Но что это я снова ушла куда-то в сторону от своей повести? Всему свое время, как говаривал бедняга Экклезиаст. Я набросала на протяжении всей своей истории множество камней, и пришла пора их собирать.
Здесь, в этой части моей истории, меня не отпускает ощущение хаоса. Тогда происходило одновременно столько всего и буквально везде, что мне трудно систематизировать и упорядочивать этот хаос. Все, что зрело долгое время, что копилось, формировалось, скручивалось в тугую пружину, начало развиваться, распрямляться и рассыпаться стремительно и повсеместно. Не знаю, был ли в Нордланде на тот момент кто-то, кто видел и понимал всю картину целиком, кроме, разве что, герцога Далвеганского, но и тот получал все сведения с опозданием на несколько дней, в течение которых происходило столько всего и повсюду, что обесценивало их в тот же миг. Пожалуй, эльфы имели самую полную картину происходящего, но проследить все связи и правильно оценить их не могли, наверное, даже они. Размышляя над этим, я не могу не признать, что в людях есть удивительный дар: интуиция. Тот, кто обладает этим даром в полной мере, в таких ситуациях принимает верные решения, ведомый даже не разумом и не точным знанием ситуации, а каким-то наитием, которое даже эльфам кажется едва ли не волшебством. Почему они принимают именно те решения, которые оказываются единственно верными? Они и сами не знают. Кто-то верит в Судьбу, кто-то нет, кто-то верит в Бога, кто-то не верит ни во что. И вот что я заметила: выигрывает тот, чья вера сильнее. Тот, у кого меч в сердце, а не в руке. Пастушок Давид убил великана Голиафа камнем; человек, упакованный в самые надежные доспехи и вооруженный самым совершенным оружием, может проиграть почти безоружному противнику – если тот верит в свою победу. Был момент – к которому идет сейчас моя повесть, стремительно приближаясь к концу, – когда я поняла, что старые, кажущиеся такими затасканными и банальными слова о вере размером с горчичное зерно, и о любви, которая превыше всего, – правда. Единственная, непреходящая, вечная правда.
Но для моих героев, для моей книги это еще впереди. По времени это совсем немного, но по обилию событий и значимости для всего Острова это целая вечность. Мне необходимо собраться, да и поговорить кое с кем из моих друзей, кто лучше меня помнит те дни. Боюсь что-то забыть, или напутать… в мелочах, потому, что главные события тех дней выжжены в моей памяти огненными рунами, и никогда мне их не забыть.
Часть вторая:
Холодное блюдо
Глава первая: Гон
о
р.
Новый командор Иоаннитов был чертовски хорош собой. Не особенно правильное, лицо его было гармоничным, приятным глазу, мужественным, с породистым крупным носом, темными живыми галльскими глазами и обаятельной улыбкой. К тому же он был высок ростом, строен и умел носить любую одежду с врожденным шиком. Дрэд, который срочно собирался отбыть на Север и не брал с собою даже секретаря, задержался именно для того, чтобы предупредить нового командора насчет Изабеллы. Убедившись в том, насколько опасна эта женщина, посол-инквизитор уже не мог пустить все на самотек. Когда он увидел Флоренса Дезире, графа де Бельера, у него отлегло от сердца – как большинство некрасивых и необаятельных людей, Дрэд сильно преувеличивал власть красоты над противоположным полом. Новому командору не было и сорока, он был в самой поре мужественности, зрелой мужской красоты и силы, и Дрэд испытал облегчение и злорадство, увидав его впервые у себя в приемной. Этот не то, что прежний урод, – подумалось ему, – он сам красоток на завтрак ест и жмых выплевывает. Конечно, посол-инквизитор был не так прост и глуп, чтобы в лоб предупреждать Дезире о коварной обольстительнице, он понимал, что этим только раззадорит рыцаря. О королеве он заговорил как бы между прочим, вкратце обрисовывая обстановку на Острове и расстановку сил. Сказал, что прежде королева была ослепительно хороша, но теперь, когда ей пошел седьмой десяток, только эльфийские чары и косметика, да и то издали, позволяют ей выглядеть достойно.
