И нашел! Однажды он рассказал ей о стране Пресвитера Иоанна и о чудных тварях, ее населяющих, и Клэр так было интересно, что она взглянула на него и несколько минут, не отрываясь, смотрела ему в рот с видом очарованным и восторженным. И Северин, сам ощутив прилив сил и душевный подъем, принялся рыться в замковой библиотеке, надо сказать, самой обширной в Нордланде и одной из лучших в Европе, в поисках книг о дальних странах, дивных созданиях, чудесах и странствиях, бестиариев и атласов.
– О, сколь опасны и дивны пучины морские! – рассказывал ей Северин увлеченно, добавляя голосу драматизма и таинственности. – Бездонны они и темны, и населены тварями незнаемыми. Есть там зверь Левиафан, размером он, как гора, а пасть его – как пещера, в которой корабль со всеми снастями и матросами поместиться может… – И Клэр, сидя с ним рядом с неизменным Франтиком на коленях, завороженно внимала ему, с ужасом и восторгом созерцая картинки с Левиафаном, кровопроливцами, Кракеном и прочими ужасными созданиями. Подле книги всегда стояла вазочка со сладостями и блюдо с фруктами, которые прежде Клэр, опасаясь, таскала помалу и украдкой, а теперь брала, не глядя, вся погруженная в чудесный мир вымысла, в котором были дивные и ужасные звери и фантастические создания, но не было ни мучителей, ни Садов Мечты.
Поговорил Северин о Клэр и с Иво. Объяснил ему, как мог, что с девочкой не стоит пока говорить ни о ней самой, ни о предстоящей свадьбе, а лучше рассказывать ей сказки, показывать разные чудеса и просто интересные и забавные вещи. Гулять по городу с нею не стоит, а если и свозить ее куда, так в Эльфийский квартал, где ее никто не тронет, не осудит и не крикнет ей вслед ничего худого. Иво всегда трепетно присушивающийся к словам священников, послушал его и на этот раз. Читать он любил, и охотно взялся читать те книги, которые посоветовал ему священник. Рассказывал он не так красочно и драматично, как Северин, но подробно и интересно, и Клэр к нему прислушивалась. Он уводил ее из замка вниз, ко рву, где купался с Гэбриэлом, и где целовал девочку и рассказывал ей обо всем, что прочел. Клэр на поцелуи не отвечала, и первые поцелуи ее заставляли оцепенеть и напрячься; но быстро привыкла и принимала, как должное. Иво садился на камень, или на ствол склоненной к воде старой ивы, которая, возможно, помнила, как на ней покоились седалища прапрадедов нынешних хозяев Хефлинуэлла, усаживал Клэр к себе на колени, и они целовались, слушали журчание воды, и обоим не было это времяпрепровождение в тягость.
– А еще в Африке живет зверь Анталоп, – рассказывал как-то Иво, – он в пятнах…
– Нет! – Неожиданно перебила его Клэр. – Это Леопарс в пятнах. – У нее оказался чуть хрипловатый, детский голос мальчишки-сорванца. – А Анталоп в зарослях живет, и иногда рогами в кустарнике запутывается… – Она вдруг испугалась, смешалась, а Иво, вначале пораженный, вскрикнул от радости и, крепко обняв, расцеловал ее:
– Радость ты моя! Господи, спасибо тебе! Дурочка ты моя, как я счастлив!
Он стиснул ее так крепко, что Клэр машинально попыталась отстраниться, и тут же перепугалась своей наглости, ведь ее отучили сопротивляться давным-давно. Но Иво тут же отпустил ее и даже извинился:
– Ой, что это я, прости, не задушил? – И Клэр, изумленная, обрадованная, помотала головой. – Это я от радости. Ты же поговоришь со мной? Ну, не сейчас, ладно, но когда-нибудь – поговоришь? А то я болтаю и болтаю, как сорока, а ты – ни гу-гу в ответ. – И Клэр, вновь опустив голову, кивнула. Она, вообще-то, была не прочь поговорить прямо сейчас. Благодаря Северину, она знала теперь о чудесных тварях куда больше Иво, который читал то, что Северин прочел ей в самом начале, и ей просто жуть, как хотелось его поправить и дополнить его рассказы! И, раз рискнув, она уже не молчала. Иво чуть не плакал от радости и гордости собой. Он все еще думал, что безнадежно любит Габи, но Клэр занимала в его мыслях и сердце теперь такое важное место, что, боюсь, о Габи он вспоминал все реже и реже, и уже без прежней острой мучительной боли. А как ему хотелось похвастать своей победой Гэбриэлу! Уж он-то знал, как отнесется друг к тому, что еще одна живая душа спасена с Красной Скалы и физически, и морально! Он написал ему в Гармбург уже два письма, с нетерпением считая дни и ожидая ответа. А Клэр оживала прямо на глазах. Гуляя каждый день с Иво по роще под скалой, на берегу Ветлянки, она теперь отходила от него, бродила по берегу, срывала цветы, порой спрашивала, как они называются, и даже рассказала, поощряемая Иво, о рукоделии, которое у нее не получается.
