Путь кшари. Дорога энэ

Глава пятая. Храм Хур-Саг. Две аштэ и один кшари

– Энэ! Помоги мне!

Мэтт оглянулся. По тропинке к госпиталю шла Мара, в руках у нее был закутанный в полотенце кувшин, и нести его было явно неудобно. Неподалеку стояли и другие жрицы, так что возмущаться обращением Мэтт не стал. Услужливо бросился вперед, забрал у жрицы ношу и покорно пошел следом. Перед входом в госпиталь по гладкому желобу тек ручей. Мара старательно ополоснула в нем ноги и только потом шагнула в дверь. Мэтт тоже потоптался в воде – а что, удобно. Хотя, конечно, так себе стерилизатор.

Про госпиталь можно было сказать одно: тут было чисто. И пусто. Ни тебе привычных информационных табло, ни кресел для посетителей, даже завалящего кактуса не было. Одни голые стены, слегка пружинящий под ногами пол и светильники. И запах цитрусового антисептика, назойливо лезущего в нос.

Мэтт оглянулся, ожидая увидеть мокрые следы на полу, но их не было: пол благодарно всосал в себя всю влагу. Все-таки он никак не мог привыкнуть к их живым домам, ненормальные они какие-то, того и смотри, проснутся, тряхнут ветвями и вышвырнут людей на улицу. Или сожрут.

Мара свернула за угол, и Мэтт сунул любопытный нос в одну из приоткрытых дверей. Надо же, они умеют и кушетки делать. Это похоже на смотровую, или как оно там называется? И тоже ничего лишнего: стол-кровать, два дополнительных светильника на потолке, раковина и заставленный небольшими пузырьками шкаф в углу. Интересно, у них в операционной есть хоть какое-то оборудование? Или там только бюст Великой Мот?

– Стой тут, – приказала Мара, отбирая у него кувшин и заходя в одну из комнат.

– Ладно, – согласился Мэтт, хотя ответа от него никто не ждал.

Коридор был пуст, лишь ряды плотно закрытых дверей и затянутых пленкой-мембраной окон: забавная штука, если ткнуть пальцем, то порвется, а потом начнет затягивать дырку, сочась по краям бесцветным соком. В «рабских» бараках такой роскоши – окон – не было, их заменяли узкие прорези под крышей для вентиляции.

– Принеси воды, – высунулась из комнаты Мара, – вон там набери.

Мэтт взял кувшин, уже другой, побольше, и пошел в указанном направлении. Сбегать за водой было несложно, сложно оказалось иное. Мэтт притормозил, прижимая к себе полный кувшин и озадаченно посмотрел на одинаковые двери без каких-либо опознавательных знаков. Они бы хоть циферки нарисовали! Третья от поворота или вторая? Сунулся в ближайшую – пусто, пожал плечами и открыл следующую дверь. Мара была там. Мэтт тихо скользнул в комнату и осторожно прикрыл за собой дверь, та складывалась гармошкой, беззвучно скользя петлями по гладкой ветке.

– Принес.

Мара вздрогнула и вскочила на ноги.

– Ты зачем сюда зашел! Выйди!

Мэтт от неожиданности дернулся, чуть не расплескав воду, и отступил назад, пытаясь нащупать ручку в складках гармошки.

– Тихо!

Мара быстро подскочила к нему, на секунду замерла, а затем толкнула его в угол. Мэтт тоже прислушался. За стеной раздавались приглушенные голоса, далекие, невнятные, но кто-то явно шел по коридору в их сторону.

– Тут сиди, – прошипела Мара.

Страх жрицы был настолько искренним, что Мэтт тоже испугался. Даже, кажется, дышать перестал, слушая, как приближаются голоса. Выдохнул только тогда, когда они начали удаляться, огляделся, не понимая, какое очередное табу он нарушил. Тут куда не ступи, что-нибудь да нарушишь или кого-нибудь оскорбишь.

Жрица в комнате была не одна. На полу на прикрытой простыней циновке лежал кшари. Из одежды на нем была бледно-розовая нашлепка на страшно распухшем бордовом, почти черном плече. Какой-то непривычно худой, с резко проступившим рельефом мышц и сильнее, чем обычно, обозначившимися венами. А еще неестественно бледный – словно крылатого основательно потерли губкой, смывая шоколадный эр-кхарский загар, а потом еще добавили голубого, чтобы уж наверняка добиться идеального аристократического оттенка.

