в разломе пустоты
Мелькнёт с последним воплем осознанье:
Вселенская преступность слепоты —
Трагический порок существованья.
Не мёртвым ложь противна, а живым,
Что наполняют смыслом твердь земную,
И по потокам жизни вековым
Несут народам правду роковую.
Как чёрным солнцем мир не обогреть,
Так ложью слёз горючих не утешить…
Необратима душ угасших смерть,
Лютует у черты последней нежить.
 

Наш паровоз вперёд летит

 
Тормоза отказали давно, паровоз завывает
И несётся по рельсам кривым прямо дьяволу в пасть,
Богомольцы кричат от восторга, да-да, так бывает,
Если верить в фальшивое солнце, как прапор в матчасть.
 
 
Без конца ставят свечи пучками, колотятся лбами,
Пахнет гарью и кровью, а им хоть бы что, хоть бы раз.
Но вгрызаются в чёрствые корки беззубыми ртами
И мечтают в игольного ушка протиснуться лаз.
 
 
А в сортире от грязи и вони подохли микробы,
Командирский колбасит вагон, только искры летят,
А на насыпи справа и слева стоят русофобы,
Эти сволочи пахнут враждой с головы и до пят.
 
 
Если б все отщепенцы легли на железные рельсы,
Стало б чище в природе, в сортире, не выл паровоз,
И закончились в нашем экспрессе раздоры и стрессы,
И ускорились разом развитие и опорос.
 

Распятые мальчики

 
Распятые мальчики плачут, прибиты к воротам,
Их трусики ветер полощет и воет, как зверь.
Одним жалко мальчиков, скучно другим до зевоты,
А третьи, их больше всего, – за принятие мер.
 
 
И меры не то, чтобы меры, а так, леденцово, —
Всего-то на карте стереть кое-что кое-где.
И чёрная ретушь ложится на белое слово,
А кто-то всерьёз размечтался пройтись по воде.
 
 
Земное кадило пока ещё светит и греет,
Но ненависть может разрушить весь Млечный предел.
Жизнь мальчиков с каждой эпохой, увы, дешевеет,
Ведь ангел небесный из наших широт улетел.
 
 
Где злоба кипит, там лишь адские силы ярятся,
Погоня за счастьем не может быть чьей-то бедой.
Надеяться можно ли, что наконец протрезвятся
Одни и другие, и третьи, и кончат разбой?
 
 
Но тонет во лжи несмолкаемой вся ойкумена,
Ирония фарса накрыла людей с головой.
И падает густо на землю кровавая пена,
И сыплется в руки преступников дождь золотой.
 

Касание

 
Тайком прокрался дождик в спящий дол,
Туманом затянуло междуречье,
Погасли звёзд таинственные свечи
И лунный серебристый ореол.
 
 
Как шёпот струй невнятен водяных
В уютном царстве мёртвого покоя!
Лишь в темноту фонарь глядит совою,
Да память свой подсовывает жмых
 
 
То в виде полуяви-полусна,
То в аромате близком и далёком,
Вновь наполняя сердце жгучим соком,
И горница становится тесна…
 
 
Разброс времён мне кажется иным,
Я путаюсь в забывчивом сознанье,
И смерти осторожное касанье
Не мнится мне движеньем роковым.
 
 
Как мало на земле моей тепла,
Как много там досталось поруганья
Тем, кто не стал рабом очарованья,
Что им сулят кривые зеркала.
 
 
Отпущено мне быть вдали от тем,
Когда-то бередивших неустанно,
И от которых я давно устала,
Но не освободилась насовсем…
 
 
А дождик мал, наивен и несмел,
И розы ворожат в туманной зыби,
Сквозь пелену, подобно снулой рыбе,
Луна сквозит, и петушок пропел…
 

Зверь

 
Маленький белый пушистый зверёк
Тихо подкрался, пустил коготок,
Цапнул, сглотнул, улыбнулся и рек:
«Вот и настал твой черёд, человек!
 
 
Тонешь, тони, загоришься, гори,
Только себе напоследок не ври.
Я-то зверёк, а ты – истинный зверь,
Пыл свой безумный веками измерь,
 
 
Вспомни, что было, чего ты достиг,
Жизни земной уничтожив родник.
Ты деградировал ниже червя,
С совестью связи свои оборвя.
 
 
Ты – царь природы? Меня не смеши,
Хвост обезьяний, смотри, не ерши,
Я уже здесь, не сбежишь от меня,
И не спасёт тебя даже броня!»
 