– Но она же как-то ухитрилась соблазнить де Латрея. – Заметил командор. – Об этом говорит весь Орден, и не только здесь, но и в Европе.
– Де Латрей был суровым, но добрым человеком, да, да… Женские прелести, даже самые чарующие, не опасны были для него. Изабелла взяла его на жалость. Стареющая бездетная женщина, всеми покинутая, то, се, да, да…
Дезире рассмеялся:
– Это да, это верно. На жалость клюют и не такие монстры веры, каким был бедняга Бриан. А женщина, врата адовы, не зря зовется таковыми: в ее арсенале полно уловок и хитростей. Верить им нельзя. Только не беспокойся, мастер: я не из тех, кого легко соблазнить. И уж кого-кого, а молодящихся старух мне никогда не было жаль. Мне даже хочется, чтобы она попробовала на мне свои чары и обломала остатки зубов! – Он искоса бросил самодовольный взгляд в зеркало. Дезире знал, что хорош, очень себе нравился и подобно Дрэду, считал себя неотразимым. У него уже нарисовался в голове образ влюбленной в него старухи, которая чахнет от его пренебрежения и ничего не может с этим поделать. А Дрэд тем временем обрисовал ему обстановку в Пустошах и проблемы, с которыми столкнулись местные.
– Мы должны убедить королеву в том, что только Орден может спасти ее подданных от зла и опасностей. О, командор, не делайте такое лицо! Я так же, как вы, не верил в туземные сказки, пока не столкнулся с тем, что здесь творится, вживую, да, да… Как и ваш предшественник, я считал и считаю, что существование этого Острова и его поганых тварей, которые расплодились здесь милостью Хлорингов, неестественно, опасно и противно Богу.
– А может, с королевы и начнем?
– Пока сильны ее племянники, которые сейчас пожинают плоды своего нежданного триумфа в Междуречье, ее не стоит трогать. Королева сама побаивается своих же племянников и своего брата, те слишком популярны. Временно мы используем ее и ее власть, но только временно, командор, да, да… События в Междуречье показали, что на местных дворян рассчитывать нельзя, они или слабы, или глупы, или и то, и другое. В них во всех, без исключения, живет какой-то неестественный страх перед святой Инквизицией, и гнездится ересь, которая не может не владеть их умами и сердцами, пока они видят вольное житье всяческих, – Дрэд скривился, – эльфов и прочих лепреконов. Очистив от противоестественных тварей Юг Нордланда, вы будете для простых людей и большинства дворян спасителями и надеждой, да, да… Но для того, чтобы отправиться в этот очистительный поход, вы должны заставить королеву дать вам соответствующие полномочия. То, что вскоре произойдет на Севере, куда мне срочно предстоит отбыть, милостью Божьей подстегнет ее. Добавит ей решимости и покорности, да, да… Вы меня понимаете?
– Понимаю. – Серьезно кивнул Дезире. – Положитесь на меня, мастер. Мы вернем этот остров в лоно истинной веры, а его жителей навеки очистим от еретической скверны. Я только счастлив буду стать орудием Господа в этом деле!
– Оставляю вас и все здешние дела со спокойным сердцем, да, да… – Почти искренне произнес Дрэд. В дороге ему тоже приятно было представить, как разочарована и зла будет Изабелла, столкнувшись с таким противником, как Флоренс Дезире. Его крайне редко, да что там, почти никогда, не постигали такие неудачи, даже провалы, как в случае с Изабеллой и Брианом де Латрей, и Дрэда грызла злоба. Хлоринги вообще оказались трудными противниками, возможно, – думал Дрэд, – из-за их проклятой эльфийской крови. Но это ничего. Умный человек не тот, кто никогда не ошибается, а тот, кто не делает одну и ту же ошибку дважды и учится на ошибках вместо того, чтобы унывать и жаловаться на судьбу. На этот раз все будет так, как нужно ему.