– Мина вышивает для Алисы анютины глазки. – Призналась в ответ на настойчивые вопросы и понукания Иво. – Салфетки, наволочки, накидки. Чтобы вся спальня у Алисы была в цветах. А у меня не получается. Мина хочет, чтобы я пока маки вышивала. Но Алиса не любит маки.
– Зато я люблю. – Тут же возразил Иво. – Пусть Мина вышивает цветы для Алисы, а ты вышей пару платков для меня. Договорились?
– Хорошо. – Подумав, согласилась Клэр. – Красные? – Она еще и чуть картавила, но Иво это казалось таким милым!
– А маки другие бывают?
– да. Желтые бывают. И пурпурные.
– Пуррпуррные! – Передразнил ее, смеясь, Иво. Клэр насупилась и чуть отстранилась от него, и он, поймав ее за руку, вновь привлек к себе:
– Мне нравится, не дуйся! Ну, не дуйся! – Он потянулся к ее лицу, нагнувшись, и Клэр охотно подставила ему губы. Ее крупный, темный, пухлогубый, красиво очерченный рот так и манил, так и притягивал, так и просил поцелуя! Порой, некстати вспоминая Габи, Иво чувствовал себя предателем и ветреником, но ничего с собой поделать не мог. Да, если честно, и не хотел.
Но, как ни жаль, процесс возвращения Клэр в реальный мир радовал и интересовал очень малое число людей в замке. Дамы, даже в свите Алисы, чурались ее, считая порченной, грязной и неприкасаемой, а мужчины, начиная с рыцарей и заканчивая оруженосцами, поглядывали на красивую и доступную девочку с повышенным, но плотоядным интересом. Многие жалели, что девочка не бывает одна, всегда под надзором Мины Мерфи или Северина, а среди озабоченных пажей начали циркулировать дурные сплетни о том, что кто-то из них уже и успел с нею то и это, и она не противилась и даже наоборот. Эти сплетни активно подогревала Беатрис, которая любила пофлиртовать с рыцарями и оруженосцами. Собственно, это она как-то в разговоре с кем-то из оруженосцев впервые со смешочками заявила, что «слышала, что она не прочь, и даже более того. Это секрет, конечно, и не точно, я врать не стану, я не сплетница… Но говорили, что она дает любому, кто захочет, и делает это в саду, как только избавится от своей дуэньи. Но это не точно! Я не хочу ее порочить, ей и так достается». Для мужчин замка этого оказалось довольно, и Клэр, сама того не подозревая, вновь стала объектом их сексуальных фантазий. Пока, правда, к счастью, виртуальных. Не знал пока этого и Иво. Он ни с кем из оставшихся в замке оруженосцев не сдружился, слишком уж завидовали они его успеху у противоположного пола, слишком сам он был странный. В позднее время его называли бы «ботаником» за любовь к книгам и чтению, за пространные и философические рассуждения и странные порывы. По той же причине его не боялись – мало, кто вообще способен был разглядеть стальную основу под шелковой шкуркой женственного красавчика. Да и не любил Иво ничто из того, что любили мужчины его времени: ни охоту, ни дуэли, ни драки на мечах, ни потрепаться обо всем этом в дружеском кругу. О нем говорили, что он вообще только трахаться и горазд, потому, дескать, граф его в Междуречье с собой и не взял – чтобы под ногами не путался в серьезной драчке. И потому о его невесте говорили без опаски, не ожидая, если что, с его стороны какого-то серьезного протеста.