Мэтт чуть не выругался вслух, сообразив, что́ он умудрился нарушить: кшари был без маски. Действительно дерьмо, и ему совершенно не хочется выяснять, какое наказание за столь наглое попрание догм эти фанатики предусмотрели. Да если бы он знал, что тут крылатый помирает, он бы его из коридора на такое хорошее дело благословил!

Мара, бросив на него еще один злой взгляд, опустилась рядом с кшари на колени и начала обтирать его влажной губкой. Мэтт изумленно приподнял бровь. Электра, откуда он был родом, славилась махровым пуританством и матриархатом. Голый мужской торс был оскорбителен, а войти на женскую половину дома не мог даже отец семейства. В их доме всем заправляла тетушка, сестра матери, и традиции она блюла с рвением благочестивого цербера, даже не вынося, а выгрызая мозг всем. Мэтт подозревал, что отец поэтому и сбежал на рудники и его с собой прихватил – тетушка их за это прокляла, отлучив Мэтта от дома и лишив права на наследство рано умершей матери. На станции нравы были попроще и поспокойнее, но и там никому не пришло бы в голову отправлять девчонку мыть взрослого мужика.

Мэтт опять посмотрел на лицо кшари – хотя насчет взрослого мужика он погорячился. Черные тени под глазами и сине-зеленый кровоподтек на скуле не скрывал совершенно мальчишечьего лица. Мэтт болезненно скривился: крылатого он узнал, не так много, оказывается, маска скрывает, и одно дело, когда тебя легко и непринужденно укладывает на лопатки совершенно абстрактный кшари, и совсем другое – пацан, да еще и младше.

Голоса в коридоре удалились окончательно, и Мэтт рискнул ожить.

– Он без сознания?

Мара сердито мотнула головой, но все же пояснила:

– Нет. Боргар. Замедляет пульс и уменьшает боль.

Мэтт подозрительно покосился на кшари, но тот лежал с закрытыми глазами и возмущаться присутствием в комнате раба не планировал.

– А где он так… поломался?

Мара кинула губку в таз и отодвинула его в сторону.

– На них в сельве ушу напали. Его брат погиб, а он руку повредил и пешком от пустоши шел. У него сепсис начался, только волей Великих не умер.

Мэтт задумчиво прикусил губу: раскопать в себе сочувствие к крылатому не получалось. Но и привычной ненависти не было, лежащий на полу пацан был каким-то… обычным, ничуть не похожим на кшари, такой же, как он сам. Если не знать, на что крылатый способен, можно и за нормального человека принять.

Мара, ухватив кшари за плечо, попыталась его приподнять, у крылатого безвольно мотнулась голова и он сдавленно застонал. Мэтт не выдержал.

– Что надо сделать?

– Подержи его, – попросила Мара, – надо посадить.

Посадить означало опереть спиной на большой валик, напоминающий жесткий, скошенный куб. Мэтт вспомнил анатомическую кровать в их медблоке на станции, вздохнул и подсунул руку под спину кшари, стараясь не трогать поврежденное плечо. В конце концов, настоящие герои раненого врага не добивают. И вообще, он Маре помогает, а не крылатому.

– А постарше тебя никого не нашлось? – проворчал Мэтт, проталкивая валик.

– Старшие лечат, – серьезно сказала Мара, – мы ухаживаем. Что не так?

– Все так. Дальше что?

– Надо его напоить, а то у него жар.

Мара развернула полотенце, выпутывая кувшин, а затем взяла стоящий рядом флакон с синей полоской вокруг горлышка и осторожно вылила в кувшин половину содержимого. Поить предполагалось из чашки с узким носиком, но кшари оказался еще той неблагодарной скотиной: разжать ему зубы и вставить поильник не получалось.

– Ал, ну давай, – попросила Мара, – пей, а то придется зонд ставить. А это больно.

Кшари на угрозу не среагировал. Мэтт взял кувшин и заглянул в него. На вид варево было вполне приличное и пахло приятно, чем-то кисленьким. И чего крылатому не нравится?

– Зажми ему нос.