Мама

 
Я так не люблю
спать,
Смотреть на боку
Сны.
Приходит во сне
мать,
И с ней говорим
мы.
И, вроде бы, есть
лад,
И, вроде бы, есть
связь,
Но смотрит, и мёртв
взгляд,
И слов холодна
вязь.
Прошёл не один
год,
А я не пойму
вновь,
За что этот злой
лёд,
Зачем ей моя
кровь.
Разбудит меня
боль, —
У памяти ржав
ключ, —
Но вновь на щеках
соль,
И солнца в окне
луч…
 

Великая среда

 
Великая среда. Печаль разлита
По саду с ароматом белых роз,
Дождь сеется сквозь облачные сита,
И всё, что предначертано, сбылось.
 
 
Бог предан не единожды, и ныне
В который раз Он примет этот крест.
Весь мир увяз в убийственной гордыне,
Ему не надо судей и божеств.
 
 
Как просто человека разуверить
В тех истинах, что зиждились в веках
На постулатах праведности, зверя
Он предпочёл и с пеной на губах
 
 
Доказывает собственную дурость,
Из праха выйдя и почив в земле.
Прискорбна недалёких смертных участь,
Погрязших в отрицанье и хуле!
 
 
Как время быстротечно в поднебесье!
Назавтра грянет в мире Божий гром,
Придёт конец земной бесовской мессе,
И грешники предстанут нагишом
 
 
На Страшный Суд. И поздно будет плакать,
Молить и в страхе трепетать пред Тем,
Кто терпеливо ждал, что эта слякоть
Пропащая не пала насовсем…
 
 
Скорбит природа на страстной неделе,
Течёт с небес прохлада робких струй
Весеннего дождя, скворцы отпели
Предательский последний поцелуй…
 

Время собирания камней

 
Есть время жить и время умирать,
Есть время собирать в саду каменья…
Какое мне отпущено терпенье,
Оно почти – как Божья благодать!
 
 
Смиренно принимаю каждый миг,
Дарованный и хворью, и несчастьем,
Лишь не терплю двуногих подлой масти,
Искусников в рождении интриг.
 
 
Мой ум – мой Цербер. Сердце жмёт печаль,
Безмерно жалко Божьего Творенья…
Но больше душу не грызут сомненья,
Как только ложь с напраслиной ни жаль,
 
 
Как только дух нечистый ни тревожь,
Кошмаря сны и попирая веру,
Я зависти чужой сочту химеру
За скудости – невежеству платёж.
 
 
Кривись, как от лимонной кислоты,
Гляди с ухмылкой и пиши с натугой
О том, что ты меня своей подругой
Едва бы назвала. Но я – не ты.
 
 
Я поминаю всех своих врагов,
Желая счастья в их нелёгкой доле, —
Они привыкли к пагубной неволе
Страстей своих, и путь такой не нов.
 
 
Их тьмы и тьмы, кто угорел от слов
Хулы и друг на друга, и на Бога…
Но кающихся промеж них немного,
Лишь единицам ведома любовь.
 
 
Прощаю всех, кто зарился на слог,
На дом и сад, на облик мой лукаво,
Кляня и обличая «жажду славы»,
Которой сам желая, изнемог.
 
 
Мне ничего не нужно ни от вас,
Ни от щедрот владык земных. Елеем
И пением церковным богатея,
Благословляю нынче каждый час,
 
 
Что провожу в трудах у солеи,
Где пением Владыку славлю мира.
А потому не оскудеет лира,
И строки будут множиться мои.
 
 
Пишу шутя, мой вдох и выдох – здесь,
Я не стою на паперти Парнаса.
Пусть сплетен ваших мерзкая проказа
Откроет ваш же нищенский регресс.
 
 
Великий Пост, как ожиданье благ
Для духа до пришествия Мессии.
Подай, Господь, ума в моей России
Всем тем, кого мне не унять никак!
 
 
Пускай они не радуются тьме,
Смертям и крови, ни за что пролитой
Корявой и безграмотной «элитой»,
Своей суме и будущей тюрьме!
 

Покаянное

 
Меня, обсевка, грешницу, блудницу
Прими, Господь, по милости Твоей,
Как Твоего творения частицу,
Освободив от вражеских сетей!
 
 
От юности до старости грешила
И думала покаяться успеть,
И меж собой, и небом возводила
Преграду, безвозвратную, как смерть.
 
 
Но грянул гром однажды, – словно голос
Неведомый мне в сердце проникал,
И уползал, и таял Уроборос,
И времени сникал девятый вал.
 
 
Всё растворилось – прошлое разбилось
На множество и множество теней,
И Божия целительная милость
Коснулась окаянности моей.
 
 
И вот стою, как свечка, перед дверью
Твоей, Отец, храмины в небесах,
И бьётся птица веры в подреберье,
Земной крылами отгоняя страх.
 