Изабелле всю подноготную о Дезире рассказали уже давно. Манипулировать мужчинами, которые для нее готовы были на все, она умела, и шпионы у нее были не хуже, чем у герцога Далвеганского. Готовясь к визиту нового командора, она раздумчиво сидела у зеркала, перебирая пряди своих роскошных волос. Она думала о Дрэде и о том, что именно мог наговорить, готовя нового командора к визиту в Сансет, старый интриган. Что сказала бы она сама?..
Дезире ожидал увидеть искусно накрашенную, роскошно одетую женщину с богатой прической. Но когда его пригласили в покои королевы, объяснив, что та в знак траура по своему другу не устраивает официальных приемов, командор увидел женщину в простом темном платье, без драгоценностей, без малейшего следа косметики на лице, с волосами, заплетенными в простую косу и уложенными на затылке в тяжелую петлю. И не поверил своим глазам. Этой тонкой, изящной женщине не могло быть столько лет, сколько ему сказали! Может быть, около сорока… Но не более того! Королева подняла на него свои изумительные сапфировые глаза, усталые, печальные, и разбила в прах последние укрепления: в ней не было и тени кокетства или попытки понравиться ему. Рыцарь смотрел на изящную тонкую девичью шею с единственной морщинкой поперек, которую королева и не попыталась скрыть ожерельем, на покойно сложенные на коленях руки с единственным скромным гербовым кольцом, которые тоже были руками молодой женщины, и думал, что или его обманули и это не королева, или он ничего не понимает в женщинах. Поклонился, вручил, как положено по этикету, королеве свои верительные грамоты.
– Положите здесь. – Своим хрипловатым, надломленным голосом произнесла королева. – Я вижу, вы тот, кто есть. Простите мне мою скорбь, командор. Я потеряла последнего, и самого лучшего друга, какой только может быть у человека… и у женщины. Поверьте, теперь мне все равно, что обо мне говорят и думают. Теперь мне осталось только дождаться, когда у моих племянников появится наследник, и уйти на покой в какой-нибудь северный монастырь. Вы знали Бриана?
– Да… знал. – Дезире немного напрягся. Чего он совершенно не ожидал, так это того, что королева заговорит с ним о его предшественнике. Ему казалось, что эта щекотливая и крайне неприятная для Ордена ситуация должна быть табу.
– Скажите честно, что вы думаете о нашей дружбе? Не стесняйтесь, говорите все, как есть. Я столько слышала грязных сплетен о себе, что уже давно нечувствительна к ним. Мне больно лишь то, – королева на миг прикрыла глаза, словно и в самом деле от нестерпимой боли, – что марают не только меня, но и чистейшего, честнейшего, доблестного и верного человека… И это моя вина. Моя репутация – виной тому, что никто не верит в чистоту его помыслов и безупречность его поведения. А для меня это было как… как глоток чистой воды, как дуновение чистого воздуха, как прикосновение ангельского крыла… Мы молились вместе о моей душе и о моем королевстве, мы говорили о Боге и о том, как велико Его всепрощение… Теперь, когда его нет, я пропала. У меня нет сил.
И столько в ней, во всей ее позе, в ее глазах, было искренней печали и скорби, что Дезире, ожидавший совершенно другого, подготовленный совершенно к другому, сначала растерялся, попытался сомневаться, но как можно было сомневаться в этой печальной, прекрасной, трогательной в своей скорби женщине?! И он преисполнился искреннего негодования в адрес Дрэда и прочих сплетников, которые усомнились в честности старого Бриана, а заодно испытал прилив гордости за своего покойного друга и рыцарское стремление поддержать, в память о нем, эту женщину, такую искреннюю, такую одинокую, такую печальную! Проклятый старый интриган пытался, – теперь Дезире ясно понимал это, – настроить его против этой женщины, преследуя свои грязные цели. И, конечно же, лгал! И не только о королеве, которую представил ему старухой и жалкой кокеткой, но он посмел, ничтожество, оболгать командора де Латрей! Но как сам Дезире, зная Бриана столько лет, мог поверить в эту ложь?! Преисполненный стыда за себя и искреннего раскаяния, новый командор опустился на одно колено и произнес:
– Нет, Ваше величество, Вы не одна. В память о своем дорогом покойном друге я предлагаю Вам свою дружбу и служение. Может быть, это и не равноценная замена, так как с Брианом не мог сравниться никто… Но я весь – Ваш. Располагайте мною, положитесь на меня.