Мэтт послушно схватил кшари за нос, успев оценить, как изменился голос жрицы: вся ласка досталась крылатому, а ему – сухой приказ.

Мара ловко сцапала кшари за челюсть, надавила пальцами куда-то под зубы и всунула носик поилки больному в рот. Крылатый на столь непочтительное отношение ответил очередным стоном и болезненной гримасой, но глаза так и не открыл.

– Пей… Я знаю, что горько, но надо пить… ну пожалуйста…

Мэтт поморщился: умеет же нормально разговаривать, чего сюсюкать начала, словно этот крылатый умственно отсталый. И пробормотал, просто чтобы чуть разбавить патоку в голосе жрицы:

– Надо же, а он тебя слушается.

– Конечно, – серьезно кивнула Мара, – он же кшари. Мы приказываем, они выполняют. Всегда.

Мэтт только хмыкнул, переваривая услышанное: раньше он был уверен, что кшари живут сами по себе, не особенно реагируя на остальных. Иерархия оказалась сложнее, чем он думал. Значит, Вархи тоже может им приказывать, и она, в отличие от Мары, не ребенок…

– А чего у него лицо такое… – задумчиво поинтересовался Мэтт, продолжая прикидывать, как лучше использовать новую информацию, – странное?

– У всех кшари такое, – Мара аккуратно вытерла испарину со лба крылатого. – У него красивое лицо…

Насчет красивого Мэтт бы поспорил: сейчас кшари можно было использовать как медицинское пособие для криминалистов или агитку «Не гуляй вечером в чужом районе». Да и, если убрать боевую раскраску, морда как морда, самая обычная. Но возражать Маре не стал – у девчонок вечно странные предпочтения, их не поймешь.

Интересно, откуда у него фингал на половину рожи? Стукнулся или кулак чей-то поймал? Вряд ли ушу ему лапой в глаз засветил.

– Тебе идти надо, – опомнилась Мара, – не говори никому, что здесь был.

Мэтт кивнул и начал подниматься, но Мара остановила его жестом, потом и вовсе вскочила сама, подхватила опустевший кувшин и высунулась в коридор. А затем вышла из комнаты, не забыв прикрыть дверь и оставив Мэтта наедине с крылатым. Мэтт озадаченно сел обратно на пол и покосился на кшари. Тот, как назло, завозился, пытаясь сползти с валика и завалиться набок, и Мэтт торопливо сцапал его за здоровое плечо.

– Эй! Ты чего?

Кшари открыл глаза и вперился в свою незаконную сиделку совершенно дурным, мутным взглядом. Мэтт вздрогнул и, не придумав ничего лучшего, категорично заявил:

– Меня тут нет! Тебя наркотой накачали, и у тебя глюки. Точно говорю!

– Где Чарли?

Голос у кшари был хриплый, как у простуженной вороны.

– А я откуда знаю… вышел, наверное.

Мэтт вдруг подумал, что Чарли могли звать погибшего кшари, но обсуждать с крылатым смерть его брата он не будет! Пусть ему другие объясняют! Схватил с пола поилку и сунул кшари в зубы.

– Пей давай, тебе аштэ приказала.

Вернувшаяся Мара застала совершенно пасторальную картину: оказалось, приказы кшари отлично выполняет, главное, интонации правильные подобрать. Ну и не забыть сначала накачать настойкой боргара. Пока Мара где-то бегала, Мэтт, здраво рассудив, что занятым ртом сложно разговаривать и задавать дурацкие вопросы, успел влить в крылатого две поилки, пополняя их из малого кувшина. А еще раза три вытереть ему испарину со лба – это просто так: чего этот крылатый мокрый валяется.

– Нет никого, – шепотом известила Мара и кивнула на коридор, – иди отсюда.

Мэтт с облегчением вскочил, перепоручая опять впавшего в беспамятство кшари жрице, и совершенно забыл, что собирался спросить, кто такой Чарли. И уже в коридоре, оглянувшись на закрытую дверь, ухмыльнулся: а кшари, судя по его морде, похоже, должен был оказаться в касте сахри²⁵. В любой новой колонии примерно пять процентов детей рождается с недостаточной базовой мутацией, но редко где таких объявляют кастой низших, чаще стараются помочь. На Эр-Кхаре с неудачным потомством не нянчились. Теперь понятно, как он в Храме оказался: родители поспешили избавиться, дабы не позорить семью. А нос крылатый задирал, словно был родным сыном самого Ашера, причем рожденным в законном браке с Великой Мот.