 
Тебе, мой Бог, не надо объяснений,
Ты видишь ум мой каверзный насквозь.
Я просто прах, исполненный смятений,
И всё, что на глазах Твоих сбылось,
 
 
Мне и самой, подчас, совсем не мило.
Прости меня и, блудную, прими!
Начало вечных странствий есть – могила,
Как окончанье боли, слёз и тьмы.
 
 
Средь множества и множества вселенных,
В Твоей дали, где есть покой и свет,
Я верую, в сокровищах бесценных
Любви душа блеснёт, как самоцвет.
 
 
И знания, которых я искала,
Найдут меня мгновенно, словно блик,
И всё, чего так сердцу не хватало,
Подаст Господь, воистину Велик!
 

2

 
Я отделена от государства,
И владею телом и душой,
Чужда общепринятого фарса
Упиваться чьей-нибудь виной
За свои провалы и потери, —
Я сама себе палач и враг, —
Не ломлюсь без стука в чьи-то двери,
Не держу на случай белый флаг,
Не ищу признания и денег, —
С ними мы на разных полюсах,
Не считаю пройденных ступенек,
Отрясаю с ног налипший прах.
Я не принимаю благ бесплатных
И чураюсь неприглядных дел,
А боюсь лишь бездарей и ватных
Их мозгов, творящих беспредел.
Страшно мне смотреть на человечье
Искаженье в зеркале веков,
На небес вселенское оплечье,
Что огонь дырявит дураков,
Падких до безумного позора,
Ставшего привычным в наши дни
В антураже пошлого декора
Из культей и лживой болтовни!
 

3

 
Сердцем невозможно двигать горы,
Только ненавидеть и любить.
Ядовиты ненависти споры,
Времени тончает, рвётся нить.
 
 
Невозможно выиграть у века
Ни минуты лишней про запас,
Нет надежды встретить человека
В гуще опаскудившихся масс.
 
 
Больше не хочу искать причины
И растить внутри себя вину.
Пусть ночей неведомые длины
В волосы вплетают седину,
 
 
Старят мне лицо, – я не в накладе,
Жизнь давно усталостью сквозит.
Догорает фитилёк в лампаде,
Ангел за плечом моим стоит…
 

Между явью и сном

 
Между явью и сном, в колыбели тепла
С ароматами мёда, корицы и трав,
Растворяюсь до атома, ночь, как смола,
Увлекает меня, в свой поток переняв.
 
 
В паутине забвения путает сон
Полустёртые тени событий и дат, —
Экспликация смысла весне в унисон,
Ненадёжный туман под созвездьем Плеяд.
 
 
Ухожу по дорожке из света и грёз,
Улетаю в пространственный омут надежд,
Где так много путей ненароком сошлось,
И проходит невидимый зыбкий рубеж.
 
 
Только вздох отделяет разумную грань
От тоски по тому, что, увы, не сбылось…
Слёзы мира, стекая, бегут в иордань,
И душа Млечный путь пробивает насквозь.
 

Народ

 
Вглядись, народ, в кровавую пучину,
Куда тебя влечёт безумный рок!
Найди для смерти вескую причину,
Не стой столбом спиною на Восток!
 
 
Прокрустово тесно и скользко ложе,
Одни без ног, другие – без голов,
А с третьих век легко сдирает кожу,
Как на закланье отданных скотов.
 
 
Бежишь, народ, от совести в жестокость,
Но заглушить не сможешь свой позор
И канешь вскоре, как ослепший, в пропасть, —
Злой гений взял твой разум на измор.
 
 
Ему смешно взирать на всех, охочих
Прославиться бездарностью в веках.
И, чем дурнее толпы, тем жесточе,
Чем больше войн, тем ближе полный крах.
 
 
На извращённый люд упали тени,
И солнечный померкнет вскоре свет…
Пока ещё шевелятся мишени,
Но никого погибель не минет.
 
 
Взывай, народ, к властителю, ты в доле
(Ответственны рабы за грязь и мрак),
Попробуй выпить горе, словно море,
Ведь душу ты давно отдал за так.
 

Божий дар

 
Не делайте героев из убийц,
Есть разница у жертв и живодёров.
Не изменить улыбкой хищных лиц,
Не прекратить, смеясь, кровавых споров.
 
 
Как было встарь, так стало и теперь,
Так будет впредь, коль уцелеть дозволят.
Как мерою греха весь мир ни мерь,
У всех свои параметры неволи.
 
 
Есть враг один, – помиловать нельзя
И щёку под ладонь его подставить,
Он в бок толкает, рог в него вонзя,
И продолжает дураками править.
 
 
Свобода не подарок, – Божий дар.
Продай его за горстку чечевицы
И обретёшь навек себе кошмар,
И, как Иуда, сможешь удавиться,
 
 
Предав себя и изменив нутро
На более способное к неволе…
Нечистым всё заверчено хитро,
Ему бы только… дураков поболе.
 