Королева обожгла его взглядом своих чудесных глаз, влажных, еще более прекрасных от этой влаги, закрыла лицо руками и расплакалась, и это было лучшим и, наверное, единственно верным ответом на его тираду. Дезире поверил окончательно, что перед ним – оклеветанная, одинокая, прекрасная женщина, за честь и корону которой он теперь готов был на все.
Проговорили они потом с королевой не один час, даже пообедали вдвоем, в ее покоях. Как она умела слушать, эта женщина! Попросив рассказать ей о командоре, она вовремя и правильно заданными вопросами провоцировала его рассказывать и рассказывать, о себе, о своих планах, победах и даже сомнениях. Чувствуя своего собеседника, проникаясь им в процессе разговора, Изабелла вскоре, как опытный музыкант, играла на этом инструменте, что хотела. А инструмент был только счастлив от этого, расправляясь, окрыляясь, восхищаясь своей собеседницей, которая правильными замечаниями, взглядами, к месту вставленными вопросами и уточнениями, рождала в нем приятнейшее чувство на свете: чувство, что он интересен, остроумен и чертовски умен. Тот или та, кто пытается понравиться своему собеседнику, расхваливая себя, совершает обычную, банальнейшую ошибку: мало, кому интересны другие, и всем, без исключения, интересны они сами. Собеседника, который проявляет интерес к тебе, любимому, и делает это достаточно тонко и умело, ты сам сочтешь умным, интересным и обаятельным. Тогда как хвастун или хвастунья вызывает по большей части чувство ревности и соперничества, и жгучее желание его (ее) осадить и поставить на место. Изабелла уже родилась с пониманием этого в себе, а годы правления и манипулирования другими развили в ней эти способности до того, что они казались чуть ли не сверхъестественными. Командор убедился, что Изабелла вовсе не против церкви и инквизиции, но считает, (и правильно считает, думалось теперь ему), что перемены должны быть или медленными и мягкими, или произойти из-за какого-то огромного потрясения для всех подданных, которые примут их, как единственное спасение. Она так же была противницей сосуществования с эльфами, хоть и сама имела в себе эльфийскую кровь, (Но это не моя вина, командор, увы! Я борюсь с этим проклятым наследием ежечасно, и если бы вы знали, как помогал мне, как поддерживал меня Бриан в этой борьбе! Как далеко я продвинулась под его влиянием!) но любила брата, как бы ни огорчали Изабеллу его убеждения.
– Брат слишком благороден и оторван от мира. Он верит в сказки о рыцарях Круглого Стола – не зря же он назвал своих сыновей их именами! – и верит в светлое, солнечное начало эльфов. Он искренен, и если бы не был наследником престола, то и Бог бы с ним, жил бы в мире своих грез… О, как бы мне хотелось этого! (Как я ее понимаю! – думал при этом Дезире). Я намерена щадить его до последнего, мессир, это моя слабость…
– Благородная слабость, и Бог простит Вам ее. – Тихонько вставил тот.
– Не знаю, слышали ли вы… – Чуть смутилась Изабелла, – о том, какие ужасные вещи в последнее время начали происходить на Юге моего Острова…
– До меня дошли кое-какие сведения, но я пока не могу…
– Не можете поверить? – Она улыбнулась. – Никто из европейцев, впервые попадая сюда, не верит. Но именно из-за них, этих странных порождений каких-то неведомых сил, царящих на этом Острове, и не следует торопиться и принимать поспешные решения. С этим нужно покончить, Остров следует полностью очистить от этой скверны, и мой дорогой, мой самый лучший друг твердо обещал мне помочь с этим…
– Ни слова больше, Ваше величество! – Воскликнул командор. – В этом и мой долг отныне, я весь Ваш, повелевайте!