До выхода Мэтт дошел не сразу: убедившись, что коридор действительно пуст, заглянул в приоткрытую дверь смотровой. А потом быстро, стараясь не шуметь, подскочил к шкафу и схватил пару флаконов с синей полосой вокруг горлышка – хотел и остальные стянуть, но вовремя сообразил, что заметят. Замаскировал получившуюся брешь другими пузырьками и сунул в пояс украденные. До тайника, в котором, помимо пока не пригодившейся тыквы с настойкой боргара, валялась еще кучка не менее ценного хлама, он сейчас сбегать не сможет, но это нестрашно – спрячет в кустах, а вечером перепрячет. Зачем ему потребовались именно эти флаконы, он толком не знал, решил, что раз эта штука и кшари вырубить может, то точно лишней не будет. Огляделся и сцапал еще рулон бинта, эта штука тоже пригодится. Больше ничего ценного не было; что означает маркировка другого цвета на пузырьках, он не знал и здраво рассудил, что экспериментировать и проверять их действие на себе лучше не стоит.

Прислушался, проверяя, все ли тихо в коридоре, и вышел из комнаты.

Самый перспективный, то есть пышный и густой, куст рос рядом с идолом Великой Мот. Мэтт, воровато оглянувшись, решительно направился к идолу и, поравнявшись с промежуточным тайником, склонился в почтительном поклоне, практически ткнувшись носом в покрытые фиолетовым пушком ветки. Он уже не первый раз прятал здесь украденное: пара ритуальных ножей, спертых из Храма, тут вылеживалась почти неделю, прежде чем Мэтт решил, что будет достаточно безопасно переселить их в основной тайник. Ветви недовольно колыхнулись, но тут же замерли, образуя идеальный шар и надежно скрывая скользнувшие внутрь пузырьки с боргаром. Мэтт выпрямился и нахально подмигнул идолу. А потом побежал в Храм.

Ему еще с утра приказали вытереть пыль с книжных полок, и стоило уже заняться своими прямыми обязанностями и поработать рабом. На книги Мэтт давно косился, но легальная возможность сунуть в них нос предоставилась лишь сейчас. Мэтт покосился на усевшуюся на подоконник Вархи и вытащил с полки самый толстый талмуд. Книга была сшита непривычно, сверху, да и бумага была тонкая, едва не прозрачная. Мэтт добрую минуту любовался человеком с содранной кожей, прежде чем сообразил, что держит в руках медицинский атлас – Храм Великой Мот же, – а не книгу ужасов или инструкцию по пыткам. Он бы предпочел найти астрономический справочник или звездные карты, может, тогда получится понять, где эта планета находится? Хотя, чем ему поможет точное местоположение планеты, он и сам не знал. Просто хоть какая-то информация.

– Ты умеешь читать? – удивилась Вархи.

– Не на вашем языке, – признался Мэтт, с сожалением закрывая книгу, и ткнул рукой в сторону: – А это что?

Одна из книг лежала отдельно, на специальной подставке, резко выделяясь яркой, плотной обложкой на фоне стоящих на полке скромниц. Да и толщина книги впечатляла.

– Дневник Великой Мот.

– Серьезно? – удивился Мэтт. – Прямо она писала?

– Не, – беспечно мотнула головой жрица, – это копия. Ее раз в десять лет переписывают. В каждом Храме такая есть.

– А можно посмотреть?

– Посмотри… Только ты все равно ничего не поймешь. Там на языке Великих, никто не понимает.

Мэтт недоверчиво ухмыльнулся, но спрашивать, зачем же они тогда ее переписывают, не стал: пытаться понять логику фанатиков – дело неблагодарное и крайне скучное. Наугад раскрыл книгу и задумчиво наклонил голову. Писец явно старался, перерисовывая каждую букву, как картинку, и заботливо украшая ее завитками, а местами, наверное, от любви к прекрасному, добавляя еще вензеля на полях. Но, несмотря на все старания писца, латиница угадывалась легко. Похоже, загадочным языком Великих был староанглийский. Эр-кхарский на него совсем не походил, Мэтт вообще затруднялся отнести его хоть к какой-то языковой группе: смахивает на изуродованный удвоенными согласными и кучей шипящих хинди, но все-таки не он. Скорее всего, в основу эр-кхарского лег пиджин, помесь из нескольких языков; обычно такая лингвистическая каша появлялась в древних портах как средство коммуникации между местными жителями и командами кораблей, в последнюю тысячу лет так изгаляться над языками необходимости не было, спайдер и без этого отлично переводил, но на этой планете про нейроинтерфейсы даже не слышали.