Ранним утром хозяйки с окраины Июса, подоив коров и коз, провожали их на пастбище, стоя у ворот, пока городское стадо, медленно пополняясь все новыми буренками, милками и бяшками, проходит мимо в сопровождении вечно поддатого пастуха и двух подпасков с пастушьими собаками. Стояло прелестное, безветренное, благоухающее свежестью, росной травой, цветами и навозом, июльское утро. На небе не было ни единого облачка, ни единого облачного перышка, и хозяева, наточив косы, поспешно расправлялись с завтраком: сенокос не ждал. В полдень будет пекло, а сейчас – хорошо, прохладно, и мух и слепней еще почти нет. Благодать!
Пастух брел, позевывая и почесываясь, ведя в поводу крепенькую, низкорослую, лопоухую крестьянскую лошадку, а подпаски, подросток лет четырнадцати и мальчишка лет восьми, следили за козами. Козы – существа крайне хитрые, своевольные, капризные и даже, как говаривал пастух, злонравные. Избрав своим вождем злющего, с внушающими почтение рогами и длинной бородой серого козла, они так и норовили удрать и забраться в чей-нибудь огород, двор или цветник.
Выйдя за околицу, стадо растеклось по веками проторенным тропкам, вросшим в землю и превратившимся в неширокие канавки, неторопливо двигаясь к лесным выпасам. В других лесных районах Нордланда пастухов всегда было больше, и они всегда неплохо вооружались, опасаясь не только волков и медведей, но и людей. Здесь же, в Элодисском лесу, люди давным-давно ничего не боялись. Волки скот здесь не трогали, про медведей никто и не слыхал, бандитов здесь не водилось, а эльфов Элодис никто так же не боялся: не суйся в их лес, и они не тронут. У июсского пастуха за пояс был заткнут топор, больше для дров, чем для врагов, у подпасков – кнут и длинная хворостина, и у старшего, помимо кнута – еще дубинка. Когда шедшая первой пожилая крупная корова цвета топленого молока, с темными мордой и ногами и спиленным рогом, остановилась и пронзительно, с надрывом заревела, останавливая все стадо, пастух пьяно выматерился и велел старшему подпаску пойти посмотреть, что там, не ожидая ничего опасного. Тот пошел, сопровождаемый большим рыжим псом, которого так и звали: Рыжий, умнющим, бойким, отважным.
Навстречу стаду, по центру дороги, шла, а точнее, ковыляла, странная женщина. Ее богатая светлая одежда была покрыта пылью и заляпана чем-то темным, волосы, тоже пыльные, растрепались и торчали патлами, вся она была какая-то скособоченная, словно одеревеневшая, голову держала немного назад и вбок, ноги ставила косолапо, подволакивая. Но самым странным и, пожалуй, что и страшным, было ее лицо, искаженное, нечеловеческого, синевато-серого цвета. Второй пес, сопровождавший мальчика, взвизгнул и бросился прочь, а Рыжий, захрипев, выскочил на дорогу перед женщиной и, пятясь, отчаянно залаял на нее, отступая, дрожа от страха, но прикрывая хозяина собой. Странная женщина остановилась, качнула голову вперед, почти уронив ее на грудь, снова вскинула резким, дерганым движением, и, наконец-то уравновесив ее, вперила мутные, пустые, мертвые глаза в мальчишку. Тот, открыв рот, смотрел на нее, не в силах поверить, что видит именно то, что видит: мертвичиху, упыриху, что угодно, только не живого человека. Подтверждая это, на ее горле зияла почерневшая, запекшаяся рана. Увидев его, нежить без единого звука, нереально быстро, рванула к нему. Мальчишка заорал и бросился прочь, за ним, с визгом и рычанием, Рыжий. Толкаясь, блея и взревывая от страха, врассыпную ринулось стадо. Натыкаясь на паникующих овец, нежить рвала их напополам и отбрасывала, стремясь за мальчишкой. Увидев его, орущего, с искаженным от ужаса лицом, заорал и побежал впереди него и младший мальчик. Пастух же, не ожидавший ничего подобного и туго соображающий с похмелья, застыл столбом – и это его сгубило. Нежить набросилась на него с невероятной для только что деревянно ковыляющей по дороге прытью, и растерзала в несколько секунд, отрывая голову, руки, и отбрасывая конечности с силой и пугающей непостижимой яростью. Мальчишки в это время уже бежали по городской улице, вопя и рыдая. На их крики на улицу поспешно выскакивали горожане, озираясь, недоуменно спрашивая друг друга, что произошло и кто напал.