– О, что вы! Повелевать… другом? Как можно? – Этими словами Изабелла просто окрылила Дезире, он готов был летать и петь. – Но если бы я могла попросить…
– Умоляю: просите!
И королева предложила ему то же самое, что и Дрэд, вновь заставив Дезире проникнуться искренним негодованием в адрес посла-инквизитора. Королева-то вовсе не противница церкви и веры! Ее желания и намерения совпадают с желаниями Святого Престола! Старый подлец просто сводит какие-то личные счеты, вот что! – Осенило рыцаря. – Ну, он просчитался! Граф де Бельер оказался умнее, чем думал старый негодяй.
А «старый негодяй», и не подозревая, что королева Нордланда вновь цинично поимела его, плыл на Север в комфортной каюте быстроходной речной шхуны «Испуганная нимфа», весь во власти приятных мыслей и грандиозных планов.
Кристина, молодая жена мельника Джона Горки, приехала с сынишкой и братом, Майком Калленом, в Гранствилл с калленовскими пряниками. В последнее время, как пряники стали брать для обитателей Хефлинуэлла, работы Калленам прибавилось, пришлось нанимать работников и строить отдельное помещение для пекарни. В Гранствилле пряники тоже распробовали, и Твидлы заинтересовались, попросили рецепт, даже предлагали купить, но Каллены не согласились, а вот сотрудничать – пожалуйста. Твидлы ведь торгуют сладостями и напитками по всему королевству, и даже эльфы берут их продукцию. Для переговоров с Твидлами старший брат Кристины в Гранствилл и подался, а вот сама женщина поехала с другой целью. Дома она сказала, что хочет посетить церковь святой Анны Ирландской, вымолить заступничество для сына от злой ведьмы, которой Кристина боялась каждый день. Ей казалось, что она чувствует пристальное, недоброе внимание к себе и сыну, и изнемогала от него.
И была близка к истине: ведьма ни о ней, ни о ее ребенке, ни о своем позорном бегстве не забыла. Теперь она должна была во что бы то ни стало сделать эту семью своей жертвой, вот только колдовать в Пойме ей стало почти невозможно, Барр чувствовала, что Лесная Королева ищет ее, ждет малейшего колебания Силы, чтобы выйти на ее след. Потому, проникая сюда под защитой своего колдовства, Барр даже пальцем шевельнуть не смела. И это бесило ведьму несказанно. Ничего. Если у проклятого эльдара все получится, – а ведьма была уверена, что он сможет, – Элодисский лес перестанет быть препятствием ее планам. И тогда ее драконы расправятся с Хефлинуэллом и Гранствиллом, как расправились с Майским Деревом, не оставят и камня на камне от этих проклятых замка и города!
Не зная об этом, но опасаясь, Кристина на следующий же по приезду день, сказав брату, что пойдет в церковь, отправилась в Эльфийский квартал.