Жрица спрыгнула с подоконника и, подойдя ближе, крепко обняла его сзади, прижимаясь грудью. Едва слышно потянуло терпким и кисловатым – можно принять за духи, но Мэтт уже знал, что так пахнет пропитанная соком боргара деревянная щепа, которую местные вечно в рот тянули. Не такая убойная штука, как та, которой накачали кшари, но тоже дрянь порядочная. Жрецы вроде не одобряли слишком активное увлечение боргаром, но Вархи то и дело катала во рту, как зубочистку, длинную синеватую щепку.

–Ты понимаешь, что там написано?

Инстинкт самосохранения взвыл напуганной истеричкой, и Мэтт торопливо захлопнул книгу.

– Не-а. Не понимаю. Так… буквы интересные.

Мэтт вспомнил про тетрадку в заброшенной лаборатории и аккуратно вернул дневник Великой Мот на место. Влезать в трепетные взаимоотношения Великих и их фанатов было опасно. Мало ли что там эта Мот понаписала, сейчас окажется, что они сюда погулять прилетели, а вовсе не новый мир строить, а отвечать придется рабу. Да и читать чужие дневники неприлично, обидится еще старушка.

Рука жрицы скользнула ниже, и Мэтт ненавязчиво попытался ее перехватить.

– Вархи… мне надо работать…

– Успеешь, – мурлыкнула жрица, запуская пальцы под пояс.

Пальцы у аштэ были теплыми, мягкими и очень умелыми. Мэтт понял, что с силой воли у него все плохо – ее нет.

И только ночью в келье, ворочаясь и перебирая в голове события прошедшего дня, Мэтт неожиданно задумался: а на каком языке кшари звал этого Чарли? Да нет, не может быть, бред какой-то.

Глава шестая. Храм Хур-Саг. Пленники

Мэтт проводил взглядом едва перебирающего ногами кшари и сплюнул на землю. Он сам толком не понял, зачем предложил помощь и сильно бы удивился, если бы крылатый эту помощь принял. Просто он знал, что такое кнут, и знал, как это больно. Сам он не смог бы сдержать крик уже на втором ударе, а кшари избили до полусмерти, и было вообще непонятно, как тот стоит да еще и молчит. Цельнометаллический он, что ли?

А может, вовсе и не из-за этого, а из-за того, что кшари не сдал его жрецам за ту идиотскую выходку и вернул брелок… Или из-за того, что именно у этого крылатого глаза не были мертвыми. Что-то было в них человеческое, что позволяло верить в то, что кшари все же были людьми, из которых зачем-то сделали роботов.

Мэтт сплюнул еще раз и зло дернул головой. А так думать было нельзя, так случайно можно решить, что крылатые твари имеют право на существование. Если они когда-то и были людьми, то все человеческое в них давно выжгли. Они должны ответить за смерть отца. Все, без исключения.

Времени было уже много, он и так зря вышел к Храму Ашера, хотел посмотреть, нельзя ли подойти к клетке с другой стороны, и нарвался на показательную порку кшари. Надо было уже бежать, пока надсмотрщик не хватился, жалко, что теперь не успеет свернуть к сейхе, обещал же Маре прийти, малявка расстроится.

***

Утро было похоже на все предыдущие, как однояйцевый близнец. Все та же Teйат, выжигающая небо добела, занудный речитатив жреца, восхваляющего Великих, и хриплые окрики надсмотрщика, подгоняющего рабов. До дня Ашера оставалось совсем ничего, а он все еще топтался на месте, так и не набравшись смелости попросить жрицу помочь и ни на йоту не приблизившись к намеченной цели. Как просить, было непонятно: в лоб, как с Марой, нельзя, а сбоку зайти не получалось. Он несколько раз пытался свернуть разговор на диких, но Вархи не хотела с ним разговаривать, а хотела совсем иного.