– Послушай, э-э-э… Хлоринг. – Кюрман откашлялся, прочищая горло. Гэбриэл, усевшись в кресло в его покоях, молчал и смотрел на него своими нечеловеческими глазами, в зрачках которых поблескивала краснота, как у животных-альбиносов. Он казался настолько спокойным, что маршал почувствовал себя увереннее. Как бы то ни было, но Хлоринг – существо разумное, хоть и не человек. С разумным существом можно и договориться. Прав Сёренсен! Днем Кюрману показалось, что мальчишка его узнал и сам этого испугался. Отводил глаза, цепенел. Похоже было на то, что друзья по братству Красной Скалы правы: он не признался родне, где и кем был, и теперь ему страшно. В такой ситуации можно и нужно было договариваться и даже диктовать свои условия. Правда, сейчас Хлоринг ни смущенным, ни испуганным не выглядел. Но, с другой стороны, здесь и брата его нет.
– Во-первых, я должен сказать: я сожалею. Слово рыцаря: я сожалею. Всегда сожалел. Если бы можно было все назад вернуть, я протестовал бы. Решительно бы протестовал. Меня втянули в это безумное мероприятие, сам я предпочел бы не иметь с этим ничего общего. Но мы тогда только-только создали свое братство Красной Скалы, и… короче… э-э-э… я выпил…
– Еще скажи, что удовольствия не получал. – Мрачно усмехнулся Гэбриэл. – Страдалец.
– Я предпочел бы… не обсуждать.
– А я предпочел бы забыть. Только что-то, сука, не забывается. Говори, Кюрман, что во-вторых?
– Эта ситуация всех, как бы, э-э-э… расстраивает. Мы все… то есть, многие из нас, – сожалеем. И это не просто слова. Мы признаем за тобой право на обиду, и даже на месть. Но это, как бы, э-э-э, не по-христиански. Я надеюсь, мы надеемся, я, остальные члены Братства – мы надеемся, что ты примешь цивилизованное решение нашей, э-э-э, общей проблемы. Я сейчас говорю от лица нас всех.
– И что предлагаете вы?
– Предать забвению эту печальную э-э-э… страницу. Никакой огласки. С нашей стороны обязательное покаяние, извинения, нет, глубочайшие извинения, и компенсация. С Красной Скалой и Драйвером уже покончено, мы больше не имеем с ним никаких дел. Он ваш. В остальном… Мы состоятельные люди, и готовы на любые жертвы. Деньги, ценности, даже земли. В разумных пределах, конечно.
– Даже земли? – Гэбриэл стремительно встал. – И разумеется, в разумных пределах? А теперь слушай мое предложение, Антей. Я каждое ваше слово, каждое прикосновение ваше поганое помню, каждый запах ваш отвратный. И я так вас ненавижу, – глаза его вспыхнули, голос стал хриплым от сдерживаемой ярости, – что никаких, слышал, тварь, никаких извинений, никаких компенсаций, ничего, кроме крови и смерти вашей, ничего!!! – Он саданул кулаком в стену, и Кюрман содрогнулся. – Помнишь, как пальцы мне ломал и стилет мне под ногти вгонял? Сколько это стоит, сука, каких земель и ценностей?! Сколько стоит рожу твою красную видеть, вонь твою чувствовать и отвернуться не мочь?! – Он говорил тихо, но лучше бы орал. – Я тебя убью, Кюрман, как Смайли, забью до смерти! И когда глаза твои лопнут и вытекут, а зубы с мозгами перемешаются, вот тогда я получу свою компенсацию, но не раньше, ты понял?! Ты понял меня?!
– Ты не сможешь, не посмеешь без причины убить меня! Будет суд…
– Ой ли? – По-волчьи осклабился Гэбриэл. – И кто его затеет? Дама Бель? Она посмеет, а? Или братец твой рискнет? Что напрягся? Думал, я не знаю остальных имен? Знаю, Кюрман, всех до единого знаю! И знаю, что вы пуще смерти боитесь огласки. А я причину озвучу, небом клянусь! Меня ваша Красная Скала давненько отучила и бояться, и стесняться. Ты отвратное, вонючее, похотливое дерьмо, и убив тебя, я не только отомщу, но и мир очищу от поганой мрази. А грех – хер на него, отмолю. Куплю пачку самых дорогих индульгенций, и снова чист, как стеклышко.
– Я не потерплю, – выпрямился Кюрман, – оскорблений такого рода. Даже от принца крови.