В таком большом городе Кристина была впервые. Несколько раз была в Блумсберри, у родственников мужа, частенько посещала ярмарку в Разъезжем или в Орешке, а вот в Гранствилл наведаться как-то не доводилось. Даже венчались они в Разъезжем, в монастырской церкви, а не у святой Анны Ирландской, как хотел муж. Все казалось, город близко, выберут денек да и поедут, и все некогда и некогда… А город-то какой большой! Прежде Кристина считала большим городом Блумсберри и представляла Гранствилл похожим на него. А здесь, как увидела Кристина от Старого Места, пожалуй, пять таких городков, как Блумсберри, поместится! А дома какие большие и красивые! И богатые. Выйдя из дома дальнего родственника Джона, у которого они остановились, Кристина справилась в ближайшей лавке, как пройти к Эльфийскому кварталу, и отправилась в указанном направлении. Повезло: дом стоял в Яблочном переулке, примыкавшем к улице Полевой, тут до Эльфийского Квартала было рукой подать. А народу на Полевой было! Непривычная к толчее деревенская женщина даже чуть подрастерялась. Полевая вела к Южным воротам, вдоль нее было множество лавок, в том числе и эльфийских, трактиры, конюшни, мастерские… По этой улице шли в город и из города, гнали скот, вели коней, прохаживались коробейники. Кристине и в самом деле повезло, что ворота Эльфийского Квартала оказались совсем рядом! Эльфийская стража у ворот молодую женщину не остановила, формально эльфы не запрещали людям посещать их квартал. Но и привечать – не привечали. Кристина, очутившись в зеленом сумраке первой же аллеи, сначала обрадовалась тишине, прохладе и чистоте, дивилась плитке, которой выложены были здесь все дорожки, фонарикам, выглядывающим из листвы статуям. Но попыталась обратиться со своим вопросом к первым встреченным ей эльфам – и сникла перед их недоумевающим снобизмом, с которым они разглядывали незваную и нежеланную гостью. Не отвечая ни на ее приветствие, ни на ее вопросы.
И снова Кристине повезло: она встретила двух эльфов Элодис. Элодис не то, чтобы лучше относились к людям, они просто недолюбливали Ол Донна и Фанна, так как те считали лесовиков своего рода эльфийской «чернью». Углядев здесь желанный случай досадить спесивцам, Элодис Кристину выслушали и проводили к хорошо знакомому братьям Хлорингам дому, в котором Кристину встретили Бук и Снежный Рассвет.
Конечно, Кристине было неловко, даже страшновато. Но цель, которая вела ее: защита сына и семьи, – была больше страха, больше гордости – ведь она видела, что эльфы смотрят на нее с пренебрежением, и это обижало ее. И взгляды эльфов она встретила с твердостью, и не колебалась, озвучивая свои причины и просьбу.
– Мы не учим дайкин. – Сказал Бук. Довольно вежливо. – Никогда…
– Постой. – Перебила его Снежный Рассвет. – Все верно, мы никогда не учили людей. Но теперь настали сложные времена, ты сам это признавал. Нам понадобится каждая крупица Силы, а эта девочка очень сильна. И она сталкивалась с Ведьмой Пустошей и смогла противостоять ей, а мы – не можем, ибо над человеческой магией нет у нас власти. – Она говорила по-эльфийски, но Кристина почему-то понимала суть ее речи. Она действительно владела большой Силой, хоть сама пока этого и не знала.
Эльфийка коснулась руки Бука:
– Мы должны обучить ее. Ты не можешь с этим спорить.
– И кто этим займется?
– Девясил. Он когда-то изучал магию людей, ты же помнишь. Он сможет ей помочь и научить, чему возможно.
Бук помолчал. Не то, чтобы он презирал или ненавидел людей, нет, он даже относился к ним, как ему казалось, с симпатией и уважением. Но он не признавал их равными себе и не считал достаточно разумными существами. Так иные люди относятся к приматам: забавные, умные, да, но не люди, в конце-то концов! И относиться к ним, как к равным – просто нелепо. Разве может что-то понять в высшей магии эта девочка, которой не больше двадцати лет – мгновение в жизни Вечного? Но Снежный Рассвет в чем-то права. Зло творит именно человеческая ведьма, избрав самый худший вид колдовства, эльфам не подвластного. И если они не могут бороться с ее колдовством, это обязаны взять на себя люди.
Получив согласие эльфов учить ее и познакомившись со своим новым учителем, Кристина возвращалась домой счастливая. Даже напевала по пути. Нужно было что-то придумать, чтобы остаться в Гранствилле с сыном, как-то объяснить родне свои ежедневные отлучки, но Кристина этого не боялась. Она добилась главного. Теперь она сможет защитить сына и свою семью, а причины… Придумает, не впервой.