Мэтт раздраженно пнул цветок, снеся ему голову, и побежал вверх по тропе. Вархи уже ждала и при его появлении недовольно нахмурилась, наверное, считая, что бежать можно было и быстрее. Мэтт, виновато улыбаясь, быстро огляделся, убедился, что в Храме они одни и потянул жрицу в кладовку.

Жрица занималась сексом с искренним восторгом и полной самоотдачей. Мэтт даже подозревал, что это единственное занятие, интересующее белокурую аштэ в этой жизни. Он иногда задумывался, сколько рабов было в этой кладовке до него? Все, или его угораздило оказаться в числе избранных? Хотя какая разница. Он получал свою порцию удовольствия, попутно обеспечивая ей то же самое. Ничего личного, так получилось.

Было в этом что-то неправильное, ненастоящее, и вечерами, в бараке, когда становилось совсем тошно, хотелось послать все к черту и не прийти. Тропинка раздваивалась, одна вела вниз, в сады, вторая наверх, к Храму Великой Мот, и можно было выбрать привычную, но Мэтт каждое утро все равно бежал наверх. И дело было даже не в том, что Вархи была его дверью к флотским и далекой свободе. Пока он был с ней, огненный еж внутри затихал, пропадала на время боль, и он малодушно боялся лишиться этих коротких передышек, когда можно спокойно дышать, не надо силой удерживать маску на лице и бесконечно улыбаться. Может, поэтому он так долго не решался с ней поговорить, боялся, что отправит обратно, что он потеряет даже ту иллюзию свободы, что у него была сейчас.

Мэтт вдруг подумал, что он становится похож на них, на жрецов и кшари, только те прятали лицо за куском каучука, а он сам соорудил себе маску клоуна и сроднился с ней намертво. Ее тоже снять невозможно.

За стенкой недовольно заклекотали: фейхи в орешник забрались, опять скорлупу разбросают. Мэтт почувствовал, что начинает злиться. На глупых, шумных драконих, на лежащую рядом жрицу и на себя. За трусость. Что, в конце концов, она может с ним сделать? Разозлится на обнаглевшего раба и отправит работать в сады? Прикажет выпороть? Оставит без еды? А парни в клетке умрут меньше чем через неделю.

Мэтт повернулся на бок и погладил девушку по спине.

– Вархи… а ты к этим диким часто ходишь?

– Вообще-то тебе положено называть меня аштэ, – лениво отозвалась жрица, – а зачем тебе дикие?

– Я подумал… – проигнорировал первое утверждение Мэтт, – там же грязно, у диких? Хочешь я помою клетку?

– Что?

– Понимаешь, в нашем мире так принято. Ты меня позвала к себе, я должен отблагодарить, а то наши боги рассердятся…

Пожалуй, он еще ни разу в жизни так вдохновенно не врал, даже когда испортил антикварные шахматы отца, умудрившись открутить ферзю голову. Сейчас он свою фантазию не сдерживал, для убедительности помогая себе рукой и нахально скользя ладонью все ниже.

– А потом, там же грязно, тебе неприятно… – Мэтт понял, что запасы красноречия, и так ограниченные скудным эр-кхарским, заканчиваются и он начинает повторяться. – Я подумал, ты же не в госпитале работаешь, а при Храме, значит, ты главная, тебя послушают. Прикажи кшари пустить меня в клетку.

Да, чем тупее комплимент, тем лучше, это Мэтт уже понял, как и то, что жрица была здесь кем-то вроде кладовщицы, лечить людей ее не пускали. Природа, щедро одаривая девушку внешностью, явно притомилась, когда дело дошло до интеллекта, и решила, что такую красоту мозгами разбавлять – только портить. Вархи была истинной дочерью Эр-Кхара: яркой, горячей и не слишком умной. У нее даже глаза были, как местное небо, идеально-голубые, и никакое облачко мысли не нарушало их девственную чистоту.

– Я иногда и в госпитале работаю, – проворчала Вархи, но, судя по довольным ноткам в голосе, сказанное ей понравилось. – И старшим аштэ помогаю.

Мэтт прижался губами к ее шее и начал медленно спускаться к ключице.