– Так давай! – Весело откликнулся Гэбриэл, разводя руки и прохаживаясь перед ним. – Вызывай меня на поединок чести! Прямо с утра, мудак!
– Причина? – С побелевшими от бешенства глазами и губами, Кюрман сдерживался из последних сил.
– Будет тебе завтра причина. Не заржавеет за мной, не ссы. И попробуй сбежать!
– Хватит! – не выдержал Кюрман. – Я не ниже по происхождению и крови, чем Хлоринги, я королевский маршал! Изволь относиться ко мне с уважением!
– Не изволю. – Холодно ответил Гэбриэл. – Нет у меня к вам ни уважения, ни милосердия. Ты – не рыцарь, не мужчина, нет у тебя чести. Похерил ты честь свою, когда на Красной Скале оказался, когда над детьми связанными издевался и кровь девчонок убитых лакал. Хоть передо мной-то грудь не выпячивай… Антей. – И вышел, аккуратно прикрыв дверь.
– Он хороший мечник. – Озабоченно сказал Гарет, когда Гэбриэл слово в слово пересказал ему свой разговор с Кюрманом. – И поединок с ним будет не простым. Ты уверен, что готов? Я сам бы с удовольствием его прирезал, как свинью. Тварь! Еще и компенсацию предлагает! Как будто это можно компенсировать!!! – Его тоже взбесило все произошедшее. – Они право на обиду признают! Они – признают!!! Ну надо же! А если бы не признали, что тогда – заплакать и уйти?! Надо же, какие власть имущие выискались! Равны нам по крови! Это Кюрманы-то?! Их предок в лучшем случае за Бъёргом Чёрным ночной горшок выносил!!!
– Я готов был уже десять лет назад. – Ответил Гэбриэл. – не волнуйся.
– Это ты мне говоришь? А ты? Ты бы – не волновался?
– Волновался бы. – Согласился Гэбриэл. – Но веришь, нет? Во мне такая ярость, когда я о них думаю, что кажется – поставь меня перед ними голым, безоружным, я все равно их порву. В клочья, в ошмётья кровавые. И знаешь, что? – Он мрачно глянул на брата. – Его нужно перед поединком того, опозорить как-то. Не могу смириться, что он просто умрет, и в глазах всего Острова останется героем. Ты видел?.. Он к нашей победе примазывается, а сам, как мог, медлил и кардинала тормозил.
– Не проблема. – Усмехнулся зло Гарет. – Заодно и повод будет для поединка.
Кюрман не спал всю ночь, обдумывая произошедшее и решая, что делать теперь. Успокоившись – Хлоринг-таки задел его за живое, скотина, – маршал решил, что так даже лучше. За такое короткое время, что провел дома, щенок не мог стать хорошим бойцом, а он, Кюрман – боец не просто хороший, а один из лучших. Смерть щенка в поединке – что может быть лучше и правильнее? Что касается озвучивания мотивов – Хлоринг блефует, не пойдет он на это. Какую бы они с братом не придумали причину, она не будет слишком позорна для него. А лучше всего сыграть на опережение. Кюрман слышал сплетни о девушке, которую привез с собой герцог, что якобы это племянница какого-то лесничего, горького пьяницы, которая в доме дядюшки еще до встречи с герцогом прошла огонь и воду, и все подворотни. В Гармбурге о ней только немой не говорил, высмеивая герцога. Да и из Поймы какие-то сплетни доносятся, насчет невесты графа, что-то… крайне пикантное. Решив так, Кюрман даже усмехнулся про себя. Вот так. Нашли, с кем связаться, щенки. Повезло под Кальтенштайном и Фьесангервеном, и возомнили себя крутыми? Это вы с настоящими мужчинами и воинами еще не сталкивались. Смайли был отличным рубакой, да и Андерс – не плохим, верно. Но оба – пьянчуги, небось, нажравшись можжевеловки в бой поперли. Теперь конец. Убьет щенка, а если его брат будет что-то иметь против – убьет и брата. И даже принц Элодисский ничего тут поделать не сможет, его друг кардинал подтвердит, что все было законно, и мальчишки нарвались сами!