Крепость Гонор, твердыня печально памятных тамплиеров, была небольшой, и казалась еще меньше из-за огромного ангела над нею, отлитого из бронзы и покрытого позолотой. Ангел стоял на уступе скалы над замком, простирая над ним руки, в одной из которых был зажат меч, в другой – крест, и выглядел, что уж говорить, внушительно. Сам замок был компактным, правильной формы, в сущности, одна приземистая квадратная башня с немногочисленными пристройками, большой холл, парадный двор, он же плац, обнесенный крепкой стеной, две мощные сторожевые башни и массивный мост, перекинутый через пропасть, на дне которой шумел горный ручей, стремительно бегущий к молодому Фьяллару. Вся крепость уместилась на большом скальном выступе и была так же неприступна, как Звезда Севера или Урт, но к его постройке не приложил руку ни один эльф или гном, и иоанниты, теперешние хозяева Гонора, особенно гордились этим обстоятельством, заявляя свою обитель местом особой святости и чистоты. Подъезжая к Гонору, Дрэд, бывший тут впервые, с одобрением посматривал на суровые скалы, на ангела и мощные стены. Пожалуй, даже эльфам будет не просто взять эту крепость штурмом! Обернувшись с моста, посол-инквизитор посмотрел на расстилающиеся перед ним холмистые дали нордландского плоскогорья с чувством собственника. В этот миг он испытывал законное чувство победителя, принадлежности к могущественнейшей организации в мире. Ватикан пребудет вовек, а все эти туземные земли рано или поздно падут к подножию Святого Престола! И этот маленький Остров с его несметными богатствами и неестественными тварями в самом скором времени встанет на свое место, а его теперешняя богомерзкая реальность станет нелепой сказкой. Уж они постараются сделать так, чтобы уже следующее поколение не верило в эльфов, драконов и прочее! Чтобы внуки смеялись над дедами, рассказывающими им про троллей или фей. И никто больше не усомнится в единственной, правильной, праведной реальности.
Правда, при мысли о том существе, которое представилось ему, как сэр Гохэн, по коже пробежал невольный озноб. Но Дрэду хотелось верить, что твердыни рыцарей святого Иоанна устоят и перед этим злом. Какой бы злобной и могущественной, – думалось ему, – ни была эта тварь, что она сможет против этой силы, уже подмявшей под себя почти весь мир? Рыцари и сержанты, облаченные в белые котты с красными крестами, выглядели такими мужественными и спокойными, твердыня Гонора – такой надежной! А Гэбриэла Хлоринга он уничтожит вовсе не в угоду этой… твари, а потому, что тот стал слишком опасен для целей Святого Официума. Хотя мысль о сапфирах душу все-таки грела.
«Остров северный, – думал он, въезжая под гулкие своды барбакана, – а пекло, как в Африке. Даже в благословенной Италии не бывает так жарко. Забавно. Все европейцы, приезжающие сюда впервые, ждут адских холодов и собираются соответственно. И я не избежал этого заблуждения в свое время, да, да…».
Молоденький, едва ли лет четырнадцати, послушник принял его коня, второй придержал почтительно стремя. Дрэд спешился медленно, как все, что он делал, обстоятельно, неторопливо. Погладил по голове мальчика, подарив ему свою добрую улыбку классического чудаковатого растяпы, легонько похлопал по крупу коня, подумав, что следует приобрести серого олджернона, как дань местной моде. Он любил не только красивые камни, голубей и нежных девушек, но и дорогих лошадей, и его красивый буланый палефруа в нарочито простой сбруе был тому подтверждением. Как знать? Дрэд не исключал и того, что легендарный Пепел Гэбриэла Хлоринга в не таком уж и далеком будущем достанется именно ему. Пока спешивалась и общалась с местными его свита, Дрэд поднялся по широким ступеням к арочному входу в парадный холл замка, где его ждал магистр Ордена нордландских Иоаннитов. Они были ровесниками, и знакомы так давно, что их встреча обошлась без церемоний и велеречивых приветствий, они просто обнялись, легонько похлопали друг друга по плечам и пошли в дом, причем магистр, как радушный хозяин, приобнимал гостя за плечи.