– Ты же не должна возиться с грязными дикими…

Вархи запрокинула голову, чтобы Мэтту было удобнее.

– Я могу отправить туда других энэ, пусть вымоют.

«Дура, – раздраженно подумал Мэтт, – сказал же – боги рассердятся!»

– Нет! Я должен сам! И Великим это понравится, я хочу заслужить право на Чертоги. Пожалуйста, Вархи…

– Ладно, энэ, – засмеялась жрица, – вечером отведу.

– Спасибо, – искренне обрадовался Мэтт и, подмигнув, добавил: – Повторим?

Повторяли они долго, но все когда-нибудь заканчивается, если это, конечно, не работа. То, что им еще не заинтересовался главный жрец этого Храма, было скорее случайностью, чем закономерностью. Рано или поздно он точно начнет выяснять, чем таким важным занят энэ и почему двор до сих пор не подметен, а стоки не прочищены. Мэтт иногда ловил на себе любопытные взгляды других рабов и недовольные – жрецов. Похоже, не было большим секретом, зачем он торчит в кладовке.

Мэтт вышел на улицу, пытаясь вспомнить, куда он вчера засунул метлу.

– Что ты тут делал, энэ?

Мэтт обернулся и расплылся в улыбке.

– Привет.

– Я задала вопрос, энэ, – не оценила его улыбки Мара.

У Мэтта было на редкость хорошее настроение, чтобы оправдываться перед малолетней жрицей.

– Подрастешь – узнаешь. Маленькая еще.

– Как ты смеешь со мной так говорить?

В голосе Мары неожиданно прорезалась сталь, и Мэтт опомнился – маленькая или нет, но она аштэ, так нельзя, – но исправить ситуацию не успел.

– Что тебе, младшая?

Мара обожгла Мэтта злым взглядом и поклонилась подошедшей Вархи.

– Ничего, старшая.

– Можешь идти.

Мара развернулась и, высоко задрав голову, двинулась в сторону госпиталя.

Кварки! Ссориться с маленькой жрицей в планы Мэтта не входило, и дело было не в том, что она могла нажаловаться старшим, а в том, что рыжая была живой, единственной настоящей в этом мире мертвых кукол. С ней было интересно.

– Будешь рядом с ней отираться – пожалеешь.

Мэтт изумленно моргнул и недоверчиво протянул:

– Шутишь? Она же маленькая, нашла к кому ревновать.

– Ты мой, энэ, запомни, – нахмурилась Вархи, – пока мне не надоест.

– Я свой собственный… – пробормотал Мэтт на нью-инглише и тут же добавил на эр-кхарском: – Да, аштэ, я понял. Кстати, ты не знаешь, за что вчера кшари наказали?

– Понятия не имею, какая разница?

– Его сильно наказали, он еле шел.

– И что?

– Тебе его не жалко?

Вархи дернула плечами, недовольно глядя на Мэтта.

– Кшари – слуги. Они должны подчиняться и выполнять приказы. Если наказали, значит, было за что.

– Ладно, – легко согласился Мэтт. Узнать про кшари было интересно, но важнее было отвлечь Вархи, не хотелось, чтобы у Мары были проблемы из-за него. – Тогда жду. Ты же отведешь меня к диким?

– Отведу! – Вархи махнула рукой, отпуская, и проворчала: – Ты мертвого поднимешь, энэ.

Мэтт довольно улыбнулся и уверенно пошел назад, в Храм. Его никто не остановил: Вархи направилась в госпиталь, а других жрецов внутри не было. Но Мэтт на всякий случай постоял, прислушиваясь и убеждаясь, что он один, а потом бросился к идолу Великой Мот, там, за постаментом, в нише, хранился ящик с ритуальными ножами. Не глядя сунул руку, схватил первый попавшийся и спрятал в пояс, старательно замаскировав клинок складками – бежать к тайнику было долго, проще еще один украсть. План пока не был четким, едва вырисовывался, но оружие точно лишним не будет.

Вархи появилась, когда Мэтт уже начал нервничать, недовольно поглядывая на Teйат. Звезда уже разделила день пополам и начала неспешно сползать вниз. Но Вархи пришла, не обманула, кивнула головой, приказывая следовать за ней и уверенно двинулась по тропе.