Но и братья дураками не были. Гарет еще ночью сказал брату, что Кюрман может опередить их, повторив какие-нибудь грязные сплетни об Алисе или Ингрид, чего допустить ни в коем случае нельзя. Честное имя обеих девушек следует беречь. Поэтому утром, после завтрака, спустившись в общую залу, Гарет с порога обратился к Кюрману, шокировав не только его самого, но и всех, кто успел собраться здесь с утра. Не было только кардинала и русских князей, кроме Ратмира, но Фридрих, Мильестон, Торгнир, Гарри Еннер с друзьями, Кальтенштайн – все были здесь, в том числе и рыцари из свиты кардинала и маршала.
– Я тут услышал, Кюрман, – повысил голос Гарет, – что ты женщинами брезгуешь? Что ты и вовсе содомит? Неужели верно?
Все замерли, не веря своим ушам. Кюрман побагровел.
– Это ложь!
– Ты моего брата лжецом назвал? – Выступил вперед Гэбриэл, положив руку на эфес Виндсвааля.
– Нет, но…
– Значит, все-таки содомит? – Приподнял бровь Гарет. Все переглядывались, не понимая, что происходит.
– Кто-то оклеветал меня перед вами, ваше высочество. – Твердо заявил Кюрман. – Пусть он назовет себя, и ответит за свои слова.
– Это я был. – Спокойно ответил Гэбриэл. – У меня есть сведения, что ты частенько навещаешь ведьму и извращенку Александру Барр, а так же – что ты надругался над мальчиком-подростком из благородной семьи. И не просто так, а с особой жестокостью, о которой даже говорить не хочу.
– Ты навещаешь Барр, маршал? – Холодно спросил Гарет.
– Навещал. – Понимая, что отрицать это рискованно – многие из присутствующих здесь его приближенных знали об этом, облизнув губы, согласился Кюрман. – Я не знал, что она ведьма.
– А кто она, по-твоему?
– Моя… моя любовница. – Он чувствовал себя крысой, загнанной в угол. Скажи, что ездил к ней, как к гадалке и знахарке, и от церкви потом дешево не отделаешься. Семь шкур сдерут, пока отцепятся. А так вроде и от содомии открестился…
– А ты знаешь, что мы объявили ее вне закона и назначили награду за ее голову?
– Как только узнал, порвал с нею. А что касается содомии – вы заблуждаетесь, ваше высочество. – Маршал, успокоившись, посмотрел прямо в глаза Гэбриэлу. – Вас кто-то обманул.
– Черта с два я заблуждаюсь. – Возразил Гэбриэл. – Я абсолютно уверен в том, что сказал.
– Тогда у нас есть только один способ разрешить нашу проблему. Видит Бог, я этого не хотел. Но вы не оставили мне выбора. Да падет ваша кровь на вашу же голову!
– Я видел маршала в деле, пятнадцать лет назад. – Говорил Кину, пока Гарет сам, лично, проверял ремни и застежки на бригантине и поножах брата. – В ближнем бою он опасен, как, пожалуй, никто, кроме Виоля. Он мастер обманных маневров, любитель поиграть с противником, выматывая его. И вдобавок левша. Его любимая фишка – ранить в самом начале, а потом мастерски защищаться, выматывая раненого соперника.
– Защита – это его все. – Согласился и Гарет. – Я тут поговорил наспех кое-с кем, все говорят, что он, сука, реально хорош.
– Он боится. – Коротко бросил Гэбриэл. – А я – нет.
– Чего ему бояться? Он уверен, что ты новичок зеленый, которому со Смайли и Андерсом просто свезло. И где-то это так и есть. Не задумай придурок Смайли с Виндсваалем попижонствовать, и кто знает, одолел бы ты его?
– Я знаю. Одолел бы.
– Младший! – Гарет оправил все, что можно и даже не нужно было оправить, положил руку на плечо брату. – Не дай ему себя покалечить. Ради меня, ради отца, Вэнни и Алисы, – если хоть немного сомневаешься, откажись от поединка, я сам его убью.
– Ты все еще в меня не веришь? – Поинтересовался Гэбриэл, приподняв бровь в точности, как брат. – Точно? Боя не будет, Гари. Я выйду, и убью его. Без боя. Плевать мне на финты и фильдерчпоки его, понимаешь? Следите за руками. – И он, одергивая бригантину, пошел к выходу, чуть покачивая плечами при ходьбе.
– Дракон. – Прошептал эльф, глядя вместе с Гаретом ему вслед. – Истинный черный дракон. Мощь и ярость… И рок. Суо-ап-Моргварт, мэнне-врал диен Дуэ Альвалар!