Шестая каденция

 
Шестая каденция, пик воровства,
Картонные пушки и замки,
Опасные связи былого родства, —
Невинны одни куртизанки.
 
 
Ползучая карма взрывает дома,
Лишая кого-то прощенья.
Иные от ярости сходят с ума,
Лишившись и слуха, и зренья.
 
 
Вину испытать дуракам не дано,
Летят в облака бумеранги,,,
Расплата стучится, как птица, в окно,
И тонут дырявые фланги.
 
 
Проснуться опасно, не зная путей
Отхода из братской могилы.
Кладбищенский сад бесприютных камней
Обслуживают некрофилы.
 
 
Они восхваляют кресты и венки,
Им запахи тленья любезны,
И все они здесь, как один, мужики, —
Крепки и режиму полезны.
 
 
Облезлая слава, гнилая вражда,
Бессовестный век и задворки
Для тех, кто блажит, не имея стыда,
И счастлив в предчувствие порки.
 
 
Куда же ты, тройка, спешишь огнево,
Дыша чистопробным ипритом?
Погонщик бессменный своим удальством
С особым трясёт колоритом:
 
 
Его позументы на солнце блестят,
И боты начищены знатно.
Любовью осыпан от плеши до пят,
Он мчит и туда, и обратно…
 
 
Он смотрит направо, налево и вдоль,
Он вечен, как окаменелость,
А кто-то нарёк его именем «Моль»
За бледность и резвость, и дерзость.
 
 
Да, мал золотник был, но сильно подрос
И много наделал деяний.
Шестая каденция,
Радостный кросс
В долину пустых обещаний.
 

Мицелий

 
Мне проще быть, а не казаться,
И я совсем не ко двору,
Как подобает бунтарю,
Тем, кто у власти побираться
 
 
Привычен. Пусть из-за забора
Они вприглядку лижут мёд
С лица того, кто ловко врёт,
По мне, так это микрофлора.
 
 
Мицелий их в глубинах века,
А сами выплюнуты тьмой
На этот берег неживой,
Где распинают человека.
 
 
Судьба судьбой, но есть и воля,
Позора можно избежать,
Коль перед тварью не дрожать,
Всю правду в рожу ей глаголя!
 

Билет в один конец

 
Переведите мне на человеческий
Желание за что-то умирать!
Мы все стоим сегодня перед вечностью,
Вторую жизнь нам неоткуда брать.
 
 
Духовность конвертируется в доллары,
Кровь – в сок и воду, правда – во враньё:
Нечистой силе так потребны доноры —
Убийцы и завзятое ворьё!
 
 
Чья голова покатится, кто выдюжит
Жестокий цирк у века на виду?
Пока весь дёготь кисть времён ни вымажет,
Мир смертных не подвергнется суду.
 
 
Однажды сотворённый, он без продыха
Коптит собою этот белый свет,
Но Божья плеть любого крепче обуха,
И смерть всегда – в один конец билет.
 
 
Резона нет шутить над неумехами,
Продувшими возможность стать людьми, —
Они гордятся вечными огрехами,
Ругаясь с неудачными детьми…
 

Судьба

 
Судьба – лишь направление пути,
Неясный вектор, что колеблет время,
И каждому даровано идти
Своей дорогой, подставляя темя
Под все удары, в счастье ли, беде
Отождествясь с природным беспредельем
И ухитрясь в безумной чехарде
Не нахлебаться пропаганды зельем.
Но только вряд ли это по зубам
Трусливой массе нынешних мутантов,
Шагающим по дедовым стопам
И ждущим от судьбы обильных грантов.
Они умеют лгать и воровать,
Плевать они хотели на законы,
Их большинство, и эта злая рать
Кровавые наследует каноны
Насилия, убийства, дележа.
Остановить их может только небо,
Пока рабы бездумные, дрожа,
Боятся, что останутся без хлеба,
Как будто хлеб – не их, а властных сук.
Они не видят страшного исхода,
Свою свободу выпустив из рук.
Всё ближе гибель грешного народа,
Решившего, что он правее всех,
Что может бить направо и налево
Наотмашь, и, конечно, без помех
Тех, кто не принял распорядок хлева,
В котором он погряз давным давно.
Лишь единицы сохранили совесть,
Но им не много прав отведено,
И не они напишут эту повесть
Про бешеных бездарных не людей,
Что, клацая железом, лезут в драки…
А древний уроборос – жёлтый змей
Кольцо сжимает в небе цвета хаки.
И кажется, забыты все дела
Во имя воспитания уродов,
Что убивать нас будут не со зла,
А ради «сокращенья углеродов».