Кшари их появлению не удивился, поклонился жрице и мазнул равнодушным взглядом по стоящему рядом рабу.

– Он вымоет клетку, открой ему, – приказала Вархи.

Еще один поклон и пустой взгляд, и крылатый подошел к клетке.

Мэтт даже губу прикусил, стараясь не спугнуть удачу и рассматривая флотских. Старший, с нашивками майора, совершенно седой, был крупнее остальных и спокойнее, что ли, по количеству эмоций на лице, точнее, их отсутствию, он легко мог составить конкуренцию крылатым. Двое других на подходящего к клетке стража среагировали острее: вскочили и отошли в дальний угол. Один темнокожий, вроде капрал, а второй, полная противоположность первому, высокий блондин, может, даже альбинос, похоже, рядовой – Мэтт не очень хорошо разбирался в нашивках, но офицерские узнал, сотни часов виртуальных стрелялок даром не прошли.

Вархи, убедившись, что ее приказ выполнили, ушла. Кшари занял свой пост, только повернулся вполоборота, чтобы видеть пленников.

Мэтт набрал воды в ведро, подхватил тряпку и двинулся к клетке, громко бормоча себе под нос:

– Мыть или не мыть, вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье²⁶…

Пленники молча подвинулись, пропуская его в клетку. Не сказать, что внутри было грязно (видимо, флотские пытались выбрасывать мусор наружу), скорее, пыльно. Да и чувствовалось, что пленников в душ не водили. Хорошо хоть туалет им прямо тут не устроили. Мэтт поставил ведро и, не меняя интонаций, перешел от Гамлета к делам насущным:

– На меня не смотрите, отвечайте, будто друг с другом говорите. Можно французский, хинди, итальянский – я понимаю. Вы с флота, да?

Седой сообразил первым. Повернулся к капралу и невозмутимо произнес:

– Да. А ты кто такой?

– Неважно. Раб я. Вас искать будут?

– Ну, допустим.

– И когда найдут?

Мэтт встал на колени и принялся усердно тереть пол.

– Может, завтра, а может, через месяц.

– Вас убьют раньше. Нет месяца. Пять дней.

Мэтт опять переключился на Шекспира, неторопливо прополаскивая тряпку и давая флотским переварить информацию.

– С чего ты это решил?

– Вы жертва их богам. Скоро праздник.

– Парень, ты перегрелся?

Мэтт начал злиться. В его плане не было предусмотрено того, что флотские ему не поверят и что времени их убеждать у него не будет. Подвинул ведро, выпрямился и громко сказал, тыкая пальцем в свободный угол клетки:

– Я здесь уже год, и я видел, как они убивают. Если бы вас хотели сделать рабами, не держали бы тут. Хотите жить – слушайте меня!

И повернувшись к кшари, добавил на эр-кхарском:

– Не понимают, что надо подвинуться. Тупые. А я их языка не знаю. Ты тоже не знаешь, да?

Кшари уставился поверх их голов: разборки рабов его не волновали, главное, чтобы из клетки не выходили.

Мэтт зло прошипел:

– Вот этот вам горло и пережет. С удовольствием.

– И что ты предлагаешь? – невозмутимо поинтересовался седой. – Если ты не заметил, тут так просто клетку не откроешь.

Мэтт не зря все это время торчал неподалеку, рассматривая пленников. Дверь в клетку завязывали толстым плетеным ремешком – никаких замков или запоров, незамысловато и надежно, руками его не порвать, зубами тоже долго грызть придется. А ножом должно получиться.

– Вы с ним сможете справиться? – спросил вместо ответа Мэтт и тут же уточнил: – С крылатым. Так, чтобы помощь не позвал?

– С кем? – не понял капрал.

– Вон с тем разговорчивым перцем, что вас охраняет.

– Смогу, – кивнул седой и отошел в сторону, чтобы не мешать Мэтту домывать пол. – А почему он крылатый?

Мэтт изумился – они что, еще не видели? Хотя, может, и не видели: клетка стояла под плотным пологом из лиан, и кшари отсюда стартовать неудобно. Значит, это будет для них не самым приятным сюрпризом.

– Завтра ночью выбирайтесь из клетки и глушите этого. И ждите, без меня вы до сельвы не дойдете, – и твердо повторил: – Не сегодня. Завтра.