– Ты мне скажи сразу, – Дрэд заговорил по-английски, так как оба они с магистром были англичанами, – наш гость прибыл?
– Прибыл, прибыл. – Успокоил его магистр. – Но пообщаться с ним пока нельзя, поэтому пойдем, прими ванну с дороги, отведай наших разносолов, поговори со мной.
– Почему нельзя?
– Всю дорогу его поили водкой, и он мертвецки пьян. Ему нужно как минимум проспаться, чтобы он хоть что-то начал соображать.
– Он не знает, где он?
– Откуда? Он понятия не имеет, кто он сам такой. – Магистр засмеялся. Он был полноват, с мелкими, но приятными чертами лица, остреньким носом и узкими глазами. Улыбка у него была озорная, циничная, но тоже приятная, собирающая вокруг глаз мелкие веселые морщинки и обнажающая желтоватые, но ровные и крепкие зубы.
– У нас мало времени. – Озабоченно посетовал Дрэд. – Мы не можем ждать, когда он очухается и придет в себя, мы даже признания от него получить не успеем.
– Ты видел мой Гонор?! – Упрекнул его магистр. – Старина, это самый крепкий орешек из всех, что достался здесь Ордену!
– Согласен… – С сомнением протянул Дрэд. – И все же я предпочел бы не рисковать. Эти эльфы… Они все время не выходят у меня из головы.
– Пошли-пошли. – Увлек его за собой магистр. – Здесь ты смело можешь выбросить их и из головы, и из других частей организма.
Однако Дрэд пренебрегать советом неизвестного не спешил. Внутреннее чутье подсказывало, что тот не блефовал и не преувеличивал. Кто его знает, возможно, у проклятых нелюдей в самом деле есть какие-то способы проникать внутрь замков? Да и сбрасывать со счетов герцога Элодисского не стоит. Если он успеет подойти к стенам Гонора до казни, будет огромный скандал и придется устроить открытый суд. Норвежцы будут бдительно следить, чтобы все права и процедуры были соблюдены, и если обнаружат, что подследственного принца крови пытали, то поднимется такой шум, который сейчас совершенно был не нужен. Даже если в результате пыток он сознается – а Дрэд не сомневался, что сознается, у инквизиции сознавались все, – трудно будет обосновать это признание, если врач герцога – а его придется допустить до подсудимого, – обнаружит следы пыток. Малой кровью тут не обойтись, Дрэд это понимал. Он слышал о необыкновенной выносливости и живучести полукровок, и пытать его придется со всем усердием, не жалеючи, чтобы добиться быстрого результата. Нет, – почти не чувствуя вкуса отменной пищи, усиленно размышлял Дрэд, – как ни греет эта мысль сердце – сполна отомстить проклятому полукровке за унижение, которому они с братом подвергли его, чрезвычайного посла-инквизитора, у себя в Гранствилле, – последовать совету неизвестного придется. Но кто сказал, что совсем отомстить не получится?.. Некоторое время у него все-таки есть.
Зрелище, которое предстало перед ним, когда он спустился в подвал, где заперли важного пленника, Дрэду понравилось. Хлоринг был не в себе – и это мягко сказано. Три дня, что понадобились, чтобы доставить его сюда, мальчишку накачивали можжевеловой водкой, и сейчас он был еще пьян, ничего не соображал и выглядел не лучшим образом. От его наглости и самоуверенности, с которой он смотрел и разговаривал тогда, в Гранствилле, с ним, с мастером Дрэдом, с которым уважительно говорили даже европейские короли и герцоги, ничего не осталось. Это было правильно. Это было справедливо. И очень приятно, чего уж там.
– Облейте его водой. – Брезгливо приказал Дрэд. Магистр уселся в сторонке, предоставив Дрэду полную свободу действий.